Безупречное оружие

Физически Дзёно был самым слабым на фоне других единиц, тщательно отбираемых в ряды военной полиции со всей Японии. Фукучи стоило десять раз задуматься о необходимости включения бывшего преступника в элитный отряд — и он бы задумался, если бы не имел особых долгосрочных планов на его персону. Если бы не они, он бы, возможно, никогда не узнал о его существовании, пока сам не подал запрос, согласно которому ему должны были докладывать обо всех эсперах, совершавших преступную деятельность, отличавшуюся предельной жестокостью — до того, как их поймали бы и отправили на эшафот. Случай Дзёно оказался исключительным, и в груди сразу же забилось предчувствие: «Это он. Именно он подойдёт как никто другой». Делать подобные ставки было слишком опрометчиво, но Фукучи ощущал правильность своего решения, должного с лихвой окупиться в будущем. Уже полгода он тщательно наблюдал за поведением Сайгику, заключённого под стражу и теперь проходящего физическую и военную подготовку, но результаты пока были весьма посредственными. Его организм быстро истощался, а первичный курс искусственных усилений тела он переносил откровенно плохо — слишком долго отходил от наркоза и отчаянно аккумулировал все побочные эффекты, которые других обходили стороной. Дзёно с трудом мог встать с постели в течение пары дней после каждой операции, его медкарта пестрила симптомами: недомогание, рвота, головная боль. Фукучи приходилось выделять дополнительные средства из бюджета, чтобы обеспечивать ему уход в отдельной палате, оградив от будущих сослуживцев, пока он находился в таком состоянии. В ответ он надеялся получить покорность и благодарность, или хотя бы понимание со стороны самого Дзёно, но тот отличался не только слабым, на фоне остальных, здоровьем, но и омерзительнейшим характером, демонстрируемым при каждом удобном случае. Особая чувствительность, которой он обладал, должно быть, помогла ему моментально догадаться, что никакого ощутимого наказания за свою резкость он не получит, и раз руководство тратит так много времени и средств на его обучение и содержание, то он действительно необходим им. Так оно и было. Он был необходим Фукучи, и тот готов был вложить очень много сил в то, чтобы подготовить и приручить — чтобы Дзёно под его руководством стал не только первоклассным псом правительства, но и его личным оружием. Сайгику был по-юношески дерзким и раздражительным — обслуживающий его медперсонал старался как можно быстрее выполнять обязанности, чтобы не оставаться с ним надолго наедине и не подвергаться тонким словесным издевательствам, которые тот проделывал с такой острой улыбкой, что, казалось, ей можно было порезаться. Фукучи знал о его развлечениях, но принял решение целенаправленно закрывать на это глаза. Перепуганные лица санитаров и даже несколько анонимно поданных жалоб нисколько не пошатнули его решимости. Дзёно был особенным и, кажется, совершенно не боялся никаких последствий. С одной стороны, именно это и понравилось Очи. Только услышав о нём как о преступнике, он почувствовал нужный потенциал, а первая встреча после ареста подтвердила лучшие ожидания. Он наблюдал из смежной комнаты с зеркальным стеклом, как Сайгику, сидящий в допросной и скованный наручниками, блокирующими способность, отчаянно смеялся, выслушивая перечень обвинений. В какой-то момент он показался Фукучи сумасшедшим, но его смех быстро затих, сменившись серьёзным негромким голосом: — Вашей ошибкой было оставить меня в живых, офицер. Но, очевидно, вам отдали такой приказ. Пусть тот, кто это сделал, сам поговорит со мной, раз уж я так сильно нужен ему. Он склонил голову в сторону стекла, словно знал о чужом присутствии, и улыбнулся так, что Фукучи ощутил холод, бегущий по спине, и моментально отозвал всех куда подальше, чтобы поговорить с ним наедине. Стоило ему войти в допросную, как Дзёно расплылся в улыбке, словно знал наперёд, что именно ему собираются предложить, и после озвученной информации ответ был незамедлительным, с лёгкой ухмылкой: — Не терпится приступить к работе. Раз уж вы так сильно хотите видеть меня на вашей стороне, капитан. После этого разговора Очи подал запрос в лабораторию на изготовление усилителя шумов, который сможет подавлять стук его сердца для излишне чувствительного слуха Сайгику, способного улавливать малейшую ложь и любую смену эмоций. Полезный навык, который ему ни в коем случае не следует применять на своём начальстве. Разумеется, Фукучи понимал, сколько проблем может доставить его затея с вербовкой столь опасного преступника — для начала все упоминания о криминальном прошлом были тщательно стёрты из базы данных, чтобы информация о поднаготной будущего члена элитного