Я вам что, Пушкин?

Можно было бы сказать, что Моника устроила мне подставу космического масштаба… если бы я не должен был помнить, что такая сцена в скрипте есть. И потому избежать ее невозможно. Теперь могу только себя винить в том, что прослоупочил. Конечно, причины у меня были вполне себе уважительные — налаживал отношения то с милой соседкой, то с карлицей-цундере. Однако вряд ли эти аргументы устроят главу нашего клуба. Очень уж от нее исходят собственнические вайбы. И хотя формально Моника дала понять что не против моего общения с девочками, такое пренебрежение ей по душе не придется. Думай, Гарик, думай. (отпросись в сортир) Да мне что-то неохота, но спасибо. (ты тупой? отпросись и иди на улицу. там чью-нибудь тачку вскроешь по-быстрому, потом разгонишься хорошенько и въедешь в здание школы. Монике ПРИДЕТСЯ прервать этот балаган…) И зачем я только у тебя совета спросил? Меня вроде не СиДжей зовут, такие делишки не проверну. Пока я напряженно вращал шестеренками в голове, Моника принялась читать первой. В содержание я не вникал — не до того было, да и наверняка она сочинила очередную абстрактную муть. Что делать? Если память не изменяет, до меня очередь дойдет не сразу, но времени все равно сущие крохи. Внезапно голос потерять — тоже не вариант, только что тут распинался, пока успокаивал местный дуэт “Высокий и низкий”. Пора задействовать все свои творческие способности. Весь потенциал. Я напрягся, поскреб подбородок… забавно, три полных дня прошло, а у этого тела даже намека на щетину еще не образовалось. Надо бы Гару сходить к доктору и гормоны проверить. (уверяю тебя, с гормонами у него все в порядке) Взгляд скользнул по фигуре Юри. Своего грядущего выступления тихоня боялась как огня. Даже не преувеличиваю — ее реально в жар бросило. Юри расстегнула пиджак, и теперь из него проглядывала блузка. Очень туго обтягивающая… кхм, не думай об этом, думай о стихах. К сожалению, пришлось признать, что весь мой творческий потенциал куда-то утанцевал. Никогда не любил и не умел работать на скорость. В поэтическую конфу временами заглядывали ребята, угоравшие по фристайлам — конкурсам, где надо складывать полноценные стихи за полчаса максимум. А то и вовсе в живом режиме. Ленка меня однажды зазвала на такой. Большая ошибка. Почти фатальная. Я вылетел в первом же раунде, выдавив четыре позорнейшие строчки. Гран-при же достался челу, который за отведенное время умудрился целую поэму навертеть каким-то выебистым амфибрахием, что ли. Вот он бы сейчас не сплоховал. Так, если мой творческий метод в несознанке валяется, делать нечего, воспользуемся чужим. — Саёри, дай, пожалуйста, чистый лист, — шепнул я. Та оторвалась от собственного стихотворения и выдрала страничку из своего попугайного ежедневника. — А ты что, не принес ничего, что ли? — поинтересовалась она, передавая мне бумагу. — Когда? Я же весь вечер и ночь у тебя тусовался, потом уроки начались, а в клубе меня Нацуки отвлекла… — Да ты и сам был не против! — шикнула в мою сторону Нацуки, — свои косяки на меня сваливать не надо! — Это не косяк, — возразил я, — а просто недостаток планирования… — Картошка-картофель, — парировала коротышка, — просто слова заумные подбираешь и… В аудитории многозначительно кашлянули. Я поднял голову. Моника стояла у доски и строго смотрела на нас. — Я понимаю, что у вас наверняка имеется множество животрепещущих тем для обсуждения, но позвольте мне закончить, хорошо? — Да, госпожа, будет исполнено, — я изобразил настолько достоверный голос безмозглого зомби, насколько смог, — нам оооооооочень интересно. Получилось неплохо. Правда, дисциплины это не прибавило — Саёри захихикала. Нацуки сдерживалась поначалу, но в итоге тоже к ней присоединилась. — Госпожа писать буквы, — подхватила коротышка, — писать долго, читать долго, много буков, моя не осилить… Тут уже заорал я, в голосину. Нацуки сама того не