***
Бушевал осенний холодный ветер, сгущающиеся тучи оповещали о скором дожде, поэтому после школы Броня спешила в тёплый дом. Сегодня у её родителей выходной, а это значит, что целый день в их распоряжении. Девочке хотелось приготовить вместе вкусный яблочный пирог, заварить ароматный чай и, укрывшись пледом, разговаривать обо всём на свете, изредка обращая внимание на шумный телевизор. Броня так задумалась, что чуть не угодила под проезжающий мимо автомобиль, который по какой-то причине не соблюдал правила дорожного движения. «Надо же, машина без номеров, странно», — на секунду проскочило в мыслях и сразу же забылось. Несмотря на скорую непогоду, на лице Брони сияла улыбка, и чем меньше оставалось идти до дома, тем большим было предвкушение хорошего отдыха. Ещё один поворот, и, вот он, её дом, как всегда светлый и красивый, а вокруг посажены ягодные кусты и цветы, лепестки которых ещё не успели опасть, вот там, справа, беседка, в которой Броня любит читать, а слева у калитки неизвестная чёрная машина. Без номеров. Неясное дурное предчувствие окутало детскую голову, но вопреки всему Броня вставила ключ в замочную скважину — как странно, не заперто — и неуверенно толкнула дверь вперёд. Почему-то на миг дом показался девочке страшным местом, зайдя в которое она более не сможет жить так, как прежде. Несколько выстрелов, несколько вскриков, ошарашенные серые глаза, трясущиеся руки, с грохотом упавшие на пол ключи, подбежавшие подозрительные люди с окровавленными руками, глухой удар — всё было так сумбурно и неясно, а Броня помнила только скрипящий звук, секундный, но пронзительный звон в ушах и постепенное погружение в темноту, сравнимую с бездонным мягким океаном, который рано или поздно разорвёт одинокое тело на части. Следующее воспоминание — больничная палата, игла от капельницы, какие-то непонятные приборы, светящиеся датчики. На фоне белых стен и плитки приятного успокаивающего мятного оттенка совсем странно смотрелись коробки с мягкими игрушками и цветы в на первый взгляд увесистой вазе. Это были пышные розовые пионы, стебли которых перевязали чёрной атласной лентой. Её мама любит пионы... Это ведь она их принесла, верно? Девичьи глаза вдруг наполнились слезами. Это было так иррационально, резко, неясно, ведь Броня не понимала, почему на душе так нехорошо. Почему она здесь, почему ничего не помнит, почему на прикроватном столике аккуратно сложена стопка конвертиков. Мириады «почему» разрывали детскую голову, и в столь неоднозначном состоянии способность рассуждать здраво отключилась: Броня, совсем не заботясь о последствиях, кое-как встав, пытается идти вперёд, чтобы покинуть палату, но провода от медицинских приборов и капельница мешают двигаться, а ноги совсем не хотят слушаться: каждый шаг давался до безумия тяжело, будто девочка и вовсе никогда не умела ходить. Тогда она всё-таки присела назад, на кровать, решив рассмотреть белые конверты. Может, так получится выудить из своей памяти хотя бы мельчайшую частицу воспоминаний? Адресаты не были указаны, но первое же письмо начиналось с аккуратно выведенного и одиноко «Броня». Девочка внимательно читала слово за словом, строку за строкой, письмо за письмом, желая отыскать угодное — то, в котором будет сказано, что всё прочитанное до него — ложь. Но стопка стремительно уменьшалась, и Броня наконец отложила в сторону последнее письмо. Тихо, без криков, без причитаний: она всегда была слишком послушным и сдержанным ребёнком, чтобы впадать в истерику, поэтому Брони просто не существовало в этот момент — было лишь её сидящее на кровати тело, еле слышное дыхание, глядящие из-под полуприкрытых век глаза. Не было мыслей, не было чувств — лишь одинокая слеза, медленно спускающаяся по мягкой щеке к подбородку. Ещё чуть-чуть, и она упадёт, разобьётся о пол точно так же, как