Бутылочка вина.

Квакити раздражённо вздыхает с небольшим рыком в голосе. Этот Уилбур ему уже всё – по горло; но он снова пришёл к нему со своими слащаво-издевательскими разговорами и ещё более раздражающим поведением. «Квакити, я просто хотел бы выпить с тобой по бокальчику вина!» И черт знает, что в голове у этого британца. Может, он действительно хотел выпить с ним, а, может, сейчас Ранбу маркером для школьной доски рисует письки в каком-нибудь подъезде Лас-Невадаса, что, впрочем, не так важно. Может, после воскрешения крыша у него и уехала ой как далеко, но думать он все ещё мог и навряд ли действительно навредил бы ему или его Городу. А навредит – не подойдёт ближе, чем на десять миль к Лас-Невадас, а от самого Квакити будет держаться ещё дальше. Британец прекрасно знает, что Квакити не простит ему настоящий вред. В особенности вред его наследству. Но... вот они сидят вместе за небольшим стеклянным кофейным столиком, на котором стоит тарелка дорогого и хорошего сыра с мёдом, а сами они — на большом, красном и точно влетевшем в копеечку Квакити диване. Квакити сидит справа, откинувшись на ручку дивана и закинув одну ногу на него, Уилбур же сидит просто слегка откинувшись на спинку. Уилбур достает бутыль вина, на вид ей лет сто, если не больше, и Квакити недоверчиво смотрит на британца.       — Не переживай, Квакити! Эту бутыль мне ещё на совершеннолетие подарил Фил. Вы вроде неплохо с ним ладите, не так ли? В ответ Квакити только вздыхает с небольшим «оу...»       — Я хотел его выпить с кем-нибудь, — продолжает британец, — но было совершенно не с кем. А тут как раз ты, мне казалось, ты любишь хороший алкоголь.       — Да, люблю, Уил. Бокалы ждут на столике, наливай быстрее. Давай уже выпьем и разойдемся, — тихо и достаточно спокойно говорит Квакити, хотя раздражение в его голосе более чем слышно. Уилбур в ответ на это издает только небольшой смешок, а у Квакити возникает неприятное предчувствие. Британец же, в свою очередь, откупоривает бутылку лежавшим на столе штопором, аккуратно положив пробку рядом, а затем наполняет оба бокала почти до краев, потом пододвигает один к Квакити и сам берет свой бокал, отпивая. И даже не морщится. А Квакити, отпивая, закашлялся, корчась от неожиданно неприятного и ужасно терпкого вкуса, тут же взял кусочек сыра, обмакнув в мед, и быстро закинул его в рот. Уилбур снова засмеялся от его реакции, пока Квак сверлил его взглядом, казалось, уничтожая и прожигая насквозь. Но Квакити решил не уступать и сделал ещё пару глотков, неожиданно для себя начиная пьянеть, и недобро посмотрел на британца.       — О-ох, ты такой милый, Квакити, ты знал?       — Пошёл нахуй, Уилбур, — твердо говорит Квакити, и отпивает из бокала ещё. Уилбур просто смотрит на него и ухмыляется. Кажется, ему даже нравится, когда его называют уёбком и посылают нахуй. Кажется, он этого и добивается. Уилбур откидывается назад, на спинку дивана, и наблюдает за Квакити.       — Так вот, Квакити, я хотел поговорить с тобой... — начинает британец, и заводит разговор ни о чем, убалтывая Квакити, пока он чуть не засыпает. «Что-то Сут сегодня подозрительно милый» — мелькает в пьяной голове Квакити, пока он лежит на диване и потягивается. Удивительно, как Уилбур даже после того, как сам выпил минимум четверть бутылки всё ещё практически не был пьян, а сам Квакити ведь выпил и того больше, но уже почти лежал в пьяном трипе. Что тоже вызывает сомнения. От сырной тарелки, в свою очередь, не осталось даже меда, они съели и выпили всё, и Квакити чувствовал себя на удивление расслабленным, хотя думал, что ничего хорошего из этого не выйдет и они наверняка снова подерутся или что-то в этом роде. Уилбур внезапно заткнулся, когда Квакити решил встать.       — Куда ты собрался, Квакити?       — Какая тебе разница, Уил! Блять, я просто хотел встать..! Уилбур одним движением толкает Квакити на диван, и Квакити падает. Тело казалось просто ватным, вероятно, если бы он встал, то упал бы снова. К тому же, у него сильно кружилась голова.       — Квакити... ты жалок.       — Что? Он, казалось, перестал пьянеть, а в душе что-то рухнуло.       — Помнишь, я предложил тебе однажды сходить на свидание? Ты было пообещал мне согласиться и сходить, но Шлатт запретил тебе? И ты, как послушная сучка, потом неделю носа не казал? Шлатт ведь просто избил тебя тогда, а потом трахал тебя до тех пор, пока у тебя ноги не отказали, не так ли, Большой Кью? Квакити был настолько ошеломлён этим внезапным монологом, что даже не понял, как Уилбур оказался между его ног, нависая над ним и смотря прямо в глаза испуганному такой неожиданностью и дрожащему всем телом утёнку.       — У-уилбур, з-заткнись нахуй! Хватит! Что ты вообще несёшь, уебок! — начинает высоким, испуганным голосом Квакити.       — О-ох, «Уильбур заткнись нахуй», — передразнивает его писклявым голосом британец, издеваясь. — Тебя перетрахал чуть ли не весь сервер, Квакити. Но мне, знаешь ли, до сих пор обидно, что ты решил обделить именно меня. Уилбур наклоняется ещё ближе к его лицу, кладя свою большую руку на одно из плеч Квакити, а вторую ставя так, чтобы упираться в ручку дивана, пока утёнок пытался понять, что вообще происходит, и что Уилбур собирается сделать.       — Ты просто шлюха, Квакити, — тихим голосом говорит Уилбур, а потом резко опускается к его шее, почти наваливаясь на него, мягко проводит, казалось, совершенно холодным языком, а потом кусает утёнка прямо в шею, от чего младший громко пискнул, выгибаясь и стараясь своими ватными конечностями отбиться от британца, но у него не вышло. Вялые, но очевидно агрессивные движения не помогли ему, пока он не толкнул Уилбура в грудь, и Уилбур оторвался от него, оставляя на нежной шее темный засос и сочащиеся капельки крови.       — Уилбур! Уйди блять от меня! Отъебись! — начинает кричать Квакити. Ему казалось, что от этого укуса по всему телу начал распространяться жгучий и холодный яд, проникая в самую глубь сердца и обвалактвая его черной слизью, отравляющей изнутри. У Квакити выступают слезы на глазах. Хотелось просто расцарапать свою грудь, разодрать все, избавиться от яда внтури и не дать ему распространиться до конца. Утёнок начинает бить ослабевшими кулаками Уилбура, пинаться, пытаясь хоть как-то выбраться из этой ловушки, пока паника от свой же беспомощности накатывает все больше и все сильнее, мешая мыслить хоть чуть-чуть рационально и мыслить в целом. Уилбур же злится от удачно попавшего удара и чуть-ли не рычит на младшенького, чтобы тот уже «заткнулся нахуй и перестал истерить», что подействовало на Квакити более чем наоборот, из-за чего Уилбур снял чужой ремень с символом Лас-Невадаса, закрепляя чужие руки, и отцепил подтяжки Квакити, запихивая их в чужой рот, полный клыков, и завязывал их, чтобы младшенький и не подумал кусаться и вырываться. В плане, он конечно все ещё пинался и брыкался ногами с яростным взглядом, но с глазами, полными слез. Уилбур тянет его за галстук, приподнимая ослабшую тушку Квакити, который уже ничего не видел от выступивших слез, но вырываться продолжал. Хотя уже не так интенсивно.       — Квакити, утёнок, ты ведь знаешь, что не получится, у тебя никогда не получалось. Твоё призвание – быть шлюхой, а не президентом, пора смириться с этим. Квакити перестал биться от неожиданно накатившей ужасной обиды и боли. Только дрожал и смотрел большими и мокрыми глазами на Уила. В груди стало больно, как будто его сердце было магнитом, а сейчас в него впились все иглы, что были на сервере.       — Молодец, Квакити. Наконец, кажется, ты понял. — Уилбур удовлетворенно хмыкнул и улыбнулся, отпустив галстук. А потом резким движением перевернул Квакити на живот. — О-о-о-ов, у тебя такие милые крылышки, такой хвостик... Квакити, ты так прижимаешь их к себе... А ещё ты весь так дрожишь, и крылышки у тебя так дрожат и пушатся... Крылья у Квакити действительно пушились и были прижаты к нему. Лучше даже сказать тряслись, а не дрожали. Квакити, сквозь завязанный рот, начал недовольно мычать, когда Уилбур залез на него сверху и потянулся к чужим мягким перьям.       — Не бойся Квакити, ты просто делаешь свою настоящую работу, расслабься. Уилбур сидит чуть выше его паха, чувствуя, как Квакити все ещё пытается вырываться и стучит ногами по дивану, и понимает, что просто так ему перьев не потрогать. Уилбур берет его рукой за горло и слегка сжимает. Квакити «успокоился» и весь сжался под ним. Пока он не потянулся к его крыльям и пару раз погладив... сжал крыло у основания. Сильно сжал, из-за чего Квакити громко замычал, с небольшим рыком, выгибая спину, пытаясь прижаться к дивану сильнее, и начал бешено бить крыльями, стараясь выбраться, лишь бы Уилбур отпустил хотя-бы его крыло.       — Ты в силке, Квакити. А птицы из силков не улетают. Птицам в силках обрезают крылья или убивают, так что можешь даже не пытаться. Квакити просто взвыл, заорал от боли, но его крики заглушали его собственные подтяжки и рука на горле. Младший опустил свою голову прямо в диван и снова зарыдал. Он уже потерял всякую надежду и даже ничего не мог ответить Уилбуру. А Уилбур не терял времени, сжав на секунду крыло ещё сильнее, а потом опустив. Крылья безвольно упали. Квакити не шевелясь лежал на диване, вжатый в этот самый диван Уилбуром. Он даже не знал, что ожидать дальше. Но дальше было очевидно — Уилбур стягивает в него штаны с трусами достает свой член, входит без смазки и подготовки. Хватает его за бедра и начинает трахать, вбивать маленькую тушку в кровать, пока Квакити тихо стонет через своеобразный кляп, но даже не старается вырваться. Просто лежит безвольной куклой и сам двигаться не собирается и не хочет, просто терпит свою судьбу. Да и на вряд ли с кружащийся головой ему посчастливилось бы далеко убежать.       — Ты плохо работаешь, Квакити. Начинай двигаться сам, иначе мне придется ещё рассказать о своей обиде на тебя, знаешь ли. Одним разом для тебя это не закончится. Так что лучше начинай двигаться сам, малыш. — слащаво говорит Уилбур, как будто без угрозы. Просто обыденность. Неужели, он действительно считает его просто шлюхой, не способной на большее? Неужели он так обижен на то, что Квакити не принял в итоге его предложения сходить на свидание, что ему не разрешили пойти, и что он действительно угадал произошедшее позже?       — И что, Квакити? Не уж то тебе так нравится, что ты не хочешь двигаться и хочешь, чтобы я выебал тебя ещё пару раз? Квакити всхлипнул. И начал двигаться. А дальше он не помнит. Помнит только что его хватали где только можно, целовали и оставляли засосы холодными губами, помнит, что было больно. Помнит, что он действительно сам двигался и даже стонал под Уилбуром. А потом помнит просто темноту. Видимо, его пьяное тельце не выдержало столь большой нагрузки. Неужели он действительно настолько жалок?.. Квакити проснулся у себя на кровати посреди ночи. Один. Слава богу, один. Область вокруг рта и сам рот неприятно болели. Болели запястья, и Квакити заметил на них сильные, потёртые и красноватые следы. А задница болела ещё сильнее. Лучше сказать, ахуеть как сильно. Квакити обхватил себя руками, испуганно вдыхая, прижимая крылья к себе, и быстро оглянулся. Только звенящая тишина и лунный свет, падающий через большое окно. Больше ни одной живой души поблизости.       — Слава богу, — шепчет себе под нос Квакити и решает, что ему стоит пойти в душ.