Реванш

Оперный театр «Эпиклез» погрузился в абсолютную тишину. Зал, некогда полный восклицаний и мнений людей, обязательно желающих поучаствовать в очередной драме, преобразился, став в одно мгновение куда серьезнее, под стать нынешней предвкушающей атмосфере. Затаенное дыхание, учащенное сердцебиение и немыслимое удовольствие от процесса. Все ждут окончательного приговора от весов в центре помещения — гениального изобретения их Архонта. По стенам светящимися дорожками неторопливо бегут голубые лучи — квинтэссенция веры, причудливыми узорами добираясь к конечной цели, где только их воля служит неоспоримым заключением. Это абсолютно привычная процедура, отчасти формальная, ведь Нёвиллет не ошибается, а оттого, казалось бы, исход ясен сразу и не должен вызывать такой бури эмоций, но для жителей Фонтейна нет ничего лучше тех нескольких секунд в ожидании главных слов Верховного судьи, зачитывающего истину с листа бумаги. — В соответствии с решением Оратрис Меканик д’Анализ Кардиналь, подсудимый признан, — он делает паузу, соответствуя той драме, которую все от него ждут, — виновным. Зал оживает. Несдержанные, полные напыщенности восклицания толпы, радующиеся приговору виновного — высшая награда для Архонта. Мелодия их возбужденных голосов звучит лучше любой песни о добре и зле, а Фурина вскакивает с кресла, понимая, что не в силах больше делать отчужденный вид. Ей хочется танцевать. Прыгать, бегать, вертеть ногами, сидя на самой высокой точке города, доказывать свою правоту — что угодно, чтобы высвободить этот всплеск эмоций. Кажется, на задворках разума она именно этим и занимается, но внешне Фокалорс только подходит к краю платформы, проводит пальцами по перилам, чуть царапая их ноготками, вздерает голову и с гордостью декламирует строчки о преступлении и наказании из какой-то прочитанной ею книженки, пока на лице играет надменная ухмылка. Народ, как и всегда, внемлет ее словам, и именно такие моменты по ощущениям могут сравниться с той самой уверенностью в победе, когда на ошеломлённом лице обвиняемого отражается безысходность от точного попадания выдвинутых ею доказательств. Люди расходятся, удовлетворённые судом, а Фурина отходит в сторону и сжимает руки сильно-сильно, пока сердце неестественно часто бьётся в груди. С каких пор ее заботит то, как она выглядит на публике? Она смеётся. Да! Она выиграла это дело! Две ночи и два дня она потратила на поиски доказательств, думала только о сегодняшнем дне, представляя множество возможных концовок и в итоге пришла к тому, чего хотела! Сделала всё на высшем уровне. Нет, идеально. Её аргументам не было равных! Ха-ха, о Селестия, как же прекрасно! Смех её приятными волнами окутал полупустое помещение, а тело двинулось по привычному маршруту. Пребывая в каком-то своем радостном помутнении, Фурина не заметила, как люди все до единого покинули зал суда, а она выпроводила служащих мелюзин. Стук каблуков в безлюдной тишине стал в несколько раз ощутимее, а небольшая фигура, летящей походкой надвигающаяся к одному нужному месту, выглядела так привычно и естественно, словно делала так каждый раз. Впрочем, недалеко от правды. Нёвиллет безучастно сидит на кресле и смотрит на пустующие зрительские места, о чём-то задумавшись. Фурина, вообще не заботясь о том, слушают ли её, воодушевленно, во всех подробностях рассказывает о всевозможных внезапно всплывших новых фактах, на каждый из которых она могла бы придумать убедительный ответ. Радуясь своим достижениям как ребенок, впервые узнавший о слове «хвастовство», она выглядела скорее как Божество дурачья, нежели как Архонт справедливости. — Я же молодец? Молодец? — всё