разбилось хрупкое детское сердце... Начало темнеть, когда дверь открылась и в палату вошла молодая девушка — медсестра. Она, совсем не ожидая увидеть пациентку в сознании, вскрикнула и выскочила из палаты, чтобы как можно скорее привести врача: всё-таки Броня — сложный пациент. Когда же в комнате оказались оба медицинских работника, их взгляды моментально упали на развёрнутые конверты. — Ох, кажется, она всё прочла… Наверное, всё-таки стоило убрать их. Как бы её состояние не стало хуже… — еле сдерживая слёзы, медсестра то и дело оглядывалась на врача, осматривая юную пациентку. Было сложно, хоть любой человек в этой больнице знал, что нельзя принимать близко к сердцу истории подопечных, но детская трагедия ранила сильнее, чем любая другая. Ничто не трогало так, как неспособность прекратить горе ребёнка. — Здравствуй, Броня. Как ты себя чувствуешь? Что-нибудь болит? — аккуратно, следя за реакцией девочки, спросил врач. Аппараты показывали, что её физическое состояние стабильно и не должно вызывать беспокойств, но того, что происходило прямо сейчас в голове пациентки, никто представить не мог. Девочка не отвечала ни врачу, ни медсестре, сколько бы раз те не пытались задавать ей вопросы, ненавязчиво стараясь её разговорить нейтральными темами. Не было понятно, смотрит ли она на людей перед собой, слышит ли их или отвергает всё, что происходит с ней. Существует ли для неё мир в эту самую секунду? В голове Брони лишь изредка проскакивала мысль, что теперь она осталась совсем одна, что каждый человек для неё чужой и она сама чужая для всех. Её родители умерли не своей смертью, виновные прямо сейчас могут убивать кого-то ещё или наслаждаться своей жизнью после того, как отобрали чужие. Но больше девочку печалило то, что она сама осталась в живых: отчего-то Броне казалось, будто она тоже должна была погибнуть в своём доме от чужих рук. Если бог есть, то чем юная душа так его прогневала? Разве возможно, чтобы именно её семье так не повезло? Разве её родители, не делавшие ничего противозаконного и аморального, заслужили такую участь?***
Дни проходили как в тумане, время неумолимо летело куда-то вперёд, и Броня не успела оглянуться, как оказалась в приюте для сирот. Иронично: письма ей адресовали десятки дальних родственников и друзей семьи, но взять девочку под опеку никто желания не изъявил. В больнице Броне сказали, что приют — одна большая семья, где каждый заботится о том, кто находится рядом, но вот почему-то с первым шагом в свой новый «дом» девочка почувствовала, как чужие взгляды липнут к её телу, рассматривая каждую мелочь, слышала, как аккуратно, практически неуловимо кто-то смеялся над ней. В этот момент казалось, что ничего хуже быть не может, но как только Броне довелось остаться без присмотра работников приюта, показались самые «смелые» критики. Очевидно, Броне никогда не вписаться в чью-то уже сформировавшуюся «семью» — здесь она слово корни в ряду рациональных чисел. — Надо же, посмотрите, в такой красивой одежде… Не то, что мы, — начал невысокий худощавый мальчик постарше. — Не стыдно тебе, принцесса, в таком месте так появляться? — Ха, богатые родители бро-о-осили тебя? И каково это — быть среди таких, как мы? — девочка, по-видимому, местная юная стервочка, не отличающаяся умом и вряд ли успевшая перейти в среднюю школу, обошла Броню со всех сторон, то и дело комментируя её внешний вид под громкий смех друг детей. Её слова были полны издёвок и ненависти к одному лишь факту существования «счастливых», пускай и в прошлом, людей. Кажется, детей было в районе пяти? Никто, кроме этих двоих не осмеливался вот так открыто задирать новоприбывшую, но зато охотно поддакивала вся компания. То волосы у Брони какого-то не такого цвета, то кожа слишком бледная, то юбка недостаточно длинная. Неприятно, будто каждый сантиметр её