отряда не была общедоступной для его коллег с идеальной репутацией, которых могло смутить нахождение рядом с ними человека, ещё недавно обвиняемого в преступлениях, совершённых с особой жестокостью. Однако Дзёно не должен был стать другим человеком — именно то, кем он был, привлекало Фукучи, которому требовалось просто держать его на коротком поводке, ни в коем случае не пытаясь действительно его исправить. Уже полгода наблюдая за его подготовкой, он ни разу не усомнился, хоть и был несколько разочарован слишком медленным продвижением дела. Сайгику всё ещё был слаб физически, и в честной схватке любой обученный военный одержал бы над ним верх. Очи хотел большего. Усиления тела, которые организм Дзёно так плохо переносил, были обязаны сделать из него безукоризненное оружие. Но пока он в большей степени напоминал пациента, который всё не мог пойти на поправку, и в какой-то момент Фукучи начал действительно беспокоиться, когда получил отчёт о том, что после очередной поддерживающей операции Сайгику не смог пройти ни одного теста и не сумел даже ответить, где он находится. Очи всерьёз забоялся, что его тело не выдержит и дальнейшие операции просто его убьют. Что-то внутри неприятно заскреблось от этой мысли, и он направился в медблок, чтобы поговорить с ним лично и убедиться, что отчёты не врут. Палата, в которой Дзёно после ареста проводил всё свободное время между постоянными тренировками, находилась в самом конце коридора особо охраняемого отдела медицинских исследований и, по сути, была для него ни чем иным как тюремной камерой. Плотные стены были прошиты особым материалом, блокирующим применение способностей, не позволяя ему сбежать, но позволяя снимать браслеты-блокаторы, что он постоянно носил на запястьях, выходя наружу. За шесть месяцев, прошедших с его вербовки, Фукучи всё ещё не отдал приказ об их снятии, хоть и надеялся, что Сайгику искренне принял его предложение, пусть и не имея выбора, и что не станет пытаться сбежать. Операции, проводимые на его теле, ещё не дали нужного результата, и в случае их прекращения его организм мог отреагировать непредсказуемо — как начать постепенно разрушаться, так и перенести отмену не летально. Хоть, разумеется, Дзёно и дали информацию только о первом из возможных вариантов развития событий, но у врачей, окружавших его, не было встроенных в сердце усилителей шумов, и он мог догадаться, что это правда лишь наполовину. Фукучи вздыхает, разминая плечи, подходя к дверям, ведущим в особо охраняемое крыло. Прикладывает ключ-карту, и над панелью загорается зелёная лампочка. Идя до палаты, он пытается отогнать мысли о худшем — о том, что тело Дзёно не выдержит и все усилия, потраченные на него за последние полгода, станут очередным разочарованием, которыми и так полна его жизнь. Он кивает вооружённой охране, дежурящей на этаже, и прикладывает пропуск к панели, получая доступ в палату. Массивные двери разъезжаются на несколько секунд, пропуская внутрь — в стерильно белое помещение без окон с ярким люминесцентным светом, в котором Дзёно не нуждается. Его койка стоит у стены вместе с капельницей и рядом приборов, отслеживающих жизненные показатели. Рядом железный стул, который обычно занимает врач, проводя тестирование для отчёта о ментальном состоянии испытуемого после операции. Здесь же, за тонкой перегородкой, ванная комната. Остальное — только белое пространство, по углам которого под потолком установлены камеры наблюдения, через которые он не раз смотрел на его измученное после операций тело, но прежде не планировал навещать его лично до окончания подготовки. Он садится на стул, глядя на бледное лицо Дзёно, никак не отреагировавшего на его приход. Тот лежит неподвижно, и невозможно понять, находится ли он в сознании. Приборы считывают его ровный пульс, прозрачные трубки тянутся к венам на руках, а провода — к датчикам на обнажённой груди. Фукучи скользит взглядом по его светлой коже, неподвижно опущенным ресницам, разметавшимся по подушке волосам. Сайгику в это мгновение выглядит таким невинным, что становится гадко от самого себя, и приходится силой взывать к воспоминаниям о том, что было в его уничтоженном личном деле. Очи придвигается, скрипя ножками стула. Протягивает руку, касаясь безвольно лежащей вдоль тела ладони. Пальцы холодные, словно мёртвые, но показания приборов уверяют, что он всё ещё жив, пусть и очень слаб. Сердце странно покалывает — Фукучи поддаётся необъяснимому желанию сжать его руку, словно мог бы передать ему своё тепло. За эти месяцы стало слишком привычным просматривать отчёты о его состоянии и записи с камер наблюдения, глядя на то, как Дзёно, когда ему становится лучше, с пугающей улыбкой издевается