Вечное сияние чистого разума

В тот день мы встретились. Ты стоял у самой воды. Я издалека тебя заметил. Помню, меня сразу к тебе потянуло. Я подумал: ''Надо же, как странно: человек стоит спиной, а меня к нему тянет''. *** Эта ссора была похожа на множество других. Они бурно ругались, потом бурно мирились и в какой-то момент это даже набило оскомину. Какая была причина ссоры? Аль-Хайтам не мог сказать точно. Клубок обид, который по ниточкам наматывал в себе Кавех, все рос и рос. Чаще всего это начиналось с одной и той же претензии. “Ты не ценишь меня, ты не любишь меня”. Аль-Хайтам не переубеждал своего партнера по одной простой причине: он не видел смысла спорить с такой глупой ложью. Для Кавеха это же было подтверждением своей правоты. Ему было бесполезно говорить, что язык любви у них разный. И, если для Кавеха это были слова, то для него действия. Даже стихами ему было изъясниться проще, чем сказать напрямую. Казалось бы, аль-Хайтам прямой и грубый в словах. Но не когда дело касается такого чужеродного, как свои чувства. В любом случае, после ссоры его художник ушел. Правда, не хлопнул дверью, как это любил всегда делать в порыве гнева, а осторожно прикрыл. Хайтам увидел его ключи на полочке только следующим утром, когда собирался на работу. “Вот идиот”, – промелькнуло в его голове. Кавех часто забывал ключи, либо пихал их в чужое пальто, а потому часто ошивался у входа в квартиру, неспособный в нее попасть. К счастью, ожидать ему приходилось недолго. Так что секретарь был уверен: он придет вечером домой, а это недоразумение стоит у двери. Снова ждет, когда же откроют. Спустя два дня в нем закралось сомнение, что ключи были оставлены не случайно, но он быстро отогнал эту мысль. Иногда, после особенно сильных дрязг, Кавех жил у Сайно и Тигнари. Он остывал, они нормально говорили, и все шло как обычно. Почему они все еще были вместе? Почему они вообще начали встречаться? Это были слишком сложные вопросы даже для него. (Может быть, в глубине души аль-Хайтам знал на них ответ, но еще не признал его). На седьмой день он понял, что ключи не были забыты. Их оставили специально. Телефон Кавеха выдавал глухое “аппарат абонента занят, пожалуйста, перезвоните позднее”. С чужих номеров гудки шли, но трубку он не брал. Значит, добавил его номер в черный лист. Эта ссора начинала затягиваться, утомляя его. Он не любил проблемы. Поэтому собрался и поехал к Сайно и Тигнари сам, чтобы уже забрать этого несносного парня домой. Вместо него он получил на руки конверт, перед этим выслушав и ссору этой пары (как же он устал от ссор). – Я считаю, что дать ему такое неправильно, – Тигнари поморщился, потирая висок ладонью. – Куда лучше, чтобы он был в неведении? Он не понимал, о чем речь, до того момента, пока не вскрыл конверт, на котором значился штамп от “Лакуна инк”. “Кавех стер аль-Хайтама из памяти. Просим вас, как его близких людей, не упоминать его в присутствии Кавеха, чтобы не допустить восстановление воспоминаний”. Дальше шел свод простых правил. Это, что, какая-то дурацкая шутка? Кавех был дураком, но злобно над людьми не шутил никогда. Чужие эмоции и чувства для него были даже важнее, чем свои собственные. Перед другими он всегда старался быть хорошим. Секретарь поднял взгляд на своих знакомых, безмолвно требуя объяснений. – Не смотри на нас так. Это было его решение. Он стер о тебе память, так что теперь ты можешь быть свободен. Вы, вроде, оба были недовольны этими отношениями. Тигнари словно пытается вывести его на эмоции. Отчасти аль-Хайтам его понимал: ему обидно за близкого друга. Но в его глазах лишь холод. Что же, решение Кавеха. Чужие решения, даже если они такие бестолковые, стоило бы уважать. – Я понял. Улица встречает его промозглым ощущением. Он