Ужас.
Вот что отразилось в глазах Данте, когда Куромаку завёл с ним разговор о Габриэле.
Подобной реакции можно было ожидать от червовых или, не будь он всуе упомянут со всем своим малодушием, Зонтика, однако тень пролегла морщинами именно на лице Данте. Там она смотрелась до крайности чужеродно. — Что? — переспросил Куромаку, искренне полагая, что он ослышался. Чай из расписной чарки, которую ему любезно всучили парой минут ранее, капал на халат, оставляя там некрасивые ржавые пятна. Данте попытался сгладить ситуацию улыбкой, но оттого что она никак не желала укрепляться на его губах, стало только хуже. — Какая бы ситуация ни складывалась в мире, к некоторым силам за помощью нельзя обращаться. Тем более, к таким, как… эта. Впрочем, какие бы гримасы не строил ему Данте, удивление быстро схлынуло с Куромаку. Он, приосанившись, раздражённо глянул на собеседника поверх очков. — Позволь напомнить, мы говорим о Габриэле. «Об идиоте, который всё ещё чёртов понедельник от четверга отличить не в состоянии», — мысленно закончил он, однако Данте не разделил его скептицизма. Медленно он поджал губы, и тень на его лице стала гуще. — Поверь, не стоит будить лихо, пока оно… Их разговор прервал слуга, с шумом раздвинувший стенную перегородку. — Величайший мудрец, принц Куромаку, — невысокий человечек в красных одеждах почтительно поклонился им обоим едва ли не до земли и Куромаку устало закатил глаза. Чтобы его пустили к Данте ему пришлось врать этим людям и врать безыскусно, так, что, кажется, все они прекрасно понимали его ложь, но продолжали величать титулом, которым он представился. «В отместку, небось» Данте тем временем внимательно вслушивался в шёпот подошедшего к нему слуги. Судя по всему, тот докладывал ему о чём-то, не предназначавшемся для ушей Куромаку. — …вот как, — отрешённо выдал Данте и спешно добавил, нахмурившись, — увы, у меня появились срочные дела, друг мой. Я вынужден тебя оставить. Хорошенько отдохни перед возвращением домой. Путь через горы небыстр и даже с проводником тебе понадобится немало сил. И ещё… помни о том, о чём я рассказал сегодня. И для своего же блага — не ищи встречи с Габриэлем. Во второй раз я уже не смогу ничего с ним поделать. Не успел Куромаку вставить и слова, как Данте тут же исчез, оставив после себя едва заметное красноватое мерцание в воздухе. Не скрывая своего разочарования Куромаку скривил губы. «Магия», — только одно это поганое слово и крутилось у него на языке. Слуга ещё раз поклонился, теперь уже не так почтительно, когда Данте не было с ними рядом и прошмыгнул через щель, оставленную в раздвижных дверях. Сырой сквозняк тянул через неё по ногам, но Куромаку не стал утруждать себя и подниматься, чтобы избавиться от неё, только накинул одеяло. Колено, повреждённое в горах всё ещё болело. Данте назвал его другом, однако Куромаку другом ему как раз таки и не был. Равно, как и на веру не привык принимать ничьи слова. Ему нужно найти Габриэля. Точка. А сделает он это при помощи Данте или без неё — плевать. Куромаку заставил себя отпить холодный чай без сахара. Кажется, листья неправильно хранились при ферментации и оттого отдавали плесенью. Поведение бубновых всегда, по его мнению, выходило за рамки приемлемого, однако Данте прежде никогда не опускался до исчезновений прямо посреди разговора. Да и давно он не говорил ни пословицами, ни поговорками. Это указывало на явное волнение. Думалось Куромаку, что никаких «срочных дел» у Данте не было и в помине. «Залез, небось, обратно на свою распрекрасную гору и просидит там до тех самых пор, как я не покину Сукхавати» Ждать пока у Данте развяжется язык бесполезно — медитации явно пошли в этом деле на пользу, и при желании он мог переупрямить и самого Куромаку. Так что Куромаку не оставалось ничего, кроме как собраться и пуститься в обратный путь. По какой-то причине Данте не хотелось разговаривать о Габриэле, но не то чтобы Куромаку было дело до их отношений. Как и до Габриэля, собственно. Или любого другого из клонов в принципе. Единственное, о чём сейчас думал Куромаку, так это о том, что в руки Пику не должен попасть первый генератор с его, очевидно, нерастраченным потенциалом. Ведь едва ли его хозяин понял, для чего там вообще нужна кнопка.***
