Бессмысленно

Чон У плюёт на паутину социальных норм, сбивая её хозяина — паука, уже приготовившегося откусить несчастной мухе голову, и окончательно выходя за рамки. Это не имеет значения. Ничего больше не имеет значения, потому что Мун Чжо отсасывает ему в общей душевой, грязной и пропитанной чужими запахами. Слив забит чёрными клочками волос, а Чон У вцепляется в мягкие пряди Мун Чжо, остервенело вбиваясь в чужое горло и не позволяя отстраниться. Мун Чжо и не хочет. Все оковы пропадают, растворяются синеватой дымкой, когда он впервые смотрит на дьявола, свой самый страшный кошмар, сверху вниз, чувствует свою власть над ним. Чон У крышу срывает от этого. В голове щёлкает осознание. Белёсые капли выплёскиваются на кафель, и теперь комната хранит куда больше постыдного и премерзкого, чем раньше. Ему всё равно. Чон У рвёт метафорическую паутину руками, ощущая, как она прилипает к пальцам, оставаясь противным клочком прошлого, не более. Он трахается с Мун Чжо, не беспокоясь о том, что все об этом знают. Ему нет дела до остальных. Бён Мин бурчит себе что-то под нос о том, как плохо работает современная молодёжь, и пихает ему новую стопку бумаг. Чон У закатывает глаза и поднимается, возвращая документы. — Извините, мой рабочий день заканчивается через полчаса. Я доделаю только то, что должен был изначально. Начальник зеленеет. Коллеги косятся и морщатся — невежливый молодой человек, которого плохо воспитали родители, только стажёр, а уже возомнил о себе бог знает... Чон У усмехается. Сегодня он хочет вернуться в общежитие пораньше. Он запрокидывает голову и стонет, сжимаясь на бёдрах Мун Чжо. Дьявол снова под ним, и ничего лучше этого Чон У в жизни не испытывал. Юн наклоняется и целует соседа за ушком, зная, что тот покрывается мурашками от подобных прикосновений (надо же, и тьма может быть нежной), оглаживает бледно-розовые шрамы. Мун Чжо коротко вздыхает и глубокими толчками выбивает из головы Чон У пустые, глупые мысли. Джэ Хо вызывает в свой кабинет. Он распушает свой павлиний хвост, и Чон У с интересом наблюдает за переливами перьев с разными оттенками самодовольства. Юну кажется, что так, наверное, выглядит действительно счастливый человек, ничтожный мирок которого вращается только вокруг него самого. Стажёр вздыхает так, будто сейчас разговаривает с неразумным ребёнком, и объясняет ситуацию, в которой, на самом-то деле, был прав. Джэ Хо хмурится и снова включает надоевшую пластинку. Неимоверно хочется врезать ему. Сдержаться, доказать себе, что ситуация под контролем, хочется ещё больше. —... твой старший, и ты должен его уваж... — Если это всё, я пойду, ладно? Ладно. Чон У встаёт и уходит, потому что никто его не остановит. Люди вроде бы называют это наглостью. Директор окликает его, но что он может сделать? Вряд ли у Джэ Хо есть шокер, способный пригвоздить Чон У к земле. Приходит понимание, что никому не под силу ему помешать. Бён Мин может нажаловаться Джэ Хо, а Джэ Хо покричит и успокоится. Если нет, Чон У готов лично всадить ему между рёбер нож, хотя, конечно, за небольшую плату можно попросить и Мун Чжо, будет меньше головной боли. Чувство вседозволенности подленько хихикает и хлопает в ладоши. Джэ Хо повышает его до начальника отдела, за шкирку выгоняя Бён Мина, глядящего грустными, собачьими глазами. — И не надо на меня так смотреть, — обращается он с пафосной речью к подчинённым. — Стажёр Юн объяснил причину своего поступка, действия начальника Бён же противоречат здравому смыслу и трудовому кодексу. — Но как стажёр может стать начальником? — возмущается очкарик, тот самый, который пытался быть милым первое время, за что Чон У, пожалуй, ему даже был благодарен. Когда-то. Джэ Хо шикает на него, делая вид, что замахивается. Этакий "свой человек", общается с подчинёнными, как с друзьями, да-да, конечно. Павлиньи перья горделиво шевелятся за его спиной. — Чон У стажёр только в нашей фирме, на деле же у него большой опыт работы, — с видом знатока замечает директор, — и недавно он доказал, что способен думать головой, а не просто механически выполнять задачи. Какая же фальшь и как же тошно становится её слушать. Директору нужно сохранить имидж, и для этого необходимо найти козла отпущения. Чон У понятия не имеет, почему козлом в этот раз оказывается не он и почему его не увольняют, но Юну не хочется об этом