спрашивает она, чтобы ещё раз услышать то самое заветное «да». — Да, леди Фурина, вы молодец. Фокалорс улыбается и передразнивает его серьезное «леди», как и весь этот рабочий тон. Словно они не знают, что скрывается за этими возвышенными словами. Нёвиллет смотрит на нее, опускает голову, на секунду прикрывая глаза, и в который раз убеждается, что она… Неисправима? Вероятно. Но, несмотря на это, взгляд его наполняется теплотой, ведь именно Архонт Фонтейна, Архонт справедливости, леди Фурина и уважаемая Фокалорс, которая местами напоминает взбалмошную девочку, по сей день в неком смысле остаётся для него загадкой. Легкомысленная? Отнюдь нет. Она может подходить к делам со всей ответственностью, если того требует ситуация, хоть и зачастую ставит процесс превыше результата. Она… Необычайна. Будучи движимой какой-то своей, неясной многим силой, она не перестает каждый раз удивлять, являясь одним сплошным противоречием. Нёвилетт соврал бы, если бы сказал, что ему это не нравится. Утомляет? Да. Но менее пленительными от этого внутренние качества Фурины не становятся. — Займёмся делом? Два слова, и Верховный судья, задумавшись, предлагает: — Аристократ, командировка. После приезда обнаружены тела его жены, детей и собаки закопанными в саду. Сам аристократ быстро стал главным подозреваемым, так как… Вскоре он начал дополнять свою историю, добавлять всё больше персонажей и путаниц, чтобы сбить с правильной мысли, пока не вышла полноценная история с нестандартным мотивом. Фокалорс внимательно слушала, а глаза её с каждым новым фактом всё больше походили на два ярких светлячка в ночи. «Займёмся делом» — игра, известная только им двоим, суть которой состоит в том, чтобы Нёвиллет придумал сюжет к возможному делу, а Фурина отгадала главного преступника. Фокалорс оправдывала эту шалость словами о «тренировке», на деле просто желая развеять скуку и получить больше чужого внимания. Но, нужно сказать, при всём этом она охотно втягивалась в процесс, словно бы находясь на настоящем слушании по делу с реальными людьми. К тому же она почти всегда угадывала. Действительно угадывала, а если же дело обстояло иначе, с горечью принимала поражение. А о том, что Нёвиллет иногда поддавался, соглашаясь с её неверными выводами, только для того, чтобы после наблюдать счастливо-горделивое выражение лица, ей знать не обязательно. — Я уверена, что убийца на самом деле Фредерик! — восклицает после всей истории и всех размышлений девушка. Она с пылкостью доказывает, почему именно тот решил подставить своего сводного брата, умело оперирует сведениями, в итоге одерживая победу в их маленькой забаве. — Ты сказала всё правильно, мое почтение. — Раскусила тебя, как грецкого орешка. — Она подмигнула, а Нёвиллет улыбнулся и пожал плечами, мол, как посчитаешь нужным. Что ж, их игра «займёмся делом» подошла к концу, а у него ещё есть работа в архиве. Верховный судья поднялся, еще раз обвел взглядом кажущееся с такого ракурса просто огромным помещение, и собирался уйти. Его остановила рука, схватившая край мантии. Небольшая фигура Архонта выразительно смотрит снизу вверх, а ехидные глазки под стать тону говорят сами за себя. — Хочешь реванш? Фурина сократила расстояние, а рука ее теперь упёрлась ему в грудь. Девушка вытянулась, чуть ли не став на цыпочки, чтобы выглядеть внушительнее, но их разница в росте была слишком явной. — Реванш? — переспрашивает он для приличия. — Да, реванш. — Рука надавила, а Нёвиллет вынужденно сделал шаг назад. — Это когда проигравшая сторона желает изменить результат поединка и отплатить за поражение в новом противостоянии. — Я знаю, что такое реванш, леди Фурина. — Его