Покорный

Сознание снова будто раздвоилось. Это был он… и в то же время не он. Кто-то, а, точнее, что-то могущественное, грозное, смертельно опасное властно заполнило разум, оставляя гостем в собственном теле. Нечто брало над ним верх с грубостью насильника, подавляя все хорошее, что еще оставалось, взамен усиливая темное, подпитывая клубящуюся внутри ненависть, как густая черная смола подпитывает и заставляет сильнее разгораться пламя костра. Пальцы сжали лицо юноши, впились, наверняка причиняя боль. Так приятно было видеть ужас осознания грядущего, плещущийся в глубине расширенных зрачков. Такой острый, почти физически осязаемый страх, он ощущался пряной сладостью на кончике языка, смешиваясь с дурманящим, чуть отдающим металлом запахом человеческой крови. — Что? Что ты сделаешь? Он не кричал, даже не повысил тон, но голос его загрохотал, подобно обвалу в горах, раскатистым эхом отражаясь от каменных сводов, да так, что встревоженные вороны с пронзительным карканьем взмыли со своих насестов. Кощей знал, что его глаза сейчас разгораются ярким золотом, и краем затянутого пеленой ярости сознания понимал, что выглядит в этот миг воплощением худшего из кошмаров. Он чувствовал, как внутри бурлит Темное, страшное, — несется по венам силой разбушевавшейся стихии, клокочет бешенством бури, оглушает, бьет, — то, на сделку с чем он согласился. То, чему он отдал свою жизнь. То, чему отдал свою душу. Пусть! Пусть видит, с кем связался! Пусть знает, ЧТО ждет жалких, мерзких людишек, расплодившихся сверх меры, заполонивших все вокруг, точно плесень, точно личинки, кишащие в ране, точно пожар, губящий все на своем пути. Паразиты, презренные твари, которых необходимо уничтожить — всех до единого! Обагрить землю их кровью, обратить кости в прах и развеять его по ветру, дабы стереть любое упоминание о том, что они когда-то ступали здесь, пили воду этих источников, вдыхали этот воздух. Истребить!!! Вытравить, точно ржавчину, пройтись огнем и мечом, прижечь, точно воспаленную рану, чтобы не распространялась дальше человеческая гниль. Пальцы на лице сжались крепче, грозя вспороть кожу когтями, подушечка большого легла на губы, смазывая запятнавшую кожу кровь. Глупый мальчишка! Пусть знает, что все начнется из-за него!.. Пушистые ресницы дрогнули и сомкнулись, почти касаясь щек — золотистые, будто невесть каким образом оказавшиеся здесь солнечные лучики. — Останусь… Кощей едва услышал тихий голос сквозь оглушающий рев внутренней тьмы, что грозил разорвать барабанные перепонки. И вдруг замер, точно парализованный, когда теплый язык медленно скользнул по подушечке его пальца, оставляя на коже след смешавшейся со слюной крови. А затем снова — этот взгляд пронзительно-синих глаз, стремящийся заглянуть глубоко, куда еще не проникла окончательно ненависть ко всему человеческому роду. — Подле тебя. Тьма внутри вдруг притихла — будто ошеломленная, как и сам Кощей. Металл цепи показался теплым в кулаке, нагретым жаром живого тела. Подчиняясь рывку, Иван подался вперед, беспомощно повиснув на сдавивших тело цепях, глядя снизу вверх, как всегда, решительно и — совсем чуть-чуть — отчаянно. Очередная уловка? Решил снова продать себя, выторговать необходимые условия, пользуясь смазливой мордашкой, а после пойти на попятный? Тебе было недостаточно тех раз, когда юный княжич оставлял тебя, Темного князя, в дураках? Заставлял гоняться за призрачной возможностью добровольного обладания мальчишкой, будто глупую дворнягу за собственной тенью. В кривой улыбке Кощей дернул уголком губ, разжал руку. Щелчок пальцами, — и цепи тяжело упали к их ногам. Глядя в пылающие злобой глаза, Иван невольно повел плечами, избавляясь от отголосков боли, сковавшей кожу и