Отчаяние

Джерри Браун ухмыляется Стиву щербатым ртом, сплёвывает вязкую слюну и притирает ближе к тёмному проулку. Когда им было по шесть, Стив ценой двух десятков синяков и вывихнутого запястья отбил у Джерри щенка. Тот был совсем маленьким, трогательно ласкучим, с помятым ухом. Он всё время жалобно пищал за пазухой, пока Стив нёс его домой. Джерри был маленьким злопамятным ублюдком, так что подкараулил Стива после школы с парой приятелей. С этого и начались их постоянные стычки, из детской неприязни переросшие в настоящую холодную ненависть. – Ты, погляжу, сегодня без своего неразлучника, – он говорит подчёркнуто безразлично, достаёт из кармана коробок спичек и самокрутку и закуривает. – Отвали, – Стив брезгливо поджимает губы и старается не дышать, когда вонючее табачное облако выдыхают ему прямо в лицо. – Маленький грубый засранец. Из-за спины из темноты проулка выныривают приятели Джерри, они хорошо знакомы Стиву по многочисленным дракам с ними. Они подкарауливают Стива втроём, раздавшиеся в плечах за последние пару лет, огрубевшие и сильно хмельные. Будь они с Баки вдвоём, им несложно было бы справиться в подобной ситуации. В одиночку Стиву совершенно нечего им противопоставить, остаётся уповать на близость дома и каким-то образом выбраться из каменного тупичка, куда его загнали, словно маленького зверька. – Ходите постоянно как парочка голубков, – продолжает Джерри, – смотреть противно. – Уже дал своему Барнсу? – Билли Миллер толкает Стива в плечо, хохочет в голос, брызжа слюной. – Да ладно тебе, смотри какой пунцовый сразу стал, ещё целочка, – смеётся его брат-погодка, Бобби, растягивая гласные. Они просто тупые здоровяки на побегушках Джерри, но в этом их главная опасность. – Дайте пройти, – Стив медленно закипает, вздёргивает гордо подбородок и шагает прямо на Джерри, собираясь проскользнуть между ним и стеной, воспользоваться своим маленьким компактным телом, чтобы выбраться. Ему больно слушать подобную грязь об их с Баки отношениях, они выше всякого плотского, между ними вечное и настоящее, а эти ублюдки... – Не так быстро, голубок, – Джерри хмыкает и кивает приятелям. – Стоит научить тебя вежливости и выбить дурь из твоей тупой башки. Бобби, или Билли, у них слишком похожие голоса, раскатисто хохочет. Стива толкают в самую глубь проулка, туда, где стены сырые и пахнет плесенью и гниющим мусором. Он спотыкается о неровный камень, вслепую пытается дать сдачи и вывернуться из-под грубых мозолистых ладоней, но его попытки тщетны. Здоровяк Билли вздёргивает его играючи, вырывает пуговицы застиранной старенькой куртки с мясом. Он так близко, что Стива начинает мутить от запаха дешёвого пива и кислого пота. – Что твой Баки, уже пихал в этот рот свой хер? Стив пытается пнуть его, неприятно попадает по колену, но хватка становится только крепче. – Отвечай, когда тебя спрашивают, – приказывает Бобби и звучно, до яркого болезненного румянца шлёпает его по щекам. – Пошёл ты, – шипит Стив и сплёвывает кровью ему в лицо, извивается в попытке выбраться, – пошли вы оба. – Шваль, – Джерри пинает его в живот, несильно, чтобы Стива не вырубило раньше времени. Он падает на подогнувшиеся колени, упирается ладонями в октябрьскую грязь, не успевает сделать вдох, когда его придавливают тяжёлым ботинком к земле. Нога неподъёмной каменной плитой давит между лопаток, Стив задыхается то ли от тяжести, то ли в приступе астмы и готов уже к граду последующих ударов, но их нет. С него стягивают штаны, и его обдаёт жгучим стыдом и неверием, он до последнего уверен, что они не сделают ничего подобного. Но Бобби и Билли заламывают ему руки, утыкают лицом в липкую грязь, удерживают его в ужасно уязвимой позе с отставленным голым задом. – Пустите, – едва слышно просит Стив, дёргается в крепкой хватке, пытается вывернуть тонкие слабые руки или лягнуть. Он бы кусался, да только не достаёт. – Жопа белая, как у барышни, – Джерри раздвигает грубо его ягодицы, сплёвывает на дырку и толкается неотвратимо и бесконечно долго. Идёт слишком туго, Стива словно разрывает надвое, располовинивает, он кричит и отплёвывает грязь и кровь. Между ягодицами становится липко и влажно, горячо печёт, а по бёдрам что-то стекает. Он не сразу понимает, что плачет. Умолять Стиву не позволяет гордость. – Узко то как, пиздец, – хрипит Джерри, двигается в нём рывками. – Барнс точно его не оприходовал. – И не оприходует уже, – скалится Билли, – кому понравится рваная жопа. Они смеются, смеются так заливисто и долго, что Стив чувствует, как сознание уплывает под звуки их смеха. В себя он приходит медленно, не сразу осознавая собственное тело. Лицо саднит, затёкшие руки покалывает, в животе остротой отзывается боль, а задница горит огнём. Что-то грубо и глубоко пропихивается внутрь, Стив вплывает в реальность, замечает, что Джерри нависает