***
Еще маленьким ребенком Чимин восхищался отцом. Так же как и он, хотел стать достойным и великим самураем, который с честью будет служить императору. Мамой он восхищался не меньше, ведь она в его глазах была очень сильной женщиной, которая всегда поможет и укажет верный путь. Чимин старался быть таким же упорным и сильным духом, как она. Большое количество времени он проводил с мамой. Отца видел нечасто, но даже того малого времени, что они проводили вместе, хватало сполна. Чимин показывал все свои новые умения в искусстве Иайдо, которое он изучал вместе с матерью. Мальчишка с детской радостью улыбался и светился каждый раз, стоило отцу похвалить его и погладить по голове. Чимин после этого радостно бежал к, готовящей еду для них, матери и обнимал её, рассказывая о произошедшем. Она его нежно целовала в лоб и тоже хвалила. Мальчишка, заполучивший от родителей очередную долю любви, с энтузиазмом начинал помогать матери в работе по дому, чтобы та побыстрее освободилась и начала его обучение. В возрасте шести лет он начал изучать бусидо. — …быть честным и верным, вежливым и скромным… — Пересказывал выученное отцу. — А еще? Ты забыл одно из самых важных, — с улыбкой подсказывал старший, наблюдая за тем, как его маленький и единственный сын хмурится и жмурит глаза, пытаясь вспомнить. — Я… я… забыл… — разочаровываясь в себе, прошептал, стыдливо устремляя свой взгляд на землю. — Быть готовым… Начал отец. — …ради императора и даймё отдать свою……жизнь.
А закончили они вместе, хором. — Вот видишь, ты все помнишь! — радостно подбодрил. — Ты будешь лучшим самураем. Лучше, чем я. — С некой грустью, но с большой гордостью произнес, обнимая сына. — Неправда, вы самый лучший самурай! — Перечил отцу в его объятиях, не увидев горькую улыбку на родительском лице. Отец — самурай, а мать была онна-бугэйся. Окруженный такими родителями и людьми вокруг, Чимину ничего не оставалось кроме, как искренне желать служить кому-то. Для маленького мальчика, чей развивающийся разум будет стремиться с рвением подражать родителям, впитывать каждое слово, как истину — это нормально. Мировоззрение ребенка, ограниченное только той истиной, что дают ему люди, готовые хоть в данный момент умереть по одному приказу императора, не будет знать о другом мире, где он может жить в соответствии со своими желаниями и целями.***
Несмотря на занятость родителей, он рос в любящей семье. Как стало понятным, с мамой он чаще всего изучал математику, каллиграфию, философию, медитацию, живопись и стихосложение. А с отцом он познавал все тонкости своего первого меча сёто, а после катаны. И он поистине жил счастливо, пока император не приговорил его отца к сэппуку. Он стоял и наблюдал за тем, как все происходит. Не мог протестовать, не мог пойти против императора, не мог сделать хоть что-нибудь в защиту отца, не мог даже плакать. Ему запрещалось. Последними словами, что произнес тогда отец в этот день ему, было: — Сын мой, ты уже стал таким большим… Я горд тем, что ты мой сын, — обнял он четырнадцатилетнего сына и многолетний опыт позволил сдерживать слезы. — Ты не должен плакать, ты должен быть сильным. За тобой будут наблюдать и оценивать, так что ты должен быть сильным. Мне досталась такая честь… и горжусь этим. Впервые в жизни Чимин взглянул на все происходящее под другим углом и посчитал все это сумасшествием. — Береги мать и себя, сынок. Эти слова были последними. Он не плакал. Ведь обещал. Он смотрел невозмутимо. Ведь так делают сильные. Он подавлял свою ненависть. Ведь так нужно… Но он разбивался на осколки внутри и ненавидел всех. Несправедливо. Его отца подставили и казнили таким способом. Против него пошли многие и его отец не смог всем противостоять. А император… ему наплевать. Одной жизнью меньше, одной больше. Ничего не изменится. И так он в четырнадцать лет остался без отца и стал самураем. А в шестнадцать стал сиротой. Те люди не пожалели даже его мать. Как и его самого…***
— Я не ясно выразился, Сабан То? — надменно приподняв подбородок, спросил мужчина средних лет. — Нет, все ясно, — ответил юный парень, все также придерживая свою хладнокровность. — Или ты хочешь пойти против приказа самого императора? — Нет, ни в коем случае, — парень падает перед мужчиной на колени и почтительно опирается ладонями о пол, слыша чужой презрительный хмык. — Прошу простить меня за глупые вопросы. Для меня честь служить императору и вам, даймё. — Произносит слова, что давно въелись в голову, как мантра. — Так-то, Сабан То, — делает акцент на чужом имени и противно улыбается, пока парнишка взглядом и лицом утыкается в пол, с неприязнью поджимая губы. Как же его тошнит от этого имени. И как же он скучает по старому и родному «Чимин», когда мать с отцом так ласково звали его. Четыре года его заклеймили как Сабан То и в открытую насмехаются над ним, всячески показывая свое превосходство. Сабанто, что означало слуга. А он самурай. Ребенок великого самурая, что пал предателем. И его ни во что не ставят. Все происходящее так низко, так подло… безжалостно. — Тогда можешь сегодня же отправиться в путь, — со злорадством выплюнул. — И без головы Кицунэ не возвращайся. — Приказал и ушел, оставляя Чимина униженно сидеть на коленях.***