тела был подвергнут осуждению и насмешкам. Но в чём она виновата? Можно ли найти в себе силы и выдавить хоть какой-нибудь ответ, дать отпор? Сбитая с толку Броня опустила голову, то плотно сжимая, то приоткрывая дрожащие губы, с которых так и не сорвалось ни слова. Она хотела, очень хотела постоять за себя, но не решалась, ведь родители учили её быть вежливой и не грубить, разве она имеет право стать не такой, какой её воспитывали? Может ли она ударить того, кто беспричинно так плохо отзывается о ней? — Вы только посмотрите, она так злобно сжимает кулачки, — и в ход пошли не только слова. Броня почувствовала лёгкий, но неожиданный удар спереди, из-за которого вмиг оказалась на мокрой земле. Грязь моментально пропитала светлую одежду и казалось, что успела расползтись по всему телу, ладони саднили, а дети окружили её и смеялись — всё это нагоняло отчаяние, ведь было неясно, какова же причина такого нападения. Но по-настоящему страшно стало в момент, когда чья-то нога, готовая вот-вот ударить, застыла перед лицом. Униженная, но так смиренно ведущая себя Броня чувствовала, как подступают слёзы, как тело будто одеревенело и не могло более двигаться, как нещадно дрожат руки, как пелена окутывает, будто ещё чуть-чуть, и Броня окончательно рухнет и больше не встанет, словно она снова оказалась дома, в тот самый кошмарный день. «Страшно. До безумия страшно». — Э-эй, идиоты, вы совсем из ума выжили?! На её родителей напали, так какое право вы имеете говорить о них плохие вещи? — чей-то недовольный громкий возглас заставил всех хулиганов испариться, и, когда неизвестная спасительница подбежала к месту «драки», там не осталось никого, кроме Брони. Девочка всё так же сидела в грязи, её одежда промокла до каждой нитки и испачкалась, а из длинных вьющихся волос торчали опавшие листья и пыль. Броня часто дышала через приоткрытый рот, смотрела вниз, на землю, опасаясь направить взгляд вверх. В глазах была тёмная пелена, а мир вокруг казался таким тусклым и пугающим, как будто падение пришлось не в лужу грязной воды, а в чёрную бездну, из которой выхода уже никогда не найти. — Вот это тебя помотало… Кошмар, — девушка с растрёпанными тёмными волосами присела рядом, пытаясь отряхнуть чужую одежду и причёску от пыли и мусора, хоть это и совсем не помогало. — Меня зовут Зеле, а ты, кажется, Броня? Не обращай внимание на дураков... Им просто нечем заняться, вот и говорят всякие глупости. Я обязательно отчитаю их. Обещаю. Но ответа на дружелюбное приветствие не последовало: Броню нещадно трясло, а ужасная одышка не позволяла говорить. Страшно, было так страшно, что сейчас прогремит ещё один выстрел и кто-то снова умрёт, а Броня опять выживет. Она не могла встать на ноги, как бы ни пыталась, не могла посмотреть вперёд — лишь беспорядочные мысли проникали в голову и так же быстро исчезали, сменяясь но новые, более и более тревожные. — Броня, Броня!.. Броне не была знакома тёплая рука, неспешно поглаживаюшая её спину, не был знаком голос, прызывавший дышать медленнее и спокойнее, а после с возгласом «умница!» говоривший то о погоде, то о еде — о любых мелочах, способных вычленить из паутины негативных мыслей, вывести из панического состояния. И это работало, хоть и прошло пару десятков минут с первых попыток Зеле помочь. Взгляд серых глаз потихоньку прояснялся, тремор унимался, а дыхание вновь стало выверенным — девочка наконец пришла в себя. — Прости... те, — Броня сомневалась, может ли обращаться к незнакомке на «ты», — не знаю, как такое произошло, но я очень благодарна, что Вы не оставили меня в беде. Не обращая внимания на одежду, с которой капала грязная вода, перемешанная с песком и уличной пылью, на заляпанное лицо и на спутанные волосы Броня поспешно встала на ноги, а после учтиво поклонилась. На миг Зеле показалось, что всё это до