Настоящее

— Я просто хочу увидеть его, — говорит Хан, словно бы оправдываясь, хотя прекрасно знает, что Есугэю не нужны его оправдания. — Не для того же я пересёк половину галактики, чтобы уговаривать Магнуса подчиняться правилам, в которые не лезет его эго. — Ты его уже видел, — лукаво замечает грозовой пророк. Это правда, но лишь отчасти, думает Хан, уже двигаясь по широким коридорам крепости. "Я хочу увидеть его иначе". Аркс Ангеликум больше напоминает город, чем одно величественное сооружение, причём город недостроенный. Кровавые Ангелы обставляют свой дом с размахом, свойственным всему, за что они берутся. Каменное кружево обрамляет стрельчатые арки окон, увивает своды потолков, устремлённых в небеса. Красноватый свет окрашивает розовым цветом белоснежный мрамор, доставленный сюда с далёких миров. Золотые узоры подчёркивают красоту природного камня. Золото блестит повсюду, где-то яркое и сверкающее, где-то едва заметное глазу тончайшими акцентами в сложной картине. Ваалиты любят золото. Хан узнает эту страсть бедных кочевников, у которых ещё недавно не было ничего, кроме того, что на них, и утлой повозки, печально переваливающейся по бескрайним пустошам. Выбравшиеся из нищеты, они окружают себя роскошью. Красивыми вещами, дорогим оружием, резвыми лошадьми... Правда, на Ваале и его лунах нет лошадей. Но в остальном отличий довольно мало. Кровавые Ангелы в своей любви к золоту покрывают им всё, что видят. Доспехи, оружие, машины. Даже своего примарха. Это Хан и хочет выяснить. Прав он в своём первом впечатлении или нет? Поэтому он останавливается у высоких дверей перед личными покоями Ангела. Как и всё, что окружает Сангвиния, вход в его святилище отделан с роскошью. Как и вся роскошь, свойственная этому миру, портал не лишен вкуса. Здесь много золота. Золото орнаментов из масок и крыльев, обрамляющих слёзы из алого камня. Золото доспехов сангвинарной гвардии в карауле у покоев своего господина. Если стражи и удивлены, то на чёткости их приветственного салюта это никак не сказывается. Хан смотрит на них с вызовом. На всякий случай. Он не хочет конфликта, но Кровавым Ангелам не стоит забывать, что примарх Пятого не любит проволочек. — Могу я увидеть брата? — спрашивает он, заранее сдерживая раздражение от вопросов, которые сейчас последуют. Было ли назначено время? Чем вызвана такая срочная встреча? Нельзя ли подождать с полчаса, пока сервы пригонят побольше киберхерувимов для приветственных фанфар? Ближайший к нему сангвинарный гвардеец ударяет кулаком по нагруднику. — В любое время, — произносит он, и огромные двери медленно открываются без единого звука. — Владыка Сангвиний ожидает вас. Следуйте за мной. Хан переступает порог прежде, чем успевает понять, как так вышло. Он желал увидеть, что скрывается за позолотой и напускной роскошью, окружающей Ангела повсюду, куда бы тот ни ступил. Что прячется под обликом божества, чье существование Император так яростно отрицает? Какой лик скрыт за маской иконы, которую Сангвиний принял и несёт с истинно ангельским терпением? Он видит. Великий Ангел, владыка Девятого, сидит на подоконнике, свесив ноги наружу. Кончики огромных крыльев касаются пола. Лежащая рядом книга заложена, как закладкой, драгоценным гребнем, который украшал волосы Сангвиния ещё этим утром. Льющийся из открытого окна красноватый свет окрашивает его крылья и белое полотно туники в розовато-бежевый оттенок. Хан замирает, рассматривая брата. Мгновение растягивается в вечность. Потом Ангел перекидывает босые ноги через подоконник и встаёт ему навстречу, почти смущённо улыбаясь. — Надеюсь, ты простишь мне такой домашний вид, — произносит он, протягивая руку. — Ты ждал меня, — замечает Хан, сжимая его запястье. — Так и есть. Следующий вопрос логично вытекает из этого, но Хан всё равно колеблется мгновение, прежде чем произнести вслух: — Тогда где же?.. — он делает движение рукой, поясняя, что имеет в виду. То, что обычно окружает Сангвиния, то сверкание золота и драгоценных камней, которое призвано поражать воображение зрителей. Ангел слегка приподнимает бровь. — Ты хочешь спросить, где весь лоск и блеск, если уж я догадывался о твоём визите? — интересуется он. — Да, и те четыре килограмма серебра на крыльях, которыми ты блистал на нашем скромном совете, — не удерживается Хан от ехидного замечания. Мысленно он отмечает это “догадывался”. Конечно. Это называется именно так. Сангвиний усмехается. — Что ж, я подумал, что уже едва ли сумею впечатлить тебя, даже если и четырьмя килограммами серебра. — Но ты сумел, — неожиданно для самого себя отвечает Хан. Он смотрит на белые крылья за плечами брата — на них невозможно не смотреть, но Сангвиний, кажется, и не против. Рука сама собой тянется, чтобы коснуться упругих перьев. Нет. Справившись с собой, Хан опускает руку. Сангвиний чуть наклоняет голову к плечу. — Значит, без груды золота я поражаю тебя сильнее, чем