***
По правде же изменилось между ними довольно многое, и если младший по большей части держался с ним, как прежде, то в поведении Сонхуна произошли разительные трансформации. Во-первых, он стал сильнее беспокоиться за Рики, отправляя ему по несколько сообщений в день с вопросами о том, где он и как он, чем сперва несказанно его бесил. – У меня скучная жизнь, хен. Школа, дом, школа, танцы, дом, – сетовал он, когда старший пожурил его за долгие ответы. – Я не барыжу наркотиками и не участвую в нелегальных гонках, чтобы ты так обо мне пекся, – однако, пожаловавшись с неделю, он все-таки смирился с неизбежностью и сам начал информировать брата о своих передвижениях. Во-вторых, занятия танцами, с которых Рики возвращался затемно, идя целый квартал пешком до дома по не самой людной улице, Сонхуну тоже решительно не нравились. – Давай я буду провожать тебя после занятий, – словно бы невзначай предложил он, пока младший за обе щеки уплетал приготовленный им пибимпаб . – У тебя же учеба и подработка, ты и так устаешь, хен, – нахмурившись, Рики оторвался от еды. – К тому же, мне не нужен эскорт. – На тебя у меня всегда есть время. Да и ходить одному так поздно небезопасно. – Потому что я омега? – Потому что ты мой младший брат, – попытался взять логикой Сонхун, но тот лишь недоверчиво усмехнулся. – Я не буду отказываться, потому что… – он неловко замялся. – Потому что и сам начал переживать. Не знаю, как избавиться от ощущения, что все на меня пялятся или хотят облапать. Рики печально вздохнул, и старший накрыл его руку своей, стараясь успокоить. Мало же он осознавал, что, наверное, самый опасный для него альфа всегда находился рядом. С того их разговора в комнате, когда Рики столь безрассудно уткнулся ему в ключицу, в Сонхуне что-то бесповоротно сломалось, и братская любовь, какую он испытывал к младшему до этого преобразовалась в нечто более темное, глубокое, порочное. Видит Бог, он пытался противостоять этому, всеми силами отгоняя непристойные мысли, возникавшие в нем при одном только взгляде на его обнаженные плечи и едва прикрытые тканью шорт ноги, винил себя за то, что раз за разом вдыхал его умопомрачительный запах, бесстыдно пользуясь чужой беспечностью. Но разве мог он устоять, если Рики будто специально носил эти широкие футболки, открывающие преступное количество гладкой, нетронутой кожи, которую Сонхуну хотелось покрыть собственными следами? В своих самых горячных, самых греховных снах, он брал юношу, наслаждаясь его хриплыми стонами, мольбами о большем, в них Рики полностью принадлежал ему, называл его своим альфой, и в подтверждение этого старший впивался в него зубами, оставляя на шее укус, закрепляющий их узы навсегда. В нем вели непрерывную борьбу два начала: человеческое, твердившее, что аморально думать такое о брате, и животное, убежденное в естественности подобного притяжения к омеге и желающее сделать из нее полноценного партнера. Пока он отчаянно хватался за первое, но чувствовал, что надолго его не хватит. Младший же, еще только притиравшийся к новому статусу, трактовал подобное повышенное внимание в исключительно родственном ключе. Они всегда были близки, и не было ничего странного в том, что старший хотел окружать его заботой и участием. Брат понимал его, поддерживал в трудных ситуациях, вставал на его сторону во время споров с отцом, которые в последнее время участились, и Рики отвечал ему искренней признательностью и сам будто бы неосознанно тянулся к нему, став куда тактильнее и то и дело приобнимая или забираясь к нему под руку за просмотром фильма, отчего все внутри Сонхуна млело от удовольствия. – Кажется, отношения между вами стали лучше прежнего, – заметила мама, застав их в зале прижавшихся друг к другу и решавших математические задачи, никак не дававшиеся Рики. – По-моему мы всегда были не разлей вода, – съехидничал младший, улыбаясь ей в ответ. Однако несмотря на то, что Рики львиную долю времени проводил в компании брата, какая-никакая социальная активность у него была и помимо. – Где ты был? И почему не отвечал на сообщения? – чуть более резко, чем следовало бы спросил Сонхун, стоило юноше только зайти в свою комнату и закрыть дверь. – Я был у Чонсони-хена. Мы резались в приставку, а телефон валялся в сумке. Я не увидел, что ты мне писал, – извиняющимся тоном пояснил Рики, и старший, разумеется бы простил его, если бы не одно «но»: от одежды младшего буквально несло терпким вишневым запахом, принадлежавшему, по всей видимости, вышеобозначенному Чонсону. Сонхун подошел ближе и принюхался, неприязненно сморщив нос. – Он что там, обтирался о тебя? – нахмурившись, спросил он. – Чем вы занимались? – Играли в приставку, я же говорю. И нет, он не обтирался, просто обнял. – Пахнет так, будто не просто, – продолжал допытываться старший, пытаясь унять разбушевавшийся в нем гнев. С чего это Чонсон решил, что имеет хоть малейшее право прикасаться к его брату? – Это же Чонсон, мы с ним с детства дружим. И ты его знаешь. Рики раздраженно воззрился на него, не до конца понимая, почему обязан оправдываться за обыкновенную встречу с другом. – Да, но он альфа. – И что? В гости теперь только потрахаться ходят? Если это произойдет, то ты узнаешь первый, – вспылил