Утро в императорском саду

Несмотря на то, что дело шло к смене третьей стражи, во внутреннем дворе небесного императорского дворца было все еще оживленно. Служащие с безэмоциональными лицами сновали туда-сюда, в основном занимаясь документами, стопками подшитых книг и свитками, переносимыми из одного зала в другой, чтобы, будучи уложенными в правильном порядке, быть отправленными во дворец Лин Вэнь, и подготовкой дворца к предстоящему празднеству, которое должно было пройти в честь столетнего правления нового Небесного Императора Му Цина, подведя черту в череде диковатых событий падения старых небес. Новые небеса ожидали момента, когда можно будет с чистой совестью забыть обо всех этих жутких событиях и о долге перед Князем демонов, выплата которому затянулась на продолжительное время. Один год позора с бесконечно трезвонившим колоколом имя демона не канет в лету и через тысячу лет, но не менее сложно было каждый раз отсылать Хуа Чену колоссальную сумму денег, собранных со всех небожителей, переживших падение столицы, и вот наконец-то это унижение подходило к концу. - Где хозяин? - сцапав одного из служащих за плечо, встряхнул того Фэнь Синь, с раздражением ожидая, пока тот осознает, что от него хотят услышать, а после доложится, как следовало сделать сразу. - В смысле еще не выходил? Сколько уже он не ложился отдыхать? Неделю? Да вы издеваетесь! Чем вообще вы тут заняты, что не можете выгнать его в постель, и чем, черт возьми, думает этот кретин?! Брань совершенного владыки Наньяна для обитателей дворца не была чем-то новым. Мало того, что многие из служивших при Му Цине были с ним еще со времен вознесения и прекрасно осведомлены об отношениях этих двоих, так и за последнее столетие, что Молодой Небесный Владыка занимал свой трон, находилось не так уж много лиц, вызывавшихся препираться с ним. Точнее говоря, изначально тех было в достатке. Падение небесного чертога, раскрытие личности Верховного бога войны Цзунь У, союз с Непревзойденными Князьями демонов ради победы над самым страшным из них — все это потрясло небожителей столь сильно, что те, кто выжил в этой заварушке, долго еще не могли оправиться и вернуться в привычный ритм жизни. Вышедшие из знатных семей, бывшие придворные, принцы, принцессы, генералы и даже правители в бытность людьми, многие небесные чиновники просто не могли представить себе свою жизнь без привязки к типичным для земных государств порядкам. Мало кто возносился из числа обычных смертных, способных самостоятельно распоряжаться своей судьбой, своим домом, работой и независимыми отношениями с окружающими. Без установленного церемониала большинство терялось, будучи не в состоянии переварить вольные порядки, подобные миру демонов. Централизация на небесах была жизненно необходима ради поддержания порядка. А ведь божественные обязанности тоже никто не отменял. Изначально штаб из самых сильных и влиятельных богов взял на себя решение послевоенных неурядиц, вопрос строительства новой Небесной столицы, помощь особенно пострадавшим небожителям и регулирование всплывавших то тут, то там конфликтов. Однако стоило первой пыли улечься, и встал вопрос о том, кто займет трон. Память о последствиях слепой веры в кого-то была чертовски свежа, а количество дел, которыми засыплет голову нового императора, еще более чудовищно. Пэй Мин и Се Лянь, на которых тут же обратились взгляды по праву сильнейших богов войны, мгновенно отбрехались от подобной чести. Его Высочество Наследный принц попенял на то, что его вторая канга не снята и он принесет одни только неудачи. Учитывая историю его вознесений и тот факт, что падение чертога совпало с последним, вопрос иссяк. Совершенный владыка Мингуан же сделал то, чего от него не ожидали, потому как щегольские манеры перед женщинами всех мастей и репутация благородного мужа давно не давали проявляться этой черте: он прикинулся неотесанным солдафоном, ничего не смыслящим в правлении. Учитывая тот факт, что за все свои столетия, проведенные на небесах, тот не был замечен ни в каких политических делишках, кроме продвижения угодных ему лиц по карьерной лестнице, и никогда не стремился к соперничеству с Цзунь У за первенство, пришлось поверить. К тому же, на него уже была свалена ответственность за безопасность в новой небесной столице. Рассматривать Циина с Лан Цянцю даже не стали. Кандидатура первого не нуждалась в обсуждениях по этому вопросу, а второй был все еще слишком травмирован открывшейся правдой о