знать. Ощущение, что это знание его только сильнее расстроит. Но, конечно же, главная цель Джэ Хо — изобразить доброго дядю, вырасти в глазах Чон У, который отмечает, что "другу" почему-то важно его удержать. Ему что... страшно? Миленько. Смотря на себя в зеркале, Чон У думает, что ему пошёл бы дорогой костюм. Он поправляет галстук и переводит взгляд ниже. Тёмно-синий комплект сидит на нём откровенно херово, болтается мешком. Один чёрт знает, что удерживает его на Чон У от падения. Чёрт, кстати, стоит за спиной и довольно улыбается своей жуткой улыбкой. — Ростовка слишком большая, — "жалостливо" дует губы он. — Это ты слишком большой, — шипит Чон У, разворачиваясь. Мун Чжо умеет быть раздражающим, когда захочет. Дразнит он или проверяет на прочность — Чон У не знает, но искренне хочет съездить по бледной скуле кулаком. — Лапуля, ты всё равно потрясающе красив. Теперь психи боятся его разозлить. Может, потому что Чон У без сомнений кинет нож в глаз любому из них, может, потому, что стоит Юну захотеть, Мун Чжо сделает нечто более страшное. Чон У нет дела до того, что именно. Так ощущается доверие, правда? Заика лебезит перед ним, спрашивая, чего бы Чон У хотел. Чон У бы хотел не видеть его мерзкого лица, от одного взгляда на которое к горлу подступает тошнота. Он кривит губу, и идиот пропадает из поля зрения, оставляя его в одиночестве сидеть, свесив ноги, на общем столе, покрытом слоем жира. Наконец появилось время подумать о важном: о своём творчестве, романе и пианисте, но писать больше не хочется. Чон У устал, утратил веру в людей и теперь ему нет дела даже до главного героя, в которого, казалось, была вложена душа. Сохранилось ли её подобие в нём до сих пор? Джи Ын звонит теперь чаще, потому что он не звонит ей вообще — нет смысла париться, если она все равно никуда не уйдёт. Она интересуется, как у него дела (всё отлично, Джи Ын), и рассказывает о своих; жалуется на начальницу, которая и без бензопилы справляется с делением её мозга на несколько частей. Чон У поддакивает (начальница просто дура, Джи Ын), обещая, что всё будет в порядке. Наверное, у них то, что принято называть "здоровыми отношениями", только Чон У от этого ни горячо, ни холодно. Он опускается на колени перед личным дьяволом и благодарно целует его тонкие запястья. Мун Чжо безэмоционально наблюдает сверху и, кажется, чего-то ждёт от него. Выжидает. Чон У без понятия чего. — Поговорим потом, Джи Ын, — морщится Чон У, сбрасывая отвлекший от чего-то более прекрасного звонок. Раньше девушка не звонила так часто, не успевала надоесть, и с ней всегда хотелось поболтать хотя бы ещё минуточку, Джи Ын! Чон У всегда думал, что она просто занята и обязательно выслушает его позже, когда освободится. Хер там. Думается, в этом секрет идеальных отношений. Не докучать друг другу. Не звонить и не писать часто — так, что трубку брать не хочется от того, что заранее знаешь, что услышишь. Жалобный вой про начальницу, я по тебе скучаю, Чон У, напиши, когда доедешь домой — всё это утомляет. Уголки губ совершенно иррационально, по-сволочному тянутся вверх. Забавно. Выходя за рамки дозволенного, он почему-то лучше вписывается в социальные нормы, становится важнее окружающим. И чем меньше внимания Юн им уделяет — тем больше получает сам. Джи Ын приезжает к нему в общежитие. Ничего особенного, просто визит. Соседи странненькие, но милые. Чон У не спорит. Мун Чжо любезно улыбается и занимает девушку беседами ни о чем. Это он умеет. — Лапуля очень хороший сосед, — брякает Мун Чжо, чтоб черти вернули его обратно в пучину ада, якобы случайно. Кому, как ни Чон У, знать, что самоконтролю Со позавидовали бы лучшие дипломаты? Глаза Джи Ын распахиваются в удивлении, пока её парень, напротив, угрожающе щурится. Мун Чжо наклоняет голову в сторону, наблюдая за предстоящим зрелищем и вместе с тем открывая вид на длинную беззащитную шею — попробуй убить, если сможешь. Чон У не сможет. Кишка тонка. Слово "лапуля" пахнет домом и Мун Чжо. Раньше Чон У казалось, что это обращение — только для пожилых парочек, проживших друг с другом годы, и он всегда отмахивался, когда Джи Ын пыталась его так назвать. Но сейчас оно кажется всем. Оно волнует и успокаивает, чудесным образом распутывая клочки мыслей. Тихое, мурчащее "лапуля" сопровождает мерзкий хлюпающий звук расходящихся мышечных тканей, когда