юноша, окончательно выводя Сонхуна из себя. Он властно схватил его за плечи с силой прижимая к стене, заставляя того удивленно ойкнуть. – Ты больше не пойдешь к нему без меня, ясно? И одежду постирай сейчас же, – злобно зарычал он. Альфа в нем негодовал от чужого непослушания, желал укротить своевольную омегу, показать, кому она на самом деле принадлежит. Воздух в комнате мгновенно наполнился острым ароматом их ярости. – Может, ты вообще дома меня запрешь? А то вокруг столько альф расхаживает, как бы чего не случилось! Рики был не столько зол, сколько задет подобным несправедливым отношением, ведь он не сделал ничего, за что его брат мог бы обращаться с ним так. – И запру, если будешь вести себя, как... – прошептал Сонхун и тут же осекся, потому что младший посмотрел на него с такой обидой в глазах, что его сердце сжалось от боли. – Рики… Я не это имел в виду. Он ослабил хватку, и юноша медленно съехал по стене вниз, усаживаясь на пол. – Рики, прости меня. Я перешел черту. Я не должен был, этого говорить, – сбивчиво затараторил старший, но Рики только указал ему на дверь. – Просто уйди, хен. И Сонхун вышел, боясь лишь ухудшить положение своей настойчивостью. Как же он мог так фантастически облажаться? Изъедаемый изнутри жгучей ревностью, он был неспособен контролировать себя и ею ранил того, кто был ему дороже всего на свете. Ненависть к самому себя пронзает его ядовитыми, сковывающими плоть иглами, не дает нормально дышать, и он ударяет кулаком о шкаф, находя некоторое спасение в саднящем пощипывании костяшек. Никудышный из него альфа. Терзаемый виной, он не выдерживает долго и вскоре вновь бредет к комнате Рики, боязливо стуча в его дверь. Оттуда слышится тихое «заходи», и он осторожно проскальзывает внутрь. Младший сидит на постели уже в привычной домашней растянутой футболке, поджав ноги к груди. Его лицо, осунувшееся и грустное, в льющемся из окна свете луны кажется еще более юным и прекрасным, даже с припухшими от слез веками и мокрыми дорожками на щеках. Сонхун присаживается рядом и сгребает его в объятия, чувствуя, как тот нерешительно обнимает его в ответ и жмется ближе. – Прости меня. Я ужасно себя повел, – он бережно гладит Рики по пшеничным волосам. – Ты ни в чем не виноват. Но, когда я почувствовал его запах на тебе, то… просто не сдержался. – Это же… просто запах, – озадаченно произносит тот. – Неужели он настолько тебя раздражает? Старший подивился его наивности. Для альф и омег он значил буквально все, с помощью него они обозначали свою территорию, выбирали подходящую пару, помечали ее, чтобы показать, что она принадлежит только им. Поэтому вишневый аромат Чонсона на одежде Рики вызывал в Сонхуне кипящую ревность. Его брат должен был пахнуть только им. – Ненавижу вишню, – наконец, ответил он, морща нос. – И она совсем не сочетается с медом. Юноша прыснул со смеху. – Зато молоко прекрасно сочетается. Сонхун отрывисто выдыхает, не понимая, правда ли младший отпускает такие комментарии с невинными намерениями или же ведет с ним некую хитрую игру, подначивая, раззадоривая, подталкивая к дальнейшим действиям. Он отчаялся достаточно, чтобы уповать на второй вариант. Однако ему были нужны ответы, а не собственные отравленные похотью догадки, иначе он сойдет с ума от искрящего меж ними напряжения. Рики, словно бы читая его мысли, не медлит подлить масла в огонь. – Ты просто хочешь, чтобы я всегда пах только тобой, – шутливо подразнивает он, вздрагивая, когда рука перемещается ниже, ласково массируя заднюю часть шеи: обычно именно так альфы утешают своих партнеров-омег. – Да. Я этого хочу, – просто признается Сонхун, удовлетворенно замечая, что медовый аромат усиливается, становится слаще с каждым его прикосновением. – Хен? Ты о чем? – голос Рики дрожит, и он чуть отстраняется, дабы восстановить сбившееся дыхание и разобраться в собственных ощущениях, похожих на сумасшедшую смесь из смущения, нежности и возбуждения, растекающегося тягучим теплом в низу его живота и пугающего его до ужаса. Потому что он не должен испытывать подобное по отношению к своему брату. Взгляд Сонхуна темный, испепеляющий, добирается до всех потаенных уголков его души, в нем что-то большее, чем дружеская привязанность, чем родственная любовь – в них мучительная жажда, и утолить ее можно только одним способом. – О том, что я хочу защищать тебя, – он прижимается к шее младшего своей, оставляя на ней собственный молочный запах, а затем касается чувствительного места губами. – Хочу, чтобы твои улыбки, твое время, твой аромат принадлежали только мне. Хочу, чтобы ты принадлежал только мне. Не встречая сопротивления, он продолжает целовать нежную кожу, наслаждаясь тем, как Рики рвано выдыхает и льнет к нему, напрочь позабыв недавние слезы. Столь красноречивая реакция пробуждает в Сонхуне надежду на взаимность. Отдавался бы младший его ласкам с таким рвением, алел бы так трогательно, если бы воспринимал его только как брата? – Сонхунни-хен, подожди. Если это такой способ извиниться, то я тебя уже простил, – он слабо отталкивает его. – То, что ты говоришь – мы не можем этого сделать. Звучит не очень убедительно, беря во внимание его пунцовые щеки и затуманенный пеленой возбуждения взор. Альфа