***
Это было больше... трех или четырех, если не всех пяти, сотен лет тому назад и он пытался спросить её мысли о деле, при том усадив богиню на стол. Вернее, тогда все было немного иначе. Фокалорс разгоряченная от того, до каких слов наконец додумался Нёвиллет: комплименты о том, что мог видеть только он и о чем никто до него не смог бы сказать. Пару минут назад, до поцелуев, он, пусть и также безэмоционально как всегда, хвалил вид её груди в глубоком декольте исподней рубашки, скорее похожей на современные ночные рубахи, которые тогда считалась нижним бельем. Судья говорил о том, как мил её силуэт, как подходит ей полупрозрачная ткань и как хорошо, когда его леди, которая всегда выглядит такой идеальной и подчеркнуто приличной, прячущей на людях линии той самой нижней рубашки, которой положено выглядывать из платья, за вуалью, остается в этом исподнем и читает свои документы вдали от чужих глаз, как мило она смеется над нарядами, которые Нёви не умел сочетать, как хорошо её стоны ласкают слух, пока они одни... как ему хорошо в ней и до чего ему нравится находить её новые чувствительные места и играть с ними подводя к оргазму безо всяких усилий. Полуголая и счастливая леди ожидала, что Нёвиллет скажет снова нечто, что заставит её до самого рассвета забыть о тревогах, но судья успел переломать всю романтику момента идеей: — А если преступник хотел, чтобы пожалели его бывшую жену и потому делал вид, что они не знакомы и воровал он для детей, но не хотел, чтобы те знали, откуда у них подарки. Та мадам была очень обеспокоена, а он пытался не смотреть ей в глаза, — задумчиво проболтал юдекс так быстро, словно зачитывал на память строки закона. Непонимающий, нет, недовольный взгляд девушки имел явное намерение заставить его пожалеть. Фурина опустила ноги с обхваченной ними же талии месье и фыркнула, отворачиваясь от него. Она была так зла! В самом деле прерывание было таким быстрым и коротким, но её любовник даже не вытер слюну, оставшуюся между их уст и говорил прямо так, без манер, точно он любит только работу. — ...Хотя бы из уважения к возлюбленному существу во время любого вида близостей, нужно думать только о таковом, ты понимаешь о чем я? — слова Фурины, что она недовольно процеживала сквозь зубы, звучали будто из-под воды вон плохо в голове Нёви, размышляющем о деле и это было очевидно. Она повторила: — Хотя бы из уважения к возлюбленному существу во время любого вида близостей, нужно думать только о таковом, ты понимаешь о чем я!!! — было точно громче, чем ждал Нёвиллет, и теперь ощущал себя виноватым. Выражение его лица все также ничего не говорило, но ради правил приличия тот извинился: «Прости, Фурина, я не хотел и не знал о таком правиле.» Девушка смотрела на него, зная, что он говорит заученно, а не от сердца. Ей хотелось выдать какое элегантное ругательство от его бесстыдства, но решила, что уж лучше им сегодня не заниматься никакими любовными утехами более, их прошлый раз был буквально вчера и раз Нёвиллет так бестактен, то пусть использует это время на размышления о своём поведении. Судья догадывался о мыслях Фокалорс по её выражению лица, она так очевидно не скрывала свое смятение и недовольство, что качала ногами, заставляя Нёвиллета вернуться головой в их тему вечера. — Я не хочу уходить, Фурина, ты открыла мне глаза на столь непонятную загадку, я... Мне правда жаль и я сделаю все, чтобы загладить свою вину, — судья поцеловал ключицу дорогой девы, но, когда та только собиралась отказать, придумав такую дерзость, что без стеснения в движении вещало полуобнаженное тело на своём загадочном языке путем почти свершившегося легендарного вздоха Фокалорс. — Я хочу быть с тобой, Фурина, — эти слова были самым нежным, что когда-либо произносил этот грубиян, выдающий себя за вежливого месье, даже его взгляд был так сосредоточен на богине, что она растеряла все свои слова. Значение услышанной фразы было так глубоко для их отношений, они всегда скорее не уходили, не бросали свои занятия "профилактикой", их любовной игрой для самоудовлетворения, внимания и понимания людских сердец лучше. Видя Фурину такой покрасневшей и растерянно-счастливой, Нёвиллет почувствовал страсть, ту самую, от которой взгляд теряет четкость, у Фурины в таком настроении глаза делались такими темными и рассредоточенными, будто не она это, а кто-то другой, запрятанный так глубоко, что нужно было снять семь слоев, как в её одежде, чтобы узреть недоступное больше никому. Нёвиллет опустился на колени, не переставая смотреть на Архонта так, будто готов её проглотить. Он поднял подол полупрозрачной ткани и развязал ленты на трусиках тех далеких времен, когда их держали одни узелки да бантики, после чего нежная ткань сама собой перестала быть препятствием. Его голова отлично вместилась меж её бедер, тогда Фурина пискнула от неожиданности, она вновь дышала с предвкушением, шептала его имя так, точно не думала больше ни о чем. Вот теперь Нёвиллет понял смысл сказанного ею ранее... Как же приятно целиком занимать мысли важного для себя божества. — Нёви..! — её голос никак не скрывал предвкушения, этого внимания было слишком много, бабочки в животе