Из-за заблаговременно размещённых по Карточному Миру камер, Куромаку до дотошных подробностей знал почти обо всём, что происходило в нём. И оттого мог сказать наверняка: если Пик ещё не успел поймать Габриэля и притащить в Империю, то отыскать его можно только в Облаке. Сложной географической структуре, которой пока никто не смог дать ни нормального названия, ни описания. Оно неизменно вихрилось на юго-востоке и воронки на его поверхности вызывали в Куромаку странное чувство омерзения и тошноты. Но чувства чувствами, а работа работой. После обвала в Красных горах, памятуя о том, что там он повёл себя не слишком-то и осторожно, Куромаку решил заранее разузнать что такого могло скрываться в Облаке. Для этого он разработал дронов, которых заслал внутрь. Однако почти сразу же сигнал пропал. Не помогло в этом деле ни укрепление корпуса, ни установка под него более навороченного железа. Неведомо как, но техника в Облаке отказывалась работать. Тогда взбешённый до крайности, разворотив половину лаборатории и кое-как успокоившись Куромаку принялся думать дальше. Данте однозначно был там. На это указывал ряд как косвенных, так и непосредственных доказательств, которые Куромаку не подвергал сомнениям. Причем Облако после недолгого визита Данте изменилось. Прежде тёмные, от раза к разу мелькающие молниями, черты Облака разгладились и успокоились. Если термин «успокоение» вообще можно было применить к неживому объекту. Однако Данте абсолютным показателем безопасности после поглощения энергии генератора, увы, не был. Как же хорошо, что к Габриэлю незадолго до Данте заглянул ещё один клон.***
По прикидкам Куромаку, от посещения обители Габриэля прошло порядка двух месяцев, и чисто со стороны в Вару не случилось никаких внешних или поведенческих перемен. Его шутки были всё так же скудоумны, голос — надтреснуто визглив и Куромаку то и дело морщился, продолжая терпеть его безобразное поведение на собраниях. Однако на последнее Вару не явился. Поэтому Куромаку решил на всякий случай перепроверить. Связано ли это с Облаком и имела ли место отложенная нежелательная симптоматика? Из-за того, что Куромаку все знали как дотошного и педантичного клона, любившего совать свой нос в чужие проблемы, ни у кого на погранзаставе в Варуленде не возникло к нему никаких вопросов. Приближённые к Вару люди знали, что история с демонами, отражающимися в очках — лишь пропагандистский трюк, в котором их хозяин прыгнул выше головы и понимали, что рано или поздно ему понадобится помощь в её решении. Куромаку неприятно ухмылялся, когда его задами вели по пыльным трущобам и коридорам. Он радовался тому, что все смотрели на него как на кривую карикатуру и не желали зрить глубже в корень. Когда тебя недооценивают окружающие, против которых у тебя имеются планы — это очень практично и полезно. В тот день его оставили дожидаться вождя в специально отведённых покоях, однако прошёл час, два, а к Куромаку никто так и не соизволил явиться. Гордость свою Куромаку берег едва ли меньше личного времени, а потому, не встречая особого сопротивления, сам пошёл разыскивать Вару в замке. В тусклых сплетениях лестниц и комнат было холодно и сыро, и отовсюду стоял этот удушающий запах плесени. Куромаку морщился на её пятна, едва заметно устилавшие стыки шахматных плит, пол и стены и думал только о том, что такой, как Вару не смог даже нормальную вентиляцию создать, что уж там до жизнеспособной государственной системы? Что бы сам Вару на одном из первых собраний Феликсу или Ромео ни говорил. Впрочем, насчёт червовых спорить тоже не приходилось. Далеко не один Вару вызывал в Куромаку чувство брезгливости, вперемешку со скукой. Все его мысли будоражило только предстоящее дело. С одной стороны, соваться в Облако — глупая затея, но с другой — генератор виделся слишком лакомой наградой. Поэтому Куромаку и заставил себя как приехать сюда, так и бесцеремонно ввалиться в покои местного вождя, наплевав на все правила приличия. Сначала он не понял, что увидел. Комната, преступно тесная для Великого и Ужасного, была сплошь завалена гниющим мусором. Так его было много, что Куромаку смог наблюдать за Вару лишь издалека. Тот полулежал на раздвинутом кресле перед допотопным телевизором. Пальцы его вцепились в горлышко бутылки с такой силой, что не ровён час и спутаешь с трупным окоченением. Шея напряжённо вытянулась к экрану, а очки были биты внутрь. Маленькие песчинки зелёного стекла рассеяны по щекам, скулам и подбородку. Затеряны в грязных засаленных волосах. Волна за волной, над