подозревая, воспроизвела мемес, очень расхожий в наших интернетах. Если подумать, то это уже второй после “черепашек” в манге Нацуки звоночек за сегодня. Совпадение? Да черт его знает. Вдруг тут и правда есть связь с реальностью. Просто реализована она иначе, на другом уровне. Я просто пока не понимаю, на каком. У Моники, однако, настроение было не самое радужное. Она раздраженно вздохнула и уселась за стол преподавателя. — Я всем вам раздам упражнения на повышение концентрации внимания к следующему заседанию, — проворчала глава нашего клуба, — что за детский сад? — В детском саде номер восемь раздаются голоса, — пробормотал я. Моника прищурилась. — Что ты сказал, Гару? Хочешь прочесть свое стихотворение прямо сейчас? (если ты выступишь с этим шедевром народного творчества, то тебя ссаными тряпками из клуба выгонят. и по школе объявления повесят, что ты опасный элемент, маргинальный) — Я, пожалуй, повременю, Мони, — ответил я, нервно сгибая край листа, — все равно у тебя такое блистательное выступление, что любой поэт после него как цирковые обезьянки на великах после “Битлз”. Подозревал, что как и всякая начинающая “королева драмы”, Моника любит комплименты, даже такие откровенные, прямо в лоб. И не ошибся. Она слегка смешалась, даже порозовела. Руки взметнулись к волосам, одернули белый бантик. — Ну, это ты, конечно, загнул, Гару, но… но спасибо, — ответила Моника, — однако не думай, что легко отделался. Из вас я довольна только Юри! Хотя бы кто-то умеет внимательно, вдумчиво слушать… — А? — Юри подняла голову и часто-часто заморгала. Я готов был поставить сотку на то, что она бы и строчки из поэмы Моники сейчас не воспроизвела. Нашла кого спрашивать, смешно даже Юри постоянно вращается снаружи всех измерений, особенно если (есть в кармане пачка сигарет) нет, если есть книжка страниц на пятьсот-шестьсот. Моника улыбнулась, да, но как-то очень кисло. — Благодарю всех за внимание, — сказала она, — пожалуй, с моей стороны было ошибкой предположить, что все относятся к клубу столь же серьезно. Но я вас услышала, ребята. Впредь буду умнее. Из-под палки никого принуждать к участию не буду, поэтому вы вольны делать что пожелаете. На этом собрание окончено, вы свободны. С этими словами она сгребла со стола бумаги, дабы засунуть их в сумку. Однако от нервов переборщила, и вместо этого целая кипа свалилась мимо. Разлетелась по всей аудитории. Моника зашипела сквозь зубы и опустилась на корточки. Саёри и Нацуки переглянулись. Лица у них были печальные и виноватые. Я поднялся из-за парты. — Погоди, — сказал я, — щас помогу. — Не надо, — глухо ответила Моника, — сама справлюсь. Сиди, развлекайся. Мне невероятно захотелось сказать что-нибудь в духе, мол, черт возьми, женщина, ты че вытворяешь? Сама ведь знаешь, что никакого фестиваля не будет, к чему эта пустая нервотрепка-то? Но поскольку в аудитории мы были не одни, я этого не сделал. — Моника, — я наклонился к ней, — мы ж не со зла. Ну пошутили чутка, что такого? Мы же не считаем, что ты плохие стихи пишешь или скучно их рассказываешь. Просто сегодня у всех хорошее настроение. Пусть и не очень… рабочее. На самом деле в последнем я не был уверен, хотя бы из-за Юри, но ни к чему такой посыл важный портить. — Разве не здорово, когда всем в твоем клубе кайфово, м? — Н-наверное, — признала она, — а это так? Я ободряюще похлопал ее по плечу. — Не буду за всех говорить, но мне — очень даже. И атмосфера, и компания — все как надо. (вот еще бы мозгоразрывающих багов со скримерами поменьше — и совсем замечательно будет) — С-согласна с Г-гару, — подала голос Юри, — мне… мне непросто на уроках. Это п-постоянный стресс, особенно к-когда надо у-устно отвечать или в-выступать с д-докладом. Но здесь… здесь я о-отдыхаю и п-прихожу в себя перед тем, как идти д-домой. — Жиза, — подхватила Нацуки, — это единственный спокойный часок, который я могу за целый день урвать. (да