заставили совсем забыть о своём недовольстве, Фурина невольно расставляла ноги шире, они уже занимались таким и не раз, но так редко Нёвиллет инициировал даже поцелуи, потому это не могло не иметь ответной реакции у леди, которая гадала не заставляет ли она продолжать юдекса заниматься этим после номинальных бесед о здоровье... А судья обычно только догадывался о том, чем занят разум Фурины, но в такие моменты был уверен, читал по ней, а ныне и это не требовалось... только знать, что она рядом и вести обратный отсчет вздохов до стона. Он был непростительно горяч, не повиновался её словам и должен быть наказан, но нет такого закона и все посмеются, если назвать прерванную романтику преступлением. Да и какое же должно быть наказание? Фурина почти отвлеклась, смакуя мысль, пока судья терся о её горячую кожу щекой, заигрывая, чтобы его богиня снова назвала его фамилию. — Нёвиллет... — она попала точно в секунду, когда его «веселый счет» подошел к концу. — Не останавливайся, я хочу быть с тобой, — у Фурины эта реплика звучала иначе, так требовательно и скорее мечтательно, чем нежно... Напоминание, как пророчество пообещало ей одиночество. Сперва он лизнул выступающую смазку и стал медленно теребить клитор, требуя еще. Чувствительная к неспешным движениям девушка с наслаждением раззадоривала Нёвиллета продолжать томными вздохами и легкими стонами, которые являлись точно по желанию судьи. Его острый взгляд, даже растерянный в похоти был как и всегда не читаем, но это лишь принуждало смутиться больше, ведь если Нёвиллет переменится в настроении, то может и остановиться... Фурину не особенно радовала такая перспектива, потому девушка зарылась пальцами в волосы, для удобства забросила свои ноги на широкие плечи, выглядящие такими большими на её фоне. Это тоже заставляло её восхищаться, Нёвиллет такой высокий, что шить ему одежду всегда приходится на заказ, а Фурина не упускала возможностей проверить размеры месье, восхваляя его привлекательность... Иногда Фурина считала, что влюбилась, но её сердце нечасто ускоряло свой ритм, её мысли не преследовали судью регулярно, но напротив это она всегда хотела, чтобы он мечтал о ней день и ночь, любил и дарил свое внимание. Нёвиллет погрузился языком внутрь, когда его же палец оказался на клиторе и поглаживал чувствительное место. Даже там смазки было немало, так что со скользким чувством судья продолжал его массировать, вызывая больше реакций Фурины, пока на её внутренних стенках он искал чувствительную точку за местом шершавости. Наглый любовник рисовал внутри богини цифры, наслаждаясь её стонами, чувствуя, как тело девушки изгибается от одного простого усилия внутри неё же. Рука богини нуждаясь пытается удержать его там, чтобы только сладкое забытье не прекратилось и он послушно исполнил волю его леди. Приятное воспоминание.***
Он отстранился, после чего пару раз поцеловал её в уголки глаз, где так и не было следов грусти, пока Фурина предвкушала слова, о которых могли знать только они двое... Нёвиллет нагло растягивал удовольствие, пока Фурина смущалась пуще нанесенных румян, разве могла она стать еще милее? — Я сейчас хочу загладить вину? — на самом деле богиня сомневалась, стоит ли это делать, ведь после такого долгого перерыва в интимной близости у любовниика вряд ли встанет еще... хоть разок, все же здоровье такая тонкая тема и почему это ей беспокоиться, если Нёвиллет был так глуп, что опять только и работал? Даже если он ей и нравится... Но как она была довольна своей отсылкой на давние события, была уверена, что верховный судья думал о том же. — Почему бы не начать с этого, только... Нам точно нужно сперва искупаться и я хотел бы знать, что так отвлекает твои мысли, неужели пьеса? Проблемы Фонтейна? Или ты думаешь о неверно сказанной фразе в суде? — ...Как-то давно ты пытался угадать о чем я думаю, а последние столетия в основном знал наверняка, теряешь хватку, хм, — совершенная в своей вредности Архонт потянула судью в сторону гардеробной. — Помоги мне раздеться, раз хочешь "голую" правду. Нёвиллет не оценил небольшой каламбур, но и знал, что торопить Фурину это гиблое дело. Очень типично в комнате царил порядок: одежда разного времени и фасонов сохранялась здесь в наилучшем виде, тут рождались самые необычные образы его Архонта. — Что ты так на меня смотришь? — Фокалорс заметила, что судья остановил свой взгляд на ней достаточно продолжительно. — Сам же сказал, нужно сначала искупаться... Её не смущало внимание, дело было в том, что теперь сама богиня пыталась не отвлекаться, чтобы подловить ход мыслей Нёвиллета, но, казалось, по воле случая он все больше думал о сексе, не то чтобы это было странным, они не скрывали, что нравятся друг другу... Фурина полагала, что дело в том, как давно они ничего такого не делали, но что больше её удивляло, так это сегодняшняя инициативность судьи... он редко не был пассивен и богиня размышляла над тем, чтобы спросить, но получила ответ раньше: — Пытаюсь понять, что ты скрываешь, не ты ли уходила от моих вопросов? — отчеканенная правда сопровождалась помощью с тем, чтобы поместить шляпу в шкаф и перейти к жакету дамы. — Я сегодня