***
– Да что же это такое! Я его тут жду-жду, все жданки прождала! Будет он спасать меня, наконец?! Тоже мне, добрый молодец! Трус белобрысый... Я отошла от окна. Богато тут, красиво. Поперебирала драгоценности в высоком ларце, приложила к груди ожерелье. У батюшки такой красоты я и не видывала. Ску-у-учно. Начала раскладывать на столе узорами драгоценные украшения, а сама шепчу под нос: – Кощей богатый. Жаль, старый и противный. Интересно, а он меня не покусает?.. Да нет, нечем уже там, наверное… Я хихикнула, отчего-то вспомнив беззубый рот своего деда. Потом вспомнилось и Мишкино: «Люблю тебя, Марфушка! А ты точно меня дождёшься и останешься девой? А сколько батюшка твой приданого золотом собрал?» Тьфу! Приданое им всем подавай. А что сама я девка видная да ладная – это как бы второстепенно. Дураки какие-то. Кощей-то этот и не страшный вовсе... Добрый да ласковый. То яблочко подсунет, то медку... И всё вздыхает, на мои хулиганства глядючи: «Ничего, Марфушка! Скоро приедет Михайло твой!» Тут я в голос произнесла: – Да пусть и не приезжает вовсе! Вот завтра же соглашусь за Кощея выйти! Пусть там сами отдуваются! И вдруг представила, как старческие губы облобызают меня. Фу! Передёрнуло аж.***
Сивый мерин, не торопясь, шагал по лесной тропе. «Вот чёрт, – я почесал вспотевший под шлемом затылок. – Марфу хочется. Золото хочется. К Кощею не хочется». Мерин взмахнул хвостом, отгоняя мошкару и всхрапнул, замотав головой. – Давай, давай, шагай, – ударил я пятками сивого. – Деваться некуда... «А Кощей-то Бессмертным зовётся. Как же пристукнуть его? А может... ночью в окно влезть, Марфу найти и сбежать? Авось не проснётся старый... А то превратит ещё в кого... – я поёжился. – Вон кузнец сказывал, двадцать лет назад сынка княжеского Кощей в борова превратил! Врёт, поди...» Почесав голодное пузо, я направил конягу к полянке, на которой чернело старое кострище. «Вечереет, пора бы поесть да поспать. А Марфа никуда не денется!»***
– Ну ничего себе! Это я от неожиданности. Марфа навыкладывала такие узоры, что диву дался. – Ну ты, красавица, молодец! А из камушков сможешь такие выложить? Из огранённых уже? А то у меня их навалом, а придумать некому. Веришь, гномы только копии с чужих делают, с фантазией у них плохо. – Смогу, конечно, чо там не смочь! – Марфа аж зарделась от похвалы. – Только бумагу ещё надо и уголёк какой – рисовать оправу-то. – Эй, слуги мои верные! Принесите гостье дорогой камни самые красивые да бумагу с карандашом алмазным! Марфа чуть не взвизгнула, когда на столе появились бархатные коробочки с россыпями камней разного цвета, желтоватые листы плотной бумаги и карандаш. – Что ж ты говорил, что он алмазный? Так, уголёк какой-то вставлен, хотя хороший, тоненький! – Это графит, красавица. Ты хоть грамотная? Тут она стала красной, как свёклина, и опустив глаза, шёпотом выдавила: – Да, только никому, Кощеюшка-батюшка! Мишке, главное, не говорите! Ну тут я дар речи потерял, только пальцами изобразил, мол зуб даю, век воли не видать, чтоб меня черти забрали если кому проболтаюсь.***