гибели своей семьи. С одной стороны, никто не решался пойти против его решения уединиться на время, как только станет спокойнее, а с другой все, у кого доставало ума, осознавали, какая это была потеря. Благородной крови и помыслов, радеющий за справедливость, совершенный владыка Тайхуа был едва ли не идеальной кандидатурой, особенно в свете потери своей юношеской откровенности перед миром. Жаль, что не было времени. Что до богов литературы, опуская запертую в своем дворце Лин Вэнь, перебирать было особенно не из кого. Даже если в их числе и водились бывшие правители, сановники или прославленные ученые разных рангов, никому не хватило бы сил удержать правление разношерстной толпы небожителей в своих руках. Среди не особо популярных богов войны и стихий тоже. Так все и обратили свое внимание на личности непримиримых противников из числа совершенных владык. И, говоря совсем откровенно, хоть почти единодушно божества мысленно нацепили мяньгуань на голову Наньяна, готовые потерпеть его взрывной характер, те, у кого доставало ума не только на пустые сплетни, осознавали, что лучшей кандидатурой тут будет Му Цин. Обладающий острым умом, блестящими военными навыками, выгрызший себе место под солнцем своими силами и вышедший из простого народа, он обладал достаточным количеством амбиций и знаний об устройстве государственной власти. Что еще важнее, несмотря на свое прошлое слуги, а может быть, во многом именно благодаря этому, Сюаньчжень обладал даром, который обошел его южного коллегу: Му Цин в превосходстве умел поднимать нелицеприятные темы и принимать решения, руководствуясь холодным рассудком, а не сердечными муками или устоявшимися порядками. Разумеется, спор о том, кому же садиться на трон, не прошел между Фэнь Синем и Му Цином спокойно, и дело было вовсе не в том, что оба так уж рвались на пустующее место владыки, а просто по инерции скатились в склочничество, от фатальных оскорблений в котором уберегла лишь еще свежая откровенность на горе Тунлу. Так был избран новый небесный император, и Му Цину пришлось первый десяток лет пахать не столько с той работой, которой из столетия в столетие занимался Цзунь У, сколько с установлением своей власти и восстановлением небесных чертогов. Мало было отстроить золотые дворцы, белокаменные улицы и мосты и даже поднять туда всех небожителей с их свитами. Нужно было восстановить всю внутреннюю структуру небесного города, уничтоженную напрочь столкновением с Безликим Баем, предательством Лин Вэнь и гибелью небожителей, отвечавших за множество вопросов: от организации торжеств до мощения садовых дорожек. На все требовалась своя служба. В службе начальник да не простой, а тот, что будет добросовестно исполнять свои обязанности веками. И это не считая более глобальных проблем, вроде образовавшихся брешей в рядах богов после потери мощных небожителей, братьев Ши, к примеру. И, надо сказать, облегчать эту ношу Му Цину особенно не спешили. Как только самые острые вопросы, в которых разбираться обычные боги не хотели, ожидая выбранного за них направления, указа и помощи, закончились, разразилось брюзжание, критика и препирательства. Одни исподволь пытались сделать наперекор, другие начинали спорить с Му Цином, будто бы позабыв о выросшей пропасти меж их статусами, стараясь выторговать себе условия получше, третьи набирались наглости откровенно заявить, что тот абсолютно не разбирается в вопросе. И каждому из них приходилось напоминать о его месте, да еще так, чтобы не нажить себе смертельного врага. Сам факт ненависти Му Цина, обзаведшегося синяками чуть лучше, чем у безвылазно отбывающей наказание в бумажных завалах Лин Вэнь, тревожил несильно, но он понимал, что нельзя быть тираном на небесах, особенно не обладая такой же всепоглощающей мощью, как Цзунь У или Се Ляня. Необходимость сдерживаться не добавляла ему оптимизма. Однако с течением времени, поддержкой других богов войны и появлением новых лиц, начавших возноситься, чтобы восполнить пустоты царства в облаках, ситуация выровнялась. С ростом числа последователей, стремительным развитием божественной силы и появлением видимых результатов правления нового императора, желающих перечить ему практически не осталось. Даже те, кто решался на подобное, делали это один на один и не выносили проблемы на всеобщее обозрение, предпочитая не становится предметом пересудов. Фэнь Синь в число “образумившихся” не входил, тем более, что после того, как они перестали с Му Цином делить