под рёбрами извращенца оказывается его же нож. Чон У хочется заплакать навзрыд, но он достаёт нож и втыкает снова, снова и снова, смеётся и вдыхает запах горячего железа на ладонях, полу и стенах. Мун Чжо тоже смеётся, но странно и пошло, как гиена, и если в этом мире есть что-то, что Со не делает идеально, так это смех. Больной, воспаленный, местами истеричный. Мун Чжо не смеётся — он задыхается, на радостях забывая, как нужно глотать кислород для того, чтобы поддерживать жизнь в организме. Чон У порой кажется, что последнее ему не нужно вообще. Что Мун Чжо дьявольская тварь, выползшая из ада специально для того, чтобы убивать и мучить, специально для того, чтобы изменить мир Юна с головы до пят. От таких мыслей становится страшно. Действительно, проще считать, что это Чон У его нашёл, Чон У захотел, чтобы всё было так, как есть. Правда заставляет на себя смотреть, удерживая глаза открытыми, и ей плевать, что Чон У сопротивляется. Чон У не выбирал, им просто распорядились, как было нужно, потянули за нужные ниточки. Мун Чжо решил всё за него. Бесит. Джон Хва — и когда он только дал ей номер телефона? — звонит, чтобы спросить, как он себя чувствует. Всё ли у него хорошо? Всё, блять, отлично. — Соседи больше не беспокоят? — Нет, всё хорошо, — цокает Чон У, сидя на кухонном столе и болтая ногами. Близнецы с носовыми платками в качестве кляпов в их грязных ртах с интересом и страхом смотрят на него снизу вверх. — Да, мы тут поговорили, и они стали очень, — заика икает, — очень, — цепкий взгляд, — милыми. Девушка на том конце провода успокаивается, говорит, что рада, и мило прощается. Сиди в своём полицейском участке и дальше, сучка. Кто говорит о чувствах? Смешно. Чон У никогда не полюбит Мун Чжо, он разучился любить других. Он готов спорить, что Со никогда и не умел. Чон У говорит об этом Мун Чжо, и тот усмехается, взахлёб читая и перечитывая любимую книгу под названием "Юн Чон У", открывая для себя что-то новое и отмечая засосами самые интересные места. Они разговаривают о чем-то. Бог видит, Чон У не вспомнил бы сейчас ни одного разговора. Беседы с Мун Чжо — неважные, может, такие же, как трель птиц по утрам или просмотр милых котиков в интернете, — фоновые, но приятные. Тем страннее понимать, что они возвращают к жизни, пробуждают желание творить. Они с Мун Чжо разные. Мун Чжо — Сеул с его узкими, тёмными улочками и яркими, как маяк, ночными огнями, заманивающими любопытных путников в свой плен. Мун Чжо — сиятельный для посторонних, но тёмный и неприветливый для тех, кто знает о нём чуточку больше. А Чон У... Чон У рад бы сравнить себя с Пусаном, с этим чудным городом, таким же ярким, как Сеул, но куда более душевным, родным, понятным (или ему кажется?), но на самом деле чувствует себя деревней, нечистой и недостойной. Со улыбается в лицо, обсуждая свою личную жизнь с посторонними, а потом достаёт из-за спины шприц с транквилизаторами. Юн же в лицо брызгает ядом и разбитыми костяшками пальцев решает проблемы, ничуть не скрывая своё желание крови. Он убивает какого-то бездомного бедолагу — всё же личного дьявола нужно кормить, не то откусит руку. Забивает до смерти за то, что тот неуважительно к нему обратился. Обратился за помощью. Ощущение при этом такое, что Чон У жестоко расправляется с самим собой. Ерунда, конечно. Чон У думает о том, что таким, как они с Мун Чжо, искалеченным, изуродованным тварям, не место в этом мире, однако почему-то они существуют, живут, может быть, даже лучше, чем хорошие люди, и смеётся. Система рождает чудовищ, вытесняя хороших, но бесхарактерных людей. Чон У давно уже не считает себя хорошим человеком. Джи Ын предлагает расстаться. Она кричит, плачет и, наверное, хочет, чтобы Чон У уговаривал её остаться. Чон У не хочет, ему без разницы, будет она с ним или нет. Он знает, что когда-то был в неё влюблён, но сейчас не чувствует этого, не понимает, чувствует ли что-то вообще. — Обманщик, — прикусывает мочку его уха Мун Чжо. Чон У не соглашается, не хочет соглашаться. — Урод, — рыдает и громко всхлипывает Джи Ын. Чон У морщится, потому что от её причитаний начинает болеть голова, потирает висок. Джи Ын в гневе хватает его за руку, и в голове от резкого движения звенит сильнее, больнее, как перекатывающийся китайский шар Баодин, ударяющий о стенки черепной коробки. — Отвали от меня, — шипит