постоянно отвлекался и думал, как давно мы виделись, вот и смотрю, чтобы точно запомнить день. Если ты думала о каких-то глупостях вроде обиды или осуждения, то меня мало это интересует, ведь ты смогла соблюсти правила суда и допрашивать тебя про Оратрис нет смысла, раз сама не говоришь. Значит стоит просто отдохнуть, пока я вне кабинета, — типичный безэмоциональный голос Нёвиллета говорил совершенно логично, что даже разочаровывало. — Давай я помогу с пуговицами. Длинные пальцы отлично справляются с жилетом, его прикосновения так привычны, что в их общении это можно было назвать как нечто родственное... то что происходит с людьми, которые живут вместе уже давно. Богиня смотрела не на пальцы Нёвиллета, но затеряла мысли в его статном внешнем виде. Смотреть часто вверх было привычно, это смущало, напоминая о росте, потому в суде она сидела выше всех, только бы иногда менять их местами, может, когда-то верховный судья влюбится именно в это... Волосы Нёвиллета были все также ухоженны, причесаны, от них исходил легкий аромат шампуня с нотками лаванды, который она ему подарила и считала это явно хорошей идеей, ведь тонкость этой заботы заставляла думать о ней, хвалить её, помнить... Ему всегда нужно было раньше напоминать о человеческом этикете, а теперь он и сам знает, как часто нужно менять одежду, чтобы это было удобно и красиво, как одевать все слои одежды и при том выглядеть прилично и утонченно... Сегодня он мог легко завязать бант на своих волосах... ей захотелось помочь собрать их, чтобы принять ванну. К этой секунде её размышлений месье, как оказалось, закончил даже с рубашкой своей богини и с намеком на беспокойство смотрел на неё. — Что-то не так? В этот раз я думала только о тебе, у меня где-то были новые шпильки из Ли Юэ, я хочу заколоть ними твои волосы, давно я так не делала, — легкая улыбка коснулась её губ. — Или ты о чем-то вспомнил? Леди малость смутилась, обычно её заботой было избавить его прическу от черт приличия... убрать заколки, чтобы их близость выражалась им очевиднее: никто более, кроме прислуживающих помощников, не должен был видеть их с не уложенными волосами, знать достоверно аромат шампуня, каковы на ощупь эти локоны, как Нёвиллет прикрывает глаза, если гладить его по голове достаточно долго... Эти тысячи мелочей были маленькими сокровищами в её памяти, помогали забыть о каждой пройденной ними ловушке. — Тогда и я бы помог тебе убрать волосы, — сказал судья, намеренно интригуя, будто её нежелание раскалываться в правде задело его больше обычного, а ведь Фурина только пыталась расслабиться... — Так и сделаем, — она игнорирует этот вызов и подходит к ящичкам с заколками, где ищет нужные составные для их причесок. В процессе леди ощущает резкое ослабление косточек лифа на спине и как эта мысль заставляет ждать его замечания. — Раньше ты надевала те, что открываются спереди, это новый? — фраза звучала типично и холодно, будто речь шла о новом чае, а на деле Нёвиллет имел за цель вывести её из равновесия и никто не мог этого отрицать. — Я одеваю такие, только если жду, что ты придешь, не очень удобно самой раскрывать, когда застежка сзади... — руки приятно затряслись, когда Нёвиллет стал снимать последний предмет одежды верхней части её тела, не то чтобы она могла замерзнуть, если останется без неё совсем, но это заставляло мысли возвращаться к тому каламбуру, очевидно, так сильно он хотел добраться до правды. — Вот как, — концом этой фразы стал легкий поцелуй в плечо спины, — ты нашла заколки? — голос юдекса это не выражал, но не нужно было понимать, чтобы знать, что он наслаждается этой реакцией, даже положил голову ей на плечо... вот грубиян! — Нё-Нёвиллет! Я ищу и сейчас ты не помогаешь. — Мне очень жаль, мой дорогой Архонт, — легкий поцелуй в её шею и она забыла, что только что было сказано, а судья отстраняется, вероятно, чтобы снять верхние слои своей одежды. Поиск почти удачно продолжался, Фурина отвлекалась только на дыхание своего единственного гостя в покоях. Наконец отвоеванные среди беспорядка прочих своих вещиц из-за границы шпильки обрадовали своей красотой: одна была уже воплощением двойственности богини в смеси оттенков синего и фиолетового с одной её стороны свисали якобы цветы глицинии, их цветовой переход был приятен глазу, но в случае Фурины демонстрировал внутренний конфликт, непринятие эмоций и судьбы. Еще в её руках было две серебряные шпильки по-больше, их украшала лишь золотая роспись, отображающую победу весны над зимой в виде сражения дракона и чудища вихрей. Девушка повернулась с находкой, когда заметила, что волосы Нёвиллета были уже без украшений просто распущенные и спокойные, точно ждут только её внимания, пока сам владелец молвил: — Всё ещё удивлен тому, где только ты находишь подобное, еще и не красовалась, как только получила. Такой элегантный вкус и с виду отличное качество, я уверен твои собранные волосы перевернули бы редакцию «Паровой птицы», — было похоже на заученный комплимент, но Фурина ему верила. — Вот именно, что перевернут, я хотела оставить их в секрете до соответствующего случая, иноземная мода мне не так близка, но для такого случая тоже