Тут уж я развернулась! И листья вычурные у меня получились – хороши изумруды и сапфиры у Кощея, самых разных оттенков, листочки как настоящие ложились. И цветы диковинные сами собой расцвели – топазы, хризолиты, аметисты, рубины... Лилии да ирисы, розы и камелии будто живые в тех листьях! Потом бабочек мне захотелось лёгких да ярких – и они у меня прямо порхали будто, сверкая гранями! И оправа рисовалась ажурная и радостная. Весь день и полночи я рисовала да складывала, пока не услышала: – Да-а-а... Марфа, да ты талант! – Кощей долго рассматривал мои художества, а потом поднял на меня глаза. Смотрю я в них – а красивые-то какие! Сверкают не хуже камней его... И губы – яркие, розовые... И лицо ведь совсем не старое, очень симпатичное лицо... Ой! Что это я! Это же Кощей! – Спасибо за похвалу, – поклонилась, нахмурив брови. – Только поздно уже, спать пора, – поджала я рот куриной гузкой. – Голодная, поди. Весь день тут сидела, слуги сказывали. Я хотела гордо отказаться, но тут мой живот выдал предательскую трель. – Слыхали? – спросил Кощей, ухмыльнувшись. – Давайте-ка быстро ужин! На этот раз я не испугалась, когда на другом краю стола появилась миска с жарким, краюха хлеба и крынка с молоком. Последними на стол шлёпнулись две тарелки, две ложки и два стакана. – Ну и я с тобой... Тоже зачитался что-то, не ужинал. И Кощей без приглашения уселся за мой стол!***
– Знатная ты мастерица. Где научилась такую красоту делать? – Нас с детства вышивать учат шелками да бисером. Похоже оно. – Завтра передохни, не то перегорит быстро. Хочешь, дворец тебе покажу? У меня много тут интересных вещиц. – Хочу… Краснеет… Но так даже красивей становится. Повезло дураку какому-то с невестой. – Марфа, а почему кушаешь так плохо? Заболела? – Так разве ж можно такое есть? – она аж руками всплеснула. – Да у тебя, наверное, желудок весь больной от такой кислятины! – Так они же духи. Сами не едят, а мне что ни дай – не помру. – Ты-то не помрёшь, а у меня кроме яблок и мёда в рот ничего не лезет! Завтра покажешь мне кухню перво-наперво!***
Наутро повёл меня Кощей по дворцу. Мамочки! Какая же красота у него в палатах! И ковры шерстяные да шёлковые. И мебель резная, обитая тканями необычными. Подсвечники золотые и серебряные, а уж канделябры потолочные – искуснейшей ковки. Я только ахала да охала. А Кощей рассказывал что да откуда, да какие мастера делали... Тут вошли мы в комнату какую-то, где все стены гобеленами увешаны. Смотрю – сцены на них вытканы – на одном пир роскошный, на другом – охота, потом ещё что-то... – Какие одежды на них странные! – я разглядывала гобелен, на котором рыцарь дарил даме розу. – А вы, Кощей, отчего один? – осмелела я и посмотреля на хозяина замка. И такая тоска у него в глазах мелькнула, у меня аж сердце сжалось! – Ну почему же один? Гости регулярно меня посещают, – лицо его в доли секунды сменило выражение, и на нём замерцала привычная усмешка, скрыв от меня настоящее. «А ведь красив он!» – осенило меня. Смутившись, я быстро шагнула к следующему гобелену и остолбенела. На нём мужчина и женщина, совершенно голые, занимались... – Нет-нет, это вам не понравится! – воскликнул Кощей, взял меня под руку и повёл вон из зала. – Я обещал показать вам кухню! На кухне было пусто. Огромный очаг, куча посуды и всякой утвари, сияющей от чистоты, корзины с овощами, короба с фруктами, привычными и какими-то диковинными. – А кто же здесь всё делает? Никого нет. – Да слуги мои. Духи-стихийники... Невидимые они. – Покажут они нам, как обед будут готовить? Очень посмотреть хочется. Кощей тут же хлопнул в ладоши: – Обед нам приготовьте! Я чуть под стол не спряталась, когда ножи, кастрюли и сковородки вверх взлетели! А Кощей спокойно сложил на груди руки: – Дальше уже не интересно, наверное? – Что ты! Ой... простите... – Мне наоборот нравится, говори мне «ты»! – и Кощей улыбнулся так, что моё сердце куда-то ухнуло. Я вздохнула и постаралась сосредоточиться на происходившем вокруг. Вот непонятно откуда взявшийся кусок мяса плюхнули в