уж, кажется, насчет бати-домашнего тирана все правда. с этим тоже придется что-то делать) Что именно? Что ты предлагаешь? Табло ему начистить я не смогу при всем желании, физуха к тому не располагает. Обычный мужик, даже пропитый и в возрасте “за сорок” мне все кости переломает нахрен. Или я сам сломаю что-нибудь, попытавшись ударить. Плечо вывихну, например. — Мони, — Саёри подобралась к нам и обняла подругу за плечи. Попутно она задела ногой собранную мной кучку бумаг, и они снова рассыпались по полу, — не переживай, нервные клетки не останавливаются! — Не восстанавливаются, — поправила Моника. — Ты что, от Гару эту дурацкую привычку подхватила? — Саёри насупилась и в отместку развязала белую ленту в волосах Моники, из-за чего вся прическа главы клуба пошла насмарку. — Что это ты творишь? — возмутилась Моника, напрочь забывая про раскиданные документы, — такое поведение недостойно вице-президента, Саёри. Та уже радостно ретировалась на место. Вместе с лентой. Весь ее вид говорил о том, что она ничуть не сожалела о содеянном и с удовольствием провернула такой фокус еще разок, если получится. Еще ее физиономия говорила о том, что на ланч Сайка заточила как минимум две шоколадные печеньки. Весь воротник был усеян коричневыми крошками. Ну хоть умыться догадалась, и то хорошо. Наконец я сложил бумаги в стопку. — Так, Моника, я закончил, куда складывать…эй, ты меня слышишь? Ноль ответа. Я выпрямился и оглядел ее. Кулаки сжаты, взгляд пристальный, жесткий, буквально прожигает Саёри. Сейчас перед нами очутилась Моника из третьего акта, и от этого делалось как-то не по себе. Вспомнились передачи из детства про дикую природу с канала “Animal Planet”. Там очень любили показывать, как львы в саваннах, в каких-то желтых степных камышах поджидают антилоп, чтоб потом их сожрать вместе с копытами и рогами. — Эй, все в норме? — я обеспокоенно взял ее за локоть, — может, присядешь? Она вырвала руку из моей хватки. — Более чем, Гару, благодарю, — сказала она холодно. Чеканила каждое слово, — я просто сделаю то, что уже давно должна была сделать. Будь благоразумен и не мешайся под ногами. Моника направилась к Саёри. Та раскрыла ежедневник и принялась что-то оживленно рисовать маркером прямо на корочке. Внимания на приближающуюся к ней фурию она не обращала. (помнишь, как Джон Уик убивал людей карандашом? как думаешь, а ей слабо?) Что бы это ни было, проверять я не хотел. Но было уже поздно. Моника нависла над незадачливой дурочкой. Распущенные волосы падали на плечи и спину. Не, это уже не лев, это, черт возьми, анаконда. Как в старом фильме с Дженнифер Лопес и рэпером Айс Кьюбом. Видеокассетная, мать ее, классика. Нацуки тоже неожиданно притихла и постаралась стать незаметной. Благоразумное решение, спорить не буду. — Ты продемонстрировала вопиющую непочтительность, Саёри, — медленно произнесла Моника, — и было бы неправильно с моей стороны проигнорировать такое поведение… — Моника, т-ты меня пугаешь, — робко произнесла Сайка. Да и не только ее. Мы тут все на измену присели, нелитературно выражаясь. Даже Юри оторвалась от своего блокнота и теперь наблюдала за сценой, нервно покусывая кончик ручки. (а это не твоя случаем?) Может, и моя, сейчас оно значения не имеет. Моника же не настолько дурная, чтоб жестко сбивать скрипт и устраивать кровавую баню прямо на собрании, ведь так? Так? — Хоть ты и моя подруга, статус президента литературного клуба обязывает меня отреагировать на нанесенное оскорбление должным образом, — продолжила Моника. — Оскорбление? — возмутилась Нацуки, — я понимаю, что ты каждый день перед школой два часа марафетишься, но это уж слишком! Моника ее проигнорировала. Как, впрочем, и всех остальных. Она вытянула руку… и …сдернула с головы Саёри ее красный бантик, после чего от души потрепала подругу по волосам. Да что там потрепала — взлохматила так, что Сайка стала похожа на какого-нибудь