подойдет? — было сказано намеренно игриво, чтобы отвлечь судью от дум о их доверии и тайнах Фокалорс. — Не будем переживать, что оно плохо сочетается с полотенцем. Девушка без смущения своей частичной наготы подошла ближе и жестом скомандовала сесть на единственный в комнате стул, немного низковатый для судьи, но типично удобный хозяйки комнаты. Девушка оставила своему судье ту самую шпильку, что предназначена её волосам. Теперь расческа медленно ходит по его волосам и они оба молчат, пока Фурина собирает густые волосы небольшими ладошками и мастерски закрепляет их теми самыми серебряными шпильками в пучок, с которым почему-то её верховный судья выглядит даже мужественнее, тем более и локоны не придется сушить после ванны. Фокалорс подошла к нему уже спереди и неспешно расстегнула манжеты на исподней рубашке, тот факт, что сейчас другие времена в моде даже малость её огорчало, но делало одежду практичнее, пусть у развязывания лент на одежде и был свой шарм... С приближением к его груди нужно было немного наклониться, чтобы расстегнуть каждую из пуговиц, это заставляло Фурину гадать о потенциальном проявлении внимания своего судьи, возможно, свобода рук напомнит о том, что он скучал? Но Нёвиллет поступил иначе: громко вдохнул прежде чем сказать своё. — Ты и правда сегодня быстро реагируешь, — он очевидно имел ввиду соски. — Можешь с этим что-то сделать, если так хочется, — кокетливость в её голосе пыталась быть скрытой, но настроение Фурины уже выдавало её тело. — Может, за месяц ты и забыл, какие они. Она облизнулась, почти ненамеренно, глубже наклонилась и уложила руки на плечи судьи, склоняясь к его уху. Она намеренно пощекотала его своим дыханием прежде, чем легонько укусить, лизнуть острый край, надеясь на его стон, но ничего такого не следует за её игрой... «Как же ослабла его чувствительность...» — подумала леди, удивленная и тем, что на её груди не было прикосновений. Он обнял её, просто обнял! — Думаю, ты устала, я могу закончить сам, а потом заколю твои волосы, — как бы Фурина не пыталась найти здесь ложь, тем не менее Нёвиллет не таил ничего в интонации, а слова были прямы и ясны. Хмыкнув в обиженном тоне она отстранилась, чтя его личное пространство и право говорить ей "нет". Пока судья снимал рубашку, Фурина расстегнула свои шорты и сняла набедренные браслеты демонстративно сексуально в её понимании, после чего самостоятельно избавилась от трусов, но не слышала, чтобы дыхание судьи хоть немного сбилось. Это было обидно, хотелось верить, что это обиднее, чем нехватка ответов на вопросы, но никогда судья не хотел доводить её до слез, оставалось быть разочарованной только в самой себе... Её беспокоила нужда, чтобы он убедил её в обратном, что всё получится и будет хорошо. И так бы было: Нёвиллет никогда не врёт своей богине. — Я думал, что ты подождешь, впрочем, так даже лучше, — Нёвиллет вновь подхватил двухцветную шпильку и почти автоматически смог правильно собрать волосы Фурины. — Тебе очень идет, даже простая укладка выглядит так изящно, — без сомнений было сказано в утешение её обиженного личика. — Мне не нужна твоя лесть, — даже если это могло прозвучать жестоко Фурина пошла в сторону ванны небыстро, чтобы не растрепать прическу, это почти заставило его улыбнуться. Вода в просторной ванне не была теплой и очевидно такой не набиралась: известно, что холодная вода снижает уровень стресса, потому часто Фурина предпочитала её, а Нёвиллет не возражал, но начинать их ванные процедуры нужно было с легкого душа. Не дожидаясь его предложения Фокалорс сама стала намыливаться гелем для душа с ароматом, какой можно ощутить в сосновой роще, и их знаменитого розмарина, пока судье оставалось только смотреть и ждать момента, чтобы все смыть, хотя обычно она первой помогала Нёвиллету во всем начиная с того, чтобы вымыться, так ещё и придерживала за руку, демонстрируя нежность, чтобы он переживал о её растущей надобности в поддержке... «Насколько же Фурине плохо?» — думал месье, гадая о причинах её грусти. Когда девушка закончила со своими процедурами, то без слов помогла Нёвиллету, ни то чувствуя себя виноватой в своей отстраненности, ни то боясь отдалиться от него снова. Она точно переваривала свою печаль — молчала, двигалась, заставляя демонстративный язык своего тела молчать вместе с ней. Она открыла рот, лишь когда настал черед ополоснуться в прохладной ванне, но так ничего и не озвучила. — Если ты хотела узнать, как я заметил, что ты устала, то здесь не нужны таланты, обычно ты почти набрасываешься на меня, а тут такая задумчивая и неспешная. Поначалу мне казалось, что не стоит тебя раскалывать, но тебе явно слишком плохо, — его голос звучал не эмоционально, но участливо. Судья погрузился в прохладную воду и стал ожидать даму, которая типично садится спиной к нему и ждет приятных слов, но глаза девушки говорили, что даже если так и будет, то этого никак не станет достаточно, ведь ей не хватало даже сил для поводов на новую обиду или слезы. — ...