Омут

– Ты мне нравишься, – кремового цвета волосы падают на лицо, путаются в пышных ресницах, покачиваясь из стороны в сторону от дуновения промозглого зимнего ветра, свободно гуляющего по маленькой общажной комнатушке, наполняя её шорохами, шелестами и мягким звоном стеклянных шариков, повешенных над кроватью напротив. В какой раз Чанбин слышал эти слова? Может, уже в третий? Он не знал, да и считать не старался. – А ещё тебе нравится твой однокурсник, моя сестра и... – Твоя мама, всё правильно, – Хёнджин, его сосед по комнате, хихикнул, легко проводя большим пальцем по уже измученным струнам новенькой гитары, от которой не отлипал который день. Впрочем, он и от прошлой никогда не отлипал, – но ты мне нравишься по-настоящему. – Ты закончил? – Чанбин коротко кивает на музыкальный инструмент, – дашь мне и всему этажу спокойно заняться своими делами? – Ты же знаешь, мне на них плевать, – он пожал плечами, действительно откладывая гитару куда-то к изголовью кровати, – а на тебя – нет. – Из тебя пикапер, конечно, многим хуже, чем гитарист, но это хотя бы не так шумно, так что продолжай, сколько хочешь, – Чанбин беззлобно усмехнулся, отворачиваясь от соседа к своим конспектам. Наконец-то. Настойчивое бренчание не давало сосредоточиться на важных делах уже битый час, так что долгожданная тишина призывала наслаждаться собой до тех пор, пока есть такая возможность. – Хочешь сказать, что я хорошо играю? – голос за спиной сквозил чем-то игривым, но при этом искренним и наивным. Это очаровывало. Чанбин понимал, почему в группе Хёнджина его так любят, а вне её – охотно и быстро принимают. Он тоже принимал. Редко это признавал, но принимал, может, даже больше – Хван ему нравился. Ещё с момента их заселения вместе он понял, что влюбился. Долго мирился с этим фактом, чуть больше года, а потому слышать от него слова, дающие надежду на взаимность, становилось особенно больно. Никого Хёнджин кроме себя и своей гитары не любил – это тоже знали все, и абсолютно все же это принимали. Таким человеком он был. Со своими тараканами, но до того харизматичный и притягательный, что на них закрывались глаза. Они просто становились неважными. – Не отрицаю, – Чанбин на секунду поворачивается, чтобы запечатлеть в своей памяти этот удивленный взгляд с примесью чего-то ему пока непонятного. Смешно, будто он сам не знает, насколько хорош. Состоял бы он в группе, играя посредственно и плохо? Нет. Конечно нет, – но делай это хотя бы иногда на улице, а. – Ты хочешь, чтобы я замёрз? – он грустно вздохнул, показательно ёжась от холода, – или ты собираешься согревать меня объятиями весь последующий вечер? Тогда я согласен. – У тебя есть та твоя любимая шапка с помпоном и теплые перчатки, да? Наденешь – не замёрзнешь. – Ты заботишься обо мне, признай. – Конечно. Ещё мне не хватало наблюдать, как ты сопли на кулак наматываешь и дома весь день сидишь, не давая мне и секунды спокойствия, – Со вздохнул, услышав в ответ лишь гадкую усмешку, – тебе действительно не стоит болеть, – уже тише и мягче добавил он, утыкаясь в тетрадь. Реакции не последовало. Впрочем, её никто и не ждал. Чанбин действительно занялся своими делами. Он привык всё и всегда делать вовремя, быстро и правильно, потому и ворчал на Хёнджина, постоянно ему мешающего. Днём они оба в универе, вечером – дома, иногда, правда, Хван убегает на репетиции, Чанбин даже бывал на парочке из них. Не сказать, чтобы такая музыка была в его вкусе, но голос у вокалиста, Сынмина, если он правильно помнил, сильный, а игра своего соседа по комнате – безупречна как своей техникой, так и внешне, благодаря артистичности гитариста. Со соврёт, если скажет, что не сходил бы ещё разок, как минимум ради Хёнджина. Но влюбляться в него сильнее хотелось меньше всего. Страшно. Чанбин не мог себе представить, чтобы они были вместе, просто потому что никогда не верил ни единому слову Хёнджина о его любви к нему, да и он – это неизведанный, тёмный и густой лес, в котором ты не сможешь заранее понять, по какой тропинке идёшь: к выходу на солнечную, полную красивейших цветов