Жизнь - это сейчас

В этом году осень в Лондоне выдалась на редкость дождливой и холодной. Такая погода, казалось, вгоняла в легкую тоску и меланхолию всех, кроме лорда Генри. Он привык брать от жизни только лучшее, и осенняя депрессия в планы точно не входила. За то входило посещение его друга Дориана. Именно к нему в гости и шел Уоттон, рассматривая свое отражение в лужах и витринах лавок. К чему смотреть в вечно недовольные чем-то лица прохожих, если есть свое собственное? Во внешнем кармане черного пальто лорд нес необыкновенной красоты драгоценный камень, помещенный в шкатулку. Он должен был послужить подарком Грею, которому на днях исполнилось 25. В таком возрасте Дориан уже имел неплохую коллекцию различных драгоценных камней, о чем естественно не мог не знать Генри. Так что выбор подарка был очевиден. Во внутреннем же кармане находилась бутылка джина, которая тоже являлась подарком. А вот для Дориана, или в большей степени для лорда, еще предстояло узнать. Даже шум голосов и звуки проезжающих по мокрой мостовой экипажей не могли вырвать Уоттона из мыслей. Он предвкушал замечательный вечер, который будет проведен в компании друга и крепкого алкоголя. Несмотря на то, что Грею было уже не 18, пить он все равно нормально не умел. Именно с расчетом на это, лордом и был выбран джин. Обычно для удовлетворения Генри хватало похода в какой-нибудь дорогой бордель, где ему могли бы предоставить несколько опытных, готовых на все шлюх и хорошей выпивки. Но вот он сам идет к лучшему другу, и сам несет ему хороший алкоголь. Слуга помог повесить пальто и шляпу гостя, после чего проводил Уоттона в комнату Дориана, где тот сидел на диване, читая какую-то книгу. Главные люстры не горели, давали немного света лишь несколько неярких ламп, в том числе та, которую хозяин дома использовал сейчас для чтения. Увидев друга Грей встал с места, и радостно поздоровался. — Здравствуйте, Гарри! Вы как всегда опоздали. Обещали быть к 10, а сейчас почти 11. — книга была отложена в сторону. — Здравствуй, мальчик мой. Я еще не успел зайти, а ты уже не в настроении. Неужели эти несколько минут что-то изменят? Тем более я принес нам это. — слова были произнесены с капелькой самодовольства, лорд выставил на низкий белый столик перед диваном бутылку джина. — И это не все. Я пришел сюда не просто выпить. Раньше прийти не получалось, так что с днем рождения, Дориан. — Генри сел на диван, жестом приглашая Грея тоже вернуться в положение сидя, предварительно передав шкатулку ее получателю. Дориан хотел было поставить шкатулку рядом с джином и приказать слуге принеси бокалы, когда его остановили. — Дориан, сначала открой ее. Не вежливо вот так оставлять подарок без внимания. — с напускной обидой в голосе заметил Уоттон. — Конечно, сейчас открою. — Грей получше осмотрел предмет в своих руках, поднеся его под свет настольной лампы. Шкатулка была из сандалового дерева со сложными резными узорами. Стоила такая явно не дешево, как и все остальные подарки, которые были получены от лорда ранее. В ней на шелковом платке лежал прекрасный синий сапфир. Он не просто так был выбран лордом, так как имел большое сходство с темно-голубыми глазами «его мальчика». — Спасибо большое. Не могу представить, где Вы смогли найти его. — Дориан давно уже не был молодым парнем, который от подобного подарка стал бы буквально танцевать, но не смог удержаться, что бы хотя бы не обнять лорда. Он знал, насколько дорого стоил подобный камень. — Не за что, я же знаю, как ты любишь такие штуки. Не разбираюсь в них, так что пришлось кое с кем советоваться. Но взамен рассчитываю на хорошую компанию сегодня. — Генри кивнул головой в сторону бутылки с алкоголем. В приглушенном свете комнаты его темные, казалось, антрацитово-серые глаза недобро сверкнули, оставляя Дориана гадать, что задумал его друг. — Если Вы не против, я хотел бы с играть Вам на рояле в качестве благодарности за подарок. Как раз на днях купил себе новый. -Уоттон огляделся, в углу комнаты и правда стоял совершенно новый черный рояль. Его глянцевая поверхность была еще нетронутой, просто чистейшей, прямо как душа юного Дориана до их первой встречи тогда, у Бэзиля. — Конечно же я не против, мой милый Дориан. Но давай чуть позже. — слушать музыку совершенно не входило в планы Уоттона, лорд рассчитывал на иную благодарность. Но раз Грей этого хочет, отказать он не смог. Дориан позвонил прислуге, и уже через две минуты перед ними стояли два стакана, наполненных джином. Между разговорами на светские