A Film by…

Понедельничное солнце лупит в окно машины, намереваясь испечь только одну сторону лица, мимо проносятся деревья и лица водителей, охуевающих от того, как нагло водит молодой человек. Ничего вы не понимаете, ведь дорога до универа для Дазая проходит под эгидой флэшбэков. Вчера произошел тотальный пиздос, иначе это не описать, видимо, пора пересмотреть установки и принять очевидное. Дазай не совсем натурал. Главное, что пока что (пока что?) порядок слов в этом предложении именно такой. Дазай вышел из своей комнаты прекрасным воскресным утром и, услышав музыку, доносящуюся из подвала, решил, что давно он гантели не тягал. Он умылся, надел свою любимую затасканную и растянутую как у скинувшего 100 кг толстяка футболку и спортивные шорты. Прихватив с собой полотенце и бутылку воды, он спустился вниз. Из колонок громыхала песня Room for one, Дазай встал в дверном проеме и, скрестив на груди руки, подпёр собой косяк. От стен отражалась движущаяся фигура, размноженная игрой зеркал. Рыжие волосы, затянутые в высокий растрепанный хвост, который то и дело хлестал по лицу, широкая голубая футболка, доходящая почти до середины обнаженных бёдер. Дазай шумно сглотнул. Наколенники, видимо, служили для защиты, а чешки, скорее всего, просто как бонус к очарованию. Движения Чуи были поломаны под ритм музыки, он быстрыми четким взмахами рассекал рукой воздух, прижимая её к груди и отводил в сторону ногу, перенося на неё вес и высоко поднимая вторую. Слава достоевскому Богу, на Чуе оказались шорты. Его будто резко ломало в позвоночнике, чтобы мягкой волной сложить пополам. Грудная клетка и плечи бились как от ударов, потом снова расслаблялись. Музыка вкупе с тем, что творил Чуя, погружала в своеобразный транс, Дазай потихоньку начал терять связь с реальностью. В прыжке Чуя приземлился на колени, широко разведя ноги и ложась грудью на пол, он то поднимался, то опускался, низко прогибаясь в пояснице, затем, перекатываясь, оказывался в положении сидя, не прекращая двигаться. От ритмичных, то плавных, то резких движений рот Дазая глупо приоткрылся. Песня оборвалась, и Дазай вырвал себя из оцепенения, не хватало быть пойманным с лицом человека с лишней хромосомой. Он знал, что Чуя танцует, но никогда не думал, что это будет ТАК зрелищно. Чуя сидя пытался отдышаться. Он откинул волосы от мокрого лица, потятнулся за полотенцем и увидел стоящего в проходе Дазая. Чуя поднялся, взял с колонки телефон и, всё ещё тяжело дыша, поднял с пола в углу свою бутылку воды. Сделав три больших глотка и вытерев рукой губы, он встретился с Дазаем взглядом. – Зал свободен, твои гантели я не трогал. – Очень зря, тебе не помешало бы нарастить массу. – Дазай, не особенно думая, что сейчас делает, взял Чую за руку выше локтя. От этого движения глаза Чуи сначала широко распахнулись, а затем опасно сузились. Он выдернул свою руку и зло прошептал: — Тебя забыл спросить. От этого взгляда в груди повторно ёкнуло. «Я ебанутый» — смиренно признал Дазай. С помощью изнурительной тренировки Дазай планировал выбить дурь из собственной головы, привести мысли в порядок и выпустить пар. Как только он вспоминал тяжело дышащего, раскрасневшегося Чую, он с раздражением увеличивал количество подходов и повторений. Выжав из себя все соки настолько, что уже подташнивало, он направился в спасительный душ. Хотелось смыть с себя липкое ощущение как снаружи, так и изнутри, жаль, что во втором случае вода не поможет. Он повернул ручку крана, прохладные капли застучали по голове и натруженным плечам, немного расслабляя разгорячённые мышцы. Эффект от тренировки оказался противоположным, дело, видимо, в подскочившем тестостероне. Напряжение, немного утихшее на последнем круге отжиманий, ударило ниже пояса, Дазай, ничуть не удивившись, обнаружил, что возбуждён. Дело нехитрое, схема проста и отработана: просто закрыть глаза и подрочить. Но воображение вместо округлой мягкой груди Сасаки упрямо