кастрюлю, залили водой и поставили на огонь. Вода почти сразу забурлила, и следом в ту же кастрюлю пошвыряли едва почищенную морковку, пару луковиц, головку чеснока. На деревянной доске нож рубил в мелкие ошмётки жёлтый... овощ? фрукт? Пахло от него замечательно – остро и тонко. Капли сока летели во все стороны, одна попала мне прямо на губы. Я машинально слизнула и меня перекособочило: – Фу! Кислятина-то какая! А доска поплыла по воздуху, наклонилась над кастрюлей и кислая масса плюхнулась в мясное варево. – Опять это будет что-то несъедобное! – возмутилась я, топнув ногой. Кощей прислушался и помолчал. – Говорят – солянка классическая... – он снова замолчал. – А если не нравится – готовьте сами. Ой, – спохватился он, – извини. Они у меня не очень воспитанные. Я не имел в виду, что ты должна...***
Марфа хитро на меня взглянула и повязала фартук. – Сядь-ко, молодец, подальше от печи. Она выплеснула из кастрюли воду и скомандовала: – Пусть покажут мне тот рецепт басурманский! Я строго посмотрел на повара: – Доставай книгу, и всё подавай, что хозяйка велит. Марфа посматривала на висящую перед ней книгу рецептов, ловко чистила да крошила. Вскоре поплыл по кухне такой аромат, что рот мой наполнился слюной. Вышел потихоньку, от греха подальше. Вот ведь какова хозяйка! А тут доложили о приходе гномов, и я пошёл смотреть, что они намастерили. Первый блин оказался не комом. По эскизам Марфы гномы создали филигранный набор из подвески и серёг в виде солнечных бабочек. Много я видал всякой всячины, но это было чем-то новеньким. – Ты это, Мстислав Святогорыч, художника этого попридержи, не отпускай от себя скоро. Хороши рисунки, вкус изысканный. А мы уж постараемся, всё что надо справим, такая работа и нам в радость. – Да как же удержать, Борг Корнеевич, коли жених уже в пути? Знаешь ведь, не могу слёзы девчонок этих долго выносить. – Так то девица? Борг потёр переносицу, взлохматил бороду и выдал: – Ох, и дурак же ты, как я погляжу! И тут же смылся. А меня торжественно пригласили в столовую палату, где плыл умопомрачительный аромат мясного и жареного. На столе, помимо супа в двух расписных глиняных мисках, красовались блины, варенье, мёд, сметанка. – Приятного аппетита, – усмехнулась мне Марфа и подождала, пока я первым возьму ложку и попробую это нечто. Опомнился я и вспомнил о своём поведении только когда стал облизывать пальцы, поедая вкуснейшие блины с мёдом. Марфа, глядючи, только хихикала в ладошку. – Давно такой вкуснотищи не ел! – произнёс я торжественно. – А за такое удовольствие вот тебе награда. И достал коробочку с солнечными бабочками.***
То, что он держал в руках, красоты было невероятной! Я от души рисовала и выкладывала камешками, получалось чудесно, но тут, воплощённое неизвестным кудесником, всё стало и вовсе волшебным! – Это тебе, – протянул мне коробочку Кощей. – Примеришь? Мне захотелось убежать, так я смутилась. А Кощей смотрит этими своими глазами зелёными, ресницы чернющие, губы в улыбке ласковой... – Мне? Но почему? Всего-то солянку состряпала да блины... Тут мне кто-то подзатыльник лёгкий дал. Я вскрикнула, а Кощей преобразился – брови грозно сдвинул, глазами молнии мечет и грозным голосом приказывает слугам своим посуду мыть и идти огород полоть, за то, что в разговор влезли. А сам меня ласково приобнял и повёл из столовой палаты вон. Мне приятно так стало! В животе словно те бабочки порхают, и хочется, чтобы он и вовсе не убирал руку свою. – Тебе, Марфушка, только и носить такое, – журчит Кощей голосом бархатным. – Умница и красавица, достанется