Волчицы

      Он узнает ее с первых мгновений. По манере держаться, повороту головы, острому, хищному взгляду, по запаху. Он научился этому на собственном горьком опыте ― как всему и всегда в этой жизни.       Да, Нил уже встречал таких, как она.       Волчиц.       Одна из них по-прежнему снится ему лунными ночами...       И она хороша. Святое дитя Аточи, как сказал бы Моззи, как же она хороша. Но Моззи остался в Париже и некому послать Нилу предостерегающий взгляд.       Да, она почти так же хороша, как он сам. Вот только он теперь играет на другой стороне и вынужден сообщить, что картина ― подделка.       Мориарти не злится. Смотрит, буравит своими глазищами, но не злится. Чуть усмехается, щурится, а затем, при первом же удобном случае, заталкивает его в подсобку.       В горло упирается холодный острый металл, но он даже не успевает испугаться или понять, что это: кинжал? Стека? Она впивается в его губы, набрасывается на него с яростью зверя. Целует, кусает, срывает пуговицы с рубашки стоимостью в несколько тысяч евро.       В ответ Нил подхватывает ее на руки ― она почти ничего не весит ― разворачивает и вжимает в стену. Путается в волосах, в тесемках на обманчиво женственном платье. Она глухо рычит и шире раздвигает колени. Он толкается в нее, и ногти впиваются ему в шею.       Им обоим глубоко плевать, услышит ли их мистер Кирби.       Она учит его некоторым своим приемам. Он лишь делает вид, что отвечает тем же. Они любят друг друга, измазавшись в краске и масле, а потом долго говорят обо всем на свете: об искусстве и надутых музейных индюках, о том, как хорош Париж летом, и о том, как он плох, о путешествиях, в которые они могли бы и никогда не отправятся вместе. Они говорят обо всем на свете, кроме того, что висит в воздухе с первой минуты их встречи. Она прекрасно знает, кто он такой: прошло меньше суток, прежде чем она выяснила всю его подноготную. Нил не знает о ней ничего, кроме того, что Мориарти сама пожелала ему поведать, и того, что ощущает всем своим нутром.       «Кажется, после встречи с Питером твой инстинкт самосохранения оказался сильно скомпрометирован», ― в раздражении заявил Моззи, когда узнал, зачем Нил собирается в Лондон на самом деле.       Но его инстинкты в порядке. И поэтому он не задает вопросов, хотя порой она смотрит на него так, будто ждет их. Будто готова ответить…       Между ними находится немало общего. Любовь к одним мастерам и стилям, к мягкому вину и крепкому кофе, к поздним завтракам в постель и разгуливанию по мастерской в неглиже. А еще она тоже почти не пишет свое, и пока то, огромное, безобразное, что отличает их, остается в тени, их идиллия почти совершенна.       Дни и недели сменяют друг друга. Они пишут вместе Брейгеля и отправляют его в музей вместо оригинала. Это еще не срыв, говорит себе Нил, но верить становится все сложнее. Он все ближе к тому моменту, когда дверь позади захлопнется. По внутренностям разливается стылый холод ― и это пугает, и заводит одинаково сильно.       Нил понимает, что вновь попался. Заблудился в темном лесу, сделав неосторожный шаг в сторону. Зверь не отпускает своей законной добычи, он это хорошо знает, и потому обескуражен, когда так и происходит. Он хочет понять, но Мориарти лишь загадочно улыбается и произносит одно-единственное:       ― Шерлок.       Нил сам не верит, что спасен. Он умирает от ревности и в то же время: он благодарен.       На другой день он выходит в промозглое утро, чтобы продолжить свой путь, и нащупывает в кармане клочок бумаги с лондонским адресом. Крохотный огонек на почти утерянном из виду маяке разгорается для него с новой силой…