Пожалуйста, понеси меня как принцессу и аккуратно положи в воду, — словно это могло бы согреть её мысли пробормотала Фурина, выглядя такой уязвимой. Без лишних слов судья поднялся из воды и взял Архонта в свои руки, нёс это непродолжительное время со всей своей нежностью, пока она зарылась лицом в его грудь так, чтобы Нёвиллет и не подумал отпускать её. Странный способ побега от своих проблем выглядел так мило, что заставил оставить поцелуй на её макушке. Мир был так жесток к ней, что ей было нигде не спрятаться, только верить: на краткий момент богиня сама растворится и станет кем-то другим, останется хотя бы наполовину собой только в его объятиях. Она так вздохнула, что стали очевидны слёзы, такие тихие точно Фурина не хотела ими огорчать Нёвиллета. Судья склонил свою голову к ней. — Расскажи мне все, я защищу твою печаль и никто больше не узнает, — шепот, который ей так нравится раздался у самого уха. — Я верю в тебя, Фурина, я всё для тебя сделаю. Её дыхание изменилось, позволило себе вольность и раскрасневшиеся глаза посмотрели на любовника со всей верой, всеми её тревогами, чтобы он мог понять больше, чем миледи была готова рассказать. — Ты будешь обнимать меня в ванне? — только и сказала она, готовясь к тому, что в итоге будет вынуждена покинуть комфорт происходящего. — Да. Со всей осторожностью юдекс заходит в ванну и опускает сперва Фурину, а затем сам присаживается рядом. Раскрывая объятия сам заключает её в них, прижимая к себе, как самое дорогое, но отлично понимает, как Архонт безутешна и едва ли ему возможно заглушить её боль и страдания. — У тебя все получится и с Фонтейном все будет хорошо, — судья подбадривал её, надеясь, что эти слова возымеют силу, ему не приходится сомневаться в способностях Архонта, она была слишком напугана этим пророчеством буквально всегда. — ...Нёвиллет, ты правда считаешь, что я остановлю это? — она плачущей отстранилась, чтобы видеть глаза любовника и знать наверняка. — Я не сомневаюсь в тебе, — глаза месье говорили более страстно, чем звучала его речь, судья и правда готов быть верен её идеалам и сердцу до конца. — Дело сразу почти во всем... Пророчество, Оратрис, обвинения невиновного, мои глупости на шестьсот семьдесят втором слушании, загрязненная вода, нехватка энергии, прибытие светловолосых путешественниц и мы не могли достаточно долго видеться... — это всё ещё не было все правдой, — люди сомневаются, что мы сможем что-то сделать, ведь фонтейнцы уже растворяются, земля все глубже под водой, а я... я так хочу сделать ещё хоть что-то, чтобы защитить их всех, я не могу гарантировать, что хотя бы ты будешь со мной. Такое счастье, что я сегодня снова тебя увидела, а вместо того, чтобы радоваться - плачу, — она всхлипнула, а судья вытер эту слезу, поцеловал мокрые уголки обоих глаз. — Ты не должна пытаться сделать всех счастливыми, не нужно пытаться выжимать из каждого момента эмоции, даже если хочешь сделать реальность не такой однообразно ужасной. Фурина, не бери на себя всю эту ношу, у тебя есть хотя бы я, — верховный судья смотрел на её такую уязвимую и узнавал ту богиню, что была в разбитой маске, но даже так боялась вскрывать все страхи до последнего. — Ты не останешься одна. — Ты итак делаешь для меня столько... Нёвиллет, я не хочу стать совсем обузой тебе, прошу, не заставляй меня об этом даже думать, — слёзы растекаются по её лицу. Какое-то время пара обнимается, напоминая друг другу о важности их единения, о том, как давно они знают друг друга и делят проблемы. Фурина не так долго плакала, словно молчание могло лечить ту, что может говорить бесконечно. Маленькая вечность вдохнула в неё больше сил, напомнила, зачем она борется... Как же легко собирать свои мысли в объятиях настолько душевных и дорогих, что не чувствуешь даже, какая вода холодная. Расслабленно леди "вынырнула" из рук Нёвиллета и обратилась так ласково и нежно, как говорила нечасто даже с ним: — Спасибо, это было правда важно, Нёвиллет, — она неспешно поднялась в коленях и поцеловала его уста, словно успела соскучиться. — Думаю, пора выходить, не хочу, чтобы мы провели весь вечер в ванне. Судья не стал озвучивать возражений, зная, что правда её слов была половинчатой. Они хотели бы пробыть здесь подольше оба, сколько угодно, пока не наступило бы утро, несущее их своим потоком по своим обязанностям. Ей очевидно хотелось, чтобы он заботился о ней даже больше. — Хорошо, вставай, а я вытру тебя полотенцем, — проговорил Нёвиллет, без особого желания отпуская её небольшую фигурку. — Ты лучший, — внезапно сказала богиня, её глаза уже не никак не напоминали о слезах, таковы чудеса регенерации. — Помоги мне, Нёвиллет. Она встала не слишком беспокоясь о виде своего тела, что вскоре её немного смутило, напоминая о цели, с которой Фурина позвала своего верховного судью. Но прежде, чем Архонт подумала что-то сказать, приятная ткань прикладывалась к участкам её нежной кожи, чтобы впитать влагу. Нёвиллет давно помнит о наставлениях своей леди, которая жаловалась, если он хотел вытереть ее обычным способом, каким мелюзины вытирают посуду... Обязательно прикасаться полотенцем, а не "просто тереть". Девушка реагировала на прикосновения полотенца в местах, где Нёви старался быть особенно нежен, легкими вздохами, а в области груди ей так хотелось сделать что-то показательное