же кому-то счастье! – внезапно погрустнел он. – Кощей... – меня осенило. – Михайло-то скоро прискачет и убивать тебя станет! – Ежели люб тебе он, то и помереть не жалко, – вздохнул Кощей. Я прищурилась и отступила на шаг. – А ну, признавайся, Кощей! Были уже тут невесты у тебя? – Ну были, – насторожился он. – Убивали женихи тебя? – Ну убивали, – он виновато потупился. – Только я ж бессмертный. Притворился, что помер, и все счастливы! Ой, ты не поверишь, Марфа, эти девицы своими слезами кого хошь в гроб вгонят! Да я счастлив был помирать каждый раз! – А я? – тут я смешалась, вспомнив, как первые дни изводила его скандалами, посуду колотила. – Тоже рад будешь избавиться? – Да что ты! – он взял мою руку и... стал целовать! Пальчик за пальчиком! Меня словно огнём опалило! Не прошло и минуты, а он уже губы мои ласкает и прижимает к себе страстно!***
Только-только почувствовал, как она ответила на поцелуй, как стук страшенный у ворот и доклад от духа-привратника: – Прибыл ейный жених. Извольте в зеркальце глянуть. Марфа ойкнула, рванулась от меня к своей комнате. Вероятно, в окно смотреть убежала на своего... ж-ж-жениш-ш-шка. Скрипнул зубами, зеркальце вынул. Оно у меня так настроено, что я словно глазами духов-привратников смотрю. Разглядывать стал этого... с-с-счастливчика. Красив. Молод, светлые кудри, чистая рожа. Куда б его услать, чтоб было у неё время подумать обо мне? Достал табакерку, сыпанул на себя порошок волшебный, навёл морок, обернулся бабкой-ведуньей и шагнул в телепорт. – Эй, добрый молодец, – говорю ему скрипучим старушечьим голосом. – За каким большущим лешим ты на верную погибель в дом Кощеев прёшься? – А ты кто такая, чтоб я тебе отвечал? – Дык, Баба я, Яга-баба, Баба-яга я, да. – Ого! Ничего себе! Самая настоящая Баба-яга? А колдануть могёшь? У него даже глаза заблестели. Смешной. – Что тебе наколдовать, добрый молодец?***
Вот это удача! Ну а чо, Марфа сидит себе там, в замке, пущай ещё посидит. Что бы такого-эдакого попросить-то? – Пожрать перво-наперво! Потом – чудеса чтоб удивительные. Что я видал-то в жизни? Дом батюшкин, да двор... Учили-учили, арифметикой голову напихивали, а тут выпнули в лес невесту искать. Тоже мне... Так! Девку ещё хочу! – я понизил голос. – Ну понимаешь, ба, свадьба-то когда ещё, а чресла-то дымятся... Ну и... Бабка покивала с умным видом. – Потом, чтоб хоромы. В хорошем месте! Пригодится. Приданое – приданым, а и своё иметь нужно. Батька сказал – на дом рот не разевай, ещё пятеро спиногрызов... Тут бабка хитро так осклабилась да рукой махнула. Глядь – стою я опять в лесу! В кустах! – Что за ё@ушки-воробушки... Ах ты карга старая, обманула! Где пир? Где... Тут слышу – поёт кто-то. Девчонка. Из-за кустов выглядываю – тропинка, а по ней красотка идёт – локоны золотистые, щёки румяные, на голове шапка красная, а башмаки деревянные. Идёт и голосит: – Я, я яблоки ела! Я, я просто сгорела! Я, я просто сгорела мысленно. Я, я снова скучала! Я, я ждать обещала! Я, я, я так хотела выстоять. Подивился такой песне чудной, хотел уже выйти к девчонке, как тут! Здоровенный волчище откуда ни возьмись выпрыгнул прямо перед девчонкой! И молвит голосом человеческим что-то. Чудеса! Я от изумления и не расслышал ничего. А они поговорили, волк хвостом махнул, и снова пропал. А эта красотка как ни в чём не бывало снова: – Я, я яблоки ела! Я, я... – Эй! – я вышел на тропинку. Вот тут она и подскочила. – Ты кто? – А ты кто? – Красная Шапочка я. Иду к бабушке, пирожки несу! – тут она глазками захлопала, ножкой повозила и