темы и политике Грей не понял, когда успел опьянеть. Но решил, что сегодня может позволить себе пить сколько угодно, ведь рядом с ним был лучший друг. — Как у тебя с отношениями, мальчик мой? Надеюсь, ничего серьезного? — отношения Дориана ни разу не могли бы помешать лорду сделать задуманное, да и мало что вообще могло. Он просто хотел убедиться, что его мальчик все еще не поддался рассказам общества о вечной любви и счастливом браке. Когда-то он сам совершил подобную ошибку, о которой теперь не то чтобы очень жалел, но за ошибку все же считал. Жена никак не мешала Генри брать от жизни все и ежедневно находить для себя удовольствия, узнав о которых, он уверен, многие из его окружения упали бы в обморок, а священник умер от остановки сердца. — Нет, серьезного ничего. Любовь — удел глупцов и романтиков. Я же не отношу себя ни к тем, ни к другим. А делать отношения серьезными из простого любопытства- лишь в пустую тратить время и деньги. Вам ли этого не знать, Гарри. — таким ответом Уоттон был крайне доволен. И дело было не только в том, что он смог полностью отбить у Дориана желание любить кого-то. Лорд знал, самым интересным было то, что Грей даже не понимал, насколько был к нему привязан. От моральных стандартов его мальчика могли пострадать все. Все, кроме того, благодаря кому и появились эти стандарты. Дориан мог не понимать того сам, но любил он только одного человека, своего лучшего друга. — Все мои отношения не постоянны, кроме нашей с вами дружбы. — Лорд не был уверен, полностью ли Дориан понимал значение собственных слов. Оба замолчали, погрузившись в свои мысли. Дело только в том, что думали они об одном и том же. О диалоге, который произошел в первый день их знакомства. О диалоге, который положил начало их дружбе и начало неопределенности. В головах обоих будто пронесся быстрый товарный поезд, грузом которого были те воспоминания. Каждый мысленно вернулся в тот момент: «- Единственная разница между капризом и страстью «на всю жизнь» та, что каприз длится немного долее. Когда они входили в мастерскую, Дориан Грей дотронулся до руки лорда Генри. — В таком случае, пусть наша дружба будет капризом, — прошептал он, краснея от собственной смелости.» Именно после этих слов лорд осознал, что следуя пожеланию Дориана, их дружба обречена на долгую историю. Уже тогда Генри удивила способность юноши так легко адаптироваться под чужие убеждения. Этим он продолжал пользоваться и по сей день. Уоттон успешно стал для Грея неоспоримым авторитетом, любое слово которого несомненно являлось истиной, а любое действие- единственным правильным. Лорд все еще думал о чем-то своем, немного отвернувшись от Дориана. Невольно Грей начал разглядывать друга. Угольно черные волосы Уоттона были уложены на бок. В правой руке он держал бокал с джином. Дориан всегда считал руки его друга очень красивыми. Когда лорд о чем-то увлеченно говорил, они грациозно двигались под его низкий, мелодичный голос. Из-за этой особенности Грей готов был слушать лорда часами, лишь бы подольше слышать этот прекрасный тембр и наблюдать за жестами рук, двигающихся будто под музыку. На светлой коже возле глаз уже можно было различить несколько морщин, хоть и не очень заметных. Острый нос, направленный немного вниз, по мнению Дориана отчего-то очень подходил темно-серым, внимательным и уверенным глазам Генри. В них никогда не было ни капли жалости к кому-то, ни отблеска неуверенности или сострадания. Он не имел привычки жалеть людей, или грустить. Логика была очень простая. Не можешь изменить ситуацию — найди в ней какие-нибудь плюсы. А таковые лорд мог найти буквально во всем и всегда, за что в некоторых кругах общества успел обрести статус черствого и бессердечного. Грей же считал, что в таком поведении нет ничего странного. Если у человека что-то случилось, виноват он сам, а не кто-то еще. К чему грустить по поводу чьих-то бед, если не расстраиваешься даже из-за собственных. Если же лорду сетовали на неудачи в семье или бизнесе многочисленные знакомые, на его лице появлялась едва уловимая циничная ухмылка, которую тот затем умело маскировал под нужные эмоции. Этого не мог заметить никто, кроме Дориана, потому что никто не знал Генри так же хорошо. Привлекательность лорда Грей заметил еще в их первую встречу. Иногда ему думалось, что Уоттон тоже может прятать у себя портрет подобный тому, каким обладает он сам. Настолько хорошо по мнению Дориана он выглядел. Грею пришлось резко отвести взгляд, когда Генри вновь к нему повернулся. Эта