власть над южными землями и восстановили свои отношения с Его Высочеством наследным принцем, причин для столкновения лбами у них толком и не осталось, а те, что были, носили сугубо личный характер, и вот тут Наньян плевать хотел на то, кто из них над кем стоит. - Его Величество интересуется, что здесь за шум. - Появление евнуха Лю Фанга, отвечавшего за управлением домом Му Цина уже лет как триста, спасло теряющего связь с реальностью в руках Наньяна небожителя. Старый лис, выглядевший не таким уж и старым, максимум лет на тридцать, целиком и полностью оправдывал свое имя, славясь не только честностью, но и талантами к управлению домашними делами. Чем занимался при жизни, тем продолжил и после вознесения, приняв приглашение Сюаньчжэня, заприметившего эту черепаху, неустанно молившуюся за благополучие семьи, которой служил. Семью от казни было не спасти, а вот таланту честного человека пропадать необязательно. - Отлично, ты-то мне и ответишь. - Фэнь Синь выпустил из рук служащего императорского дворца, грозовой тучей двинувшись на Лю Фанга, не испытавшего никакого трепета перед его могучей фигурой, только заложившего руки в широкие рукава, расшитые тонким лиственным узором. Окружать себя прекрасным его хозяин давно не стеснялся. - Какого, спрашивается, хрена, вы тут делаете? Вот ты, лично ты приставлен следить за состоянием Му Цина, но стоило мне ненадолго спуститься в мир смертных, выясняется, что он неделю не вылезает из рабочего кабинета. Тебе твоя седая башка зачем дана? Чтобы кашу есть или думать? - Генералу Наньяну лучше нашего известно, каким упрямым бывает Его Величество Сюаньичжэнь. Близится большое празднество, и в свете недавних стихийных бедствий, вызванных столкновением нового божества вод с Непревзойденным Князем демонов, Повелителем Черных вод Сюанем, количество дел превысило привычные объемы. К тому же, Его Величество не может игнорировать молитвы своих верующих, так что принял решение повременить с отдыхом, пока не появится свободное время. Не стоит доставлять ему лишних хлопот шумом, если у вас нет дела чрезвычайной важности, генерал Наньян. - И ты считаешь, что вот этот вот пиздеж не заслуживает того, чтобы я врезал по твоей наглой роже? Пошел прочь с дороги! Фэнь Синь не отличался пустыми угрозами, несмотря на часто сыпавшуюся из него брань, но упрямого евнуха пришлось подвинуть со своего пути силой, и пока тот старался поспеть за ним, совершенный владыка южных земель уже пересек широким шагом большой и малый приемный зал, распахнув двери в кабинет, отлетевшие с оглушительным грохотом. Как и ожидалось, Му Цин сидел за столом, размер и форма которого впечатляли сознание. Изготовлен он был по специальному заказу, как и кушетка, стоявшая за ним. Будто бы два месяца, один, уложенный в другой, эти две громадины занимали четверть всего пространства в не столь уж большом помещении. После разработки плана Императорского дворца стало понятно, что выделить много места для кабинета при идеальном соблюдении фен-шуй не выйдет, но переносить его Му Цин отказался, решив смириться с малыми неудобствами в угоду течения благоприятной энергии. В конце концов, если бы появилась особая нужда, двери между приемными залами можно было бы раздвинуть, многократно увеличив пространство. - В чем дело? Ты недостаточно мешал своими воплями под окном и пришел теперь мешать мне ими прямо под ухом? В идеально выглаженной, сидящей точно по точеной фигуре одежде, Му Цин восседал за столом с ровной спиной и сосредоточенным взглядом, который не изволил поднять от документов. Вместо короны на голове императора виднелась простоватая заколка из нефрита, что ясно давало понять, что даже придирчивый к последней складке своего наряда Му Цин сдался перед удобством, начинавшим значить все больше и больше по мере усталости. Им было не в новинку проводить ночи в седле, на облаках, под порывами дикого ветра или под чудовищно палящим солнцем, где только ни приходилось оказываться, исполняя молитвы верующих, но когда речь заходила о многодневном и безвылазном просиживании штанов в одной и той же комнате, даже пусть кресла на кушетках и обиты лучшими шелками, подушки мягче хлопковых шариков, а слуги рядом подносили временами чай, это превращалось в пытку. И следы этой пытки отчетливо прослеживались на лице Му Цина, вызывая у ввалившегося бога войны раздражение. - Ты идешь отдыхать! Сейчас же! - Не церемонясь долго, Фэн Синь ударил ладонью по столу, отчего тот дрогнул, но выдержал