горло предательски дрогнуло. Сердце забилось чаще, а в голове начали вырисовываться картинки продолжения этого диалога. Но зал суда — совсем не то место, где позволено думать о таких вещах. — Мне кажется, нам двоим нужно продолжать работать. Вы говорили, что следующее дело заинтересовало вас не менее сегодняшнего… — Ты так просто сдашься? Движения стали сильнее, а желание Фурины — прозрачно. Нёвиллет сделал несколько шагов назад, упёршись в кресло, прежде чем его насильно посадили на него, нависая сверху. — Фурина, мы не в том месте, — серьёзно начал он. — Ты знаешь меня, знаешь, что тоже этого хочу, что готов выполнить любую твою просьбу. Но нам нужно покинуть зал суда, пока… — Пока что? Твое хвалёное самообладание не даст слабину? — не дали закончить ему. — Чего ты боишься? Пустых стен? Эха? Быть может, Оратриса, находящегося прямо под нами? — девушка хихикнула, кидая мимолётный взгляд вниз. — Какой ужас! Мы оскверним своей любовью это чистейшее изобретение! Нёвиллет с прищуром уставился на нее, а Фокалорс мысленно засмеялась, ибо тот таким образом уж слишком походил на хомячка. На деле же она произнесла: — Этот театр мой, это кресло мое, этот город мой. Здесь всё моё и я вправе решать, что следующим «осквернить». Пусть Оратрис будет нам судьей, — звучит не горделиво, а просто как факт, что она владычица этих земель. — Ты, кстати, тоже мой. Ты мой, Нёвиллет. У леди Фурины хорошее настроение и она не терпит отказа. Её рука провела по подбородку, спустилась ниже, вычерчивая линии по белоснежной, как у нее самой, коже, и вскоре добралась до яремной ямки, надавила, снова поднялась выше, чувствуя пульсацию сердца под пальцами. Исследовать тело Нёвиллета было одним из ее любимых занятий, которое, возможно, могло бы сравняться в любви к судейскому процессу. Нёвиллет же таял от нежных прикосновений и пытливых синих глаз, нависающих сверху. Он поцеловал её руку. Маленькая чертовка. Затем Фокалорс как ни в чем не бывало убрала руку, отодвинулась и с деланой скукой в голосе сказала: — На чём мы там остановились?.. Ах да, реванш. Не против, если на этот раз я буду рассказывать дело? Нёвиллет не мог больше этого терпеть. С ним явно забавляются, желая увидеть ту несдержанность, тот самый момент, когда его «хвалёное самообладание» действительно больше не работает. Вывести на эмоции того, кто не всегда себя понимает, но понимает Фурина. Удивительно, каким образом у Архонта справедливости так легко это выходит? Его вынудили сыграть в эту игру без права хода. Теперь он не отступит. — Моя история начнется с… — Фурине не дали продолжить, схватив за талию и дёрнув на себя, прижимая совсем близко. Нёвиллет ослабил ворот одежды и поцеловал тонкую шею. — Ах, Нёви… Я вообще-то недоговорила! — Девушка обвила руками его шею и выгнулась, подставляя открытые участки кожи под чужие пьянящие прикосновения губ. Нёвиллет знает о её чувствительных местах и умело оперирует этим, вызывая тихое пыхтение, когда оставляет очередной поцелуй. Их тяжёлое дыхание, казалось, слилось воедино, а Фурина попыталась отодвинуться, не в силах больше терпеть эту пытку над своей шеей. — Играете не по правилам, мусье. Как же я буду рассказывать историю? Фокалорс вновь притянули, не давая улизнуть от путающих голову действий. Одной рукой Верховный судья оглаживает талию, а другой прижимает женский затылок к себе, фиксируя в таком положении без возможности на побег. Он хрипло дышит ей в шею, а Фокалорс дрожит от такой близости. — Говори так. Я внимательно слушаю вас, леди Фурина… Фокалорс не смущалась, когда забралась ему на колени, широко разведя ноги и дразняще ерзая. Не смущалась, когда в порыве