мышцы хуже самих цепей. Всего одно движение, ледяной блеск лезвия кинжала — и рассеченная рубаха юноши упала на каменный пол. От цепей на светлой коже остались болезненно-красные отметины, обещающие уже к утру превратиться в полновесные синяки. Кощей почти ожидал, что Иван неловко сожмется, смущаясь собственной наготы, но в ответ тот расправил плечи, шагнул вперед, сокращая расстояние между ними, глядя снизу вверх. Не боишься, да? Протянув руку и зарывшись в густое золото кудрей, Кощей дернул пряди, заставляя Ивана откинуть голову набок. — Что ж, посмотрим… И рванулся вперед, сжимая второй рукой как никогда кажущееся хрупким предплечье, впился клыками в беззащитно обнаженный нежный участок между шеей и плечом, скорее почувствовав, нежели услышав судорожный вздох юноши. Ну же, давай, кричи! Оттолкни, осыпая проклятиями. Проклинай! Умоляй!.. Пульс бился под его губами, будто невесомые крылья бабочки. Теплые руки обвили плечи, пальцы скользнули вверх по шее, погружаясь в волосы, точно в прохладу лесного ручья, притянули ближе. Кажется, он даже приподнялся на носочках, касаясь прохладной кожи Темного князя своей, пылающей. Горячий уголек, задумавший растопить бескрайний ледник. — Все хорошо, — шептал Иван тихо, мягко, будто уговаривая дикого зверя. — Бери то, что считаешь нужным. Все хорошо… И сам сильнее наклонял голову, облегчая доступ к горлу. Сам ласково поглаживал затылок Кощея, пропуская меж пальцами длинные шелковистые пряди. Сам льнул к нему, прижимался всем телом так близко, так тесно… Словно действительно пытался угодить. Ощущение чужого присутствия в голове почти исчезло. Стихло, из оглушающего рева превратившись в едва слышный шепот, который так легко игнорировать. Кощей отшатнулся. Отстранился так неожиданно, так резко, что Иван, потерявший вдруг опору, едва не упал. Взгляд Кощея невольно прикипел к его обнаженному плечу. Он не задел крупные жилы, что могло бы в считанные минуты привести к гибели мальчишки, но кровь все равно сочилась из укуса, прочерчивая яркие, влажно блестящие дорожки по коже. Алое на светлом. Так красиво… Иван глядел на него с покорностью, так не похожей на обычную строптивость и казавшуюся неискоренимой дерзость, что, нарочито медленно, Темный князь провел языком по губам, наслаждаясь солоноватостью оставшейся на них крови и румянцем, вспыхнувшем на скулах юноши. Что сейчас будешь делать, княжич? Пальцы Ивана неуклюже завозились с широким поясом, жестким от богатой вышивки, скользнули по груди в широко распахнувшийся ворот халата, сдвигая тяжелый материал, огладили плечи. Кощей замер. Это было… приятно. Все его чувства будто сосредоточились на прикосновении теплых ладоней, несмело скользящих по коже. Внезапно захотелось податься вперед, прильнуть к этим рукам, вобрать в себя ощущения — полнее, глубже, — но в этот миг ладонь юноши замерла на его груди, прямо напротив уродливого шрама слева. Золотистые брови изогнулись; Иван поднял голову, встречаясь взглядом с Кощеем, в синих глазах мелькнуло что-то искреннее, щемяще-трогательное, и, зажмурившись, Иван вдруг подался вперед и прижался губами к этому страшному шраму. Живое дыхание опалило прохладу кожи, и Темный словно очнулся, чувствуя, как в злом оскале приподнимается губа, обнажая клыки. Мне не нужна жалость! Он стиснул рукой плечо Ивана так, что когти впились в кожу, из крохотных проколов тут же заструилась кровь. Юноша вскинул голову, коротко морщась от боли, и поняв, что пересек грань, торопливо отстранился. Взгляд его скользнул от груди Темного князя, где, перечеркивая шрам, алела оставленная им чуть смазанная полоса крови, ниже, где мягкая ткань штанов не скрывала, а, казалось, лишь подчеркивала силу желания. Кощей жестко