удар. Идеальный иероглиф под императорской кистью стал кривой кляксой, и пара недовольных глаз воззрилась все-таки на него. - Тебе заняться больше нечем, как доставлять мне проблемы? Если так, спустись и помоги Его Высочеству, он как раз просил о помощи от небесных коллег. - Не заговаривай мне зубы и не впутывай сюда Его Высочество. Тем более, ему уже помогает Циин. Хочешь, чтобы я отнес тебя в спальню на руках? Строго выражаясь, ни одному из них не требовался сон в буквальном смысле этого слова. Однако они все-таки нуждались в отдыхе, и более всего Фэнь Синь ненавидел, когда вечно острый на язык, раздражающий своей язвительностью и талантом загонять людям булавки под кожу без крови, Му Цин доводил себя до состояния сушеного бамбука. Черствое спокойствие на красивом лице распаляло генерала до белого каления, а желание врезать по нему возрастало многократно. Только в таком состоянии Му Цин не отвечал, что было просто невообразимо и тошнотворно, а поднимался, приказывал его вывести и возвращался упрямствовать над тем, чем занимался, так что с годами Наньян выработал иную тактику. - Чашка чая — 10-15 минут. Злой взгляд Му Цина делается еще более сердитым, тонкие брови сходятся на переносице, а все выражение лица так и кричит о том, куда бы он дел настоящую чашку для чая, окажись та сейчас под рукой. В руках была только кисть, с кончика которой тушь капнула на уже и так безнадежно испорченный свиток. Сжав челюсть так, что проступили желваки, он проскрежетал в ответ, едва разомкнув тонкие губы: - Кувшин вина — 2 часа. - Чашка чая. - Полкувшина. - Чашка чая. - Палочка благовоний — 30 минут, и ты ждешь снаружи. - Идет. Возможность поторговаться была не то чтобы жизненно важной потребностью для верховного бога войны, просто она воплощала в себе все, чего он лишился, заняв свое нынешнее положение. Верховному владыке не пристало склочничать, передергивать цену или злословить на кого-то, и хотя их с Фэнь Синем ругань от года к году не теряла оборотов, находя все новые и новые поводы, больше в ней не было той будоражащей остроты, что прежде. Не считая таких вот моментов, когда в Наньяне начинал играть заботливый муж. Тут мужчина, а не супруг. Стандартная палочка благовоний горела недостаточно долго для того, чтобы хотя бы поверхностно завершить оставшиеся у него задачи. Однако этого времени было достаточно для того, чтобы переписать испорченный свиток — благо он не слишком много успел сделать, а то свиток рисковал улететь в пустую голову Фэнь Синя — и рассортировать оставшиеся дела по степени важности. Так что к тому моменту, когда безумный увалень громыхнул опять дверями, Му Цин уже успел подняться из-за стола, расправив следы от длительного сидения на одежде. Он не мог позволить, чтобы его на руках вытащили и, как в какой-нибудь дешевой, варварской сценке, вроде тех, что продолжали показывать на Празднике середины осени, уволокли на глазах подчиненных. Пусть те, даже лицезрев нечто подобное в прошлом, были проникнуты к нему глубочайшим уважением, а сам Му Цин стал с годами значительно спокойнее относится к мнению окружающих о его личностных качествах, повторение чего-то подобного неизменно оцарапало бы его гордость, а Наньян никогда не отличался умением вовремя закрывать рот и держать руки при себе, чтобы не обидеть. Приходилось приспосабливаться. - В спальню, - решительно повторил свое Фэнь Синь, словно заведенный болванчик, едва небесный император поравнялся с ним. - Нет. В западный сад. Уже зацвела груша. - Му Цин даже взглядом не удостоил этого невежду, проплывая мимо. Окаменевшее за день тело изнывало от тупой боли повсюду, а задницу, стоило признать, он попросту перестал чувствовать еще дня три тому назад, так что не был уверен в том, насколько его походка сейчас хороша и не напоминает ли утку, но продолжал держаться с достоинством. Это самое достоинство вместе со степенностью явно заебавшегося торчать в четырех стенах Му Цина разом бесило и зачаровывало южного владыку. Как можно было не смотреть на точеный профиль, когда мужчина рядом вышагивал неспешно, заложив руки за спину, будто бы для того и передвигаясь, едва переставляя ноги, чтобы позволить собой любоваться? Высокое положение не сумело заставить изменить привычкам, так что Му Цин продолжал облачаться во все варианты черного, отчего его бледная кожа казалась еще бледнее, а кадык, скрытый многослойным воротом, походил на ударенное морозами медовое яблоко, которого хотелось поскорее коснуться