заявляет: – А пойдём вместе? – Пойдём! А пирожком угостишь? – Ага! Пироги вкуснющими оказались. Налопался, идём дальше. Тут полянка с цветочками. Шапка и щебечет: – Ой какие ромашки! Ой, колокольчики, ой, жарко что-то... А сама шнурок на груди развязывает, ещё чуть, и всё богатство выпадет! Обомлел я, глаза растопырил, а Шапка, не будь дурой, руку мою схватила и под юбку себе суёт. Тут крыша моя и улетела, не попрощавшись... Сладко было – не описать! Если б не муравьи, что за жопу кусали, нипочём бы не остановился после двух раз. До бабки её доползли к вечеру. Красная Шапочка велела мне под окном подождать – дескать, бабка строгая, ругаться будет. Смотрю в окно – лежит старушка в кровати. Да странная такая – лицо серое, волосатое... Девчонка и давай допытываться – что, мол, бабуся, с носом и ушами у тебя? А дальше такая кутерьма, я и не понял, как так вышло, что бабка – это волк, который Шапку-то мою и сожрал! Тут я как разозлился – не закончил же с девчонкой, не натрахался совсем, и пирожки вкусные, и песня непонятно чем закончилась... Съела яблоки или нет? А этот каннибал серый улёгся в кровать и по животу гладит себя. Я ножик свой острый из кармана вытащил, в окно запрыгнул, и навалился на гада! Вспорол брюхо ему, да ловко так! Сам от себя не ожидал. Красная Шапочка вывалилась, в слюнях вся, кашляет, и бабка её там же. Матерится, как сапожник! Меня увидала, и давай благодарить: – Благородный месье, спасибо вам за отвагу, за смелость, за спасение жизней наших! Подбоченился я – ну а чо, герой, как есть! – Внученька, давай-ка падаль эту серую выбросим, да гостя за стол нашего! В общем, назюзюкалась бабуся сидра за спасение, и молвит: – А что, Мишель, нравится тебе внучка моя? А Шапка сидит, глазки потупила, сидр прихлёбывает. – Нравится, бабуся. – Дак бери замуж! А дом этот – тебе подарок! Сама к дочери съеду в деревню, а уж вы тут сами... – тут голова у неё упала и бабуся тихонько захрапела.***
– Лапушка моя, Марфа Васильевна, прости окаянного. Это я к ней каяться пришёл, что женишка сплавил в Лютецкую область к тётке Терезе Луидоровне. – За что простить? За поцелуй украденный или за то что Мишку спровадил? А сама в пол смотрит, личико краснющее. Злится за Мишку, что ли? – Так то не я был, бабка... – Не ври мне! – тут она своими стальными глазищами на меня уставилась. – Насквозь тебя вижу! Красавец ты да молодец. Зачем только стариком прикидывался? Как дурочку тут меня за нос водил! И в бабку переоделся, чтобы Мишке задание дать смертоубийственное? Не жаль его? – Зачем показываюсь таким... потом скажу, прости уж! – в её сердитых глазах любопытство и удивление аж засветились. Отлично. – А только Михайло я не на гибель послал. Видишь ли... – как бы сказать-то ей? – Ну?! Что замолчал? Али струсил? – Да ты! Да я... – едва сдержался, чтоб не напустить на неё щекотунчиков. Ну а что? В трусости меня ещё никто не обвинял! – К тётке моей, в Лютецкую область его спровадил. Пусть там невесту найдёт себе! Или он люб тебе очень, сильно убиваться будешь? – Нет, убиваться точно не стану, а только и смерти не хочу его! Найдёт невесту, так и на здоровье... – тут лоб её разгладился, на губках алых улыбка смущённая заиграла: – Кощей, а зовут тебя как? Чтобы по-человечески? – Мстислав я. Святогорович, – тут и я отчего-то смутился, руки в карманы засунул (ох, сколько раз матушкой я бит в лоб был за эту привычку, а всё зря!), а в кармане коробочка. Вынул – это ж бабочки! Так и не отдал Марфушке. Открыл, достал подвеску: – Давай надену? Хочу посмотреть на тебя в этом... Марфа