тут же тянется в карман, чтобы согреть чужую руку и одергивает себя от такой же мерзкой, как и погода, привычки. Нет. Хватит с него. Кавех сделал это импульсивно. Он человек эмоций, человек чувств. Аль-Хайтам человек разума и поэтому подает заявку в “Лакуну” совершенно осознанно, взвесив все за и против. Он всегда знал: близкие отношения – это ошибка, которую ему лучше не допускать. Он допустил эту ошибку, значит, ему придется ее исправлять. – Вам необходимо будет собрать все вещи, которые ассоциируются с вашим бывшим партнером. Девушка консультантка говорит это таким обыденным голосом, что можно сделать вывод: она говорит это миллион раз в день. Хочется ли ей стереть память о ком-то? Делала ли она это? – Вы соберете все вещи, и на основе этого мы создадим ментальную карту. Одна ночь – и вы проснетесь без воспоминаний. Она выдавливает из себя дружелюбную и утешительную улыбку, но аль-Хайтаму это не нужно. Он не страдает. Он просто хочет избавиться от ошибки. Часто он смотрел, как Кавех рисует и оставляет небольшие помарки. Совсем крохотные. “Зачем ты это делаешь?”, – спросил он тогда. “Без ошибок это будет уже другое произведение. А мне оно нравится таким”, – был ответ. Видимо, аль-Хайтам не та ошибка, которую Кавех захотел оставить. Хоть что-то у них взаимно. Аль-Хайтам ходит с коробкой по квартире, складывая туда все, что могло бы напомнить о его бывшем парне. Он не швыряет предметы с силой и злостью, а просто укладывает их внутрь. Коробка заканчивается, и ему приходится взять вторую и третью. Туда отправляется все, что они покупали вместе. Дурацкие магниты из отпуска – он ненавидел магниты, но Кавеху нравилось прикреплять записки и рецепты на холодильник. А так как готовил чаще всего он, то аль-Хайтам не протестовал. Парные брелки на ключах, якобы ручной работы. Конечно же, это была фабричная работа, но его парень (бывший парень, ему стоит себя поправить) повелся на это, словно идиот. Парные кружки и тарелки. Кисточки и дорогие краски (он не вернулся даже за ними?). Большая часть гардероба аль-Хайтама – Кавех вечно говорил, что если бы не он, то ходить Хайтаму в безвкусных тряпках. Он складывает в коробки общие фотографии с полароида и гирлянды. Свечки, книги – подарки Кавеха, он вечно ворчал, что их здесь больше, чем в библиотеках, но упорно дарил на любой случай. Несколько веточек сухоцветов. Последними он кладет сверху духи в тяжелом стеклянном флаконе, чтобы те не разбились. Ему нравилось ощущать аромат, когда после долгого дня они с Кавехом смотрели фильм, и он мог уткнуться в шею художника. Внизу покоятся рисунки. От набросков на салфетках до полноценных работ. Ему нравилось рисовать акварелью и маслом. Аль-Хайтам предпочитает думать о нем в прошедшем времени, как о мертвеце, ведь совсем скоро он умрет в его памяти и исчезнет из жизни. – Вы проснетесь утром и ничего больше не вспомните о нем. – Это как-то вредит мозгу? – Больше будет похоже на последствие попойки, так что волноваться не стоит. Вот, возьмите лекарства. Ночью к вам придут наши чистильщики, так что оставьте ключ под ковриком. У него нет запасных ключей. Лишь пара Кавеха. Но уже завтра утром он не будет думать о ней так. Брелок с них снят, и ничего больше не отличает эту пару от его собственной, абсолютно идентичной. Они сидят с врачом друг напротив друга, диктофон включен. – Расскажите мне о нем. Аль-Хайтам не понимает, для чего. Уже завтра он забудет все, что связано с его бывшим. Для чего высказываться? Избавиться от боли? У него ничего не болит. Он вообще ничего не чувствует. Секретарь смеряет врача холодным взглядом, но тот и не собирается сдаваться. Ждет, будто у него есть время всего мира. – Мне нечего о нем рассказывать. – Вы столько времени были вместе и не найдете