губами. Практика воздержания на пути самосовершенствования, выбранного когда-то, не позволяла им слишком уж много вольностей, но как было верно сказано кем-то не очень склонным к высокой морали: «Нет запретов, которые нельзя было бы обойти, не солгав, есть недостаток фантазии». В фантазии они ни вместе, ни по отдельности недостатка не испытывали. В западном саду в самом деле зацвели груши. Белоснежные цветы усыпали деревья, создавая ощущение, что устроенная в их тени беседка буквально укутана ранним туманом, сползшим с гор. Сами горы виднелись с обеих сторон. Подходя к месту для уединения и отдыха можно было залюбоваться холодными, горделивыми горами, вершины которых укрывали снежные шапки. Словно вечные стражи, они высились над горизонтом, в пасмурную погоду вовсе начиная угнетать. Устроившись же на удобных кушетках, где можно было не только сесть, но и вытянуться, зарывшись в множественные подушки, взгляд невольно падал на низкие, покрытые буйной растительностью горы, по которым можно было предугадывать наступление нового сезона. Они начинали алеть раньше, чем багрянец добирался до остальных садов, и зеленели весной, когда еще лежал снег. Содержание подобных чудес можно было считать расточительством, но Му Цин мог себе это позволить, и Фэнь Синь не стал бы его винить, даже если их вкусы на устройство дворцов в корне отличались. Для лаконичных, похожих больше на крепость палат у него имелся собственный дворец. - Циин в самом деле помогает Се Ляню? - Вопрос от молчащего достаточно долго Му Цина заставил Наньяна остановиться, перестав массировать искусно вылепленные природой тонкие кисти рук, которые он разминал с того самого момента, как они завалились на подушки, и грудь сдавило знакомой, приятной тяжестью от чужого веса, улегшегося на него. - Мгм. Ускакал, как только услышал, что Собиратель Цветов позволит покататься в своем паланкине. Столько лет, а ведет себя как дитя малое. - Опять этот черт играет за спиной его Высочества. Что за небесная кара на наши головы? Они были единодушны насчет князя демонов, с которым их связывала уж больно длинная и заковыристая история, но, будто бы издеваясь над ними, провоцируя порой из скуки небеса, Хуа Чен не переходил черту, за которой они могли бы начать действовать. Хотя и тогда был велик шанс, что Се Лянь найдет оправдание для этого больного извращенца. Десятилетия сменяли друг друга, а их принц все так же души не чаял в диком оборванце, расцветая рядом с тем краше грушевых соцветий, окружавших богов в этот миг. Фыркнув недовольно Му Цину в макушку, Фэн Синь вернулся к прерванному занятию, чувствуя, как мужчина на его груди вновь расслабляется. Вскоре снизу послышалось умиротворенное сопение, и генерал Наньян опустил порозовевшие от его усердий ладони на живот небесного императора, подняв взгляд на плывущего к ним с одеялом евнуха Лю Фанга, бесшумной поступью приблизившегося, чтобы укутать своего хозяина в тепло. Заболеть Му Цин мог едва ли, разве что свалился бы от истощения духовных сил, но до того ему было далеко, даже несмотря на все негодования Фэнь Синя. Однако это не было поводом не заботиться о нем. Так же молчаливо, как и появился, прислужник покинул их, и Фэнь Синь слегка сместился, осторожно снимая заколку сначала с волос Му Цина, а после со своих. Лишь когда зудящее напряжение в голове пошло на спад, он, прикрыв глаза, откинулся на спинку кушетки. Вот такие минуты покоя стоили любых слухов о том, что он не почитает нового небесного владыку из-за старых счетов, переглядываний за спиной, никогда не имевших на него особого действия, но часто задевающих Сюаньичжэня, и даже того факта, что с утра ему придется выслушать длинную, гневную тираду, потому как они оба проспали не только час подъема, но и завтрак, и безобразно опаздывали на собрание, назначенное самим же Му Цином. Такие минуты, по правде говоря, стоили всего. Столетий перебранок, выплескиваемой друг на друга ярости от негодования над собственными поступками, откровения перед смертью, когда мир разрушился на режущие осколки, врезавшиеся не только в плоть, но и в кости, неловких признаний в тишине дворцовых коридоров, где даже шепот разносился слишком громко, заставляя все тело гореть со стыда, изменившихся привычек, в которые вписалась забота друг о друге, и трепетно хранимой ото всех вокруг надежды на то, что мгновения будут длиться вечно, вопреки страху кануть в небытие, будучи забытыми людьми. Через столетия такие минуты наделяли смыслом их жизнь.