ужаса комично в совокупности с внешним видом обеих девушек и ситуации, в которую они оказались затянуты. Да, определённо, разница между ними была такой очевидной, но встретились они именно в этом месте. — Да ладно, я всего-то на три года старше тебя, к чему такое вежливое обращение? — и прикрыв лицо рукой, всё так же сидя на корточках Зеле искренне рассмеялась — так громко и заразительно, как могла только она сама, так, что даже губы огорчённой Брони невольно дёрнулись в улыбке. — Эх, Броня, — эти дети не знают ни родительской любви, ни настоящей дружбы. Они просто пытаются выжить, показать, кто авторитетнее, укрепить свою позицию из страха, что завтра их снова бросят на произвол судьбы. Здесь такие правила — ничего не поделать. — Я... надеюсь, что смогу понять их поступки, но простить... — девочка лишь неловко сминала свою одежду, тщательно выводя в сознании услышанные слова. — Я всё понимаю, конечно же, ты не обязана прощать своих обидчиков, даже я бы не простила! — без опасений Зеле схватила чужую перепачканную руку, и потянула девочку в сторону жилых помещений. — Давай, пойдём скорее, нужно переодеться, тогда я угощу тебя чем-нибудь сладким.***
За недолгое время Броня успела понять лишь то, что Зеле — немного пугающая грозным взглядом, но с заботой относящаяся к младшим пятнадцатилетняя девушка. Она не всегда опрятна и вежлива, не любит читать и учиться, но зато хороша в спорте и очень справедлива. По-началу Броня относилась к спасительнице с некоторым недоверием, ведь та, вопреки чужим мнениям, старалась проявить заботу к едва знакомому человеку, которого по очень нелепой причине невзлюбили остальные дети. Первое время в тёмных коридорах Броню поджидали обидчики, наполненные неясно откуда взявшейся завистью: каким бы прекрасным и счастливым не было прошлое Брони, ей пришлось пережить тяжёлую утрату в одиночку. Это ведь хуже, чем с самого начала быть одиноким, не так ли? Но, как только слышался задорный смех местной «банды», появлялась Зеле — даже её молчаливое присутствие и до смешного серьёзный взгляд, когда она стояла со сложенными на груди руками, прислонившись к стене, становились оберегающим тёплым светом. Даже по прошествии нескольких месяцев девушка «спасала» Броню, и казалось, что так будет всегда…***
— ...Почему ты возишься со мной? — однажды недоумевающе спросила Броня прямо посреди совершенно бытового разговора. Девочка не казалась эмоциональной, вечно держала беспристрастное выражение лица, но с каждым новым днём эта маска будто спадала, приоткрывая миру — а, точнее, одной лишь Зеле — обычного, до боли одинокого и всё понимающего ребёнка. — Потому что я не люблю, когда дети задирают друг друга, — ещё пару десятков секунд назад Зеле вела себя так непринуждённо, совсем как ребёнок, а теперь резко стала похожей на серьёзного и очень взрослого человека. — Я не хочу, чтобы они выросли озлобленными на мир, поэтому считаю нужным подружить вас, — искренняя, но такая печальная улыбка появилась на бледном лице. Казалось, что так улыбаться может только Зеле. Казалось, что лишь она одна в полной мере знала, как же тяжело было, есть и будет в жизни этим оставленным, брошенным всем миром детям, и Зеле с радостью забрала бы все их тревоги и печали, лишь бы узреть их настоящее счастье. — Очевидно, это не единственная твоя причина, — Броня напряглась, ведь это совсем не тот ответ, который она предполагала услышать, — но я не буду у тебя ничего выпытывать, Зеле...***