Чимин изможден до невозможности. Еду, которую едва хватило бы на один день, распределив, он съел за четыре, а закончилась она еще пять дней назад. Вода закончилась вчера. Он обезвожен, голодный, измотанный, невыспавшийся, бродит по лесу, не имея возможности вернуться. Ему в открытую сказали, что вернись, он станет предателем и закончит хуже, чем отец. Его убьют, обесчестив. На честь он, конечно, плевал, но умирать от их рук… уж лучше он умрет здесь, чем в гнезде гадюк. Все эти люди, сплотившись, убили отца и мать, а теперь отправили на верную погибель его самого. Даже если он встретит могущественного Кицунэ, то вряд ли сможет хоть как-то навредить в таком слабом и уязвленном состоянии. Чимин еле перебирает ноги, не замечая корень дерева, спотыкается и падает, невыносимо больно подвернув ногу. Из-за боли не может двигаться. Парень лежит на земле и впервые за столько лет нарушает обещание, данное отцу, — плачет. Плачет как ребенок, громко всхлипывая, скуля и размазывая соленые слезы по грязным щекам. Уродливую маску он выкинул еще на пятый день и ему некого пугать, также как некому его пугаться. Чимин и сам не замечает, как проваливается в облегчающую дрему. Ему снится что-то прекрасное и легкое, светлое и теплое, словно… словно родительские объятия. А по лицу проходит что-то мягкое, нежное и пушистое, что он в начале поддается и сам тянется к этому нежному касанию, а после в голове что-то включается и он обеспокоенно разлепляет глаза. Первое, что он видит — это ночное звездное небо с сияющей луной. После же он замечает странные светящиеся узоры на листьях деревьев, которыми он окружен, эти узоры мерцают голубым и зеленым свечением на нем, на одежде и коже. Чимин завороженно и осторожно проводит пальцем по этим незамысловатым линиям и искренне любуется. Что-то внутри кричит повернуть голову в сторону и он поворачивает, удивленно застывая. Неподалеку с закрытыми глазами, подставляя лицо лунному свету и наслаждаясь прохладным ветром, сидит невообразимой красоты мужчина. Его шелковистые, черные, как смола волосы, трепещут под порывами ветра, а белое, словно мрамор, лицо настолько безмятежное и умиротворенное, что у самурая не возникает никакого чувства настороженности и опасности. Но больше всего в этом мужчине парнишку приковывают его…уши. И… хвосты… . Они словно горят спокойным, сиреневым пламенем, красиво на кончиках переливаясь синими, зелеными, желтыми, оранжевыми и красными цветами. Так волшебно. Перед ним Кицунэ. — Тебе лучше? — Спрашивает неожиданно, отчего вздрагивает самурай, удивляясь настолько красивому голосу. Самурай заторможенно задумывается, повторяя чужой вопрос, и только через несколько мгновений до него доходит. И он понимает, что не чувствует никакой боли или слабости, скорее даже наоборот, он полон сил. — Да? — Из-за удивления он отвечает с такой интонацией, словно спрашивает. А Кицунэ улыбается и открывает глаза, сразу же пересекаясь со взглядом самурая, у которого перехватывает дыхание от горящих сиреневым пламенем внутри черного ободка радужки, глаз. Чимину не составляет труда все понять, учитывая его малые знания о лисах, интеллект и смекалку. — Это вы были в моем сне? — осмеливается задать вопрос, но когда ответа не получает, самурай продолжает: — Я давно не ощущал столько тепла в последние года моей жизни, не говоря уже о своих кошмарах, что вселяют ужас, стоит мне подумать о сне. Спасибо. Он откровенен, потому что… а почему бы и нет? Все равно его жизнь вряд ли закончится на хорошей ноте, да и смерти он не боится, скорее, жизнь вселяет ужас больше. Между ними вновь воцаряется тишина, которая по-своему приятна. — Я был в твоем разуме и узнавал, что ты из себя представляешь, — начал свой рассказ лис, говорил он спокойно и умеренно. — Самураев убиваю без раздумий, ведь вы помешанные на своих даймё, жалкие люди… — Прерывает рассказ, наблюдая за изменениями эмоций на лице парнишки. Но Чимин, себе на удивление… согласен этим. Узнай это, его отец был бы разочарован. Но того нет. — Но ты будто отличался от других, — продолжил. — И это оказалось правдой. — И… и что вы со мной сделаете? — Немного волнуясь, спрашивает. — Все зависит от тебя, Чимин. Человек вздрагивает, за столько времени впервые услышав своё имя. — Если будешь верным мне, я обещаю оберегать тебя в своем поселении. Ты будешь наравне со всеми, у тебя будет теплый и крепкий дом, вкусная горячая еда и много всего, отчего вы, добрые люди, становитесь счастливыми, — объясняет спокойно, но резко его голос приобретает угрозу. — Но если ты пойдешь против меня и моего поселения, тебе мало не покажется. Голос все такой же размеренный, но твердый, и от этого вселяет ужас сильней. — Выбирать тебе, — ставит перед выбором Кицунэ. И Чимин, не задумываясь, отвечает: — Назад дороги нет и даже если есть, идти туда желанием не горю… Лучше уж я с вами пойду. Выбор у меня неширокий… — обреченно вздыхает. А лис верит и решает спасти невинную душу, что покалечена себе подобными существами. С этого момента жизнь юного самурая меняется кардинально и он невероятно счастлив.***