комнатой плыл белый шум. Технические значки по углам экрана казались Куромаку смутно знакомыми. Похожие он использовал на всех своих камерах, но отчётливее всего их было видно на тех самых зондах, что парой дней ранее затерялись в Облаке. Однако сама мысль о том, что Вару, как какую-нибудь тупую телепередачу смотрит видео с его засекреченных разработок, показалась Куромаку абсурдной. Но было в шипении помех что-то… пугающее. Как шёпот, на непонятном наречии, соскальзывающий наблюдателю, минуя его глаза и уши прямиком в мозг. Тогда Куромаку не успел сделать никаких особенных выводов. Из-за того, что он распахнул дверь неплохая звукоизоляция комнаты нарушилась, и белый шум полился наружу. Тут же из-за портьер и застенок нарисовался с десяток перепуганных слуг, охранников. Проснулся и сам Вару, словно в бреду ставший вопить о том, чтобы все убирались и не мешали ему отдыхать. От него за версту разило перегаром. Куромаку тогда быстро выпроводили из замка и едва не насилу запихнули в серую машину. Что ж, визит, какой бы он ни планировался, не удался и Куромаку не стал принимать произошедшее с Вару в расчёт, не связав эти две точки: встречу с Габриэлем и сцену у телевизора воедино. Очевидной для него стала мысль о том, что если у Вару имелись силы напиваться и кричать, то значит с ним не произошло ничего ужасного. Куромаку старался не думать о мертвецки пугающих пальцах Вару и крови, залившейся в его тёмные белки. Вернувшись в Куроград, он не моргнув и глазом собрался и почти сразу же отправился в дорогу. У самого Облака Куромаку тоже не задержался. Поправил снаряжение, всмотрелся в плывущий нечёткий контур и сделал шаг в неизвестность. Раздался сухой щелчок и тогда…Мир.
Стал ослепительно светлым.
Куромаку нервно огляделся. Справа и слева, спереди и сзади тянулся монотонно ровный белый коридор. Без единой выбоины, единой царапины. Ни полутона, ни тона. Идеально выстроенное соотношение окон, стен и потолка. Стоило Куромаку взглянуть вдаль, как его тут же проняло до мурашек. Дело было даже не в том, что белый ужасно жёг глаза, а в том, что в тени Куромаку всегда было комфортнее, чем на свету. Да и у белого не должно было быть таких чётких давящих границ как здесь, но они были. Куромаку грязнил свет своим присутствием. Во тьме же ровно наоборот. В ней невозможно различить кто ты, и так ли чисты твои намерения. Оставаться на месте — бессмысленно. Размышлять о том, что это за место — тоже. Приходилось принимать правила чужой игры и играть в неё так, как заблагорассудилось её создателю. Поэтому поняв, что воздух тут не ядовит и ничего ему сию секунду не угрожает, Куромаку двинулся вперёд.***
По ощущениям, он успел пройти достаточно, чтобы измотаться. Рюкзак неприятно тянул плечи, водолазка липла к спине и горлу, но бросить необходимое Куромаку не мог. Мало ли что ещё случится? С какого-то момента коридор вдруг начал сужаться. И это, увы, не было причудливой игрой разума. Куромаку попытался вернуться в надежде, что это исправит положение, но увы. Мало-помалу, куда бы он ни шёл, вокруг него сжимались сами стены. Окна величиной не больше головы висели слишком высоко, у потолка. Через них никак не получилось бы сбежать. Сложно было разглядеть и то, что находилось по другую сторону от них. Когда Куромаку концентрировался на окнах, перед глазами у него начинало рябить. Казалось, что за коридором воск, нарисованная детская картинка, всепоглощающая пустота. Всё что угодно, что могло существовать и не существовало одновременно. Яд замкнутого пространства наползал со всех сторон и превозмогая себя, Куромаку побежал. Его шаги отдавались в тишине оглушительной барабанной дробью. Вдруг впереди возникло нечто. Куромаку ускорился. Дверь. В неё он ударился всем телом, однако это не помогло, сколько бы он ни пытался. Но из-под неё, пусть и закрытой, тянуло сильным сквозняком. За ней точно был не ещё один такой же коридор, а выход. Куромаку, осматриваясь по сторонам, пытался отдышаться. Раз дверь заперта, логично предположить, что где-то неподалёку есть и то, что её отпирает. И правда. Чуть поодаль высился двухступенчатый пьедестал с углублениями. В каждом из которых было спрятано по вещи. Куромаку удивившись подошёл ближе. И как же он сразу не заметил? Семь предметов за стеклом, одна дверь, Куромаку и… Он сощурился, углядев ещё кое-что, едва заметное. Пол перед дверью не был идеально ровен, а