в Сонхуне велит руководствоваться не словами омеги, а сладким, приправленным вожделением медовым запахом, повалить его к кровати и довести до исступления своими прикосновениями, но, наученный горьким опытом, он не ведется на зов собственной плоти. Рики пока не был готов принять его признание, и набросившись на него сейчас, старший лишь посеет в нем недоверие и страх, а этого ему хотелось меньше всего. – Я не прошу ответа прямо сейчас и не буду давить, – мягко говорит он. – Еще раз прости меня. А сейчас тебе пора спать, уже поздно. Напоследок он чмокает омегу в лоб и уходит к себе, оставляя юношу взбудораженного и растерянного. Рики больше не злился на Сонхуна за тот инцидент, хотя, конечно, он порядком выбил его из колеи, но признания и поцелуи… Он не понимал, как на них реагировать. Было бы легче, если бы он просто испытал логичное отторжение, а еще лучше, если бы он по-прежнему был бетой, и ему не пришлось разбираться в хитросплетении своих чувств к альфе. К брату, с которым в детстве он играл в песочнице, дрался за велосипед и возможность поиграть в компьютер, и чей теплый молочный запах теперь окутывает его с ног до головы, так гармонично сливаясь с его собственным.***
Однако эмоции – материя тонкая и неоднозначная, и Рики терялся в ней, словно в темном, густом лесу, неспособный отличить правильное от неправильного, истинное от ложного. Сперва он собирался сказать Сонхуну, что ничего кроме родственной платонической любви между ними быть не может, но каждый раз стоило ему обратиться к старшему, тот смотрел на него с такой нежностью и говорил всякие милые глупости, от которых Рики жутко смущался и, раскрасневшийся, спешил ретироваться. Прикосновения, даже самые невинные, тоже воспринимались им теперь иначе, будто бы имели интимную подоплеку, и, ощущая некоторую неловкость, он сторонился их, не желая подливать масло в огонь чужой страсти. Сонхун замечал это и по мере возможности не навязывался, хотя подобное отчуждение немало его ранило. Он любил Рики. Любил его еще с тех пор, как он крохой плакал на руках у матери, лазал по деревьям, раздирая в кровь колени и гордо демонстрировал ему первый выпавший зуб, и с его новообретенным статусом чувства Сонхуна преобразились, расцвели подобно цветам, согретым жаром весеннего солнца. Быть может, с точки зрения общества его любовь порицаема, но зачем ему одобрение тех, кто судит, не разобравшись, кто закидает камнями за любое несоответствие лицемерным конформным идеалам? К черту их. Он и Рики просто переедут туда, где никто не будет знать об их родстве, и проблема исчезнет сама собой. Родители… они не поймут. Их подозрения, вызванные чересчур тесным общением братьев и ароматом Сонхуна не исчезавшего с одежды и тела Рики, накаляли и без того неспокойную атмосферу в доме. Обеспокоенные взгляды матери, словно бы случайно заглядывающей в комнату, если они проводят время вместе и осторожные попытки разделить их, под предлогом домашних хлопот, срочно требующих помощи одного из них, уже превратились в неотъемлемые элементы их жизни. Что и говорить про отца, и раньше относившемуся к младшему сыну, по его мнению, несамостоятельному и инфантильному, с куда большей придирчивостью и цеплявшегося к нему из-за оценок, друзей или хобби. Сонхун всегда вступался за Рики, считая подобные нападки необоснованными, и ему тоже прилетало за компанию. Этот раз не стал исключением. Звуки ссоры встретили вернувшегося с подработки старшего еще на пороге. – … Как ты мог опять завалить тест?! У тебя что, совсем мозги не фурычат? – распалялся мужчина, тыча пальцем в лежащие на столе бумажки – табель успеваемости. – Я правда старался! – оправдывался Рики. – Ночами готовился, решал эти дурацкие задачи, и хен мне помогал, но все впустую. Ну не дается мне алгебра! – Ты мне эти глупости оставь! Не дается ему… Хренью всякой вместо уроков занимаешься! Никаких танцев, пока не увижу тебя десятке школьного рейтинга, ясно? – Но… – глаза юноши расширились от шока: запрет танцевать был для него настоящей трагедией. – Никаких, но. Или думаешь, что раз ты омега, то и работать не придется? Свесишь ножки с шеи какого-нибудь наивного альфы и все? – продолжал ругаться отец, срываясь на хриплый крик, и Сонхун, не намереваясь терпеть подобных возмутительных обвинений в сторону младшего, тоже прошел на кухню. Рики стоял, облокотившись на тумбу и понуро опустив голову, его обычно сладковатый запах полнился кислыми нотками стресса и обиды, посылая старшему неосознанный сигнал защитить его. – Хватит на него орать, – резко высказался Сонхун, загораживая брата собой. – Защитничек явился, – съязвил отец, недовольно поджав губы. – Не мешай мне заниматься воспитанием. – Ты его не воспитываешь, а оскорбляешь. Я тебе этого не позволю. Да будь Рики трижды виноват, Сонхун не разрешит другому альфе, пусть даже их отцу, так нападать на него. В его сознании младший уже принадлежал ему, был его омегой, находился под его беспрекословной протекцией. Мужчина чувствовал это в его движениях, в его полном ярости взгляде, и ему это не нравилось. – Ах, не позволишь? Не зарывайся. Мать рассказывала, что в последнее время вы оба ведете себя странно, и теперь я понимаю, что она имела в виду. Если ты