нежного или, наоборот, разгоряченного настроения шептала разные глупости в ухо самому благочестивому существу во всем Фонтейне и с удовольствием наблюдала за его меняющимся выражением лица. Но тон — хрипловатый и будоражащий разум, которым ей было дано разрешение говорить, сейчас как никогда смущает, а она мгновенно покрывается пунцовыми пятнами. К тому же её положение само по себе волнующее — какое существо стойко выдержит столько ласк без возможности даже посмотреть в глаза человеку, доводящему её до исступления? — Хорошо… Предположим, что… Эм… в королевском доме на празднество в честь рождения ребенка… О Селестия! Она никак не может собраться с мыслями! Такой сюжет пропадает, такая история, рождённая за доли секунд, грозится быть неуслышанной! Так не пойдет. Но она не может двинуться — хватка у Нёвиллета вполне заслуженно может считаться «сильнейшей». Верховный судья сводит ее с ума: не прекращает дразнить шею, поднимаясь то выше, то ниже, иногда переключаясь на мочку уха. А дыхание… Кажется обжигающим, словно он владеет вовсе не Гидро элементом, а пылающим Пиро, который плавит её изнутри. Его «продолжай» отзывается гулом в ушах, и Фурина, кажется, уже готова захныкать. Наконец, рука зарывается в мягкие волосы на затылке и тянет, давая девушке отодвинуться и взглянуть в глаза Верховного судьи. Они живые. Да. И яркие, словно два светящихся Сириуса, наблюдающие за ней с неба. Это всё, конечно, хорошо, но историю она так и не рассказала. Пользуясь моментом свободы, девушка начинает: — После банкета, когда все гости ушли по домам, на кухне был обнаружен… Её затыкают поцелуем. Метаясь между двух зол: возмущения и наслаждения, она, скрепя сердцем, выбрала второе. Нёвиллет нежным движением убирает мешающиеся волосы с ее лица и углубляет поцелуй. Фурина не отстаёт, также активно отвечает на чужие действия, и вскоре нежные и чувственные ласки переходят в нечто большее — схватку за первенство. Отстраняется они от друга только тогда, когда воздуха начинает катастрофически не хватать. Вот и первые нюансы человеческих тел, иначе она и во век не оторвалась бы от любимых губ. Между их ртами, как в тех самых пошлых фильмах, образовалась еле видная струйка слюны, как бы выступая свидетельницей их занятия. Фурина облизнулась и усмехнулась. Интересно, до какой длины она может растянуться? Нужно будет проверить… Не успела девушка насладиться смущающей мыслью, где она будет домогаться Верховного судью, желая удовлетворить свой «исследовательский интерес», как почувствовала, что пиджак стремительно покидает её плечи. Пока Нёвиллет невозмутимо раздевал её, Фокалорс продолжила свой рассказ, так же как ранее он, добавляя все больше подробностей и действующих лиц. Говорила она до момента, пока не осталась в одном нижнем белье, которое легко слетело с плеч, как и вся другая одежда. Фурина удивилась, обнаружив, что Нёвиллет тоже от неё не отстал, каким-то магическим способом избавившись от верхней одежды, а она даже не заметила этого. Сейчас грудь Верховного судьи, открытая благодаря первым трем расстегнутым пуговицам, вздымается часто-часто, и, безусловно, именно ради таких моментов она готова растягивать процесс настолько, насколько возможно. — Ну что? Есть предположения, или мне дать больше улик? Нёвиллет вместо ответа завороженно смотрел на тело его Архонта, не отказывая себе в удовольствии лишний раз нежно провести руками по податливой коже. Бедра, живот, грудь. Фурина в который раз подумала, что у Верховного судьи слишком большие руки. Вожделение Нёвиллета видно невооружённым глазом, но он, как и всегда, ставит прелюдия и чужие желания превыше своих. Это не может не