пару слов? Звучит как манипуляция. Он это понимает и все равно ведется. – Кавех моя абсолютная противоположность, и это не идет ему на пользу. Он слишком крикливый, слишком эмоциональный. Он никогда не видит логику вещей и предпочитает действовать по велению своего сердца. Он нестабильный идиот и всегда ставит других людей выше себя, заставляя тем самым страдать всех вокруг него. У него очевиднейшие проблемы с самооценкой, но вместо того, чтобы сделать с этим хоть что-то, он продолжает прогибаться под всех и вся. С каждым словом он чувствует прилив какой-то злости. Он ведь пытался ему помочь! И вот что получил. Плевок в лицо. Мужчина выдыхает и поднимает снова слишком спокойный взгляд. Чтобы почти сразу перевести его на свои руки. Те аж подрагивают от переизбытка эмоций. Ему это не нравится. Чувства – излишек, а ему излишки не нужны. Куда больше ему нравится спокойная и ровная жизнь, размеренная. Совсем скоро она снова станет такой, и он удалит эту ошибку из своей жизни. Перед уходом из “Лакуны” ему выдают оранжевую баночку с препаратами. Такая же часто стояла на столе у Кавеха, но таблетки из нее никогда не убавлялись. Постель сегодняшним вечером кажется особенно прохладной и некомфортной. Аль-Хайтам предпочитает думать именно о неудобстве кровати и завтрашней работе. Скорее всего, он снова будет делать вид, что крайне занят чем-то очень важным, чтобы на него не свалили множество дел. Никто с его работы не знал об отношениях, так что никто не скажет ничего лишнего, что могло бы всколыхнуть его память. Это просто, как уборка. Из его головы уберут всю грязь, и там будет чисто и свежо. Как и полагается. Он принимает несколько таблеток (ровно по инструкции) и убирает пустую баночку на тумбочку – позже ее выкинут чистильщики. Его голова касается подушки, а глаза закрываются. Больше похоже на падение в бездонную пучину. Ох, он даже не знал, какой глубокой бывает кроличья нора. Аль-Хайтам открывает глаза прямо во время их последней ссоры. Кавех сжимает ладони в кулаки так сильно, что загорелая кожа рук белеет. – Ты… Ты даже не слушал меня, да? Теперь его голос не истеричный и не плаксивый. Скорее уставший. Плечи парня опущены, как и его голова. Золотые волосы растрепаны и неаккуратно ложатся на лицо. Кажется, Кавех готовил до этого, во всяком случае с кухни приятно пахнет пряностями. – Я хотел, чтобы ты хоть иногда благодарил меня. Признавал. Но кажется, ты воспринимаешь меня лишь как должное. Верно, неважно, что случится. Я всегда буду рядом. Как бы сильно ты меня не отпинывал, я всегда… Он вздыхает снова, проглатывая окончание фразы. – Знаешь, наверное, я должен признать, аль-Хайтам. Ты был прав. Мне нужно иметь немного гордости. Секретарь лишь поводит плечами, словно говоря “да”, и снова утыкается в книгу. Истерика Кавеха все равно пройдет, не стоит лезть под горячую руку. Он успокоится, они поужинают под фильм, и все будет как обычно. Ссоры выматывают, но он воспринимает их как должное. Даже когда входная дверь осторожно закрывается, аль-Хайтам не обращает внимания. Погуляет и вернется. Выветрит все из головы. Он не может помочь Кавеху, пока тот не поможет сам себе. Аль-Хайтам не ожидал, что “ментальная карта воспоминаний” означает просмотр этих самых воспоминаний. Хотелось верить, что это не займет у него всю ночь. Завтра на работу. Воспоминание растворяется блеклым пятном, перекидывая его назад во времени. Немного раньше, немного дальше по карте его ошибок. Они вместе сидят в ресторане, празднуя годовщину. Волосы Кавеха убраны наверх, а в его ушах серьги, которые аль-Хайтам подарил сегодняшним утром. Кавеху вообще нравятся украшения, когда аль-Хайтам часто находит их излишними. Он привык носить часы и кольцо, но на большее его бы не хватило. Кавех