волосы подняла, дала застегнуть цепочку. А серьги уж сама в ушки вдела. – Красавица... – я привлёк её к себе и… Очнулись мы только через несколько минут, когда воздуху не хватать стало. – Марфуша, скажи-ка мне ещё раз – каким ты видишь меня? Она головой качает: – Мужчина видный, статный да молодой. Умный, волшбой владеешь! А просишь хвалить себя, как девка? Я рассмеялся: – Не угадала! Ты сюда попала, чтобы жених спас тебя, а на деле ты – моё спасение! Сердцем ты меня увидела, душу мою полюбила, потому и облик мой настоящий тебе открылся! Только я собрался речами сладкими её опутать, чтоб замуж за меня согласилась, как раздался грохот, дверь распахнулась и на полу растянулся гном, Борг Корнеевич. – Подслушивал?! Ах ты ж душонка бородатая! – Ну а вдруг бы ты снова опростоволосился, – Борг вскочил и воинственно уставился на меня. – А нам больно уж хочется ещё такие диковинные вещицы делать! – тут он склонился перед Марфой: – Весьма счастлив знакомству, Марфа Васильевна! Не откажите Мстиславу нашему Святогоровичу... – Цыц! – загрохотал я, рассердившись. Гном исчез. – Грозен ты, я посмотрю, – рассмеялась Марфа. – А в чём же я не должна тебе отказывать?***
Спустя семь лет. – Борг Корнеевич, Сашеньку видел? – Утром на кухне с ним мороженое делали, а потом он, кажися, на конюшню побёг, хозяйка. – Найдите его срочно, учитель приехал, а этот обормот наверное опять нечёсаный-неприбранный бегает. Сашка! Уши откручу! Из люка над тайной лестницей свесилась светлая голова пятилетнего парнишки. – Ну мама! Не хочу чужого в доме. – Не мамкай! Слезай. Кто тебя учить будет наукам? Отец из лаборатории не вылазит, на мне всё хозяйство, духи тебя только ерунде какой-то учат. Того и гляди кровь проснётся, а ты неуч совсем. Думаешь, вашу с отцом кровь дурную можно гуслями затрунькать? – Мам, а ты мне что за учителя пригласила? – озадачился парнишка. – Заклинателя змей, что ли? – При чём тут змеи? – удивилась Марфа. – А папа вчера с дядей Горынычем ругался... – Ругался? А я почему не слышала? – Ты камни раскладывала, рисовала. Сказала: «меня нет!» Дядька Горыныч прилетел, папа к тебе заглянул, чтоб позвать, а ты в него тапком кинула. Дядька Горыныч вина бочку притащил и пил его вместе с папой, а потом они песни пели. Папка пел-пел и спрашивает: «Змей, а ты свой нос почесать можешь? Крылья большие, ноги короткие...» Дядька Горыныч ногой тянулся-тянулся к носам своим, и не смог. Расстроился очень, плакать стал. Сопля пузырём надулась из одного носа, – Сашок брезгливо сморщился, – лопнула, брызги во все стороны! И представляешь, все соплюшки в лягушек превратились. Бе-е-е! Лягушки эти стали прыгать и мяукать, дядька Горыныч лапой шлёп по одной, наступил, и из лягушки чупа-чупс вылез. Всех истоптал, насилу упрыгали они! А чупа-чупсов сегодня я не нашёл... – Сашка обиженно насупился. – Сами съели, наверное! Марфа потрясённо слушала сына. – А заклинатели змей тут при чём? – Папка, когда лягушек помогал дядьке Горынычу ловить, сказал – некому тебя, Змей, укрощать, дикий ты! А я же всегда мечтал укротителем быть! Мам, ну давай, а? А то дядька Горыныч дразнится! Укрощу, и будет он у нас... Тут они увидели, как прямо к Марфе прыгает маленький зелёный лягушонок. – Ой! – Сашка моментально сбежал с лестницы вниз и поймал лягушонка. Осторожно раскрыв ладонь, он прошептал: – Пусть не лягушка, а мышка-норушка! В следующую секунду у него в руках поблёскивал глазками прехорошенький мышонок. – Кажется, мы запоздали... Мстисла-ав! – и Марфа Васильевна решительно направилась в лабораторию Кощея.