С новым прошедшим днём Броне казалось, что всё не так просто. С самого начала всё было подозрительным: часто меняющиеся воспитатели, странное поведение детей, неоднозначная реакция Зеле, когда речь заходит о том, что происходит вне приюта — всё было так, будто есть в этом какая-то тайна. Если тщательно охраняемую территорию вполне можно было оправдать тем, что в силу возраста и глупости дети могут попытаться сбежать, то многое другое — нет. Каждый день Броня думала о болезненном минувшем, о туманном будущем и о том, насколько же неясное у неё настоящее. «Ребёнок», окружённый обманом и загадочными смертями, таил надежду на справедливое наказание для преступников, которых так и не нашли до сих пор. У девочки было множество сомнений: Броня не видела лиц, не слышала голосов, но уж точно знала, что камеры видеонаблюдения не могут беспричинно отключиться во всём районе, что машины без номеров по городу незамеченными разъезжать не будут и что свидетели совершённого средь белого дня преступления уж точно должны найтись... Всё было похоже то ли на злой рок, то ли на шутку — ни новостей по телевизору или в газетах, ни должного отчёта о расследовании Броня не увидела. Всё было так, словно ей было предначертано оказаться в этом странном, оторванном от мира месте, оставшись наедине с навязчивыми переживаниями. Конечно, Броне, как и любой другой жертве, подвергшейся ментальным проблемам после пережитого покушения, полагалась помощь психотерапевта, вот только с каждым новым сеансом всё становилось спутаннее, будто перед врачом и не стояло задачи привести пациента к прежней жизни. Женщине не было дела до юной жизни: она лишь из раза в раз слегка покачивая ногой, закинутой на другую, расслабленно сидела в своём кожаном кресле, пока девочка безуспешно пыталась получить ответы на беспокоящие её вещи. Тогда в голове Брони зародилась одна до ужаса смешная в её положении идея.***
Однажды воспитанницы детского дома уютно устроились на скамейке в тени яблоневых деревьев. День был солнечный и жаркий, поэтому все дети, за исключением этих двоих, резвились на улице, играя друг с другом в догонялки и мяч. Броню активные игры в компании недолюбливающих её ровесников не прельщали, хоть теперь, по прошествии трёх месяцев, свисты и крики в её сторону стали редкостью, зато чтение книги в парке было вполне желанным времяпровождением. Но, как только девочка успела удобно устроиться и вникнуть в заинтересовавшую её историю, с криками «э-эй, ну и скукой же ты занимаешься», Зеле отобрала книжку и отдавать совсем не собиралась. — Ты всё делаешь из заботы к другим, значит, поэтому решила разбавить моё одиночество? Обо мне переживать не стоит, я и сама справлюсь, — Броня была намного ниже, чем Зеле, поэтому то, как девочка пыталась дотянуться до своей книги, то подпрыгивая, то пытаясь одёрнуть руку брюнетки вниз, казалось забавным. — Правда? Так я совсем не переживаю — просто весело провожу время в твоей компании, — улыбка так и не сползала с её лица, которое чаще было суровым, чем счастливым. — Не понимаю, как можно книжки читать, они же скучные: букв много, они такие маленькие и резкие — сосредоточиться сложно, глаза разбегаются! — Зеле, — громко выдохнув и на миг отведя взгляд куда-то вниз Броня устало посмотрела своими серыми глазами на Зеле так, что той стали не по-себе, — книги хороши и для того, чтобы время скоротать, и для обучения, поэтому странно, что ты их так не любишь. И да, мне совсем не весело, верни назад! — Учёба… — на мгновение девушка закатила глаза, и Броне даже послышалось, что она фыркнула, показывая всю свою неприязнь к культу бесконечной зубрёжки правил и формул. — Раз уж речь зашла об этом кошмаре, то у тебя какие-то планы есть относительно того, кем ты хочешь стать после совершеннолетия? — А… — в воздухе повисло неловкое молчание, а Броня больше не пыталась отобрать книгу. Девочка потупила взгляд, и на секунду могло показаться, будто она пребывает в несвойственном её спокойному нраву смятении. И правда, кем она хочет стать? Раньше у неё была мечта, но сейчас... — Я хотела бы стать детективом, — достаточно резко и неожиданно даже для самой Брони, сорвалось с её уст, но будто в один миг