любит серьги и ожерелья. В последнее время ему полюбился жемчуг. Но вместо ровных аккуратных шариков он выбрал барочный, причудливо изогнутый. “Почему именно такой? Мне нравится его несовершенство. Ничего не должно быть идеальным”. Они заказывают разное, и Кавех вечно ворует из его тарелки. Уже привычно. Так же привычно аль-Хайтам делает ему замечание, что стоило бы есть свое, но это лишь поддевает эго его партнёра. Тот недовольно говорит, что специально заказывает другое, чтобы они попробовали как можно больше. Хайтам говорит, что это невероятно глупо. И лишь сейчас, во сне, замечает огорченный взгляд Кавеха. Еще немного назад. Очередная ссора. Снова. Какие претензии? Все те же. Ты не любишь меня, ты не ценишь меня. Аль-Хайтам молчит. Как он может выразить свои чувства? Он делал для Кавеха всё: покупал ему подарки, обеспечивал. Неужели этого было мало?! Неужели этого недостаточно для того, чтобы оценить его труды? Художник твердит об одном и том же. Хайтам уходит от этих слов дальше вглубь. В воспоминания. Это странно: он смотрит на них словно со стороны и одновременно изнутри сцены. Ему хочется найти пульт и поскорее отмотать назад. Ему не нужно столько воспоминаний о своих собственных ошибках. Сцена размывается, унося с собой запахи еды и ощущение горечи на нёбе. Перед ним возникает диван, где он сам же читает книгу. Художник устроился на полу, используя вместо стола свои же согнутые колени. На них лежит альбом. Кавех рисует секретаря, постоянно сверяясь с оригиналом. Аль-Хайтам делает вид, что так и должно быть. А потом всё же отрывается от чтива, кидая взгляд на своего парня. – Ты рисуешь меня уже в сотый раз. Тебе не надоело? Уверен, ты бы сделал это по памяти. Кавех коротко кивает, а затем поднимает взгляд. – И что? Мне нравится рисовать тебя. Ты красивый. И я тебя люблю. Он часто говорил это. Слова о любви выходили у Кавеха так естественно, словно ему ничего не стоило их сказать. Он отпускал их с души, словно бабочку с ладоней. На секунду в голове у секретаря хочет возникнуть мысль о том, что если бы это было правдой, то Кавех бы не стёр его. Он не позволяет таким словам просочиться. Нет. Никакие сожаления ему не нужны. Вместо этого он переводит взгляд на себя самого, с удивлением отмечая мягкую и теплую улыбку. То, как он сам откладывает книгу на диван и привлекает художника для короткого и нежного поцелуя. Он правда на него всегда так смотрит? Смотреть на поцелуй ему не хочется. Ему кажется, что он подсматривает и видит то, что не должен. Кавех держит его под локоть, и вдвоем они идут по парку. Он купил ему мороженое, и теперь художник старается съесть его до того, как то начнёт капать на руку. – Давай договоримся, что если нас когда-нибудь заменят клоны… Аль-Хайтам закатывает глаза, но парень привычно фыркает и договаривает: – То будем спрашивать друг друга о самом приятном моменте из наших отношений. Чур, я выберу этот. Приятная погода, вкусное мороженое и ты рядом. Запомнишь? Он не говорит своему парню, что клонирование и замена людей это полный бред. Как инопланетяне. Уж вряд ли они будут забирать каких-то случайных людей. Но вместо этого просто кивает. Хорошо, ему не сложно. Парк, мороженое и счастливый Кавех рядом. Воспоминание назад они идут ко врачу. И еще назад – они идут в кино. Назад, назад, назад. Все дальше и дальше вглубь. Вот он помогает Кавеху переехать к себе в квартиру, и его вещи тут же занимают большую часть пространства. А вот он тут же предложил ему переехать. Парень с удовольствием соглашается, и он видит самую яркую улыбку в этом мире. С исчезновением воспоминаний он должен чувствовать облегчение. Но он чувствует лишь то, что можно идентифицировать как острую боль. Прямо посреди его грудной клетки готово что-то