рисовало запыхавшегося Чую. Мокрая футболка открывает тонкие ключицы и скользит ниже к бёдрам, синие глаза смотрят прямо и с вызовом, губы приоткрыты в надежде глотнуть больше воздуха, больше и чаще. Влажные пряди прилипли ко лбу, Чуя подносит ко рту бутылку с водой, делает глоток и вытирает рукой красиво очерченные чувственные губы. Нахуй бутылку, к губам Чуи прислоняется член Дазая. Чуя смотрит на него этими своими невозможными глазами и открывает рот шире, пропуская глубже, член скользит внутрь и наружу. Собственная рука наращивает темп, синие глаза закатываются, Дазай вспоминает стон Чуи от глотка вина в день их знакомства. На этом моменте Дазай проваливается в ощущения от неожиданно накрывшего с головой оргазма и впервые не сдерживает вырвавшийся из горла низкий стон. «Блять. Блять.» — единственное слово в голове бьётся и отскакивает от черепной коробки. — Ты подрочил на своего дядюшку? — Фёдор захлёбывался смехом и рисковал впечататься лбом в бардачок. — Умоляю, скажи, что ты все таки прочитал «Племянницу»! — Никакой поддержки от тебя, Фёдор. Я-то уж надеялся на русское сострадание. — Прости, но я не могу сострадать богомерзким поступкам. — Дост потихоньку успокаивался, но все ещё похихикивал. — И это мне говорит убежденный гей. — Любовь есть Бог, Дазай. Не понимаю, что тебя шокирует. Ты только сейчас понял, что запал на Чую? — Я не запал на него. — Ты мастурбировал, представляя, как он тебе отсасывает. — Блять. Окей, я подрочил на красивого парня. Я гей? — Если вешать ярлыки, то скорее бисексуал. Дазай подумал пару минут, положил руку на бедро Достоевского и легонько сжал. — Нет, ничего. — Разочарованно сказал он, возвращая руку на руль. — Дурень, это не так работает. — Фыркнул Фёдор. — Жаль. Мы были бы идеальной парой. — Боже упаси. — Фёдор для верности перекрестился. На входе в универ они столкнулись с Гин. По пучку на голове и выцветшей чёрной футболке, явно надетой впопыхах, было понятно, что философички нет в радиусе нескольких километров. Круги под глазами выдавали вселенскую усталость. — О, Биба и Боба. Что делаете в среду вечером? У нас проходит выставка анимации, будем выставлять конкурсные работы, это не формальное мероприятие, скорее что-то типа вечеринки. – По тому, как Гин это оттараторила, было понятно, что она успела пригласить уже весь универ. – Преподов тоже позвала? – Дазай покосился на Доста. – Ну да. Это проблема? – Гин заломила бровь. – Напротив, мы с радостью придём поддержать твой проект, дорогая! – Дазай очень обрадовался её ответу. – Ага, спасибо. Тогда в среду в семь, адрес на листовке. – Гин протянула оранжевый листок, помахала куда-то в бок и ушла приставать к Ацуши. – И не мечтай. – Дост держал мину кирпичом. – Да лаааадно тебе, ну пойдём! Хватит уже разлагаться под “Груз 200”. Неужели тебе не интересно посмотреть на Гин, скачущую вокруг Хигучи-сан. «А я посмотрю на твои алые щёчки, если мне повезет, и на выставку пойдет Гоголь-семпай.» – Я подумаю. Заданием на сегодня было прийти в чёрной удобной одежде. Группа, выглядящая сейчас как сборище ниндзя, расселась по аудитории, как всегда на пол. Зеркала в этот раз были завешены чёрной тканью, прожекторы направлены на дальний конец класса. Николай грациозным лебедем вплыл в кабинет, он тоже был одет во всё чёрное, на нём была водолазка с высоким воротом и обтягивающие штаны. На тёмном фоне окружения волосы, заплетенные как и в прошлый раз в низкую косу, будто излучали лунное сияние. Дазай краем глаза заметил, как напрягся и заёрзал на месте Дост. — Как чудесно, вы все выполнили мою маленькую просьбу! Чёрный - цвет отсутствия света, позволит нам превратиться в Ничто и Никто и возродиться тем, кем пожелает воображение. — Гоголь, как всегда, звучал очень торжественно и немного гипнотически. — Сегодня вам предстоит быть неодушевленным предметом, каким - решать вам, но вы должны проникнуть в суть этой вещи. К примеру, вы решились стать стулом. Стулом! Вы - стул, только что выпиленный умелым мастером или же стул с тридцатилетней историей, вокруг которого менялись люди и эпохи. Что хранит его память? Как это - когда тебя берут, переставляют из угла в угол и садятся. Это приятно - знать, что выполняешь то, ради чего был создан или такая очевидная судьба тяготит и доставляет страдания? О чём думает стул, что он пережил и переживает прямо сейчас? Может у него накренилась спинка и отлетели прутья и он ждет неминуемого - быть выброшенным или сожженным на заднем дворе? Думает ли он о том, что люди им пользовались из года в год и не чувствовали благодарности? Расскажите мне эту историю жестами, телом, мимикой! После небольшой паузы Николай продолжил: – Закройте глаза. Я дам вам время погрузиться в то, что вы собираетесь показать. Дышите ровно и размеренно: вдох….выдох… Ребята сделали так, как сказал учитель. Каждый начал придумывать себе предмет и воображать, как его можно показать. – Начнём! – Гоголь хлопнул в ладоши, отчего все резко открыли глаза. – Ммм…кто-нибудь уже готов? Ни одного смельчака? Что ж… – Он обвел глазами группу и показал на Ацуши. Староста встал, почтительно поклонился и произнес немного волнуясь, но вполне твёрдо: – Ацуши Накаджима. Да, я хотел бы показать… – Стоп! – Гоголь вскинул руку. – Дай нам возможность понять это без слов. Ацуши вышел в освещённую часть класса, пару раз глубоко вздохнул и лёг на пол. Несколько секунд он просто лежал, затем перекатился “колбаской”, снова оказываясь на спине с раскинутыми руками. Грудная клетка высоко поднималась, брови изогнулись в болезненной гримасе. Он резко согнулся, будто кто-то наступил ему на живот, издал задушенный стон, опять раскинул руки. Его телепало из стороны в сторону, перекатывало на живот. Затем он медленно поднял корпус, голова была свешена, его будто силой поставили на ноги. Он стоял в позе распятья (Дост наверняка оценит), резко начал сгибаться, будто от ударов и вдруг замер, тяжело дыша. На этом неожиданно достойный спектакль был окончен. — Потрясающе! Я поверил в твою боль, милый коврик! — Николай был в восторге. — Кто следующий? После первопроходца ниндзя набрались смелости и начали выходить уже добровольно. Зрители посмотрели на грабли, бьющие по лицу снова и снова, на осушающийся бокал (как вытравить из головы стон Чуи при малейшем намеке на вино?!), на шкаф, книгу и еще много всего. Дазай изобразил зеркало, искусно меняя гримасы и позы. Он прекрасно донес до зрителя мысль, что зеркало мечтало бы о собственном отражении, но этой мечте не суждено сбыться. Люси даже всплакнула в конце. «Ну и дурёха» — подумал Дазай, кланяясь аудитории. Очередь дошла до Достоевского. Он неуверенно стоял, держа себя за рукав кофты и смотря в пол. Вдруг он резко поднял лицо, которое приобрело очень холодное и даже жестокое выражение. Он посмотрел куда-то перед собой, словно на полу перед ним лежало что-то большое и ухмыльнулся, подняв подбородок выше. Он обошел по кругу, нежно проводя рукой по воображаемой поверхности. Создавалось ощущение, что это нечто имеет шарообразную форму. Затем он остановился, всё так же не отрывая хищный взгляд от предмета, облизал губы, опустился на колени и стал медленно наклонять корпус, будто нажимая на себя сильнее. Чем ниже он опускался, тем маниакальнее становилось его лицо. Он чуть приподнялся и снова опустился на коленях, выставил вперед руки и опускался уже опираясь на руки. Когда от груди до пола оставалось сантиметров десять, он снова качнулся назад и вперед и со стуком упал на пол. Гоголь молча смотрел на освещенную фигуру и улыбался, держа руку у нижней губы, будто желая улыбку прикрыть. — Дорогие мои, вы догадались, что нам показывал Фёдор? В ответ студенты замотали головами. Даже Дазай сидел и перебирал в голове варианты. Николай подошел, опустился на одно колено, взял руку Достоевского в свою и с улыбкой тихо сказал по-русски: – Браво, Федя. Надеюсь, я о тебя не порежусь.