Меня устраивает

      — Никогда бы не подумала, что вы будете встречаться.       — Ага. Я тоже.       Откупориваю бутылку пива с шипящим звуком и протягиваю Ирме. Она вдруг поднимает на меня настороженный взгляд.       — Прости. Звучало так, будто я против, но на самом деле очень рада за вас.       — Не надумывай, нормально звучало, — беспечно отзываюсь я.       Вовремя же она разговор завела. Мы с Йонасом вместе уже без малого месяц, с друзьями новостью поделились практически сразу. Тогда я еще сама не разобралась, что между нами происходит, а вот Йонас долго не раздумывал.       Че скрывать-то? Дети, что ли, прятаться?       Губы сами собой растягиваются в улыбке при воспоминании. Таком ярком, будто вчера случилось.       — Решили попробовать?       — А я что-то не так понял?       Интересная формулировка. Еще бы разобраться, куда ведет этот эксперимент. Не то, чтобы мы пытались.       Дорога в его квартиру, отпечатавшаяся незримым следом где-то под кожей, отвязный секс до приятной слабости и разливающегося по венам чистого неразбавленного удовольствия, а потом разговоры обо всем и ни о чем, пока тлеющий фильтр греет онемевшие пальцы.       Что тут может не устраивать? Так ведь?       Разговоры вполне дружеские, будто ничего не изменилось, а обрыв оказался лишь иллюзией, миражом, притворившейся бездонной ямой, к которой оказалось так просто подойти, но почти нереально перешагнуть. Поэтому мы упали. Сорвались.       Бутылки, зажатые одной рукой, позвякивают, пока я пытаюсь ухватить еще и тарелку с закусками. Капли конденсата стекают по стеклянному горлышку, скользят по моим пальцам, по уже едва заметному следу от ожога на запястье.       Черт. Сразу вспоминается еще одна жертва собственных иллюзий.       — Лу, — продолжает Ирма, заметив хмурое выражение, промелькнувшее на моем лице. — Тина остынет.       Она смотрит вглубь жилого блока на парней, болтающих о чем-то своем.       С тех пор, как Малая отдалилась, мы с Ирмой стали несколько ближе. Или это потому, что я делю постель с ее братом? Нет. Просто поддержать решила.       Покосившись на девушку, ее поджатые губы, неестественно замершее в одной напряженной позе тело, понимаю — она тоже скучает.       — Малая пирокинетик, остывать ей нельзя, а гореть обидой она может долго.       — Но не бесконечно — надорвется. Только слезы будут не кровавые, а обычные.       Я ловлю на себе вопросительный взгляд Йонаса, поднимаю бровь, он отвечает однобокой улыбкой. Подождут свои закуски, нечего подгонять.       Тина вспыхнет? Если хотела, давно бы уже скандал закатила, выговорилась.       Может, так даже лучше… Лучше забитых болтов на встречи и односложных диалогов, которые нормальным разговором назвать сложно. Лучше пустых взглядов, непрочитанных сообщений и раздражающего «все нормально», когда ни хера не нормально.       Шумно выдыхаю, не найдя лучшего ответа. Толку обсасывать одни и те же вопросы по миллиону раз? Как-нибудь само утрясется.