усмехнулся. Он был уже возбужден. Возбужден так, что кровь словно кипела в жилах, а низ живота ломило от желания. Возбужден всего лишь от неловких прикосновений рук и губ проклятого мальчишки. И что теперь? Иван вдруг улыбнулся губами, измазанными кровью из рассеченного кинжалом языка: — Все хорошо. Правда. Взгляд васильковых глаз был открытым и чистым. Гибким, плавным движением Иван опустился на колени перед Темным князем, распутал завязки его штанов, и, подцепив пальцами, оттянул ткань и приспустил их. Налившийся силой член, покачиваясь, оказался перед лицом юноши, так близко, что Темный чувствовал тепло чужого дыхания. Длины пальцев Ивана было едва достаточно, чтобы обхватить крепкую плоть, он быстро облизнул губы, — вряд ли осознанно, скорее, оттягивая момент, или же готовясь принять член, — но это короткое движение заставило Кощея резко выдохнуть. Словно не заметив реакции Темного, Иван двинул кулаком, полностью обнажая головку, аккуратно слизнул прозрачную капельку смазки, скопившейся на кончике. Приоткрыл рот, и язык заскользил вокруг головки, подразнил туго натянувшуюся уздечку, проследил набухшие вены… Порез на языке все еще кровоточил и наверняка нестерпимо болел, и все же Иван ничем не показывал этого, хоть смешавшаяся со слюной и смазкой кровь стекала с уголка рта, блестя на подбородке. Губы его то тугим кольцом охватывали напряженный член, то расслаблялись, просто удерживая во рту и согревая теплом дыхания. Его ласки были неопытны, но, несомненно, старательны, и как же разительно это отличалось от недавнего насилия, совершенного над ним Кощеем в порыве ярости! Тогда он трахнул его рот. Просто пошел на поводу эмоций и темной части собственного сознания, стремясь еще сильнее унизить, доказать, что княжич не сможет сделать ничего в ответ. О да, он хорошо помнил этот влажный жар, от которого по позвоночнику будто искры пробегали, помнил беспомощное сопротивление, задыхающиеся всхлипы, ненависть в блестящих от слез синих глазах. Но сейчас… Сейчас все было иначе. Иван принимал его член все глубже с каждым движением, и пока Кощею удавалось удержаться от того, чтобы не начать толкаться навстречу этому рту. Не то, чтобы он не хотел, напротив, все его естество, вся тьма внутри требовала снова трахнуть его, — быстро и жестко, напоминая о подчинении, — но он усмирял себя, любопытствуя, насколько далеко юноша может пойти в попытке угодить ему. Скользнув рукой по нежной внутренней стороне бедра, Иван вдруг мягко обхватил его мошонку, поглаживая, ритмично сжимая в такт движениям губ, и острая вспышка удовольствия заставила Кощея застонать глухо и протяжно. Будто приободренный этим, Иван подался вперед и судорожно сглотнул, пропуская член глубже в горло, но, непривычный к подобному, быстро отстранился, дыша тяжело и прерывисто. Темный ожидал, что первая попытка остановит княжича, но, продышавшись, тот упрямо подался вперед, после нескольких пробных движений снова принимая член. А потом еще раз. И еще… И пусть между попытками принять его проходило время, ощущение того, насколько глубоко член оказывался в горле юноши, заставляло все внутри сжиматься и сладко подергиваться. Так легко было поддаться искушению. Поддаться и поверить в честность ясного взгляда и искренность жарких ласк. Представить, что Иван по собственной воле решил остаться с ним, что он действительно желает его. Кощей не часто потакал собственным слабостям, но в этот раз ему захотелось уступить. Разум медленно заволакивала пелена — не привычное густо-багровое марево ярости, и не та непроницаемая, точно сажа, мгла чужого присутствия, а янтарная дымка, подобная туману над озером, когда его подсвечивают лучи восходящего солнца. Мягкое золото волос под его