деталь не осталась незамеченной, но лорд решил ничего не говорить по этому поводу. По крайней мере пока. — Так что там с игрой на рояле? Может, уже пора? А то, боюсь, позже уже не смогу с играть достаточно хорошо. — Дориан поставил на стол свой пустой бокал. — Достаточно хорошо для кого? Мальчик мой, тебе не обязательно играть идеально. Тем более, я сам предложил выпить. — произнес Уоттон, тоже ставя бокал. По правде говоря, этот рояль был сейчас уж совсем не кстати. Лорд надеялся, что Дориан успел забыть про свое обещание. — Достаточно хорошо для Вас. Вы ведь мой лучший друг, Генри. — Грей уже садился на табурет перед роялем. После своих слов он обернулся и кинул мимолетный взгляд в сторону друга. Уоттон не мог не заметить в этом взгляде что-то новое, до того не обитавшее в синеве глаз Дориана. Лорд мог бы предположить, что ему показалось, не будь он в этот момент под действием алкоголя. Ему как будто бросили вызов. — Хорошо, с этим спорить не буду. — Уоттон поудобнее расположился в кресле, все-таки приготовившись слушать музыку. — Что Вы хотите, чтобы я с играл? — Что сам посчитаешь нужным. — выбор композиции его не интересовал. И Грей начал играть. Его тонкие, музыкальные пальцы не остались без должного внимания. В этой атмосфере Дориан выглядел, как часть какого-то произведения искусства. Прекрасный, буквально сверкавший новизной музыкальный инструмент только дополнял ангельски красивый образ Грея. Именно эта «ангельская», чистая красота привлекла когда-то внимание Бэзиля. Причем как внешняя, так и душевная. Душевную красоту юноши испортил лорд, прекрасно осознавая, что он делает. Душа Дориана была подчинена порочным идеям и философиям Уоттона. Она была испачкана этим влиянием, и отмыться теперь возможности не имела. Больше никогда. Теперь же Генри намеревался сделать своим не только разум Грея, но и его тело. Сейчас, смотря на то, как мастерски скользят руки Дориана по клавишам рояля, извлекая из инструмента звуки невероятной красоты, смотря на его сосредоточенное лицо, прекрасного цвета глаза и прикусанную от сосредоточенности нижнюю губу, лорд понял, что сдался. Уоттон встал с дивана. Грей это заметил, но играть не перестал. Тогда Генри направился к двери и закрыл ее. Затем медленно приблизился к роялю. В глазах Дориана, смотрящих сейчас на друга, читался немой вопрос. Тогда лорд накрыл своей рукой руку Дориана, тем самым заставляя его перестать играть. Грей встал из-за рояля. — Мой милый Дориан. Ты играешь прекрасно, но выглядишь еще лучше. Ты уже должен был понять, что мимолетные чувства лучше всякой любви. Жизнь — это сейчас. Люди умирают от здравого смысла, от однажды утраченного мгновения. Так не дай же себе умереть, мой милый Дориан. — Грей начал было что-то говорить, но был прерван стремительным и властным поцелуем. Уоттон так и не услышал те слова, утонувшие где-то между их губ. Не услышал, что Дориан был с самого начала согласен на все, что только не предложил бы лорд. Генри развернул Грея спиной к роялю, придерживая его сзади за талию. Он продолжал впиваться в мягкие губы напротив. Время вокруг них, казалось, на секунду замерло. Дориан буквально плавился под жарким напором прикосновений его некогда лучшего друга, но оба уже понимали, что хотят больше. Лорд взял Грея за волосы на затылке и потянул их вниз, открывая себе больше места для действий. Вскоре поцелуями была покрыта вся шея Дориана, который от нетерпения начал тереться внутренней стороной бедра о ногу лорда, заставляя того действовать еще быстрее. Вскоре пиджак и дорогая рубашка Грея остались лежать на полу возле рояля, в нем пытался найти опору Дориан, которого продолжали покрывать поцелуями. Уоттон ничего не мог поделать с желанием изучить все тело Грея, не оставить без внимания ни сантиметра прекрасной светлой кожи, казавшейся сейчас, в контрасте с множеством красных пятен на ней, почти алебастровой. Закончив с этим, лорд опять взял Дориана за талию и повел к дивану, вновь продолжая выцеловывать его податливые губы, которые уже болели от бесконечных ласк. Но Грею это нравилось. Дойдя до дивана, Генри сел на него, жестом приказав Дориану сесть на дорогой ковер у его ног. Грей без возражений сделал это. Пока Уоттон отвлекся на то, чтобы снять свою собственную рубашку, он знал, что его умный мальчик без дальнейших указаний сам поймет, что нужно делать. И подумал, что не прогадал, когда почувствовал пальцы Дориана на ширинке своих брюк. Грей полностью снял с лорда все мешающие элементы одежды, теперь