при близком рассмотрении на нём так и вовсе обнаружилось углубление, не больше волоса в толщине. Только в этом месте звук при простукивании был глухим. «Значит скрытый люк. Интересно» Поддеть его ножом не вышло, открыть как и дверь — тоже. Куромаку мог бы ещё долго ломать голову над этой загадкой, но в ней явно установили лимит по времени. Мало того что постепенно коридор становился всё уже и уже, так ещё и через окна хлынула тягучая розовая жижа. Семь предметов, одна дверь, Куромаку и подступающая к ногам кровавая пена. Первым с пьедестала он схватил поблескивающий патиной ключ величиной в человеческий рост и тут… люк распахнулся! Пена, пятнающая Куромаку, каким-то чудным образом обходила люк стороной, будто отталкиваясь от невидимых краёв, но стоило Куромаку подойти ближе, и люк сменил свою форму. Теперь его хватало ровно для того, чтобы в него можно было выкинуть ключ. Задачка на три секунды, не более. Невольный её участник прекрасно понял, что от него хотят. По правде говоря, насчёт золотого ключа у Куромаку не возникло ни единого сомнения. Он был слишком опасен, силён и в своей закрытости ото всех непредсказуем. А потому не годился ни в союзники, ни даже как полезный инструмент. От него однозначно стоило при первой же возможности избавиться. Когда Куромаку сделал это, дверь вдруг стала ощутимо прозрачнее. Значит, он всё понял правильно. Не станет других — и он будет свободен. Вторым и третьим вслед за ключом отправились почти одновременно розовые полусапожки и дурацкого вида зелёные очки. Такие же бестолковые, как и те, кто носил их в реальной жизни. Ни ресурсов, ни логичных идей, ничего они не оставили после себя, лишь разбазарили то, что имели. Разграбили тех, кто их пожалел. Паразиты на теле общества. Глупое какое-то у них вышло существование и бесполезное. Затем Куромаку развернулся к белой фуражке с золотой кокардой и взял её брезгливо за краешек козырька двумя пальцами. Она провоняла компостной гнилью и теперь была безвозвратно испорчена. Когда-то она могла надёжно спрятать лицо от Солнца, выполнить простую рабочую задачу, но теперь, как ни старайся, от этакой грязи её уже не ототрёшь. Что ж, прискорбно. Это был полезный в своё время инструмент, но в любом рациональном пользовании вещами хорошо знать им время место и меру. После фуражки вниз полетела и искромсанная цветная лента, какие обычно держат на флажках в горах и отмечают ими пройденный путь. Она долго и упорно не желала отлипать от выступа к которому была привязана, а затем — рваться и Куромаку пришлось приложить немало усилий для того, чтобы от неё избавиться. В процессе его лицо аж перекосило. Хотя чему тут удивляться? Именно с ней Куромаку всегда и предполагал бóльшие проблемы. Почти не глядя он выбросил и лук со стрелами. Честно говоря до него одного, если бы не обстоятельства, Куромаку не было никакого дела. А так — ничего личного. А вот с зонтиком… это заняло некоторое время. Один за другим Куромаку открутил наконечники, а после с остервенелой методичностью выдрал из него все спицы. Скинул в пропасть, бросил к ногам и остов. Тот лёг кучей грязных тряпок, подобный животному лишённому позвоночника и Куромаку бросило в дрожь от одного только взгляда на него и осознания, что не кто-нибудь, а он сам с ним это сделал. Его кадык нервно прокатился по напряжённой шее, губы задрожали. О, что же это? Неужели впервые за всё это время… искра раскаяния? Или может быть даже тогда, когда он бросал вниз и самые опасные из всех представленных предметов, их исчезновение чиркало во мраке его ужасающих мыслей? Но разум быстро воспротивился порыву эмоций. Разве же он мог что-то изменить? Тут ведь с самого начала задали чёткое условие: либо он один, либо все остальные. Ха-ха, неужели хоть кто-то, кого ты пытался склонить на свою сторону, поверил, что Пик был твоей конечной целью? В приступе тошноты и брезгливости Куромаку вытолкал в пустоту и то, что осталось от Зонтика. Но отчего-то ботинок из раза в раз попадал не в ткань и пластик, а во что-то тёплое, липкое и склизкое. И очень тяжёлое. Куромаку испуганно таращил глаза, но не опускал взгляда. Правда, к чему смотреть если и так знаешь, что увидишь? Но Куромаку был готов к этому с самого начала. Так что зонтик, пусть всё же и с некоторой заминкой, но полетел вниз. Пьедестал был пуст, однако несмотря на то, что дверь стала прозрачной, она не исчезла. Проход не