в месть за то игнорирование её предложения, но не успела: за размышлениями он и закончил, пришел черед Архонта ухаживать за своим месье. Другое полотенце, но те же нежные движения, чтобы сохранить кожу прекрасной и чистой, только вот из-за роста судья хотел и сам закончить, но богиня не та, кому он мог бы воспротивиться в каждом начинании, даже если её мотив очаровать был так очевиден. Руки девушки прислонялись к мышцам на его теле дольше нужного, она подходила уж слишком близко, когда ему нужно было наклониться, дабы вытереть шею и в итоге чмокнула нос, после чего кокетливо захохотала, будто никаких тревог и нет, радуясь маленьким играм, которые длятся между ними века. — Знаешь, даже если ты хотел после этого вернуться к работе, я бы не хотела, чтобы ты спал где-то ещё, — голос Архонта так нечестно округляет углы её желаний, заставляя судью думать о том, зачем Фурине эти формальности. — Ты ведь останешься со мной сегодня? — Я не собирался уходить, у нас действительно давно не было близости и мы так скучали друг без друга, — это заставляет сделать его вздох, напомнить свой более ранний вопрос. — Я правда кажусь настолько бессердечным? Фурина прижалась к телу судьи, посмеиваясь над его реакцией в неловких объятиях, что хуже всего, перед фразой она вздохнула: «Иногда ты выглядишь так, будто женат на работе». Слабое осознание сказанного привело Фурину к тому, что теперь Нёвиллет не мог найти, что сказать, ведь это она была той, кто помог ему прийти к этому еще и так ревностно хочет всё его внимание, но при том так четко расставляет их границы, из всех понятий говоря, что она любовница, уводящая его от работы. Это заключение было настолько противоречащим всему, что было между ними — судья хотел возмутиться, но был оборван самой леди. — Впрочем, если ты исправишься, то у меня не будет поводов так думать. Помнишь, когда в последний раз ты сам ко мне приходил? — её риторика вновь возвращалась к словам, которые она излагала ещё в кабинете, выдавая "другую" часть. — Фурина, я знаю, что не так часто инициирую наши встречи, но ты помнишь, что всегда можешь на меня рассчитывать, ни к чему говорить такие ужасные слова, я ценю тебя превыше всего и если ты в этом сомневаешься, то это не может меня не расстроить, — его голос и правда зазвучал тише обычного, что-то было не так, это замечал Нёвиллет, но больше всего его удивили расширенные в удивлении веки его леди. — Я... Не хотела... так сильно тебя задеть, дело в том, что я скучаю по тебе, но ты вообще не понимаешь этого, пока не завести тебя чуть ли не обманом в мои покои. Каждый раз мне нужен какой-то повод, чтобы хотеть тебя видеть, где такое вообще видано... — она явно мялась, даже смущалась своих слов, хотя минуту назад всё было как обычно. — Разве не нужно заботится о здоровье, Нёвиллет? — её дыхание явно сбивалось на этих словах. — Я хочу тебя, я так хочу, чтобы ты коснулся меня. Две её небольшие руки потянули его ладонь на бедро, провели вверх, раз он не сопротивлялся, пока не накрыли место, где билось беспокойное сердце, точно она пыталась доказать что-то не только ему, а и очередной части маски, в которой себя теряла сама Фурина. — Ты хочешь просто забыться, — он говорит ровно, как устоявшийся факт без той тонкости, что встречалась репликой раньше. — Даже если так, как откажешь леди прокатиться на тебе? — кокетливость дамы играла злую шутку с его принципиальностью, ведь судья не хотел в их отношениях этого театра, который всё скорее перерастал в цирк. — Я бы хотела в другой раз загладить свою вину за то, что думала о других вещах... — Что за глупости? Мы никогда не делали ничего из обязательств, если ты беспокоишься, то я отлично отличаю их от предлогов, которыми мы пользуемся, чтобы не смущать друг друга, — судья был очевидно обеспокоен пониманием Фурины тонкостей их общения. — Иногда я сомневаюсь, что ты увлечен мной вовсе? — даже она не могла сказать вслух это без ноток сомнения. — Ты сама себя слышала сейчас, верно? — логичность спокойного тона Нёвиллета привела её в чувства. — Если ты сомневаешься, то- Богиня спешно перебила судью, пока никаких ужасных слов не зазвучало, в этот раз без всякой демонстративности: «Прости. Я сказала не то, о чем думала... Всё действительно не так и я верю тебе.» Судья погладил её по голове, чтобы не заставлять Фурину еще больше беспокоиться. Она прикрыла глаза, наслаждаясь этим движением. Спокойствие, одолевающее её в этот момент говорило о том, что часть забот и правда осталась в прошлом и теперь Архонт наконец спокойно дышала и тонкий аромат её геля вторгался в нос дракона, напоминая, как она заботливо выбирала ароматы их шампуней в том числе, чтобы те подходили друг другу. Судья аккуратно вытащил шпильку из её волос, что заставило девушку распахнуть глаза, такие разные, но каждый завораживающий. — Фурина... — звучало так замечательно, будто перед ним было сокровище всей его жизни. За таким излюбленным словом следовал поцелуй. Нежный, неспешный, почти что осторожный, чтобы показать его чувства, мысли, то как он её ценит. Наклоняться так глубоко было не совсем удобно, потому сам Нёвиллет повел Фурину к кровати, что правда