думаешь, что я допущу в своем доме подобную мерзость… Сонхун неприязненно сморщился. – Наши отношения – не твое дело. А то, как ты обращаешься с моим, – он особенно подчеркнул это слово, – младшим братом – касается меня напрямую. Хочешь предъявить претензии, так предъявляй их мне. Но на омегу наезжать легче, не правда ли? – Вот почему я недолюбливаю омег: они только и умеют, что вить из альф веревки. Я надеялся, что хоть у тебя есть голова на плечах, – мужчина с досадой цокнул языком. – Ладно Рики, он всегда был сплошным разочарованием, но ты… – Лучше заткнись прямо сейчас, – впервые за свою жизнь Сонхун говорил с отцом настолько грубо: когда тот запретил ему заниматься кулинарией под предлогом, что это «дело не для альфы», он молчал, смирился он и с навязанным ему факультетом финансов в университете, но Рики не заслуживал подобного дерьма. Он и так терпел снисхождение отца слишком долго. – А не то что? – мужчина покраснел от злости, и на его шее от напряжения выступили синеватые вены. Подстегиваемый витающей в воздухе агрессией и накопленным за все эти годы гневом, юноша зарычал и оскалился, обнажая клыки, демонстрируя, что из семейной ссоры их конфликт перерос в противостояние двух альф, борющихся за территорию, за право главенствовать, за омегу. – Хен, не надо, – подал голос из-за его спины Рики, беря его за руку и мягко поглаживая. – Пойдем отсюда… – Да, убирайтесь оба! – прокричал отец, тоже показывая зубы. – Устроили тут не пойми что! Мать постоянно в слезах из-за вас… Можете вообще сваливать из моего дома! – Прекрасно, – холодно согласился Сонхун. От продолжения перебранки его останавливал только жмущийся к нему младший. Последний раз злобно стрельнув взглядом в отца, он схватил брата за запястье и тотчас же направился к себе, оставляя разъяренного мужчину в одиночестве. Оказавшись в уединении комнаты, за запертой дверью, он все никак не мог по первости отойти от конфликта, и потому, полыхая от гнева, не преминул ударить пару раз о дверцу одежного шкафа. – Вот же мудак! – Хватит, хен. Перестань, – толком не зная, как помочь ему успокоиться, Рики приник к груди старшего и потерся о него кончиком носа, отчего вскоре Сонхун действительно поумерил пыл. – Прости. Все хорошо. – Ничего не хорошо, – юноша расстроенно помотал головой. – Зачем ты ввязался в спор с отцом? Поорал бы он на меня, ну и что? – Он не смеет так говорить с тобой. Я не позволю ему. Больше нет, – зашептал Сонхун, утягивая его на кровать и покрывая лицо легкими, смазанными поцелуями. – И никому не позволю, потому что… Он внезапно обрывает фразу, не решаясь произнести ее до конца. У Рики перехватывает дыхание, по спине мурашками проносится страх, возвращая к мучительным размышлениям последних недель. Как бы он ни пытался относится к старшему только как к брату, как бы ни игнорировал приливающий к щекам жар и лихорадочное сердцебиение, когда тот прикасался к нему и оставлял на нем свой аромат, все его старания терпели крах. Он хотел большего, нуждался в Сонхуне, в его заботе, в его защите, в его любви. – … Ты мой альфа, – закончил за него младший, осознавая, что отступать не имеет смысла. – Если ты сам этого хочешь. Рики чуть улыбнулся. Сейчас, смотря на брата, такого родного и близкого, он сомневался, что сможет полюбить кого-то с той же сокрушающей силой, и, может, противясь столь естественно возникшему меж ними притяжению, он лишь все усложняет. Он подается вперед и касается губ старшего своими, робко лаская, пробуя на вкус, пока тот не перехватывает инициативу, углубляя поцелуй, превращая его во влажный и чувственный. – Я полагаю, это «да», – отстранившись на секунду, он припадает к омеге вновь, чуть прикусывает шею, обводит языком выступающие ключицы, удовлетворенно ощущая, как Рики подрагивает и едва слышно стонет от каждого прикосновения. – Но это не значит, что я позволю тебе всем руководить, – дразнится младший и трется носом о его щеку. – И я все еще не умею готовить. – Какой ужас, я не переживу, – картинно возмущается Сонхун, продолжая свои ласки, забираясь Рики под футболку, ведет пальцами по груди, плоскому животу, цепляется за резинку домашних шорт. – Тебе не нужно что-то уметь, чтобы получить мою любовь, малыш. Я уже люблю тебя. – Потому что я омега? Вопрос, заданный с тщательно подавляемым беспокойством, заставляет его нахмуриться. Он пристально всматривается в глаза напротив и произносит со всей серьезность на какую способен: – Потому что ты это ты. Рики счастливо улыбается, и во вселенной Сонхуна загораются мириады звезд, разливаясь по венам чистым незамутненным блаженством. Их поцелуи не прекращаются, лишь становясь жарче, нетерпеливее. Одежда за ненадобностью летит на пол, пока не остается только нижнее белье – еще одна преграда, которую необходимо преодолеть. Младший смущенно отводит взгляд, пытаясь прикрыться, но Сонхун мягко убирает его руки, дотрагиваясь до уже возбужденного члена через ткань, а затем избавляясь от нее вовсе. – Самый красивый, самый сладкий… – шепчет он, обводя пальцами головку, отчего Рики прикусывает губу, чтобы сдержать стон. – Восхитительный. Когда они оба, наконец, обнажены, старший обхватывает их члены ладонью и принимается медленно ласкать. Словно оголенные