чокнутого профессора, пережившего взрыв в лаборатории. — Ты водишь, — усмехнулась Моника. После этой фразы в аудитории начался сущий кошмар. Саёри с хохотом соскочила со стула и ринулась в погоню. — Ах ты вредина, — закричала она, — я чуть сердечный приступ не хватанула! Разве можно так пугать? Это не по-подружески! — Будет тебе уроком, — пояснила Моника, — Никто со мной не шутит. Они стояли друг против друга, как ковбои в каком-нибудь дешевом итальянском вестерне. Только перекати-поля не хватало и музыки Морриконе, блин. Обе замерли в напряжении. Впрочем, ничего настоящего в нем, этом напряжении не было. Глаза у обеих лучистые, смеющиеся, с игривыми искорками. — ДОСТАНЬ ЕЕ, САЁРИ! — гаркнула Нацуки. — Спокойно, — сказал я, — давайте остынем. Я тут вообще лицо незаинтересованное, как говорили в моем детстве, девочки дерутся — мальчики не су… Закончить не успел — Моника юркнула мне за спину и тут же я едва не навернулся — госпожа президент решила, что Гару может сгодиться в качестве преграды и толкнула меня на преследовательницу. Я замахал руками как ветряная мельница в попытках сохранить равновесие и в третий раз сшиб на пол гребаные бумаги. Моника только покачала головой, мол, сам виноват, я тут ни при чем. — О, не беспокойся, Нацуки, теперь я их обеих достану, — пообещал я, — и начну, пожалуй, с нашего президента. И направился к Монике быстрым шагом. Та ловко проскользнула меж парт и расположилась у окна так, чтоб между нами оказалась Юри. Которой было не очень комфортно в центре стихийно начавшегося противостояния. Моника наклонилась и что-то шепнула ей на ухо. Юри в ответ кивнула и слабо улыбнулась. Успокаивает, наверное. Это даже мило. — Тактика живого щита, — отметил я, — умно. Однако я, знаешь ли, парень не ленивый, могу и пару лишних шагов сделать… — Ну так разомнись, Гару, что ты тормозишь? — усмехнулась Моника, — напряги ту лапшу, которая у тебя вместо мышц! Вот щас обидно было. В том, что разрабы главного героя дрищом сделали, моей вины вообще ноль. И вообще в шестнадцать (или сколько там ему) накачаться сложновато. Я аккуратно обогнул парту. Моника, заметив это, бочком двинулась к кладовке. — Я мщу, и мстя моя будет страшна, запомни это, — возвестил я, — тебе не уйти, Мо… Тут идти вперед стало почему-то гораздо труднее. Я опустил глаза. Две бледные ладони сомкнулись в кольцо на животе. — М-месть, — поправила меня Юри, — не “мстя”, Г-гару. Как человек н-начитанный, т-ты д-должен это знать. (вот это топ-10 аниме-предательств, согласен?) — Пусти меня, Юри, — я добавил драматизма в голос, — я вышел на дорогу ярости и пройду по ней до конца. — Б-боюсь, я не могу этого допустить, — тон Юри был все таким же робким и извиняющимся, — ты м-милый парень, к-конечно, но предать подругу было бы гнуснейшей подлостью с моей стороны. (ох моя маленькая наивная девочка, знала бы ты, что она с тобой сделала во втором акте) Не надо об этом. Почему-то мне кажется, что сейчас все совсем иначе идет. По крайней мере, ТАКОГО в сцене с пробным чтением точно не было, думал я, глядя на то, как Нацуки покатывается, сидя за партой, а Саёри торопливо приводит в норму свою прическу. Хлопнула дверь — Моника успела добраться до кладовки. Проклятье. — Гару, ты опоздал, тормоз! — возмутилась Нацуки. — Вот и нет, — ответил я, — ничего еще не кончено! Юри, пусти! Она лишь усилила захват. — И–исключено. Моя лояльность непоколебима. — Я тебе книжку подарю! — предложил я. Конечно, будь это серьезный переплет, просто локтем бы двинул и вырвался, но: а) мы же просто дурачимся, херней страдаем. б) это, блин, Юри. Не смог бы ее ударить, даже если бы захотел. (и ту с ножом из второго акта? если она на тебя нападать будет) Ну, тут на самом деле возможны варианты. Самый вероятный — если Юри из второго акта нападет на меня с ножом, я, скорее всего, от потери крови отъеду. В результате десятка ножевых ранений. — Жалкие