восхищать и… Фокалорс это определенно нравится. Несколько движений, звук растегивающейся ширинки — и вскоре стало возможным беспрепятственно спустить трусы. — Боюсь, что у меня нет предположений. Попрошу… — голос его предательски дрогнул, когда женская ручка по-хозяйски обхватила его член. — Более подробного разъяснения… Ситуации. — Какая жалость. Что ж… Придется мне добавить ясность в своё повествование, — мурчит девушка, применяя силы Гидро. Движения верх-вниз оттого стали куда плавнее и, несомненно, приятнее, а Фурина вновь почувствовала смущение, когда не смогла обхватить половой орган полностью — длины её руки попросту не хватает. Нёвиллет… Впечатляющий. Во всех смыслах. Совсем скоро Верховный судья больше не мог терпеть и сдерживать тихие стоны, запрокинув голову назад. Рубашка при этом скатилась вниз, а Фокалорс не удержалась и укусила открытую шею — совсем не больно, но так, что вскружило голову. Рука её тем временем ни на секунду не сбавляла темп и делала всё то, что он любил, пока охи-вздохи не стали слишком нескрываемыми. Теперь головка… О да, совсем скоро. Фурина видит это: видит раскрасневшегося, тяжело дышащего мужчину перед собой, который уже на грани. И её движения останавливаются. Фокалорс и Нёвиллет абсолютно разные. Но у них есть общее: изводить друг друга. Пускай даже с одной стороны непреднамеренно. Верховный судья вопросительно взглянул на неё, а Фурина, состроив свое самое невинное выражение лица, потёрлась о его взбухший от необлегченного возбуждения член и томным голосом выдала: — Я не просила подсказок. Кажется, ты уже на шаг позади меня. Фурина надеялась, что хоть на этот раз Нёвиллет не сдержится и возьмёт её силой, но тот лишь прикрыл глаза, пытаясь собрать ошмётки невозмутимости. Да как же!.. В который раз она убеждается, что он… Неисправим? Да, точно! Но не менее оттого любим. — Ах, Нёви… — Она прильнула к нему, быстро чмокнув. — Ты слишком хороший. Слишком. — На этих словах девушка, воспользовавшись его рассеяностью — иначе ей никогда бы не позволили действовать так поспешно, села, полностью приняв чужое возбуждение. Элемент Гидро в таких делах как никогда полезен, а единственное о чём можно волноваться во время процесса — какая-нибудь мелюзина, зашедшая без стука. Но сейчас они одни. Обеспечивая и защиту, и лёгкое проникновение, водный элемент, безусловно, незаменим. Но, несмотря на все преимущества своей стихии, Фурина не может не издать болезненного стона. Капельки слёз в уголках глаз предательски выдают ее, а она опускает голову, словно челка могла бы скрыть её выражение лица. — Фурина!.. Зачем? Тебе же больно! Давай я… — слышится обеспокоенный голос. Ну конечно. Конечно! Прямо сейчас на нем сидит голая и готовая дать всё, что угодно, девушка, по совместительству Архонт Фонтейна, а он может думать только о том, больно ли ей! Слишком хороший. Сли-шком. Нёвиллет попытался поднять её, но Фокалорс словно пригвоздилась к нему — всё-таки она не обычный человек, и в нужных ситуациях может проявить силу. — Мне. Не. Больно, — слово за словом выделяла Фурина. Застывшие слезы на лице не внушали доверия к сказанному. — Думаешь, я бы стала делать то, что мне не нравится? Просто получай удовольствие и дослушай наконец мой чёртов рассказ! — Она поцеловала его, но, невзирая на безапелляционный тон, нежно соприкасаясь языками, как бы ища поддержки в этих действиях. Нёвиллет гладил ее лицо, другой рукой зарывшись в волосы и осторожно перебирая их. Он относился к ней как к самоцвету, боясь сделать что-то лишнее и перестать наблюдать ослепительный блеск драгоценного камня из-за своей неосмотрительности. Мурашки. Рой мурашек пробежался