та не удивлялась, а напротив — смущаясь старалась идти с ним в ногу, если не опережать. Тут слова были не нужны... Едва ли уловив момент, когда это с ними произошло, судья уже расцеловывал Архонта, примостившуюся на его коленях, едва ли он остановился посмотреть на раскрасневшееся лицо богини, как девушка нерешительно инициировала поцелуй в губы с привычным для неё напором, который всегда опасался применять сам месье. Фурина вовсе не стеснялась заходить дальше, поглаживать его там, где хотела, играть со свободными локонами его волос, не разрушая пучок, из-за которого дорогой Нёвиллет выглядел немного экзотично, что не могло не мотивировать рвения девы, стремящейся добавить больше красок происходящему, соблазнить поверженного её симпатией судью. Со временем Нёвиллет оказался, как это часто бывает, прижатым к кровати небольшой фигуркой самой скандальной дамы Фонтейна. Казалось, богиня вовсе не переживала о том, чем лучше попытаться смутить судью: на каком месте выше или ниже в перерыве от глубоких поцелуев оставить засос, который угасал под действием регенерации едва ли появившись, а когда вздохнуть особенно томно в ответ на его ласки у ушей, шеи, как много позволять своим рукам касаться, иногда мотивировать уже насыщенный кровью член вздрагивать, пытаясь заставить Нёвиллета скорее говорить о своих желаниях. В этом свете заходящего солнца, оранжевом оттенке побежденного одиночества, её образ был так прекрасен, напоминал судье о принцессе из чьей-то сказки, где друзья бросали дорогую леди, чтобы её защищать от дракона, а она в итоге оказалась нужна одному только дракону, почему же? Может, с ней он хотел растерять всё своё одиночество? Похожа ли эта история на них, о чем же там было точнее? Как только Архонт силы Гидро могла быть так прекрасна в оттенках спелого пузырина? Эта леди нагло его повалила на кровать и заняла любимое место, как только у него всплыло в памяти то сравнение? — Я хочу тебя, Фурина, — эти простые слова зажгли в её глазах кардинально другой цвет, искрящееся желание в таких темных глубинах градирующейся голубизны. — Но не торопись, позволь мне ещё хотя бы немного тебя подготовить. — Почему не проверить, как я возбуждена, прямо сейчас? — звучало с вызовом, присутствие её неординарного поведения было даже уместно в этот миг. — Я знаю тебя слишком давно, — сказал судья, все еще под впечатлением последних минут... скольких же? — Мы не занимались ничем последний месяц, Фурина, — звучало наполовину томно, как же давно его дразнила эта богиня наглости? — Я не хочу, чтобы тебе было даже немного неприятно. Не то чтобы леди возражала, скорее забылась в пылу страсти, потому вынужденно привстала с судьи, чтобы его рука заняла удобное положение за растяжкой. — Так ты сможешь этим заняться? — девушка уселась на колени, нависая над месье, пока её руки заняли места по бокам от его головы. — В лучшем виде, — без лишних разговоров сообщил Нёвиллет, проникая для начала одним пальцем внутрь своего божества. Фурина очевидно реагировала на новый акт в сложившейся ситуации, она легко приняла и второй палец, после чего верховный судья начал движение внутри сперва неспешное, а по мере роста развивающихся чувств в поцелуях и проскальзывающих среди хлюпанья жидкостей, её слов о желании ускориться, ритм стал накаляться и к прочим присоединился третий палец, уже приводящий действия Фурины в больший беспорядок. Румянец напоминал пожар, распространяясь под веянием таких острых ощущений по шее, ушам, груди. Стоны перерастали во что-то менее осознанное, обрывки звуков, которые она хотела издать в той напыщенной манере, которая должна была заставить наталкиваться на излюбленную точку чаще, а Нёвиллет отлично считывал желания своей леди, предсказывал, от чего в её глазах было явно всё меньше концентрации и памяти о тяжести тайн, но растущее море удовольствия. Ему хотелось вывести её за грань текущего состояния, нужно было лишь уделить долю своего внимания клитору, но хозяйка дрожащих над ним ног инициативно постаралась встать чуть выше, чтобы быть той, кто прервет её эгоистичное наслаждение, дабы разделить гораздо большее, чем банальная помощь пальцами. — Нёвиллет, — она наслаждалась тем редким мигом, когда выражение его лица становилось удивленным, что стоило любых неудобств. — Я прошу тебя... Судья вынул смоченные пальцы, и помог направить к соответствующему входу эрегированную "конечность", леди при легком вздрагивании без проблем села на него в удобной себе скорости, её выражение лица говорило лучше всяких слов, что это чувство почти растерялось в памяти за переживаниями, о как они скучали по таким моментам... Поглощенные сантиметры стали более спокойно ощущаться спустя не так много времени, но Фурина не двигалась, лелея в памяти радость перемены в её любовнике, которую уж слишком скоро можно забыть от яркости ощущений предстоящего акта. Нёвиллет хотел только попросить, а нетерпеливые стенки его уже сжали, не желая отпускать из своих объятий даже если это было распаляющее тела движение. Скачки Фурины были не совсем энергичны, она явно наслаждалась, привыкала, но как нужно будто не выходило... такова цена долгого перерыва? Пусть