Бунинское описание будней Маяковского, Цветаевой, Есенина и Блока летом на даче

Целый день на даче у поэтов шумно. Все заняты разным, своим собственным. Уныло свесив кудрявую голову, ходит взад вперед по дороге, ведущей к просторному участку с двухэтажным домиком, Саша Блок, вероятно выдумывая подходящую рифму для нового своего стихотворения. А по дороге тянутся, прямо как в другом его стихе, глубокими порезами расхлябанные, хлюпающие после дождя колеи, оставленные колёсами проехавшей мимо телеги. Мокрая трава щекочет ноги и тихо шуршит, сминаясь от шагов. Александр поднимает голову к небу, рассматривая, как медлительно движется в его с товарищами сторону крохотная тучка. -Скоро будет дождик. Тучка. А за ней ещё три поди плывут.. дальше будет пятая, а там и солнышко выйдет. Вид постепенно седеющего небосвода напомнил Блоку стишок Маяковского о тучках и штучках. Что же делает первый поэт революции сейчас? Не пишет же вечно стихи? Владимир тащит за собой лестницу, дабы приставить её к стене домика и покрасить крышу в ярко-красный цвет. Он давно хотел заняться этим, а то совсем уже не привлекательным сделался вид облезших досок. Сильному и крепкому, ему не составляет труда пронести тяжёлую деревянную лестницу от небольшого сарайчика почти через весь сад. Там то, в саду, у клумбы, возится с цветами Цветаева, поливая удобрениями розы. Их бархатистые лепестки такого же приятного и благородного цвета, как и краска, коей Маяковский собирается обновить внешний вид крыши. Поэтесса спешит приметить такое сходство, когда футурист проходит мимо неё, на что он только одобрительно улыбается. Цветаева ещё не знает, что Маяковский на её розы... Впрочем, эти подробности будут лишними. Посреди небольшой полянки, отгороженной от леса справа от участка невысоким заборчиком, чисто символически сколоченным из каких-то несоразмерных дощечек чистым символистом Александром Блоком, устроился на белом шезлонге Серёжа Есенин. Блаженно прикрыв голубые глаза, поэт греется на солнышке, хрустя плохо помытой морковью с грядки. У зелёного хвостика виднеется земля. Её наличие не может не отметить проплывающий мимо Маяковский с лестницей, всегда очень внимательно относящийся к вопросам всякой гигиены. -Помыл бы хоть получше, Есенин. С землёй жуёшь. Блондин оборачивается на загородившую солнце, двухметровую фигуру, смотрящую на него свысока. Неодобрительно выгибает светлую бровь и, хмыкая, отвечает. -С землёй. Зато с какой! Со своей, родной, русской! Владимир на это может только закатить глаза и, искривив губы в ухмылке, решить для себя, что все деревенские, наверно, такие. Заметив, как поворачивается на другой бок Есенин, дабы больше не поддерживать зрительный контакт с оппонентом, Маяковский стремится вновь привлечь к себе внимание уходящего от разговора собеседника. -Слушай, патриот, помоги мне. Лестницу подержишь. Отрезает футурист это быстро и уверенно, не оставляя размякшему в тёплых солнечных лучах Сергею выбора. Есенин мигает голубым взглядом в сторону присевшего рядом с шезлонгом Маяковского обиженно и холодно, но всё же нехотя поднимается и движется за ним. По пути Владимир успевает сообщить блондину о том, что от моркови рыжеют волосы, на что тот лишь толкнул шутника в бок, не желая, видимо, принимать этой истины. Поставив лестницу у стены, а Есенина - держать её снизу, Маяковский лезет красить крышу. Он открывает банку с яркой краской, и в нос ударяет её резкий сладковато-химический запах. Революционер набирает на широкую кисть сразу много, мажет густо и старательно, даже не замечая, как от размашистых движений руки во все стороны летят густые красные капли. Осознание того, что черезмерная усердность при покраске крыши действительно оказалась таковой, к брюнету приходит после неожиданного толчка снизу. -Эй, маляр! Поаккуратнее малюй! Маяковский оборачивается и чуть не падает с лестницы от увиденной под собой, смехотворной картины. Нахмурившись, поморщив от злобы нос, смотрит на него снизу вверх Есенин, запятнанный жирными алыми каплями, разлетевшимися по разным направлениям от резких взмахов кисти. Красным был весь Есенин, что смотрелось весьма иронично в данной ситуации, ведь он не участвовал в покраске напрямую : его одежда, волосы и даже лицо - в отличие от Владимира, по-прежнему чистого, опрятного. Последний как мог сдерживал смех, закрывая рот свободной рукой, за что довольно скоро поплатился. Безо всяких раздумий и споров Сергей отпускает лестницу, после вновь уходя к своему шезлонгу. Не ожидавший такой подставы Владимир крепко хватается обеими руками за выступ только что окрашенной крыши, пачкая краской ладони и роняя на землю кисточку. -Есенин, вернись! Вернись кому говорю! Имажинист проклятый! Маяковский озлобленно кричит, но проклятому имажинисту нет до этого дела. Он показательно медленно обогнул шезлонг, а затем лёг, добрейше приятным выражением лица показывая крайнюю степень наслаждения, получаемого от отдыха под ярким солнцем. На такое хамство футурист может только обиженно скрипнуть зубами, не говоря при этом ни слова из-за опасения упасть вниз в случае потери равновесия во время особенно яростного крика, обращенного к блондину. Высоченная громадина беспомощно и неподвижно возвышалась над садом, повиснув на лестнице в явном страхе лишний раз пошевелиться. Даже ругаться на Есенина Маяковский сейчас не мог, ибо все мысли были заняты срочным поиском решения нагрянувшей проблемы. Отделать балалаечника за учинённую пакость Владимир пообещал себе потом, когда сможет спуститься на твердую поверхность. Сергей улыбается, глядя на безвыходность положения пролетарского поэта, но ещё не зная, что скоро и самому ему влетит за совершённый поступок. *** Под вечер все собрались на веранде. В воздухе пахнет краской, медленно засыхающей на недокрашенной крыше, и влажной травой, укрытой лениво плывущим понизу, сизым туманом, предвещающим дождливую ночь. Блок аккуратной серебряной ложечкой размешивает мёд в чашке с чаем, смотря на своё кривое отражение в его расходящейся волнами поверхности. Маяковский, насилу спустившийся на землю, сидит рядом с Есениным, тих играющим на своей балалайке, и, насупившись, пишет что-то на клочке бумаги. Он не разговаривал с Сергеем после того, как разбил ему нос в отместку за лестницу. Блондин изредка поправлял вставленную в правую ноздрю, набравшую в себя кровь ватку, недобро косясь на обидчика. Между делом из сада на веранду заходит Марина с букетом алых роз с клумбы в руках. Она с осторожностью ставит его в прозрачную резную вазу и, садясь рядом с недавно сцепившимися из-за мелочи поэтами, вполголоса протягивает так и неоконченную фразу. -Какие же вы всё-таки... Никто уж не стал продолжать конфликта громогласными возгласами об исключительно своей правоте, как было это днём, почти сразу после инцидента. Как провинившиеся мальчишки, мужчины потупили головы и только кратко переглянулись. Маяковский беззлобно и вымотанно грозит Есенину кулаком, затем снова утыкаясь носом в свои сочинительства. По кустам кричат сверчки, шуршит о бумагу карандаш, звякает о стенки чашки серебряная ложечка, тенькает балалайка.