по спине девушки. Он читает её как открытую книгу. И это существо говорит, что не понимает чужих эмоций? Он эмпатичнее и терпеливее любого человека. Ох, как же Фурина им дорожит! На самом деле она не врала: больно уже почти не было. Только первые движения дались с трудом, но Нёвиллет, отвлекая её поцелуями, поглаживаниями, шёпотом разных глупостей в ухо, придавал ей уверенности. Совсем скоро Фокалорс позабыла и о болезненных ощущениях в начале, и о влаге на лице, от которой, к слову, ничего не осталось. Теперь она сама насаживалась, задавая нужный темп, пока руки, сжимающие её бедра, едва заметно дрожали. Верховный судья как и всегда безупречен: нежный, сдержанный, и не дающий прочувствовать и капли дискомфорта. Фурине захотелось снова над ним поиздеваться, прошептать на ушко какие-нибудь развратные вещи и выбить из него столько реакции, сколько возможно. Но она ограничилась лишь продолжением истории. Ведь так же делают все, не правда ли? С перебоями на стоны рассказывают о придуманном преступлении, пока их откровенно имеют? — Подсказок больше не будет. Кто виновный? Назови имя. — Быть может, она слишком увлеклась, но ей действительно хочется увидеть полное поражение несоображающих извилин её дракона. — Жюльен… Нет, может Эрик… Михаэль… — как в бреду шептал он. Нёвиллет прижался к Фурине, целуя шею. Ах, а он может быть очень быстрым. Толчки заметно ускорились, оттого став глубже, а Фокалорс так и не сумела сказать то самое «ты проиграл», срываясь на очередной стон. Нёвиллет сильный. В любой форме он остаётся искусным бойцом, способным утихомирить любого, кто нарушит правопорядок как в суде, так и в каждой другой точке Фонтейна. В любой форме он остаётся мощным, внушительным и, несомненно, тем, кто может позволить себе быть грубым. Но такого никогда не было. Моральные качества Верховного судьи словно воплощение всего самого благодетельного на свете. И как бы Фурина не хотела жёсткости от него во время процесса, получает она ее только под конец. Когда нить самообладания натягивается до предела, толчки приобретают животную страсть, а руки ту самую силу, с которыми сжимают бедра. — Фурина… Моя Фурина. Он шепчет ей в ухо хриплое «я люблю тебя» и, наверно, другие слащавые вещи, которые, увы, в одну цельную мысль не собираются. Но Фокалорс не отвечает. Просто не может контролировать свой срывающийся на каждом мощном движении голос. Это будоражит. Но она ответит. Непременно ответит, но только после того, как они придут в себя, утихомирят сердцебиение и будут здраво мыслить. Скажет: «Я тоже, любовь моя. Я тоже». Но сейчас всё по-другому. Расслабленно сидя на чужих коленях, она вдруг трепыхается, издает некий нечленораздельный звук, с восторгом воскликнув: — Я придумала! Придумала, что точно выдаст этих идиотов с потрохами! Ха-ха, это же очевидно! Ведь нет ничего странного в том, чтобы думать о следующем судебном процессе, после крышесносного оргазма? Конечно нет! Эта мысль, точно молния ударившая в голову, показалась ей очень правильной в этой ситуации. Что тут странного? Пока она, радуясь своему озарению как ребенок, лепечет что-то непонятное, Нёвиллет невозмутимо спрашивает: — Мне начинать ревновать тебя к нашей работе? Фокалорс замолкла, удивлённо посмотрев на того. Обычно он не использует таких громких слов при выражении своих чувств. — С чего ты взял? Ты для меня… Хм-м… — она приблизилась к его лицу. — Определенно точно на первом месте. Но, если скажешь ещё раз нечто настолько глупое, окажешься на последнем. И целует его, сразу чувствуя ответ. Судейский процесс и впрямь не столь сладок, как их чувства к друг другу. Что ж, пускай это остаётся неизменным.