открылся. С испугом Куромаку сперва отступил от розовой пены, а потом когда лопатками упёрся в дверь, зажмурился и стиснул зубы. Думай, думай, думай чёрт возьми! Как найти выход? Как, как, КАК?! Пена прибывала. Ползла вверх, по помещению. Сначала она обдала липкой волной ботинки Куромаку, затем доползла до щиколоток, а потом и до коленей. Оглушенный паникой, он перепробовал всё, что мог в данной ситуации, но дверь не разбивалась, люк под ногами не открывался. Коридор давил всё больше и больше, мерзкая жижа с кровавыми комьями уже подступала к горлу. Дышать становилось тяжело. Кто он такой? Зачем появился на этом свете? И кто все такие, кого он видел мельком в отражениях этих вещей? Должен ли он был жить иначе или единственным его шансом на выживание с самого начала была эта уродливая холодная расчётливость? Боже-боже, сколько вопросов, а ответов-то никаких. Твой нынешний мир — не шире этого коридора. А мышление не выходит за просторы хрущевки, в которой жил твой Создатель. Куромаку выбился из сил и дрожа прижался лбом к мутному стеклу. Оно нагревалось, жгло ему руки и даже не показывало его отражения. Так, значит, себя чувствуют все гады которых варят заживо? Он это заслужил. Заслужил. Больше чем кто бы то ни было. За всё то, что уже успел сделать. За то, что ещё только сделает. Тёплая трупная пена захлестнула его с головой, и под её весом пол коридора прогнулся. Мир разлезся на волокна. Как мясо. Как сухожилия. Стены рассыпались подобно карточному домику, декорациям на киностудии, и эта кисельная жижа, Куромаку, окна, пол, всё полетело вниз. А после грохота, боли и страха падения возникло что-то мягкое.Люди.
Со всех сторон к нему жались и кричали люди. Если их вообще можно было так назвать.
Безликое серое мясо. Без глаз, рта или лица, необъятное для взгляда, но умудряющееся передвигаться каким-то нехитрым образом. Сплошь закованное в металл. Границы помещения, где они находились, разрослись гораздо шире предыдущего. Их Куромаку видел сквозь пелену дыма и производственного пепла. Терял в величине бесконечных ярусов, убегающих под небо. Это был огромный коптящий цех завода. Когда Куромаку падал, он пробил дыру в потолке и пролетел с добрую дюжину метров. А не погиб сугубо благодаря тому, что сотни этих несчастных существ замедлили его падение. Он разбил их на мясо кровь и кости, но они самоотверженно спасли ему жизнь. «Напоминает кое-кого не так ли?» На периферии сознания, перед слезящимися глазами мелькнула маленькая серая фуражка. Мелькнула и погасла. Чад и смрад ели горло. Кожа лопалась от перепада раскалённых температур. А существа меж тем вернулись к своей работе. Они продолжали тянуть цепи, и их вой становился всё громче и громче. У них не было ртов, чтобы кричать, но они кричали, у них не было глаз, чтобы смотреть, куда они ползут, но барахтаясь в искрах затухающих в пыли, они ползли. Они не понимали, зачем делают всё это, но продолжали делать потому, что так делали их предки, потому что так будут делать их потомки. Потому что их создатель, увы, не дал им ничего кроме чётко отпечатанной в мозгу программы. Куромаку не понимал их языка; их язык — это язык грядущего. Язык боли, металла и цепей, но упрощённый и лаконичный, такой к какому он всегда мысленно и стремил всех своих подданных. В этом мире у них не будет будущего. Потому что Куромаку такими их создал, потому что сам вышел на этот свет дефектным. Какая-то часть существ схватила его за руки и за ноги и потащила прочь от основной части толпы. К очередному обрыву, к очередному ничто. От страха он закрыл глаза и тут же вспомнил. Однажды он держал их ребёнка на руках. Идеального человека, образцового гражданина Курограда, да только фарфорово застывшего и ледяного. У созданных им людей никогда не рождались живые дети. Инфернально воя, обагрённые паром фигуры в центре цеха, где стоял самый большой котёл, посыпались вниз и Куромаку не хотел знать, что с ними будет, но он прекрасно это понимал. Всегда понимал. На дне воронки сияли металлом две пятиконечные остроугольные звёзды. Такие отвратительно яркие, что их свет нестерпимо жёг. Уродский, неестественный. Топливо для его амбиций, кровь и плоть нарождающейся республики выжатая и перемолотая досуха. Они спасли его и во второй раз, даже не осознавая, во имя каких идеалов пошли на убой. Куромаку от страха пытался ещё раз, но у него больше не выходило закрыть глаза.Ты.