разорваться. Словно тонкая лента, которая расходится по нитям. Он видит их свидание. Аль-Хайтам впервые тогда зачитал свой стих кому-то, кроме уже почившей бабушки. Кавех слушает строки внимательно, прикрыв глаза и положив подбородок на ладонь, уперевшись локтем в стол. – Останусь в дымке сна, молочной и прекрасной, Наедине с подобием твоим. Я верю, жертва не была напрасной, Обманываясь, счастлив, что любим. Аль-Хайтам замолкает и спокойно смотрит на юношу. Не ожидая какой-то оценки и не нервничая по поводу своего произведения. Кавех молчит еще некоторое время, а затем поднимает взгляд на секретаря: – Это очень грустное стихотворение одинокого человека. Неужели ты действительно чувствовал себя так всё время? Хайтам открывает рот, чтобы опровергнуть это и сказать, что он писал о лирическом герое. Но замолкает, когда Кавех впервые целует его. И думает, что да. Наверное, всё же да. Он даже не понимал, что после того, как они съехались, темнота из его стихов истерлась. Всё чаще он писал короткие хокку или поздравительные короткие стишки для открыток их друзьям. Словно кто-то зажёг свет и рассеял вокруг тьму. Он не лишил его творчества, но избавил от одиночества в нём. Их первое свидание совсем не такое как последующие. Кавех кажется колючим и острым. Он держит руки скрещенными на груди, смотря в окно. Аль-Хайтам хочет уйти, все эти свидания просто глупость. Почему он вообще пригласил его сюда? – Я не самый простой человек, – неожиданно начинает Кавех, всё же переводя взгляд на Хайтама, – во всяком случае, так многие говорили. Кто-то считает меня выгодным фоном, а кто-то считает, что об меня приятно вытирать ноги. Но я просто… Парень, который хочет быть счастливым. Аль-Хайтам неожиданно кивает. Несмотря на их уже заметные отличия… Он понимает, что чувствует то же самое. Еще немного. Их переписка по телефону, и вот она. Первая встреча. Аль-Хайтам чувствует, как его ноги утопают в песке. Песок кажется совсем белым при блеклом свете луны, а толща воды повторяют ночное полотно. Верно, это то место, где они впервые встретились. Последний транспорт сломался, и он был вынужден идти пешком. А увидев на пляже одинокого человека, почему-то подошёл к нему. Он еще тогда подумал: "Надо же, человек стоит спиной, а меня к нему тянет". Это был парень рисующий холодное море. Всего два цвета, чёрный и белый, но у него получалось сделать это так, как никто другой бы не смог. Они впервые заговорили именно здесь. Впервые начали спорить про глупости и обменялись телефонами. Это была начальная точка. А значит – и конечная. И сейчас. Сейчас, когда от воспоминаний с Кавехом почти ничего не осталось – не осталось его в воспоминаниях, – аль-Хайтам резко понимает. Нет. Нет, он не хочет этого! Не хочет, чтобы все закончилось именно так. Даже если он стер его. Отношения, даже неудачные, это именно то, что делает их теми личностями, какие они есть сейчас. Стереть воспоминания означает предать не только Кавеха, но и себя самого. Ему не хотелось признавать, но Кавех был тем самым осколком, что идеально встал в его картину мира. Сделал ее более осмысленной и полной. Он грубый и замкнутый, а Кавех его противоположность. Аль-Хайтаму никогда не хотелось ни тревог, ни беспокойства в своей жизни. Но он сознательно выбрал себе в партнеры именно такого человека. Такого, который расставит в его душе все по местам. Такого, которого он по настоящему полюбит. Это осознание вонзается в его голову до тошноты, до судороги. Он резко сжимает запястье Кавеха, оттаскивая его от этюдника. Тот так и остается стоять у берега. Юноша сопротивляется. – Нет, стой, подожди! Все было совсем не так! Мы должны остаться! Аль-Хайтам мотает головой. А потом все же произносит. Больше он не хочет молчать. – Нет. Нет, я должен