была его очередь. Сначала он провел дорожку поцелуев от груди до живота Уоттона, затем принялся покрывать поцелуями внутреннюю сторону бедер лорда, который решил позволить ему это. Когда собственное возбуждение заставило Грея продолжить, он прошелся языком от основания давно уже стоявшего члена Генри до головки, на которой уже виднелись первые капли влаги. Затем Дориан полностью взял его в рот, начиная двигать головой, понемногу наращивая темп, при этом иногда стараясь заглянуть Уоттону в глаза, которые теперь были затянуты плотной дымкой полусознания. Иногда Грей останавливался только для того, чтобы в очередной раз облизать член Генри своим горячим языком, заставляя того выгибаться от удовольствия. Сначала лорд наблюдал за действиями Грея, но когда ему стало слишком хорошо, он запрокинул голову назад, стараясь не издавать лишних звуков, хотя тяжелые вздохи иногда все же контролировать был не в силах. Вскоре, как бы ему ни нравилось происходящее, Генри остановил Дориана, чтобы окончательно его раздеть. Грею было сказано вернуться на диван и сесть на колени спиной к лорду, что тот быстро выполнил. — Теперь оближи мои пальцы. Мне нужно тебя растянуть. — Дориан взял в рот пальцы Уоттона, и вместо того, чтобы просто сделать то, что сказали, он начал медленно посасывать их. Такая инициатива со стороны младшего льстила лорду, который в это время снова припадал губами к шее Грея, продолжая оставлять на его нежной коже следы, которые уж точно будут заметны еще не один день. Затем Генри начал растягивать Дориана, сначала введя в него один палец, к которому вскоре добавил второй, а позже и третий. Через некоторое время Грей уже сам начал двигаться, насаживаясь на пальцы лорда от нетерпения. Уоттон не спешил заканчивать, ему нравилось наблюдать за реакцией его мальчика. — Генри, ну сколько можно? У Вас еще не устали пальцы? — Дориан больше не мог выносить эти промедления. — Думаешь, уже хватит? Тогда может быть сам объяснишь, что ты хочешь, чтобы я сделал? — лорду невольно вспомнился вопрос Грея по поводу выбора музыки. — Генри, пожалуйста, вы сами прекрасно знаете, о чем я Вас прошу. — Уоттон мог бы еще поиграть с Дорианом, но даже этой просьбы ему вполне хватило. Генри наконец вытащил пальцы из ануса Грея, медленно вставив вместо них в расширенное теперь колечко мышц свой член, который еще недавно так старательно вылизывал младший. Времени на привыкание к новым ощущениям он Дориану не дал, сразу начав двигаться быстро и ритмично. Лорд сжимал в руках талию Дориана, жалея сейчас лишь о том, что не может видеть его глаза. Затем Уоттон начал дрочить партнеру, потому что видел, что сам он себе помочь не то, чтобы в состоянии. Грей выгибался навстречу Генри, пытаясь сдержать стоны, все равно то и дело слетавшие с его раскрасневшихся от множества поцелуев губ. После того, как лорд кончил первым, он понял, что Дориан тоже на пределе. Тогда Уоттон помог ему дойти до разрядки. Одной рукой он продолжал ласкать член Грея, а другой прижимал его разгоряченное тело ближе к себе. Когда все закончилось, никто из них еще какое-то время не спешил вставать. Дориан перевернулся на спину, а лорд лег на него. Сейчас оттенок глаз Грея был ближе к синему, чем привычному темно-голубому. Возможно кто-то другой не заметил бы разницы, но Уоттон знал, что напоминает ему этот цвет. Синий сапфир. И еще Генри знал, что эта ситуация нисколько не помешает ему остаться в жизни его мальчика. Ведь если для Бэзиля Грей был почти что идолом, то теперь такого же идола в лице лорда обрел и сам Дориан. Уоттон был буквально везде в его жизни. Он сделал Грею столько подарков, что зайдя в любую комнату, можно было их там найти. А самое главное, он стал неотъемлемой частью мировоззрения Дориана. Теперь же он подчинил себе еще и его тело. Лорд потом еще вспомнит, в какой ситуации он смог услышать от Грея слово «пожалуйста». Сегодня он был очень доволен собой, очень. Поцеловав напоследок Дориана, который уже засыпал, и накрыв его пледом, Генри оделся и ушел в ночь. Пока лорд шел до дома под янтарным светом редких фонарей, ничто не занимало его мыслей. Ветер срывал ему под ноги остатки пожелтевших листьев, которым уже завтра было суждено быть втоптанными в грязь на мостовой сотнями ног прохожих. Уже завтра Грей проснется, посмотрит в зеркало, когда-то подаренное ему от Генри, увидит на своей коже алеющие отметки и все вспомнит. Но никого это волновать не будет, потому что жизнь — это сейчас. Ее не нужно тратить на мысли о прошлом, или будущем.