Тихим звоном разнёсся по тусклому пространству шёпот и Куромаку судорожно вобрал в лёгкие воздух.
И пусть окружение сменилось вновь, он вдруг понял, что увиденные им ужасы запечатлелись на сетчатке глаз так прочно, что больше никогда его не покинут. Отвороты пиджака Куромаку все были в крови, холод пробирал его до дрожи. Изо рта вырывалось облачками прерывистое дыхание. Пара рёбер болела не хуже сломанных. После огня и нагромождения брызжущих паром котлов вновь воцарилась звенящая тишина. С трудом Куромаку перевернулся на живот и завозил под собой ладонями. Лёд. Ужасно колючий и холодный лёд. Куромаку приподнял голову. Он попал на замёрзшее озеро. «В аду по Данте девятый круг тоже был таким. Местечко как раз для тебя, не так ли?» И в кристальной поверхности Куромаку впервые за всё это время увидел своё отражение. «Лжец. Интриган. Братоубийца» Его душа едва не вывернулась наизнанку. Столько же раз, столько в хрусталиках льда было граней. К горлу подступил ком сожалений гнева, страха и злости. Бледное сухопарое лицо, впалые серые глаза. Острые скулы, ободранные до крови. До чего же ты омерзителен. Куромаку занёс над отражением кулак и ударил. Затем ещё раз и ещё и ещё, ещё, ещё… Он бил, пока костяшки не стесались до мяса. Пока в сухожилиях не поднялся до запредельного гул высоковольтного напряжения. Пока в ушах не осталось ничего кроме мерзкого тонкого свиста. Пока он не почувствовал, что хотя бы на сотую долю от его бедной души отступает тяжесть свершённых им грехов. Но как бы он ни старался, человек в отражении никуда от него не уходил. — …Куромаку? Заплывшие пеленой ярости глаза медленно нащупали источник звука. В самом центре скованного льдом озера лежали единственные нездешние, человеческие вещи: длинные алые полотна, в которых что-то копошилось. Сперва оно показалось Куромаку небольшим, но чем больше колец и конечностей выползало наружу, тем больше он понимал — дело в искажённой перспективе. Существо было до ужаса огромным. Оно подняло голову и посмотрело на него, сперва одной парой глаз, а затем другими глазами через эти глаза и так раз за разом. В его бугрящейся структуре торчали осколки стеклянной двери, раздробленные рамы окон. Одновременно с Куромаку оно подняло голову кверху, туда, где до сих пор висели в высоте белые длинные стены и откуда лились реки кровавой пены. Осколки захрустели внутри существа, и оно сморщилось, показывая явное неудовольствие. — Ты разбудил меня, — укоряюще произнесло оно. Куромаку не осознал это логически, но осмыслил на каком-то инстинктивно животном уровне. Его всего сдавило от омерзения и страха. — Габриэль. Оно вытянулось, разминая свой затёкший и слипшийся массив. Едва ли меньше целой горы. Это и вправду выглядело чудовищно. — Не спрашиваешь. Утверждаешь, — хихикнуло существо. Но тут ни к чему было спрашивать. — Ух, разбудил… всё как в тумане. Последнее, что помню — ко мне приходил Данте, а потом, потом ммм… мне так хорошо спалось. Куромаку вдруг закричал, подскакивая на ноги, хватаясь за раскалывающуюся голову. — Что… что всё это было такое, чёрт возьми?! И сейчас, что сейчас продолжает происходить?! Масса моргнула. Кажется, удивлённо. — Наверное, сны. — Значит, всё это мне просто снится? Куромаку запрокинул лицо и расхохотался точно умалишённый. — Да, ну конечно же! Всё это был просто сон! Ну где ещё так с ходу принимаешь все правила игры? Ха-ха-ха! То, что прежде было Габриэлем, провернулось