тебя спрятать. Я должен спрятать тебя там… Где тебя не было. Чтобы вспомнить завтра утром. Я обязательно должен вспомнить тебя, Кавех. Угольная вода из холста художника выливается и затапливает все то, что было позади них. Чернота наступает на пятки, заставляя его торопиться. Куда, куда он может его спрятать? Какое место в его каменном сердце подойдет для такого? Аль-Хайтам слишком долго думает, и, когда он оборачивается, позади никого нет. Его пальцы пусты. Он – Орфей, который не поверил Эвридике и обернулся. И теперь он абсолютно один среди холодных и темных волн своих воспоминаний. Кавеху не нравится рисовать углём. Проходят мгновение или два, но ничего не меняется. Надежда постепенно угасает в его груди, растворяясь. Это ощущение прямо перед пробуждением, когда ты чувствуешь свое физическое тело и понимаешь, что стоит повернуться на другой бок, и ты проснешься. Аль-Хайтам заставляет себя замереть, цепляется за последние ощущения и воспоминания. Надеется. Словно после титров ему покажут еще пару сцен. Его ожидание вознаграждается, и он благодарен за эти секунды. Над ним вспыхивает яркий прожектор сверху. Точно такой же вспыхивает напротив, создавая яркое пятно на полу. На пятне стоит Кавех. Такой привычный, что его сердце разрывается от боли. Он видел его таким каждый свой день и видит сейчас, запечатлев в сознании образ до каждой детали. Между ними проносятся кадры. Кто-то отматывает пленку назад, словно на бобину. Кавех делает шаг первым, подходит к нему ближе, просачиваясь через воспоминания. Обнимает его неуверенно, словно аль-Хайтам может его оттолкнуть. – Прости, что стер тебя из памяти. Это говорит его воспоминание, но он точно уверен. Настоящий Кавех сказал бы то же самое. За это время он узнал его слишком хорошо и может описать каждую черту и каждую деталь. Родинку за ухом, маленький шрам на пальцах. Привычку напевать в душе или добавлять слишком много копченой паприки, когда его руки добираются до банки с приправами. Аль-Хайтам обхватывает его лицо в ответ, не давая отвести взгляд. Он хочет запомнить чужой взгляд, словно это поможет проснуться с воспоминаниями. Его ладони тут же становятся мокрыми. Кавех плачет. – Ты же знаешь, какой я… – Эмоциональный. – Эмоциональный, да. Я хотел быть чем-то особенным в твоей жизни. Да, наверное, именно этого и хотел. Даже несмотря на то, что мы слишком разные, я… А я был для тебя чем-то обыденным. Он понимает, что это его последний шанс рассказать Кавеху все. Даже если внутри себя. – Я никогда не думал, что повседневное и обыденное это нечто плохое. Я впустил тебя в жизнь, принял тебя. Ты для меня и есть моя жизнь. Обыденность это именно то, к чему я стремился. К спокойствию. Ты это знаешь. И встретив тебя, я наконец-то достиг баланса. Кавех смотрит не отрываясь, впитывая каждое слово. – Мне жаль… Мне жаль, что я не услышал этого раньше. Мне так жаль… Аль-Хайтаму тоже горько от этого. Горько, что он сломал все своими руками. Признавать свои собственные ошибки непросто. Признавать ошибки, когда ты никогда не ошибаешься, невозможно. – Я… – начинает Кавех, но Хайтам перехватывает слова. В этот раз он должен сказать это первым. – Я люблю тебя, Кави. Он целует его с тяжелыми мыслями. Поцелуй получается горький и терпкий, но парень не вырывается, лишь доверчиво жмется к нему ближе. Аль-Хайтам чувствует, что его лицо мокрое и не понимает, чьи это слезы? Его или Кавеха. Ему хочется сказать: "Я проснусь и вспомню тебя, мы обязательно пойдём ко врачу вместе, в этот раз я не отступлю и мы добьёмся понимания”. Но это неважно. Всё неважно. Всё становится неважным, когда утром звенит будильник. . . . . . . . . . . Аль-Хайтам сидит на кровати, потирая тяжёлую голову. Внутри черепной коробки что-то неприятно