потуги, Гару, — отмела мое предложение тихоня, — с-сдавайся, п-признай наше п-превосходство, и все закончится. — Три книжки, — предложил я, — толстенных романа… тебе каждого минимум на неделю хватит. Магический реализм, фэнтези, хоррор… как звучит, м? Руки дрогнули, и, может, мне показалось, но у нее участилось дыхание. Отлично, Игорян, ты на верном пути! — Пять книг, — повысил я ставки, — сегодня же электронный каталог скачаю и… — Не слушай его, Юри, он лжет, он искушает тебя! — заорали из кладовки. Последний козырь на стол. (придется все-таки за кредиткой сходить) — Полное. Собрание. Сочинений, — четко и расстановкой произнес я, — любого автора. По выбору. Хоть тридцать пять томов. Все они будут твоими, если только отпустишь, Юри. Выбор за тобой. И выбор был сделан. Через мгновение кольцо разжалось, и я ощутил свободу. Тут же ломанулся к кладовке. Подскочил к ней и схватился за ручку двери. С той стороны пискнули. Сильно потянул на себя раз, другой, третий… Черт возьми, да это почти кинговское “Сияние”, не хватает только пожарного топорика. (а вот и Гарик!) — Сейчас, Моника, я как дуну, как плюну, и весь твой домик улетит прямо в гребаный Канзас, обещаю! — Ты путаешь сказки, Гару! — она еле сдерживала смех. — И хрен с ними! — отозвался я. Что ж, раз на себя не получается, попробуем по-другому. Я навалился на створку…и влетел в кладовку. Дверь больно хлопнула по спине, закрываясь. Черт, а тут тесновато. Лишь бы не разбить чайный сервиз Юри, иначе она прирежет меня раньше второго акта. Не кладовка, а закуток, чисто чулан Гарри Поттера под лестницей. Только и хватает места, что на пару стеллажей со всяким барахлом, моющие принадлежности и… — Поздравляю, — снова знакомый тон, глубокий и соблазнительный, — ты меня поймал. Моника стояла, облокотившись на полку. На полу у ее ног валялась пара книг. Наверное, свалились, когда я влетел. Было темно, из классной комнаты пробивался только лучик света, но мне показалось, что я вижу сияние в ее глазах. Совсем даже не кинговское. — Паровозик, который смог, — ляпнул я первое, что пришло в голову. — Что-что? — не поняла Моника. Мне чертовски не хотелось рассказывать ей про шедевр комедийного кино девяностых, поэтому пришлось прибегнуть к самому доступному варианту. Уж не знаю, может, это адреналин добавил остроты или что еще, но сейчас поцелуй вышел лучше всех предыдущих. Настолько лучше, что мне пришлось насилу себя отрывать. А то бы сорвал с нее этот мерзкий серый пиджак прямо здесь. Вот был бы номер, конечно… — Гару, — прошептала Моника, — это совсем не по сценарию. В ответ я смог только глупо усмехнуться. Не знаю, как люди подбирают слова в такие моменты. У меня один только белый шум в ушах шипел. И когда Моника обхватила меня за шею и притянула к себе, он только усилился. Впрочем, когда ее язык заткнул мне рот, усилился не только шум. (слушай, может, не будешь останавливаться? что если остальные захотят присоединиться? вот и твой ХЭППИ-ЭНД настанет) (слышишь?) (эй) (прием, брат) (Хьюстон, ответьте) В ноздри набилась причудливая смесь запахов какой-то химии, хлорки, наверное, и шампуня Моники. От этого коктейля кружилась голова. — Гару, ты там убил ее, что ли? — послышался голос Нацуки. Пришлось прерваться. — Не, все норм, ща идем, — ответил я, а сам тем временем закончил расстегивать ее пиджак. — Гару, мы не можем… сейчас, — выдохнула Моника мне в лицо, — и з-здесь. Подожди еще… немного. Я ничего не ответил. Она права. Конечно, права. Не стоит так рисковать. Я даже порнуху с “публичным” сценарием смотреть не люблю, а уж участвовать так тем более. Нет уж, это, может, и стариковский майндсет, но секс должен быть дома, в комфортной обстановке, на чистых простынях и все такое. Да только вот тело Гару совсем со мной не соглашалось. Гормоны шарашили мама не горюй, и я думал, что если еще хоть секунду проведу рядом с Моникой, то буду похож на Рэнди