***

      Закрываю глаза, когда сухие чуть шершавые ладони ложатся мне на талию, скользят по голому животу, становятся влажными под жалящими струями воды. Разгоряченная и оттого более чувствительная кожа отзывается легким покалыванием.       Мысли продолжают роем виться в голове: Малая, Йонас и то, что между нами происходит, — но я силой заталкиваю их на задний план — пусть там пожужжат, — без остатка отдаю освободившееся место зарождающемуся возбуждению.       Пальцы, дразня, спускаются ниже.       Черт, как хорошо-то. Охеренно. Слишком охеренно, чтобы и дальше позволять гребаной рефлексии методично выедать мозг без перерыва на покурить.       Че мы с Йонасом не разберемся?       Он прижимает меня крепче спиной к своей груди, отводит тяжелое полотно мокрых волос с шеи. И спрашивает:       — Выдохлась сегодня?       Чертовски. И от работы тоже. Но обсуждать это мы не будем. Опять. Разговоры о работе — табу. Любые попытки поделиться — непозволительная роскошь, которая может навредить. Йонасу в первую очередь.       Я не слепая. Замечаю, как его напрягают секреты, ответы, уводящие от правды еще дальше, переживания за сжатыми зубами, прокушенной до крови щекой.       Но иногда задаю себе вопрос: поделилась ли бы с Йонасом, если не запреты? Зная его отношение к Церкви и наслушавшись безумных (или уже нет?) теорий?       Крэп. Не рассуждать. Только стонать от удовольствия. Вот чего я сейчас действительно хочу.       Накрываю ладонь Йонаса, направляя ее еще ниже, а потом глубже.       — На тебя сил хватит, — выдыхаю с остатками кислорода. Голова начинает кружиться.       Не вижу, но чувствую его улыбку, губы на плече, пальцы внутри…       — Лу…       Его прерывает первый несдержанный стон. Не то время, чтобы разговаривать, не то место, чтобы думать. Именно это мне и надо — отключиться.       Большой палец ощутимым касанием проходит по клитору, и я выгибаюсь в спине, откидывая голову назад. Второй рукой Йонас сжимает грудь, потирает сосок между пальцами. Поясницей я чувствую его возбуждение. Нет… Каждой клеточкой тела.       Завожу руку за спину, желая тоже доставить удовольствие, заставить гореть этим моментом, как я сама. Хриплое сбивчивое дыхание прямо над ухом, неразборчивый шепот и еще более смелые движения пальцев. Мы стонем в один голос, мучительно, протяжно.       — Не здесь, — произносит Йонас.       Поворачивает кран, тянет назад, а мне вмиг становится холодно без стекающих по коже теплых струек воды и его рук на моем теле.       — Мне и тут хорошо.       Вяло сопротивляюсь, но подчиняюсь, выхожу из душа и тут же оказываюсь завернута в полотенце.       — Неудобно, — поясняет Йонас.       Ведет к кровати. Дергаю его за руку и толкаю на диван.       Он смотрит на меня так, будто видит впервые, но поднятый в ироничной улыбке уголок губ говорит, что ему нравится новая знакомая.       Меня пробивает очередной волной влечения. Подхожу вплотную, горячо припадаю к губам мужчины, опускаюсь поцелуями ниже. По вздымающемуся кадыку, острым ключицам, подтянутому животу, не обделяя вниманием маленькие шрамы. Развязываю узел полотенца на бедрах и ласкаю Йонаса уже там, медленно и неглубоко, только лишь поддерживая настрой.       Сидя, он откидывается на спинку, а я наблюдаю. Крэп, какой же он сексуальный в эту секунду. Разомлевший от ласк, с покрасневшей влажной после душа кожей, тяжело вздымающейся грудью. С запрокинутой головой и приоткрытыми губами, с которых изредка срываются короткие вздохи и тихие стоны. Брови сведены на переносице в хмуром выражении, значит ему действительно хорошо.       За последний месяц мы успели изучить друг друга с новой стороны. Той, что была закрыта многие годы для друзей, но распахнула свои двери, когда мы стали… парой.       Это слово… Непривычно. Дико. Но оно только раззадоривает меня еще больше.       Сажусь на колени Йонаса. Его ладони тут же сжимают мои бедра, не дают времени на подумать и вынуждают опуститься.       — Ах… — вырывается судорожный вздох.       Движения сразу резкие, нетерпеливые. Страсть разливается по венам, и я впиваюсь в губы Йонаса, несдержанно кусаю, пока он, сидя, подмахивает бедрами и толкается в меня глубоко и жестко.       Еще, и еще, и еще…       — Блять, да! — практически кричу ему в рот, потому что молчать нет ни сил, ни желания.       Йонас ловит мой замутненный взгляд.       — Мне нравится, когда ты ругаешься в постели.       — Мы не в постели.       — Херня вопрос.       Поднимается со мной на руках, несет вглубь комнаты, сохраняя зрительный контакт. Он не спешит, а я продолжаю тереться о него, цепляюсь руками за плечи, оставляю бледные полосы царапин, потому что трахаться с ним — это, сука, охеренно. Так, что словами не передать.       Шелковые простыни холодят спину. Жар родного тела согревает. Контраст ощущается так ярко, что я окончательно теряю чувство реальности.       А дальше только размеренный ритм движений, солоноватый вкус на губах и крепкие руки, прижимающие меня ближе в оргазме. За агонией удовольствия следует слабость.       Тяжело дыша, мы лежим рядом, едва соприкасаясь плечами. Я прикрываю глаза и не двигаюсь несколько минут, восстанавливая дыхание и способность трезво мыслить. Хотя последнее нежелательно.       Вздрагиваю, когда теплые пальцы касаются моего запястья рядом с клеймом пси. Там, где светлеет полоска шрама.       Только не начинай. Умоляю.       Но Йонас мысли не слышит.       — Дала бы залечить…       Да твою ж… Опять приехали.       — Что тогда? — устало раздражаюсь снова поднятой теме. — Маленький ожог. Уже само все зажило.       — Тебе шрамы что зарплату прибавляют? Вот на хера он тебе нужен?       — Тот же вопрос к тебе, Йонас. — Поднимаюсь на локтях, сверлю его взглядом. — Каждый раз лечить будешь? Работы будет много. Или забыл, где я работаю?       Он повторяет мое движение — садится, даже не подумав прикрыться одеялом — а чего стесняться? — выражение лица становится серьезным, задумчивым, но о словах он все также дважды не думает.       — Лучше б забыл.       Крэп. Хочется закатить глаза. Или отмотать на пять минут назад, чтобы снова гореть в экстазе и не заводить этот диалог.       Йонас продолжает:       — Но этот не из-за работы.       Качаю головой, теряя запал от его неожиданно виноватого голоса.       — Она случайно. Переволновалась. — Вспоминаю испуганное и растерянное лицо Тины, когда я, вскрикнув, резко стянула браслет, которым закрывала метку, с запястья и откинула в сторону. — Она сама в шоке была. Извинилась, убежала сразу.       — Лу, мне вроде ничем по башке не прилетало. Память не отшибло.       Слабо улыбаюсь на его попытку пошутить. Угрожающе хватаюсь за подушку.       — Прилетит, если будешь мне портить настроение после секса.       Замахиваюсь, а Йонас даже не думает защищаться, и я опускаю импровизированное оружие. Он смеется, тянется к пачке и поджигает каждому из нас по сигарете. От горького дыма в легких становится легче.       — Я так заботу проявляю вообще-то. Своеобразно.       — Ага. Ты весь такой — своеобразный.       И ахуенный.       — Какой есть.       Выдыхаю очередную затяжку и тянусь к Йонасу. Замираю в миллиметрах от поцелуя.       — Меня это устраивает.