поляну, или в пещеру, на растерзание голодным волкам. И Со боялся этих волков. Больше всего на свете он ценил стабильность и спокойствие, в жизни и так много проблем и стресса, даже без участия в ней Хвана. Какой она будет с началом их отношений он не предполагал, а окунуться в омут с головой был не готов. Не сейчас, когда жизнь казалась такой приветливой и тёплой, когда он наконец добился своей цели, поступил в универ, учился, иногда гулял со старыми и новыми друзьями, изредка выпивал в приятной и проверенной компании, а будничными вечерами буквально чувствовал, как разрывают воздух мощные звуки гитары, после чего они с Хёнджином перекидывались колкими фразами, глупыми шутками, несерьёзным флиртом, в основном, со стороны соседа, а реже – даже говорили о чем-то серьёзном вместе. Но они были разными, и часто их диалог не шёл так гладко и безмятежно, чтобы они могли называться приятелями. Просто соседи. Для Чанбина это – привычное дело. Стабильность, которую рушить у него не хватало сил, пусть желание маячило где-то на периферии сознания, стоило уловить светлую макушку краем глаза в проходе. Менять свою жизнь всегда страшно, а когда ты не знаешь последствий – страшно становится вдвойне, а то и втройне. – Чанбин, – тихо позвал его Хёнджин, устав слушать размеренное, ни в чем себе не изменяющее тиканье часов. Всегда один и тот же ритм. Скучно, – Чанбин, тебе не надоело? Давай посмотрим что-нибудь, ну хоть немое кино, раз тебя так достал шум! – Прошло всего полтора часа, Хёнджин, – недовольно выдохнув и с шумом опустив ручку на стол, отозвался Со, поворачиваясь к собеседнику полубоком, – тебе заняться нечем? – Как ты понял? – Сходи к своим, вы давно на репетиции не собирались, – Чанбин устало зевнул и потянулся, глухо хрустя затекшим позвоночником. – Ты же хотел в этот раз с нами пойти, – Хёнджин сел на кровати, сгребая в объятия, чтобы было удобнее сидеть, огромную мягкую подушку. Хотелось бы сесть рядом, положить голову на чужое худое, по сравнению с собственным, плечо, и действительно спокойно смотреть какой-нибудь страшный сериал, но дел было ещё предостаточно. – Значит, схожу в другой раз. – Да ну, вдруг ребята закрытую репетицию провести захотят, черт их знает, когда ты снова прийти сможешь, – он обиженно фыркнул, демонстративно закатывая глаза. – Хёнджин, я дал тебе время поиграть на гитаре, верно? – услышав в ответ явно с трудом выдавленное «угу», он продолжил, – тогда и ты мне дай время заняться своими делами, я ещё не закончил. – Прости, – спустя пару секунд подал голос Хёнджин, действительно больше не трогая Со. С учебными делами Чанбин расправился ещё спустя час. Время прошло быстро, да и скучно не было – вовлекаться в работу он умел – но усталость почему-то ощущалась тяжёлыми гирями на собственных веках и плечах, намекая на то, что на ближайшие часов восемь он припечатается к кровати и ни на какие сны сил не будет. В комнате, исключая небольшую настольную лампу, было уже темно. Даже в очках Чанбин не сразу заметил, что кровать его соседа пустует. Не стал дожидаться. Что ж, Со не имел права обижаться и, наверное, даже расстраиваться, хотя настроение всё-таки упало. Ради недолгого времени, проведенного с Хёнджином, он мог бы поспать на пару часов меньше. И плевать, что в жизни они этот сериал вместе не досмотрят, в итоге продолжая по отдельности, но обязательно переговариваясь о каких-то особенно ярких моментах в те минуты, что проведут вместе в загруженный делами день. Было в этом что-то особенное и родное. Но, наверное, Хёнджин действительно пошёл на репетицию, а завтра же будет жаловаться на то, что все пары клевал носом. Чанбин, на секунду улыбнувшись собственным мыслям, умылся, с огромной неохотой переоделся в более теплые вещи, ведь окно было открыто, без этого – душно, щёлкнул по выключателю лампы и укутался в плотное мягкое одеяло. Сегодня предстояло спать одному. Но и на следующий день он не пришёл. Не приходил вот уже две недели. Съехал, даже большинство вещей уже забрал. В универе виделись они очень уж редко, кабинеты не совпадали, да и когда