Марша, покрытого… эктоплазмой. — Пойдем, — мягко сказала Моника. На выходе из кладовки нас встретили солнечный свет и три пары любопытных глаз. — И че? — коротко поинтересовалась Нацуки. — Через плечо, — ответил я, — встречай победителя, народ. — Да-да, Гару, ты очень ловкий и упорный и вообще большой молодец, но давайте вернемся тогда к стихам, — заявила Моника, — скоро наше время выйдет, и мне нужно будет аудиторию закрывать. Кто следующий? — А давайте я и буду следующий тогда! — вырвалось у меня. (ты дурак, что ли? у тебя нет не то что стиха, даже идеи для него нет!) Да черт с ней, с идеей. Главный перс же как-то писал просто рандомные слова, и ничего. Я щас тоже попробую. (хорошо, брат. не сдавайся, позорься до конца) Одернув пиджак и стряхнув с него клочья пыли (по иронии судьбы, в кладовке с чистящими средствами было довольно грязно) я вышел на середину аудитории и заявил: — Импровизация! (фристайло, ракамакафо) Откашлялся и драматично отвел руку в сторону, как в школе учили: — Утки, кексы, тля, кессон, Саламандра, патиссон. Робот, киви, пастила, Рыцарь Круглого Стола! Секс, папье-маше, бобрята Разноцветная пиньята, Гроб, стамеска, мишки Гамми, Гобелен в подарок маме! Тапок, пряник, цифра “восемь”, Лёд, майор, галоши, осень Брат, шаверма, лопухи — Я люблю писать стихи! Когда закончил, в аудитории повисло молчание. Тяжелое, вязкое. Почти звенящее. Даже слышно было, как уборщица где-то в коридоре своей шваброй шоркает. Я вытянул руки по швам и искоса поглядел на девочек. Наверняка решают сейчас, сразу выпереть меня из клуба или сначала поглумиться хорошенько. Так сказать, гоните его, насмехайтесь над ним. Ничего, кроме презрения. Наконец молчание нарушилось. Лопнуло как гнойный прыщик. — ПХАХАХАХАХАХ, — загоготала Нацуки, — а ты шаришь! — Что? — не понял я. Она поправила волосы и радостно ухмыльнулась. — Я ж говорю, что у тебя есть зачатки. Не пытайся в заумную чушь всякую, все начинашки так делают, пиши то, что тебе по вайбу, даже если это дичь рандомная… как сейчас. — Д-да, — Юри застенчиво улыбалась, — э-это, конечно, не то, что я бы с-стала п-презентовать на ф-фестивале, словесная “нарезка” будет уместнее на менее ф-формальных мероприятиях, но действительно п-получилось креативно. Молодец. Саёри соскочила со стула и направилась ко мне. Явно с намерением хорошенько потискать. Надо было, конечно, свалить куда-нибудь в безопасное место, но после рандеву в кладовке сил как-то не осталось. Поэтому я покорился судьбе и терпел. Да вру, конечно, наслаждался. Только идиот будет кринжевать, когда привлекательная тяночка его лапает. — Я же говорила вам, я ГО-ВО-РИ-ЛА! — Саёри указывала на меня с такой гордостью, с которой “Ледяная Глыба“ Стив Остин носил свой пояс чемпиона WWF, — С ним не соскучишься! — Вынуждена признать, что это правда, — согласилась Моника, — полагаю, что экспромт Гару создал нам превосходный повод для еще одного Творческого Совета Дня от Моники! Она медленно, не торопясь, прошествовала к центру аудитории и встала подле меня. Снова накатило странное чувство — ощутил себя манекеном в модном бутике, на котором демонстрируют разные брендовые шмотки. (а еще ты ее хочешь) — Очень здорово, если вы нашли свою поэтическую манеру. Это ваш стиль, ваш голос, если хотите. Но при этом не бойтесь пробовать новое. Посмотрите на Гару. В предыдущие два дня он приносил довольно сложные работы, не без недочетов, но крепкие и по смыслу, и по технике. Сегодня он от этого отказался и представил нам шуточный стишок. Это совсем не похоже на предыдущие тексты Гару. Но кто из нас может сказать, что опыт не удался? Ответом послужило молчание. — Вот именно. Не бойтесь пробовать. Возможно, что-то у вас не получится сразу или не получится вообще. Не каждый осилит сонет “под Шекспира” или подражание “Илиаде”. Но самое главное — пробовать. Потому что если вы плотно въедете в колею и будете по ней двигаться, перестроиться