над ним вместо Билли, а, значит, именно он загоняет в него свой член. По крови и чужой сперме идёт легче, или Стиву уже становится всё равно. Он старается отстраниться от происходящего, выстроить между своим телом и сознанием стену, спрятаться так глубоко в себе, чтобы не чувствовать вовсе. Стив перестаёт дёргаться и сопротивляться, почти не вздрагивает, когда ублюдки в очередной раз сменяют друг друга. Он не вникает, кто таранит его многострадальную задницу, кто давит на щёки и пихает в рот, а кто просто дрочит, кончая на лицо. Стив всё равно что мёртв. Его хрупкое болезненное тело не способно перенести такой опыт. Он закрывает глаза и думает о Баки. О том, что оставит его, не успев попрощаться. О том, что не успеет сказать, как неправильно и сильно в него влюблён. ### Стив словно во сне чувствует тёплые прикосновения осторожных пальцев в самых стыдных местах. Ему чудится тихий успокаивающий голос Баки, слишком далёкий, чтобы быть настоящим. Успокоенный этой сладкой несбыточной грёзой, Стив проваливается в темноту. Когда сознание возвращается к нему в следующий раз, он оказывается в своей узкой неудобной койке. Голова гудит, всё тело отзывается болью разной интенсивности, саднит порванный уголок рта, а всё, что ниже пояса Стив и вовсе предпочёл бы перестать ощущать. Он с трудом поворачивает голову и видит дремлющего в неудобной позе Баки. Тот свернулся на жёстком табурете, подсунул одну ногу под себя, а голова его лежит поверх одеяла рядом с рукой Стива. Хочется разбудить его и отправить восвояси, чтобы лёг в кровать, выпрямился во весь свой немалый рост и отдохнул, пока Стив будет умирать от стыда и унижения. Должно быть, Баки нашёл его, когда возвращался с работы и принёс домой. Видел его обнажённым и перепачканным чужой спермой, грязным, таким грязным, что даже из жалости не захочет больше иметь с ним ничего общего. Баки вымыл его, вычистил, Господи Боже, ему не приснилось, Баки трогал его вывернутую саднящую дырку, смазывал заживляющей мазью, и как теперь Стив может посмотреть ему в глаза и не умереть на месте. Он жмурится и давит болезненный стон, бедро сводит судорогой, закостеневшие слабые пальцы с трудом разминают мышцы, когда Баки вскидывается и тянется к нему. – Стиви? Где болит? Пить хочешь? Я сейчас, – Баки подрывается с места, не успевает Стив даже подать голоса. Его разъедает изнутри желчной, острой ненавистью к себе. Он не заслуживает уважения и дружбы Баки, не достоин его внимания и ласки, но не сможет от них отказаться сам. Баки возвращается с кухни со стаканом воды, наклоняется к нему, поит неспешно с рук, не говоря ни слова. Стив жадно глотает воду и обессиленно откидывается на подушки, придерживаемый под затылок ласковой ладонью. – Кто это сделал? – Баки опускается рядом, садится осторожно, старается не задеть, перебирает пальцами его влажные от пота волосы. Стива, кажется, лихорадит. Его щёки горячие по ощущениям, но ему так холодно, что тонкое шерстяное одеяло совсем не согревает. Он молчит. – Скажи мне, Стиви, – просит Баки, мягко касается пальцами его лба, скользит по виску к щеке, обнимает через одеяло, мягко, едва касаясь, чтобы не давить на синяки и ушибы, не побеспокоить его растоптанное уродливое тело лишний раз. – Пожалуйста, мой хороший, расскажи мне всё. Стив качает головой, пытается мягко отстраниться, кусает губы, чтобы задушить рвущиеся наружу всхлипы. Баки такой нежный с ним, такой восхитительно трепетный, и это вызывает у Стива очередной приступ удушья и ненависти к себе. – Не трогай меня, – он шепчет, чтобы не выдать себя дрожащим сорванным голосом. – Пожалуйста, Бак, оставь меня одного. – В таком состоянии? – Баки возмущён до глубины души, он поворачивается так, чтобы стало удобно заглянуть ему в глаза. Стива выдаёт этот взгляд. Жалкий, загнанный и пустой. – Всё будет в порядке. Я убью тех, кто сделал это с тобой, – Баки шепчет ему в висок, мягко касается губами волос, продолжает гладить его лицо. – Ты поправишься. Мы найдём тебе хорошенькую подружку, и ты забудешь произошедшее как ночной кошмар. – Я не хочу подружку. – А чего хочешь? – Не хочу, чтобы ты кого-то убивал, – Стив продолжает, словно не слыша. – Не хочу, чтобы оставлял меня, но тебе придётся. – Вот уж вряд ли. Не уйду, даже если прогонишь. – Но я бракованный, – Стив плачет, тянется к лицу и совсем по-детски размазывает слёзы по щекам. – Я предал твою дружбу. Он хочет, чтобы Баки остался с ним навсегда, принял его больную неправильную любовь. Он хочет, чтобы Баки разозлился, ушёл и был счастлив с какой-нибудь славной мисс. Он испорченный грязный мальчишка, и все слова ублюдочного Джерри попадают в цель. – Я люблю тебя как мужчину. – Мой хороший, – Баки улыбается ему мягко, не отстраняется, не бежит прочь, его губы тёплые и ласковые, горячие и немного шершавые. – Стиви. Всегда.