что-то для себя решив, она продолжила: — чтобы как можно меньшему числу людей пришлось страдать от несправедливости так, как мне, — Броня обеими руками взялась за чужую бледную кисть, с надеждой увидеть одобрение в чужом взгляде. — Пожалуйста, только не смейся... Такие эмоции на лице Зеле Броня ещё не видела: то ли опустошённость, то ли смятение на секунду появились в синих глазах, а уголки приоткрытого рта дрогнули, но всё же потянулись вверх. Она мигом улыбнулась, хоть её глаза были по прежнему печальны, и, будто стараясь отвлечь внимание собеседницы от своей необычной, хоть и едва уловимой реакции, прошептала ей прямо на ухо: — А неужели я должна? — и вопреки просьбе, Зеле нарочито засмеялась. — Вот же… — девочка моментально отпрыгнула, будто испугавшись. — Ничего тебе больше не скажу... — Не дуйся, у тебя замечательное желание, Броня, я верю, что у тебя всё получится, — тонким пальчиком Зеле тыкнула в делано надутую бледную щёчку Брони, полностью игнорируя её недовольство этим жестом. — А сама-то кем быть хочешь? — Я? Ну… даже не знаю, как ни крути, но научная среда совсем мне не подходит, да и не усидчивая я... О, если стану наёмницей, арестуешь меня? — будто добровольно сдаваясь Зеле подняла обе руки вверх, строя снисходительное выражение на лице. На это Броня лишь с нескрываемым непониманием посмотрела на собеседницу: как может кто-то насколько заинтересованный в благополучии других людей убить или обокрасть кого-то? Как тот, кто без сомнений спасает других, может кого-то обречь на несчастье? Даже если это было сказано не всерьёз, то всё равно так не вяжется с той девушкой, которую Броня знала… — Шутишь? — Ха-ах, кто знает, — книга вновь оказалась в руках Брони, а Зеле лишь мимолётно потрепала девочку по голове, напоследок бросив: — пожалуйста, читайте книжки, детектив Броня, чтобы когда-нибудь поймать меня с помощью своей выдающейся эрудиции и остро отточенного ума... «Рано или поздно тебе придётся сделать выбор, Броня».***
Наверное, привыкнуть к такой жизни невозможно, но Броне постепенно начало казаться, что всё не настолько плохо, как она думала: спустя полгода дети её больше не трогали, будто негласно признав «своей» — такой же несчастной и обречённой одинокой сиротой. С некоторыми она даже смогла подружиться, если мимолётные разговоры ни о чём можно было определить таким тёплым явлением, как дружба. Тоска постепенно отпускала, а сердце как будто снова начало биться. Хоть душевные раны никуда и не исчезли, теперь Броня могла смеяться без повода и грустить по мелочам, снова строить планы на будущее, рассматривая по ночам мигающие в тёмном небе огоньки из окна своей комнаты… Кажется, у девочки наконец появилась мечта, ради которой стоит жить, хоть она и кардинально отличалась от прежней. Раньше Броня стремилась стать примерной дочерью и вырасти достойным человеком, хотела поступить в медицинский университет, чтобы спасти как можно больше людей... Да, она определённо тот человек, который отдал бы всего себя без остатка, лишь бы глаза незнакомцев сияли ярче звёзд... Сейчас она тоже хочет помогать людям, но вот предпочитаемые методы в корне поменялись: Броня обязательно станет хорошим детективом, пускай и не самым лучшим и не самым праведным, но будет трудиться не покладая рук, чтобы в конце концов «спасать» павших от чужих рук — мёртвых — чтобы суметь предать каждый леденящий кровь случай огласке и справедливости. Как больно на душе, когда среди тысячи убийств в день затерялся и ты. Такой одинокий и несчастный ребёнок. Это её трагедия, это её светлое будущее и доброе сердце убили в тот дождливый день вместе с её родителями — прежней Брони нет, словно и не было вовсе этой весёлой и послушной девочки, жаждущей посвятить своё сердце благому делу. — Зеле... Как думаешь, смогу ли я при необходимости убить человека?..