Чон У, с силой толкая девушку, лишь бы она его не трогала. Юн чувствует, как гул нарастает и голова взрывается вспышками боли. Когда он переводит расфокусированный взгляд на Джи Ын, она лежит на земле, и у её затылка скапливается лужа крови. Твою мать, он толкнул её слишком сильно. Внутри поднимается раздражение — если бы она не полезла, когда он просил, если бы хоть раз в жизни прислушалась, сейчас бы они здесь не оказались! Дура, блять. Чон У стремительно теряет работоспособность. Он не видит в работе смысла — свои задачи можно поручить другим, нагрузить уродов так же, как они нагружали его. Джэ Хо льёт слезы и не винит его в безразличном отношении — смерть Джи Ын, этот несчастный случай, для него стала трагедией, нормально, что и Юн испытывает то же самое. Не нормально. Чон У вообще ничего не испытывает. Чон У не думает, что в этом есть смысл. Наверное, он глубоко несчастен и измучен. Эта фантасмагория уже порядком надоела. Он рад увидеть, как безжизненное тело Джэ Хо ударяется о пол. Сопливый, самодовольный ублюдок его достал. Никогда не заживающие костяшки опять жжёт, и Чон У от злости ударяет "друга" по кровавому мессиву, которое некогда было лицом. Юн уходит из фирмы молча. Забирает документы, тщательно следя за тем, чтобы не попасть в объектив камеры. Он мог бы претендовать на место директора — да, мог бы, но его глупая, никчёмная жизнь встала поперёк горла больше, чем что-либо до этого. Чон У просто устал. Верёвка над головой рвётся до того, как он успевает спрыгнуть со стула. Дьявол хмурится, чёрт его возьми. Чон У и представить не мог, что когда-то увидит это. Волосы больно оттягиваются, так больно, что Чон У вскрикивает перед тем, как его ударяют о стол, а затем ещё и ещё. Щека сразу же наливается кровью, а на глазах выступают слёзы. Петля всё ещё на шее, и от этого мерзко, мерзко, мерзко, ощущение, что его привязали на поводок и не дают уйти. — Твою ма-ать, Мун Чжо. Мун Чжо таскает его за волосы, то и дело прикладывая к столу за непослушание, и это, возможно, первый раз, когда он действительно вышел из себя. Чон У хочется усмехнуться разбитыми губами — он и не знал, что Со умеет выходить из себя. Психопат Мун Чжо, оказывается, тоже человек. — Кто тебе разрешил убивать себя, лапуля? Позже он прикладывает лёд к ссадинам на лице возлюбленного, мягко поглаживая его по руке. Чон У сидит на стуле, Мун Чжо — на коленях перед ним. Юн делает глубокие вдох и выдох. Умирать и правда больше не хочется. А чего хочется — неизвестно, сколько бы Чон У не прислушивался к самому себе. — Понимаю, ты разочарован, — вздыхает он, откидываясь на спинку. Мун Чжо улыбается так, будто знает больше Чон У, будто всё идёт по его плану. Так и есть, Юн в этом уверен. Мун Чжо вздыхает и чуть качает головой, показывая, что Чон У ошибается. — Ты потерян. Не знаешь, куда и метнуться, чтобы только сомнения не высасывали из тебя душу. Не можешь никому доверить свои чувства и предпочитаешь от них отказаться, не разбираясь, что и почему ты испытываешь. Ты боишься людей? — Ты меня понимаешь или искусно притворяешься? — склоняет голову в бок Чон У. — Я тебя понимаю. Это ложь. Слизь, стекающая по горлу, которую ни выплюнуть, ни проглотить. Чон У подаётся вперёд, сжимая пальцы на шее того, что заполнило собой его мир, искренне желая это уничтожить. — Ты мерзкий и отвратительный. Ты, как грязь, прилипшая к ботинку, и от которой никак не избавиться, Мун Чжо. Я тебя ненавижу. Мун Чжо явно не против. Он улыбается так нежно, как может, и накрывает руку лапули своей. — Вспомни об этом, когда снова будешь стонать подо мной, — тихо мурлычет он в губы Чон У. Юну противно. Мерзко от себя, потому что поцелуи Мун Чжо безнадёжно сладкие, потому что от них сердце колотится загнанной птицей, потому что Чон У спокоен только тогда, когда он с Мун Чжо. Он считает это отвратительным. И это парадокс — находить спокойствие в том, кто прежде пугал до чёртиков. Чон У, кажется, познал жизнь. Возня в комнате прекращается, когда нож пересекает чьё-то горло, и Чон У не может понять, чьё именно. Кто сейчас умирает, кто заходится икающим, истерическим смехом — он или Мун Чжо? У них одна боль на двоих, растекающаяся по коже гематомами, порезами и неоправданными ожиданиями. Разве это имеет значение, если дьявол сейчас снова под ним и Чон У снова чувствует себя живым? Нет.