звенит. Наверное, ему что-то снилось, вполне возможно, что вновь кошмары, но он ничего не помнит. Пол под ступнями кажется холодным, но от этого становится немного легче. Он переводит взгляд на часы у кровати, пора собираться на работу. На кухне его не покидает ощущение, что он что-то забыл. Словно была какая-то записанная в ежедневнике вещь, а он забыл ее сделать. Может быть, вынести мусор или съездить к зубному. Он старается не забивать этим голову. Чем больше проблем, тем больше головной боли. Когда он пьет чай, то видит странный след на пальце, словно вмятину. Странно, но он не носил кольца. Хотя ощущение именно такое. Странно. Странно, что он открывает записную книжку и видит несколько аккуратно выдернутых страниц. Сейчас февраль, большая часть января отсутствует. Он гадает, куда они могли пропасть. Несколько строк в будущих месяцах тоже зачеркнуты. Аккуратно и методично, но с явным нажимом. Он пытается прочитать слова по отпечаткам на других страницах, но ничего не получается. Может быть кто-то сыграл с ним злую шутку на работе, пока он отходил? Дорога до работы проходит привычно. Он прячется от посторонних звуков в своих наушниках, разгребая личную почту. Одно из писем пришло сегодня утром, из какой-то клиники. Он нажимает на него из праздного любопытства. А затем и почему-то открывает аудиофайл. С удивлением слушает свой же голос. “Кавех моя абсолютная противоположность и это не идет ему на пользу. Он слишком крикливый, слишком эмоциональный. Он никогда не видит логику вещей и предпочитает действовать по велению своего сердца”. Он не знает никого с таким именем. И, пожалуй, ни о ком он не говорит так эмоционально. Обычно люди удостаиваются от него лишь холодной отметки их низких умственных способностей. Он не сыпет словами, предпочитая усмирять людей одним своим видом и отношением. “Он нестабильный идиот и всегда ставит других людей выше себя, заставляя тем самым страдать всех вокруг него. У него очевиднейшие проблемы с самооценкой, но вместо того, чтобы сделать с этим хоть что-то, он продолжает прогибаться под всех и вся”. Ему кажется, что запись закончилась, но он слышит еще один мужской голос. “Вы его еще любите?”. Тихий вздох едва уловим на диктофон: “Да. Я его люблю”. Он не знает, откуда эта запись. Он не помнит этого. Можно подумать, что его голос подделан с помощью искусственного интеллекта, но ему становится об этом слишком сложно думать. В транспорте словно слишком душно, и он выходит на первой же остановке далеко от своей работы. В нос ударяет запах солёной воды. “Я люблю его, и в этом и проблема. Чувства кажутся мне ошибкой. Он – кажется мне ошибкой”. Его ноги утопают в холодном песке. Он бредет медленно. Каждый шаг даётся с трудом. Аль-Хайтам даже не до конца понимает, почему он туда бредёт. Словно что-то его тянет. На песке сидит юноша. Его светлые волосы треплет пронзающий ветер, а кончики ушей покраснели от прохлады. На его коленях лежит толстый альбом на кольцах. Трясущимися руками юноша раз за разом пытается нарисовать воду. Аль-Хайтам подходит к нему ближе, не зная, хочет ли он, чтобы тот обернулся. Чего он боится больше увидеть в чужих глазах: абсолютное непонимание того, кто он, или осознание того, что юноша его знает? Вместо этого он делает несколько больших шагов и садится на песок рядом, даже не думая, что испачкает тем самым костюм. Теперь он видит, что в одном ухе у парня наушник. Музыки он оттуда не слышит, только отзвуки голоса. Почему-то аль-Хайтам понимает, что это и есть голос самого парня. Кавеха… Он даже не решается посмотреть в его лицо. Но чувствует, как правая рука неуверенно скользит по песку. Он находит ее своей, сжимая и согревая. Заглядывая в рисунок. – Ошибки сделали твой рисунок только лучше. Кавех кивает.