будет очень сложно. И вы закостенеете. А для поэта это страшно, потому что стихи — живые. У меня все, кто следующий? — Я. С решимостью ледокола, продирающегося сквозь вечную мерзлоту, на импровизированную трибуну направилась Юри. Правда, с каждым шагом ее решимость падала, и в итоге на честную публику взирало робкое, застенчивое существо. — Это произведение я…я на…назвала “Т-тень багрового ока”. Да уж, судя по тому, как тихо и сбивчиво она начинает читать, я понимаю, что на фестивале Юри будет трудно. Очень трудно. Моника же не может этого не понимать, правда? Бедолагу сейчас инсульт жахнет, сосуд какой-нибудь в голове лопнет от напряга, и кранты. Нельзя так над человеком измываться. Юри честно старается, но каждая запинка словно пригибает ее к земле. Несмотря на свет, проникающий из окна, ее бледное, похожее на маску лицо, кажется почти потусторонним. (почти как тогда в кошмаре) Но сейчас мне не страшно. Вот совсем ни капельки. Мне ее жалко. Наверняка очень хреново каждый божий день воевать со своим мозгом, впадающим в “синий экран смерти” по любому поводу, даже самому пустячному. Без поддержки никуда, пропадешь. Кажется, главный перс говорил, что она во время чтения собственных стихов преображалась, становилась уверенной и все дела… Одно из двух: либо мне другая Юри досталась, либо он жопой смотрел. И я склоняюсь ко второму варианту. — Юри, не бойся, — сказал я тихо, когда она в очередной раз неловко замерла, вспоминая слова собственной поэмы, — все хорошо. Мы с тобой. Дыши. — Я н-не м-могу, — выдавила Юри, — д-даже т-так не м-могу, а что будет на ф-фестивале? В школе хватает ребят, к-которые… — Если хоть кто-нибудь пикнет, пожалеет, что вообще из кровати выбрался утром, — пообещала Нацуки. — Вот-вот, — добавил я. — Они будут смеяться… — продолжала сокрушаться Юри. — Никто не будет смеяться над тобой, — заверила Моника. — Откуда т-ты знаешь? Сейчас Юри смотрела на предводительницу нашего клуба с такой надеждой, с какой мой батя билеты в лотерее “Столото” каждый Новый Год проверяет. — Потому что если такой человек найдется, то поводов для веселья у него будет не очень много, — сказала Моника многозначительно. Мы с Нацуки переглянулись. Поневоле вспомнилось то, какой чужой и холодной казалась Моника после выходки Саёри. В шутку, конечно, но я ж тогда не понял. А выглядело это чрезвычайно стремно, врать не буду. — Давай, Юри, ты можешь, — подбодрила ее Саёри, — помнишь, как тогда, на третьем, что ли, собрании? Когда мы все читали любимые стихи. Ты выбрала что-то из Роберта Фриза… — Ф-фроста, — Юри нервно сцепила руки в замок, — “Непройденный Путь”. — Ну да, его. У тебя так здорово получилось! Прочти свое точно так же, как то. Кажется, рекомендация подействовала. На паре строк Юри продолжила заикаться-запинаться. Но по мере того, как стихотворение (а по объему оно было вполне себе… былинным) двигалось к кульминации, она будто сбрасывала всю тревогу, как шелуху. И в какой-то момент я действительно услышал (и увидел) какая наша тихоня на самом деле. Полагаю, все мы увидели. Сравнение, конечно, избитое, как наивный иностранец в спальном районе Барнаула, но это правда было как гусеница и бабочка. Сутулая, тихая, шугающаяся от всякого громкого звука гусеница — и бесстрашная, завораживающая, притягательная бабочка. Еще и голос такой низкий, очень сексуально звучит. Наконец Юри добралась до финала и… вместо того, чтоб замереть в нерешительности, как это обычно с ней бывает, слегка поклонилась. Сколько угодно можно обзывать меня симпом, но я поаплодировал. Девочки почти сразу присоединились. Да, не очень громко получилось, но ведь нас было всего-то четверо. Юри, побагровевшая, как свежая свекла, побрела на свое место. Выглядела она просто выжатой. Дальше все пошло гораздо проще, без экцессов и ПРЕВОЗМОГАНИЯ. Саёри прочитала славную вещицу под названием “Моя лужайка”. Конечно, лужайка в стихе была