ей очень даже хорошо ощущались размеры Нёвиллета, нравилось то как его большие руки сминали грудь... Но это было словно не так, тело просило больше, чтобы он смотрел на неё в безграничном обожании. А пальцы судьи поигрывали с сосками, что восхищало и раздражало занятую делом богиню, ей было так приятно: каждая клеточка тела почти что горела от ощущений, которые случались в конкретном месте, но расходились по всему телу, пока лицо дорогого любовника только краснело, что обидно, никак и не млело. Фурина сама стимулировала клитор, поддразнивая себя так, что любовник лишь увлеченно забывался, так хорошо от этих вскриков и рваного дыхания дамы сердца было ему самому. Когда-то при изучении секса он сам делал подобное для неё, но по мере течения времени Фурина стала большим инициатором и более ничего особенного Нёвиллет не придумывал: его устраивало то, как Архонт традиционно сверху, то как это выглядит, то что она провоцировала его участвовать по-своему. И у неё вышло, всегда выходило. Дракон саморучно уместил руки с обеих стороны бедер, помогая наладить желанный его возбуждением ритм. Это сделало крики удовольствия Фурины ещё слаже, губило его в мыслях о невероятной красоте в этом греховном, но таком приятном, действе, в её развивающихся локонах, в её неспособности усидеть на месте, в её жажде быть главной, но всюду рассыпать ему намеки о желаниях и грядущих действиях. Она поцеловала его почти не властно, но задиристо, царапая губы, которые от того даже не могли кровоточить, так нуждалась в нем и пыталась его замедлить, быть только её дольше, занимать свои мысли одной ею, влюбиться в неё однажды... Как много шептало тело, вздрагивающее, когда уже он провел по розовому бугорку меж горячих ног, что заставило её волнительно изгибать спину, хвататься за его крупные плечи, пытаясь удержать себя в реальности этого ощущения, до чего хорошо им двоим было в эти утаенные минуты, всякий рассудок был затоплен двумя в океане удовольствий. Фурина приняла его всего до последней капли и лишь тогда окончательно осанка позволила ей пасть, почувствовать на некогда чистой коже так ярко смесь их угасших подслащенных ароматов из душа, извлекающих в памяти аромат сосновой рощи где-то далеко-далеко, потерявшейся в смеси запаха их пота и... не только этого. Когда секунды вылились в минуты богиня приподнялась с мощной груди дорогого любовника для усталого поцелуя, такого что у самой подкашивались ноги от нежности... или не от неё? Нёвиллет наполовину осознанно поглаживал ягодицы божества, а думал только о губах и том, что она всегда так хороша, будто в этом заслуга не проб и ошибок, но их влечения, которое все еще не имело подходящего человеческого слова для описания: только его Фурина и её Нёвиллет. Разные глаза смотрели на него со стынущем наслаждением, пока уста не разошлись. — Я хочу чтобы... Ты пришел и завтра... — богиня нехотя помогла себе вытащить потерявший возбужденный вид орган. — И еще через день? Когда только сможешь... Растрепанные волосы капризнейшей стороны богини были так хороши, что почти забыв об услышанном Нёвиллет поцеловал её в любимую тыковку, откуда устремлялся непослушный локон на её, заполненной думами об одном только нём, головушке. — Я позабочусь о твоём здоровье, — в его тоне была ласка, которая не могла остыть, но почему-то иногда пропадала. — Фурина, только не скрывай ничего от меня, не могу мириться с тем, как тебя что-то терзает, а ты ещё и прячешь это... Её руки на щеках судьи были нежны, как если бы Фурина не хотела напомнить о новом приеме ванны, но наблюдать измениться ли в нём хоть что-то, когда она это скажет. Было ли это так? — Попробую. Пойдем искупаемся? — по её глазам можно было прочесть долю разочарования: не нашла, что искала в малой эмоциональности Нёвиллета. Отпустила его совершенно обычно, а ведь могла и заставить побеспокоиться театрально грустным лицом... — Я отнесу тебя, — звучало с желанием приписать себе заслугу проблемы функциональности ног, которых у богини не могло быть. — Не льсти себе, — с грацией тигрицы совершенно прекрасная и греховно очаровательная она привстала на четвереньки, после чего вынула шпильки из волос Нёвиллета, она успела сделать тот проклятый вздох: — Давай переделаю, тебе бы тоже стоило, — звучало с очевидным намерением задеть его, быть уверенной, что завтра они займутся этим "правильно", пусть Фокалорс и могла надеяться на повторение полового акта этой ночью. Осуждающий взгляд Нёвиллета заставил перейти на заливистый смех, она была рада держать его в интриге своих намерений. Когда эта богиня наглости прекратила свои попытки уколоть любовника укором за отсутствие, то выдала: — Не обижайся, но сегодня я хочу только спать в твоих теплых объятиях и даже не думай сбежать с утра пораньше, выспись уже... а до тех пор, твоя задача позаботиться о том, чтобы донести меня до ванны, — демонстративно она повисла на шее уже сидящего судьи, — а ещё меня нужно поцеловать... Фурина так и продолжила нести какой-то наполовину бредовый рассказ о сегодняшнем дне, пока чистая не уснула на свежезамененном ними же белье, как и хотела, в объятиях своего доброго и благородного любовника.