нервы, откликающиеся всхлипами на каждое движение, плавящиеся от близости, тонущие в неге их приправленных вожделением ароматов, они питали друг к другу нечто невероятное. – Ты уже почти мой, малыш, – Сонхун утыкается носом в основание его шеи. – Совсем скоро, когда у тебя начнется течка, я оставлю на тебе свою метку. И ты будешь полностью принадлежать мне. Чувствуя легкий укус, демо-версию того, что, по словам старшего, ожидает его в будущем, Рики изгибается в спине и кончает, цепляясь за чужие плечи. Сонхун следует за ним почти сразу, пачкая его живот обильной порцией спермы. – Как молоко с медом? – интересуется юноша, видя, что Сонхун смешивает их семя и, собрав его пальцем, подносит ко рту. – Ну, почти, – он целует Рики, давая распробовать чуть терпкий белковый вкус, и тот капризно морщится. – Врун. Сонхун беззаботно смеется и сгребает свою омегу в объятия. Они лежат прижавшись друг к другу, все еще распаленные оргазмом, слишком изможденные, чтобы пошевелиться. Однако за медленно улетучивающейся эйфорией приходит тревога. Щемящая и тоскливая, она скребет глубоко в груди и застревает удушливым комом в горле. – Что мы будем делать, хен? – спрашивает Рики, и его голос предательски дрожит. После сегодняшнего скандала с отцом и того, что произошло меж ними только что. жизнь в этом доме грозит стать невыносимой. Что, если их попытаются разлучить? Отошлют Сонхуна куда подальше, а его упекут в исправительную школу? Он крепче прижался к брату, не желая покидать его ни на секунду. Старший тяжело вздыхает и ненадолго меж ним повисает напряженное молчание. – Мы уедем. – Что? Куда? – младший смотрит на него в изумлении. – У меня же школа, а ты еще даже не выпустился! – Я имел в виду переедем, дурашка, – Сонхун треплет его по волосам. – Я откладывал деньги с подработки, и там прилично накопилось, хватит на съем квартиры. А через пару месяцев я закончу университет и смогу работать полноценно. Будет трудно, но зато они с Рики смогут жить как нормальная пара без постоянных нервов и передряг, и в безопасности проведут его первую течку. Младший нахмурился, чувствуя подступающие к глазам слезы: он любил свою семью, особенно маму, всегда добрую и заботливую. Ему было сложно представить, каково это – уехать, вычеркнуть ее и отца из жизни. И тем не менее, остаться означало отказаться от Сонхуна, которого он и до недавних событий ставил превыше всех. Невыносимо. Невозможно. – Не грусти, малыш, ну… – юноша уже привычно начал поглаживать его шею. – Все будет хорошо, я обещаю. Я позабочусь о тебе. Как твой брат и как твой альфа. Рики кивнул, доверяясь ему без малейших сомнений, ведь хен никогда его не подводил. Они принимают душ и снова укладываются вместе на кровать, засыпая, убаюканные теплом их тесно переплетенных тел.***
Утром Сонхун встает рано от того, что Рики беспокойно ворочается во сне, сбив с себя одеяло. Попытки его успокоить приводят лишь к тому, что он просыпается и кое-как разлепляет глаза. – Хен… сколько времени..? – Всего семь часов, – старший чмокает его в щеку. – Тебе снился кошмар? – Нет… не помню, – юноша отрицательно качает головой, которая у него почему-то тяжелая, словно при простуде, он прикладывает руку ко лбу и страдальчески стонет. – Кажется, у меня температура. Наверное, из-за открытого окна… Сонхун тоже касается его горячего лба и хмурится, коря себя за беспечность. Нужно будет пойти на кухню и заварить витамин C, но столь раннее время означает, что отец еще не ушел на работу, а сталкиваться с ним сейчас и усугублять конфликт не хотелось от слова «совсем». Поэтому придется немного подождать. – В школу сегодня не пойдешь, – говорит он, и младший слабо улыбается, как и любой подросток, радуясь прогулу, однако воодушевление тут же испаряется, когда, встав с постели, чтобы умыться, он чувствует тянущую боль во всем теле и опирается о шкаф. – Ты чего, малыш? – Сонхун мгновенно оказывается рядом, подхватывая его за талию. – По-моему у меня грипп, – тоскливо замечает тот, и хотя через пару секунд недомогание слегка отступает, он не спешит отстраняться от брата, с удовольствием вдыхая его молочный запах, со вчерашнего дня будто ставший еще приятнее. Вот бы просто лежать в его объятиях целый день и… – Рики… – прерывает его блаженные мечтания старший. – Это не грипп. Сопоставить симптомы было не сложно: жар, слабость и медовый флер, приобретший одновременно более сладкий и хмельной оттенок указывали на скорое начало течки. – Неужели…? – младший растерянно посмотрел на него и, получив утвердительный кивок, раздраженно фыркает. – Черт бы ее побрал. Это вносило некоторые коррективы в их планы, и Сонхун лихорадочно соображал, как лучше поступить. Сперва он полез в интернет, дабы определить, сколько времени у них есть до того, как течка разыграется в полную силу. «С первых признаков до активной стадии обычно проходит 5-6 часов», гласил какой-то медицинский сайт, что уже было неплохо. Оставаться здесь не представлялось возможным, краткосрочный съем квартиры с несовершеннолетним омегой под руку обернется проблемами, поэтому юноша пишет единственному человеку, который доверяет ему настолько, что не будет задавать вопросов (по крайней мере, пока они не появятся на пороге его