виделись, Чанбин понимал, что поговорить не получится. Хёнджин всегда ходил с друзьями, теми самыми, участниками одной с ним рок-группы, а потому мало на кого, кроме них, обращал внимание, вовлечённо беседуя о чём-то только им понятном. Он даже некоторых преподавателей мог проигнорировать, что уж до Чанбина со своими расспросами. В переписке же диалог закончился сухим "понял" от Со, когда Хван ему сообщил, в какой комнате он сейчас живёт. Ну а что ему ещё оставалось сказать? Пытаться его удержать не пойми зачем – очень собственнически и по-детски, да и поначалу он был даже рад. Теперь много времени на самого себя, в распоряжении – целая комната, а что ещё лучше – никто не приводит целую толпу людей в место, кажущееся тесным даже для двоих. Тишина. Песни под гитару здесь больше не живут, не валяются разбросанные по всей комнате футболки, вязаный черно-красный шарф, на полке не лежит шапка в виде овечки с рожками, которую Хёнджин надевал всего раза три, и то, последний – по шуточной просьбе Чанбина, совсем не ожидавшего её исполения, когда они вместе пошли в ближайший магазин через дорогу. За изголовьем кровати не стоит черная блестящая гитара, покрытая бесчисленным множеством разноцветных стикеров. Хёнджин съехал из-за него. Осознание этого прошибло в восьмом часу вечера, когда тишина стала такой гнетущей, что давила на мозги. В груди что-то грузно свалилось. Скучно. Нет, даже не так. Чанбину ужасно тоскливо и неспокойно, на месте усидеть никак не получалось, то и дело он ёрзал на кровати в попытках улечься так, чтобы удобно было смотреть очередной третьесортный фильм на стареньком ноутбуке, едва помещающимся на кровать. Долго мучился, но в итоге сдался. Не так уж и хотелось, на деле, смотреть очередной ужастик одному, потому что наблюдать за застывшим на лице Хёнджина страхом вперемешку с интересом всегда было чем-то особенно приятным и привычным. Хван же боялся подобных кино, но каждый раз напрашивался с Со, пугался, вскривая так, что по стене стучали требующие тишины соседи, сжимал плечо Чанбина с такой силой, что кожа под пальцами белела и тихо поднывала. Но каждый раз Со терпел. На смену ноутбуку пришел телефон. Он был с трудом выужен из кармана спортивных штанов, давно ставших домашними из-за своей старости и удобства. Пальцы расслабленно листали ленту новостей в Инстаграме. Ничего интересного на глаза не попадалось, так, час, безжалостно там убитый, ощущался ещё более тягучим и липким. Настроение совсем паршивое. Однако взгляд Чанбина зацепился за видео его одногруппника, где парень с покрасневшим от холода носом и ушами, с волосами, слегка растрёпанными и влажными от растаявшего снега, поёт его любимое "DLMLU" под аккорды собственной гитары. Хёнджин, сложно его не узнать. К тому же, Со уже слышал эту мелодию, Хван учил её долго, но с завидным рвением, отдельно от своей группы, говорил, что хочет попробовать что-то «другое», что устал топтаться на месте и планирует развиваться в разных направлениях. И почему только все его эксперименты были такими удачными? Видео было выложено пять минут назад, на нём – темнота, развеянная холодным и безразличным светом фонарей. Значит и снято недавно. Чанбин и сам не понял, когда успел нацепить коротенькую черную куртку поверх домашней одежды, не заметил, когда надел любимые черные кроссовки на голую ногу, схватил из уже почти пустого шкафчика соседа чёрную шапку с помпоном, о которой Хван, видимо, забыл, и с опозданием осознал, что уже бежит в парк. К Хёнджину. В ушах гудела кровь, а горло обжигал холодный воздух, больно напоминая о себе покалыванием в лёгких. Как же он скучает. Со и не понимал, как сильно ценил тот уют, который приносил Хван в его жизнь каждый раз, когда они встречались после недолгих каникул. Может, в том была виновата непрерывная, бесконечно глубокая и чёрная скука, сжирающая его по вечерам, стоило ступить на порог одинокой комнаты, а может, первый снег, валивший, оказывается, уже часа два без остановки, пробуждал в Чанбине романтика, но сейчас хотелось рискнуть, пойти ва-банк и, черт, наконец сказать всё