облачившись в неё? Это нужно запомнить. Хан качает головой. — Меня больше поражает то, как ты к нему равнодушен, — уточняет он. — Но при этом подчёркнутая роскошь окружает тебя повсюду. — Я не равнодушен, — возражает Сангвиний. — Мне это нравится. Как минимум, это красиво. Но если вся позолота разом исчезнет, я не стану её оплакивать. — В таком случае, для чего?.. Тогда Сангвиний улыбается — чисто, очень светло, так, что, кажется, вокруг него распространяется собственный свет. — Ради них, — говорит он просто, и Хан с удивлением понимает, о ком идёт речь. Ради них. Ради своих сынов. — Им это нужно, — добавляет Ангел. — Чтобы не забывали. Должно быть, так и есть. Хан в общих чертах помнит, что говорили — редко и вполголоса, — о Девятом до нахождения примарха. Раньше говорили, а теперь уже мало кто вспоминает. Молчание затягивается, и Сангвиний вздыхает. — Вот, теперь ты знаешь обо мне правду, — произносит он. — Я и так знал, — возражает Хан. — Ты сразу сказал, что не настоящий ангел. — А ещё я лицемер и, вероятно, даже лжец, — добавляет Сангвиний. — Такой же, как все в Великом крестовом походе нашего Отца. Мгновение Хан смотрит на него, размышляя, насколько искренними можно считать последние слова. — Нет, — говорит он наконец. — Я так не думаю. Для лжеца ты выглядишь слишком честным. Ангел смеётся, но глаза остаются серьёзными. Белые крылья вздрагивают в такт его смеху. — Джагатай, если бы лжецы выглядели лжецами, в обмане не было бы никакого смысла. Хан протягивает руку и на этот раз не останавливает себя. На этот раз он дотрагивается до гладких, словно шёлк, перьев. Пальцы беспрепятственно скользят по изгибу крыла. Без украшений, звенящих при каждом движении, крылья кажутся ещё прекраснее. Он думает, что Сангвинию куда больше идёт эта нарочитая простота, чем сверкание золота и драгоценных камней. На миг ему хочется остаться здесь навсегда. Сидеть рядом с Ангелом на раскалённом от солнца подоконнике, свесив босые ноги наружу, пить терпкое вино, смеяться и забыть обо всём на свете. Крыло расправляется, подставляясь под его пальцы. — Я хотел увидеть тебя таким. Настоящим, — неожиданно для себя самого признаётся Хан. Сангвиний приподнимает бровь. — Увидеть? Или потрогать? — Увидеть в более широком смысле, чем простое созерцание, — уточняет он, продолжая гладить мягкие перья. — Увидеть в более широком смысле на готике будет “познать”, — говорит Ангел, подаваясь вперёд. Теперь он стоит вплотную, так близко, что Хан может просто немного наклонить голову и коснуться губами виска в целомудренном поцелуе. Он так и делает. — Не останавливайся, — тихо добавляет Сангвиний. От целомудренности не остаётся и следа. Хан обнимает его, прижимает к груди, ладони скользят по спине, тонкая ткань туники словно сама рвётся в руках, обнажая горячую кожу под крыльями. В ответ Ангел впивается в его губы поцелуем, больше напоминающим укус. Хан проводит ладонью вдоль его спины, спускается ниже, подхватывает под ягодицы. Это легко, даже легче, чем может показаться со стороны, ему кажется, что Ангел вовсе ничего не весит в этот момент. Его можно удержать одной рукой. В ответ Сангвиний расправляет крылья. По инерции Хан делает шаг, потом другой, пока не опускается на подоконник. Ангел обнимает его за шею, прижимается лбом к его лбу. Лёгким движением крыла Сангвиний стряхивает с плеч разорванную тунику, ткань стекает с его тела, обнажая светлую кожу. Жаркие лучи ваальского солнца окрашивают белые крылья за его спиной в розоватый цвет. — Это ты хотел увидеть? — спрашивает Ангел. — Да, — отвечает Хан и целует его. Они предаются братской любви прямо там, просто и без изысков. Нет ни шёлковых простыней, ни золотых украшений, ни ароматных масел. Только каменный подоконник. Оседлав бёдра Хана, Ангел медленно опускается на его налитый кровью член, без труда удерживая равновесие с помощью расправленных крыльев. Затем, взмахнув ими, поднимает себя вверх, срывая с губ брата судорожный вздох. И всё повторяется снова. На подоконнике жарко, как под степным солнцем в летний полдень. От Сангвиния тоже распространяются волны жара, как будто и без того недостаточно горячо. Лаская его, скользя смуглыми пальцами по светлой коже, Хан мельком задаётся вопросом, как такое возможно. Почему Сангвиний, а с ним и его генетические сыновья, светлоглазые, светловолосые, так мало напоминают жителей мира, состоящего из одних пустынь? Разве, попав сюда, примарх не должен был адаптироваться к своей новой родине? Ответ приходит сам собой вместе с острой вспышкой наслаждения. “Просто он — ангел, вот и всё”. Хан улыбается этой мысли и накрывает член Сангвиния ладонью, легонько сжимая в кулаке. Тот стонет в ответ и вцепляется в его плечи, опускаясь ниже, ещё ниже, на всю глубину. “Ангелов не существует”, — напоминает себе Хан, помогая ему нежным движением пальцев. С губ Сангвиния срывается крик. “Но я, кажется, нашёл одного настоящего”.