метафорическая, но я все равно думал, а не пасется ли там Мистер Корова? Должен же этот реальный бык что-то жрать время от времени. Работенка-то у него не сахар, за вредность молоко можно давать. Саёри мы тоже похлопали, пусть и пожиже. Но она не обиделась. Все-таки понимала, что кульминация сегодняшнего собрания уже позади. (твоя-то кульминация чуть не случилась уже в кладовке, лол) Заткнись хоть на пять минут, мозг, а? Дай нашего кролика “Дюраселл” послушать. Кролик тем временем выскочил в центр комнаты, оглядел нас исподлобья и поинтересовался: — Что это вы так на меня пялитесь? — Ну так ты же выступаешь, — ответила Саёри. Нацуки только хмыкнула и начала читать. Не помню, назвала она как-нибудь свой стишок или нет, но получился он… миленьким (она бы убила меня за такую характеристику, точно укокошила бы на месте). Но из песни слов не выкинешь — ритм такой прыгучий, подбор слов очень в… ее духе. Хорошая работа, полагаю, тем, кто не задрот в поэзии, очень даже зайдет. Похлопали и ей. — Вот и все, — подытожила Моника, — страшно было? Не говорите “да”, не поверю! Ребята, каждый из вас сегодня проявил себя, и поэтому я безо всяких шуток вами горжусь. Мы очень-очень разные, и это хорошо. Как кусочки головоломки, мы дополняем сильные стороны друг друга и прикрываем слабые. По-моему, лучшего и желать нельзя, правда? Мы дружно согласились. Монику выказанное единодушие очень порадовало. — Тогда превосходно! Завтра на заседании обсудим дальнейшую подготовку к фестивалю. Дело найдется для всех, поэтому быть обязательно! Я смотрю на тебя, Гару… — она прищурилась. Да я тоже на тебя смотрю. А хотел бы не только смотреть… — Приду, никуда не денусь, — проворчал я. Моника просияла. — Тогда на сегодня заканчиваем! Всем хорошего вечера, ребята, отдыхайте. Дважды повторять не надо. Наскоро покидав свои пожитки в сумку, я направился к дверям, когда сзади вдруг окликнули: — Гару, стой! Я повернулся. Передо мной стояла Нацуки. Отчего-то она старалась не смотреть на меня и выглядела растерянной. К груди (или тому, что на ее месте было) она обеими руками прижимала томик манги. — Я, наверное, ерунду сказанула… ну, про то, что ты изврат и все такое. Не думай, что я какая-нибудь на всю голову пришибленная, потому что чел вроде приличный и выручил меня сегодня очень… в общем, вот. Она протянула мне свою ношу. “Девочки Парфе, том второй”. Милота. Вот, Гарик, ты и ее маленькое сердце канареечное чуток растопил. Ну не то чтобы растопил, так, лед обстучал малясь. Работы еще непочатый край. — Можешь читать, когда тебе удобно, — милостиво разрешила Нацуки, — только учти, завтра уже третий том читать будем, поэтому будь добр найти время! Взаимоисключающие параграфы во всей красе! (а ведь у тебя еще книжка Юри нетронутая лежит. сегодня ночью не спишь) — Спасибо, Нацуки, — улыбнулся я, — теперь будет чем заняться вечером. Она пихнула меня локтем. — Ну конечно, не все ж порнуху в интернете смотреть! Ой, кстати, — рассеянность усилилась, — ты не мог бы… эм… снова коробку поставить туда, откуда ее снял? — Не вопрос, — отозвался я. И даже не стал ее поддевать. Растешь над собой, Игорян, ох растешь. Деловитым, быстрым шагом я прошел к дальней парте, где стояла манга Нацуки и подхватил коробку. Мышцы отозвались тупой болью — натрудил уже сегодня, видимо. Надеясь, что не выгляжу так, будто нахожусь на пороге смерти, я поплелся в кладовку. Почему-то боль в спине и руках не притупилась, как иногда бывает, когда привыкаешь к весу. Напротив, упорно ползла вверх, к шее и затылку. А когда я переступил порог кладовки (Гару, это совсем не по сценарию) разорвалась оглушительной серебристой вспышкой. Я застонал и повалился навзничь, роняя коробку и сшибая все вокруг. На пол полетели книги, раздался жалобный и тонкий звон. Картинка стала блекнуть, замыливаться, и перед тем, как провалиться в никуда, я увидел расколотую чашку из сервиза Юри.