вокруг своей оси в задумчивости. Перебрало сотней конечностей по полу и придвинулось к Куромаку почти вплотную. — Ты думаешь, это был твой сон? А может быть, это ты мне всё время снишься. И когда я закрою глаза, ты наконец лопнешь как мыльный пузырь. Вдруг глаза на теле массы начали захлопываться одни за другими. Сотни мигающих в темноте точек гасли навеки и не своим голосом Куромаку заорал от страха, когда их осталось всего лишь с десяток. Масса опять сдвинулась и теперь глядела на него в упор последней парой огромных чёрных зрачков. — К счастью для тебя я достаточно отдохнул, — довольным тоном оповестило его существо и рассеялось по углам, — так что привело тебя сюда? Вряд ли всё это время ты искал тут своё потерянное отражение. В существе, как в мареве вдруг отразились все те образы, что Куромаку видел сегодня. Контур массы стал как тело старого Габриэля, а внутри забрезжил калейдоскоп. Клоны, смерти, планы и мерзкие серые глаза под стеклянной оправой разъедающие Куромаку саму душу. — Я… Куромаку сбился на секунду и замер. Он почувствовал, что должен рассказать правду. Объяснить всё, ведь так обретёт смысл хотя бы часть вытерпленных им страданий. — Я пришёл сюда за первым генератором. Чтобы забрать его и использовать в дальнейшем по своему усмотрению. Масса потянулась точно скучающая кошка и вновь сошлась воедино, приобретая свой монструозный рябящий вид. — Вот как. Жаль расстраивать, но я его истратил. Мне просто захотелось… стать чуточку, — огромное тело зашевелилось с омерзительным чавканьем, — свободнее от навязанных требований. «И у тебя, чёрт возьми, это по всем фронтам получилось» — У меня… был и запасной план. — И какой же? — Пик, он… затеял что-то опасное, но он всегда умел очаровывать легковерных идиотов. Так что все сейчас делятся на фракции. Рано или поздно в нашем мире разразится война. Масляные влажные глаза текли по лицу, но даже так они чётко сфокусировались на Куромаку. — Значит, ты пришёл просить о помощи. Но ответь-ка мне вот что, Куромаку: неужели ты и правда хочешь, чтобы я тебе помог? То, что осталось от Габриэля, сладостно улыбалось, когда произносило это. Понимая заранее, насколько абсурден и смешон его вопрос. Вдоль позвоночника Куромаку будто проскочила искра, и он уставился на существо во все глаза, точно очнувшись от полудрёмы. Только после этого вопроса мысль вонзилась в него как раскалённая игла под ноготь: нет он не хотел, чтобы это помогало им. Чтобы вообще покидало это место! В его глазах заторможено отразился ужас осознания. Ведь если оно выйдет за пределы Облака, то… Чёрные глаза торжествующе глядели на него и Куромаку отшатнулся, попытался закричать, но его лёгкие забились мерзкой влажностью этого места. Будто бы в них был литр воды, и они лопались от боли. Это приблизилось к нему и положило одну из конечностей на щеку, оставляя влажный липкий след. — Вижу, ты не протестуешь. Хорошо. Раз ты действительно так сильно этого желаешь, то я помогу тебе с Пиком. В самом конце. Знакомая розовая пена хлынула на Куромаку со всех сторон, его подхватило, понесло. И только существо осталось стоять на том же самом месте, возвышаясь над кровавыми волнами точно нерушимый монумент над бушующим океаном. — Это был славный сон, Куромаку. Но знаешь, думаю, я могу помочь не только тебе, но и Пику. Всем, кого встречу, целому миру! Куромаку уносило от берега всё дальше и дальше. Он зря не послушался Данте.