жилплощади) с просьбой перекантоваться у него и, увидев положительный ответ, с облегчением выдыхает. – Малыш, как твое самочувствие? Сможешь мне немного помочь? – обращается он к вновь усевшемуся на кровать младшему, и когда тот соглашается, продолжает: – Иди к себе и собери все самое необходимое в сумку. Документы, технику, учебники и одежду. Запрись изнутри – отец еще не ушел. – Мы уже уезжаем… – грустно констатирует он. – Но куда? – К Джеюну, он разрешил нам пожить у него, – терпеливо поясняет Сонхун. – Поторопись, зайка, время поджимает. Как послушный мальчик, Рики тихо уходит к себе и закрывается на замок, и теперь очередь альфы спешно кидать вещи в рюкзак. Все вывезти не удастся, но он надеется, что за остальным им представится шанс вернуться. Ближе к восьми громко хлопает входная дверь, обозначая, что глава семьи отправился на работу и путь был свободен. Сонхун осторожно выглядывает в гостиную на разведку: отца действительно не было, зато мама, вернувшаяся с ночной смены в больнице (она работала медсестрой), сидела на диване, невидящим взглядом уставившись в какое-то идущее по телевизору шоу. По ее осунувшемуся лицу и темным разводам от туши на щеках было ясно, что она плакала. На мгновение замешкавшись, юноша неловко устроился рядом с ней. Она заслуживала объяснения, пусть оно и не принесет облегчения ей и прощения ему. – Сонхун-а, это правда? – спросила она тихим, сиплым от недавних рыданий голосом. – То, что ты и Рики… – Да, это правда, – бесстрастно подтвердил он, и из ее покрасневших глаз снова полились слезы. – Но почему, Сонхун-а? Что мы с папой сделали не так? Где-то напортачили в вашем воспитании… Ладно, Рики – он еще совсем ребенок, но ты? Неужели ты не мог выбрать любого другого омегу? Сонхун совершенно не знал, что ей ответить. Любовь не подчинялась здравой логике, не интересовалась условностями родства, она просто возникала, проростала цветком в трубчатой сердечной плоти, и человек мог решить, вырывать ли ее с корнем, при этом истекая кровью и лишаясь части себя или беречь, поливать, заботиться, словно о величайшем божественном даре и со временем взрастить в душе настоящий благоухающий сад. Наверное, он был конченным эгоистом, но уничтожить то, что приносило ему столько счастья у него не поднялась бы рука, поэтому с безрассудством, свойственным только влюбленным, он разрушал все вокруг ради своих чувств. – Вы не виноваты, и никто не виноват. Я просто полюбил Рики, вот и все, – сказал он, перебирая пальцами край свитшота. – А Рики любит тебя? Юноша задумался, вспоминая с какой нежностью младший смотрел на него вчера, как льнул к его прикосновениям, подставлялся под его поцелуи и даже согласился уехать с ним. – Да. Я полагаю, да. – Что ж… – мать покачала головой и утерла слезы тыльной стороной ладони. – Отец никогда не примет ваших отношений. Я тоже не уверена, что когда-нибудь смогу. Только представлю, что мои родные сыновья занимаются подобным… что ты будешь проводить с Рики течки, что он будет вынашивать твоих детей, – она сморщилась, будто ей было противно даже думать об этом. – Но я по-прежнему люблю вас и желаю вам счастья. Сонхун благодарно кивнул. О большем он и просить не смел. – Я увезу Рики отсюда сегодня. Его запах изменился, и я не рискну оставаться здесь дольше. – Куда вы поедете? – В надежное место. Прости, я не буду говорить, куда точно, на случай если отец… будет проявлять настойчивость. - Правильно, мне лучше не знать. Однако я прошу вас быть на связи. И еще кое-что… – она встала и быстрым шагом отправилась в свою спальню, чтобы через минуту вернуться оттуда с объемной зеленой папкой. – Тут карта, она привязана к счету в банке – я откладывала понемногу на черный день, и он, судя по всему, настал. Папа не знает. Также здесь все документы Рики – медицинская страховка, школьные бумаги и прочее. – Спасибо, мам, – Сонхун взял ее сухую, холодную руку своей, и мать слабо ее сжала. – Пойду позову Рики. Забрав свои вещи, он постучал к младшему – тот уже ждал его с сумкой наготове. Увидев маму, вышедшую в коридор, чтобы попрощаться, он кинулся к ней в объятия и расплакался. Уезжать было душераздирающе больно, даже несмотря на постоянные ссоры с отцом. Все же на протяжении семнадцати лет это место являлось его домом. – Все будет в порядке, – утешая, женщина погладила его по щеке, и, посерьезнев, обратилась к старшему. – С того момента, как ты пометишь его, вся забота о нем ляжет на твои плечи. Будь хорошим альфой, Сонхун-а, и хорошим братом. Он тоже обнял ее, отгоняя накатывающую на него тоску, и после они спустились вниз, к ожидающему их у подъезда такси. Рики, жар которого превратился в скапливающееся в низу живота напряжение, уткнулся носом в шею брата, судорожно вдыхая его запах, дарящий спокойствие и безопасность. Течка началась столь внезапно, что он даже не успел морально к ней подготовится. Конечно, он читал в Интернете о том, как это происходит, но знать в теории и ощутить на практике – вещи абсолютно разные. Что, если ему будет больно? Что, если Сонхуну не понравится? Или не понравится ему самому? – Что тебя беспокоит, малыш? – спросил старший, ласково оглаживая его волосы. – Расскажи мне. – Нет, ничего… Все в порядке, – Рики было