то, что крутится на языке. В самом деле, какая уже разница? Действие и бездействие одинаково бесполезны и не так уж многозначительны, когда итог у них один. Никакой стабильности у Со в жизни появиться не суждено. Он молчал о своих чувствах и, возможно, если они всё же есть, игнорировал чужие, но ничего «как было» не осталось. Быть может, никакую жизнь в целом нельзя назвать стабильной, когда каждый день ты испытываешь разные эмоции, потому что не можешь чувствовать что-то одно, как бы искренне того не хотел. Тогда какой вообще смысл пытаться сохранить всё это? Как будто бы Хёнджин не найдет способ перевернуть всё в Чанбине с ног на голову. – О, Чанбин, ты чего тут делаешь? Скоро общагу закроют, под лавкой же ночевать придётся, – чужое лицо расплылось в мягкой полуулыбке. Он уже собирался уходить. – Послушать пришёл, – Чанбин шмыгнул носом, резко ощутив, как сильно замёрзли его лодыжки. Он подошёл к одетой во всё белое фигуре напротив и, не особо церемонясь, натянул тому на голову чёрную и без того нелепую шапку, совсем в образ Хёнджина не вписывающуюся, а от того выглядящую ещё глупее. Пальцами он убрал мокрые прилипшие ко лбу волосы, стараясь не смотреть в удивлённые глаза напротив. Получалось плохо, – ты чего, долго уже тут стоишь? Почему не оделся нормально? Ответом служила тишина и тонкая влажная дорожка от слезившихся на ветру глаз напротив. Чанбин его не торопил. Лишь медленно обводил пальцами линию челюсти Хёнджина, вытирал костяшками влажные следы на щеках, чтобы мягкая кожа не обветрилась на холоде ещё быстрее. – Я думал, что тебе не нравится, когда я на гитаре играю, – ладонь Хёнджина обхватила руку Чанбина, убирая её от лица, чтобы потом не переставая начать теребить чуть обледеневшие пальцы. Карманы совсем не согревали. – Ты не прав, но я ошибся гораздо сильнее. Вёл себя, как идиот, да? – а в душе всё приятно таяло и светилось, и зимний ветер словно бы не пытался пробраться за ворот куртки, чтобы ущипнуть за шею и руки, заставляя кожу покрыться крупными мурашками. – Да, иногда – как полный кретин, – Хёнджин кивнул, издавая нервный смешок. – Прости, – Чанбин виновато поджал губы, опустив взгляд куда-то на свои руки, согреваемые чужим теплом, – может, ты дашь мне шанс попробовать быть нормальным соседом? – Да ладно, меня и кретин устраивает, – Хёнджин подмигнул, громко фыркая от смеха. – Прозвучал, как фетишист. – Тогда ты – мой фетиш. – Из тебя пикапер, конечно, многим хуже, чем гитарист, – Со довольно хмыкнул, когда услышал привычный громкий смех Хвана. Как же он скучал, – но практика всегда полезна, да? – Тогда, мне продолжить добиваться тебя, принцесса? – Чанбин на это отрицательно помотал головой. – И ты мне нравишься, – спустя несколько секунд молчания, наконец сказал он. С Хёнджином бесполезно было думать, правильное ли это было решение, или нет. Все говорят, да и Со раньше в это верил, что он любит только себя и свою гитару, но, может, на самом деле, в его сердце есть место для одного соседа-идиота, оказывается, всё это время безумно любившего бренчание на гитаре одного конкретного рокера, любителя глупых шапок и не менее глупых подкатов, – я могу рассчитывать на то, что это всё – не шутка? – Можешь, – спустя секунд десять, Хёнджин выдохнул тёплый воздух, выпуская клуб пара. Оказывается, Со тоже всё это время не дышал. – Общежитие закроется через 10 минут, – сунув свою руку вместе с чужой к себе в карман, обеспокоенно сообщил Чанбин. Нет, зимой под лавкой в парке он ещё не спал, и уж чего, а этого факта менять не хотелось совсем. – Ты думаешь, что для первого свидания подойдёт ночь на улице в минус семь? Бегом, – и он побежал. Чанбину, которого и так тянули за руку, ничего не оставалось, кроме как сделать то же самое, позволив себе наконец довериться судьбе, Хёнджину и собственным чувствам. Может, жизнь, полная сюрпризов по имени Хван Хёнджин, окажется не такой страшной? В конце концов, раньше Чанбин любил тишину и одиночество, сейчас – тихие песни под гитару и своего соседа. Всё меняется, и Со готов был попробовать прыгнуть в этот омут с головой.