пальцами показалось нежнее шелка. Не в силах больше сдерживать себя, Кощей толкнулся бедрами навстречу жару сосущего влажного рта. Сначала легко, больше обозначая движение, нежели двигаясь на самом деле. Затем — сильнее. Увереннее. Чувствуя, как туго обхватывают губы его напряженную до предела плоть, как головка скользит по гладкому нёбу, как сомкнутая в неплотный кулак ладонь ритмично двигает тонкую кожицу, в то время как пальцы второй руки ласкают уже плотно поджавшиеся яйца. Возбуждение нарастало, хотя, казалось, сильнее уже некуда. Кощей хрипло зарычал сквозь стиснутые зубы и, вторя ему, Иван тихо застонал в ответ, — лишь чуткий слух Темного князя позволил различить этот мягкий звук. Слух, и слабое ощущение вибрации, зародившейся глубоко в горле юноши и отдавшейся дрожью в его собственном теле. Слишком приятно… Еще один дрожащий стон, еще одно ощущение вибрации — и Кощей кончил. Задыхаясь. Вздрагивая всем телом. Лихорадочно двигая бедрами в стремлении продлить наслаждение. Изо всех сил сжимая в кулаке пряди волос юноши, будто цепляясь за соломинку, на этот краткий миг блаженства чувствуя себя почти живым. А после затих, переводя сбитое напрочь дыхание. Расслабил сведенную точно судорогой руку, выпуская юношу, что держал его член во рту, покорно сглатывая семя, пока не стихли последние сладкие спазмы. Только тогда, скользнув напоследок губами, Иван осторожно отстранился, все еще не поднимаясь с колен, лишь для удобства садясь на пятки и благовоспитанно складывая руки на коленях. Его член хоть и не налился полностью силой, но был заметно напряжен. Иван даже не попытался ни вытереть губы и подбородок, блестевшие от смеси слюны, крови и спермы, ни шею, где из укуса продолжала немного течь кровь. Покорный раб. Послушная марионетка… Дерни за веревку, – и вот она уже улыбается. Все, что ни пожелаешь, хозяин… Поправляя штаны, оставив свободно свисающие завязки, Кощей стиснул зубы, сдерживая рычание. Не так! Все не так! Он был уверен, что сейчас с той же покорностью Иван сделает все, что бы он ни приказал. Снова откроет рот, подставит задницу, — что угодно. Разве не об этом ты мечтал? Вкрадчивый, сочащийся тьмой внутренний голос ледяной змеей вполз в самый мозг. Ты же сам хотел этого! Ну так теперь наслаждайся, что же ты?! Кровь на бледной коже. Красное на светлом. Прохладная рука легла на щеку, большой палец скользнул по губам, смазывая кровавый след, и Иван робко улыбнулся в ответ, склонил голову, ловя касание. Потерся о ладонь, и скулы его слегка порозовели. Темный князь улыбнулся. Почти ласково, почти искренне. Почти поверил… И короткое слово, будто удар хлыста: — Поздно. Пронзительно вскрикнул ворон. В один миг румянец схлынул с лица Ивана, уступив место мертвенной бледности. Лишь почти незаметные обычно веснушки вдруг проступили ярко, будто чернильные брызги. В глазах плеснулось отчаяние. — Нет, прошу тебя!.. — едва слышно, точно заведомо зная, что мольбой в этот раз ничего не добиться. Рука его дернулась за отстранившейся от лица прохладной ладонью, будто пытаясь схватить, удержать, но тут же безвольно упала. Плечи поникли. Ссутулившись и опустив голову так, что на спине четко проступили позвонки, Иван беспомощно сжал задрожавшие вдруг руки в кулаки. Улыбка Темного князя превратилась в усмешку, обнажившую клыки. Надо же, как эмоционально. Стук каблуков уходящего прочь Кощея гулким эхом разносился среди стен и поддерживающих свод высоких каменных столбов. И у самых дверей, уже взявшись за ручку, Темный князь слегка оглянулся на тонкую, все еще коленопреклонную фигуру юноши. Глаза цвета золота тлеющими углями блеснули в глубокой тени, и негромкий равнодушный голос прозвучал приговором: — Ты мне больше не интересен.