неловко делиться своими переживаниями. Они казались ему слишком детскими, слишком наивными, однако Сонхун был по обыкновению настойчив. – Я же вижу. Ты можешь поделиться со мной всем. – Ну я… знаешь… это все из-за течки, в общем, – замямлил юноша, не понимая, как подступиться к теме. – Я немного боюсь. – Это нормально. Я тоже волнуюсь. Но все пройдет хорошо, Рики-я, – Сонхун говорит мягко и уверенно, его горячее дыхание опаляет младшему ухо. – Я буду долго ласкать тебя, растягивать, а ты сладкий и влажный будешь умолять меня не останавливаться… – Хен!!! – возмущенно воскликнул Рики, пытаясь закрыть ему рот рукой. – Тебя же услышат! Он кивнул головой на водителя, который с бесстрастным равнодушием смотрел на дорогу. Сонхун нагло ухмыльнулся. – Может, я хочу, чтобы нас слышали. Чтобы все знали, какую чувствительную омегу я заполучил. Раскрасневшийся младший раздраженно ткнул его в бок, хотя его настроение заметно поднялось. – И ты укусишь меня? – задал он последний беспокоящий его вопрос, и Сонхун мгновенно отбросил свою игривость и посерьезнел. – Да. Но только если ты захочешь. Оставив на Рики метку, он закрепит свое право на него, ясно продемонстрирует другим альфам, что тот уже занят. К тому же, это позволит Сонхуну быть его официальным представителем вплоть до совершеннолетия, так что даже родители не смогу сказать слово против. Однако он не станет винить возлюбленного, если тот пока не готов к такому ответственному шагу. Младший нервно облизывает губы и смущенно опустив глаза шепчет: – Я хочу, хен, – говоря это, он выглядит столь греховно соблазнительно, что юноша взял бы его прямо здесь, немедля ни секунды. Хорошо, что они почти добрались до нужного им пункта.***
Джеюн жил в другом районе Сеула, примерно в часе езды. Они с Сонхуном были ровесниками, учились вместе в школе и дружили сколько себя помнят, поэтому, когда потребовалась его помощь, он, не задумываясь, согласился. – Смотрю, случилось что-то дерьмовое, – глубокомысленно подметил он, впуская их к себе в квартиру. – С предками разосрались? Если бы он не являлся бетой, безразличной к тонкостям ароматических обменов, то сразу бы ощутил причину произошедшего, а так Сонхуну, отправившему младшего принимать душ и переодеваться в домашнее, пришлось объяснять все самому. – Жесть, – только и смог ответить на рассказанную ему вкратце историю Джеюн. – Нет, правда, Хисын, конечно, говорил, что у альф и омег всякое бывает, но я и вообразить не мог, что до такой степени. – Думаешь, я поступил неправильно, втянув Рики во все это? – Сонхун закономерно рассчитывал на осуждение, но его друг в очередной раз выказал свою безоговорочную поддержку. – Я тебе не судья. Раз поступил, значит, имел на то основания. Ладно, вы располагайтесь, а я пойду за покупками, – и, получив удивленный взгляд, снисходительно усмехнулся. – Я вроде бета, а про течку знаю побольше тебя. Противозачаточные вам не нужны? А продукты? Если ты надеешься найти у меня что-то кроме чипсов, то сильно обольщаешься. Сонхун счастливо улыбнулся, несказанно обрадованный. – Спасибо, Джеюн-а. – Сочтемся, – хихикнул тот. – У меня там, кстати, доклад по финансам не доделанный… Когда Джеюн убежал закупаться, он вернулся в гостиную, где калачиком на диване свернулся Рики. Стоило старшему сесть рядом и мягко убрать прилипшие ко лбу влажные пряди, он сразу прижался к нему и жалобно захныкал. – Болит? – забеспокоился тот, сожалея, что недостаточно подкован в подобных вопросах. С омегами он раньше только целовался, а единственный партнер, с которым они зашли дальше, был бетой, поэтому Сонхун никогда ни с кем не проводил течку, и хотя он был уверен, что со всем справится, легкое волнение не покидало его. – Все горит и тянет, – капризно пожаловался Рики. – А еще твой запах, хен… – Детка… – прошептал он, чувствуя, как младший ведет губами по его шее, отчего возбуждение электрическим током проходится по телу. – Ты тоже пахнешь восхитительно. Медовая нега, и так служившая источником его неугасающей похоти последние несколько месяцев, сейчас наполнялась особыми феромонами, будоражащими его нервные окончания, и заставляющими желать только одного – заполнить партнера собой. – Все ведь будет хорошо, хен? – жалобно спросил Рики, стараясь подавить накатывающий на него страх. С самого момента становления омегой он всячески старался избегать мыслей о течке. Они, как и новый статус, приносили ему немалый дискомфорт, постоянно подпитываемый насмешками отца. Разговор в такси несколько успокоил его, но подспудное чувство нервозности не уходило. – Я буду осторожен, – говорит Сонхун, надеясь, что его самоконтроля хватит, чтобы исполнить обещанное. – Но ты обязательно должен сказать, если что-то будет не так. Хорошо, крошка? Они обнимались и обменивались медленными, распаляющими поцелуями до самого прихода Джеюна с двумя огромными, набитыми продовольствием пакетами. – На пару дней хватит. Но доставку никто не отменял, – он распихивает продукты по шкафам и холодильнику, а затем торжественно вручает пунцовому от смущения Рики пару таблеток экстренной контрацепции – Не красней, дело житейское. – Спасибо, Джеюни-хен, – тот благодарно улыбается, откладывая лекарство на тумбочку, чтобы выпить после. – Для чего еще нужны друзья? – он небрежно пожимает плечами, а затем обращается к Сонхуну, – Вы можете перемещаться в спальню. Белье я постираю, а запаха все равно не почувствую. – А как же ты? – Я пока поживу у Хисына-хена. Он давно предлагает съехаться, так что как раз попробуем. Да и вам, очевидно, будет комфортнее, – Джеюн закидывает кое-какие вещи в рюкзак и снова направляется на выход. – Если что срочное, я на связи. – Можешь не переживать за свой доклад, – громко говорит ему вдогонку Сонхун, безмерно признательный за оказанную им доброту. Такие друзья и впрямь один на миллион. – Черт… – шипит Рики, ощущая, как по его бедру стекает что-то вязкое и липкое. – Теперь точно началось. Старший аккуратно подхватывает его за талию и, согласно указаниям Джеюна, ведет в спальню, небольшую и не особенно тщательно прибранную. – Хен… Слишком горячо… Я не могу… Юноша трется о Сонхуна, льнет ближе, пока тот трясущимися пальцами снимает с них одежду. Каждая его плавящаяся от возбуждения мышца, каждый затуманенный страстью уголок сознания жаждет, нуждается в близости брата. – Сейчас, малыш… сейчас… альфа позаботится о тебе. Старший сходится с ним в нетерпеливых мокрых поцелуях, чувствуя, как его размазывает от сахарного, дурманящего запаха. Он укладывает Рики на постель, нависая сверху, ведет носом по алеющим щекам, оставляет на шее багровые пятна засосов – то, что он так хотел, но не мог осуществить, когда они жили в родительском доме. Тело младшего, трепещущее и податливое – нетронутый холст; он изрисовывает его губами, смыкает их на затвердевших бусинках сосков, гладит ими бархат плоского живота, прихватывает выступающие тазовые косточки, наслаждаясь надрывными стонами. – Сонхунни-хен… еще, я хочу еще, пожалуйста, – просит Рики, подаваясь навстречу его прикосновениям, беспутно разводя ноги, демонстрируя аккуратный член и перепачканные вытекающей смазкой бедра, при взгляде на которые рот Сонхуна наполняется слюной. Он припадает к ним, собирая языком выступающий нектар, вылизывает пульсирующее под его настойчивыми ласками отверстие, ощущая как человеческое в нем уступает место животному, необузданному, бесконтрольному. Перед ним его брат, его возлюбленный, его омега, и альфа в нем не понимает, почему тот еще не принадлежит ему полностью. – Внутри так пусто, хен… Хочу, чтобы ты заполнил меня, – умоляет его младший, забывая о страхах в сильных руках партнера. – Возьми меня, альфа. Сонхун чуть отстраняется, цепляясь за остатки самообладания, чтобы не сорваться и не трахнуть своего малыша после этих слов сразу, без какой-либо подготовки. Нет, он хочет причинить ему как можно меньше боли, лишь безграничное удовольствие, показать, что он хороший альфа, что сможет заботиться о нем, удовлетворять во время течек и защитить от любых невзгод его и их будущее потомство. – Потерпи еще немного, крошка, – шепчет он, проникая внутрь него пальцами и медленно растягивая. – Такой тесный, такой влажный… Только мой. Рики напряженно хмурится, давится рваными вскриками каждый раз, стоит старшему коснуться простаты. Ему мало, мало, мало… Он пылает изнутри, изможденный желанием отдаться, доставить наслаждение альфе и испытать его самому. – Ты готов, сладкий? – спрашивает старший, и получив судорожный кивок, осторожно переворачивает партнера на живот, чуть приподнимает его бедра и, наконец, входит, сдавленно рыча от интенсивности ощущений. Внутри него горячо, мокро и невыносимо хорошо. Он толкается размашисто, на всю длину, охваченный потребностью оказаться в омеге как можно глубже. – Ты принадлежишь только мне, понял? – говорит он, цепляя зубами ухо младшего. – Только я могу видеть тебя таким, только я могу трахать тебя… – Да, да… Хунни-хен… – сбивчиво бормочет Рики, уверенный в беспрекословном праве альфы владеть им. – Я… я больше не… Сонхун, чувствуя приближение собственного оргазма, прижимает партнера к себе, и когда узел у основания его члена набухает достаточно, кусает омегу в область между шеей и плечом, туда, где расположены ароматические железы, тем самым помечая его и окончательно закрепляя их связь. Рики гортанно стонет, объятый невыразимым блаженством от пульсирующей плоти, обильно изливающейся в нем теплой, вязкой спермой и сцепляющей их, чтобы ни капли не пропало зря. Он тоже кончает, пачкая семенем и без того мокрую от их соития кровать, и обмякает в руках старшего, лишаясь всяческих сил шевелиться. Сонхун аккуратно укладывает их на бок, стараясь не тревожить узел. Его переполняет счастье и любовь, настолько всеобъемлющая, что он не подозревал о ее существовании. Он шепчет о ней Рики вновь и вновь, оставляя поцелуи на влажной коже, зализывая кровоточащее место укуса. – Я тоже люблю тебя, Сонхунни-хен, – искренне признается младший, лихорадочное возбуждение несколько отступает, сменяясь пронзительной нежностью. – Раньше мне было сложно это принять, но… теперь я даже рад, что стал омегой и могу быть твоим. Сонхун тепло улыбается. – Ты бы стал моим в любом случае, малыш. Они лежат, окутанные теплом друг друга, зная, что страсть скоро неизбежно нахлынет на них снова, и они с готовностью предадутся ей, околдованные гармонией запахов молока и меда, что стало для них лучшим сочетанием на свете.