над заходящим к нему медперсоналом. Странно, но хочется снова увидеть эту улыбку. Почувствовать проявления его отвратительного характера на себе. Просто слышать его голос, полный скрытой издёвки. Просто видеть его живым. Он сжимает пальцы крепче, и губы Дзёно вздрагивают, хрипло произнося: — Что ещё вы со мной делаете, пока я сплю? Фукучи тотчас одёргивает руку, пристально глядя в его лицо, когда тот, хмурясь, поворачивает голову в его сторону. — И что это за дрянь у вас в сердце, капитан? Очи готов вздохнуть с облегчением. — Значит, ты помнишь, кто я. Сайгику цокает языком. — Было бы здорово забыть, — он морщится, затем на лице появляется бледная улыбка. — Но раз вы пришли, значит, и впрямь беспокоитесь, не прикончат ли меня здесь. Неужели я нужен вам настолько сильно? Улыбка становится ехидной — такой, какую было привычно видеть на записях. Фукучи отвечает подчёркнуто сдержанно: — Как и любой мой подчинённый. — Навещаете каждого из них, чтобы подержать за руку? Очи щурится, разглядывая его лицо, жалея, что сам не обладает сверхчувствительностью, которая помогла бы прочесть биение чужого сердца. Говорит как можно официальнее: — Сегодня ты впервые за полгода провалил все тесты и даже не вспомнил, что с тобой происходит. Теперь, значит, помнишь? Дзёно кратко усмехается. — Я не думал, что вы примчитесь с личной проверкой, но я польщён. Это даже приятнее того отчаяния, что испытывал тот бедный врач. Впрочем, вам стоит задуматься о компетенции своих сотрудников. Фукучи хмурится. — Ты хочешь сказать, что намеренно завалил тестирование? Губы Сайгику расплываются в лисьей ухмылке. — Ну что вы, капитан, разве я мог обмануть квалифицированных врачей и всю эту дрянь, в которой так удобно спать? — он вздыхает, касаясь пальцами датчиков на своей груди. — Только если бы мне стало нестерпимо скучно, но, разумеется, полгода жить в этой палате всё ещё очень весело. Фукучи кратко усмехается, откидываясь на спинку стула. — Хоть ты и нужен нам, щенок, но тебе лучше не забывать, с кем ты разговариваешь и где находишься. — Планируете наказать меня? — издёвка в его голосе лишь подтверждает — Дзёно прекрасно понимает, какое особое отношение к нему питают, и явно намерен это использовать. Очи замечает с нарочитой строгостью: — В твоих же интересах не умереть на этой больничной койке, так что будь добр — прикуси язык и постарайся как следует. Сайгику морщится, устало вздыхая. — Я бы с меньшей вероятностью умер на этой койке, если бы вы начали выпускать меня отсюда не под конвоем до полигона и обратно. Вы так не считаете? — А ты считаешь, что заслужил доверия? Очень вовремя говорить об этом после того, как ты обдурил весь медперсонал и заставил меня придти сюда. Дзёно слабо усмехается. — Это ваше желание сюда придти. Может, расскажете уже, к чему именно вы так усиленно меня готовите? Фукучи задерживает взгляд на его бледной груди, обклеенной датчиками, по которой тот задумчиво водит пальцами. — Ты должен стать членом элитного отряда военной полиции, как я и говорил при нашей первой встрече. — Но вы соврали. Очи вскидывает брови, глядя на его ухмылку. В момент их первого разговора его сердце ещё не было защищено от нахального прочтения — неужели он успел понять что-то большее? Что-то о планах на будущее, о которых никто не должен ничего знать. Нет, невозможно. Сверхчувствительность Дзёно не была телепатией, никаких подробностей он узнать не мог, однако верно заподозрил ложь. Можно было попытаться переубедить его, запугать или подсунуть в качестве той лжи что-то другое — ведь сейчас он уже не сможет распознать этого. Мысли мечутся в попытке принять правильное решение, учитывая то, что на них смотрят камеры наблюдения, записывающие разговор. Сайгику улыбается, хрипло выдыхая: — Вы не можете говорить об этом, капитан? Может, вам стоило бы выпустить меня отсюда и пригласить для разговора в ваш кабинет? Фукучи щурится, осознавая, что, нащупав нужные ниточки, Дзёно не намерен оставлять его в покое, не получив желаемого. Он хочет правды — чего-то убедительного, что стояло бы за столькими вложенными в него усилиями. Но говорить настоящую правду, даже за непроницаемыми дверями кабинета, было бы слишком рискованно. Время ещё не пришло. Значит… ему придётся солгать как можно убедительнее. Что ещё, помимо секретного плана, могло бы выглядеть достоверной причиной для столь повышенного внимания к бывшему преступнику, для личного визита в его палату, для разглядывания его обнажённого торса с нацепленными датчиками, для отказа от наказаний, для столь долгого молчания в этот самый момент? Сайгику, плавно скользящий пальцами к своей шее, всем своим видом подсказывает ответ. Но неужели, чёрт возьми, это могло бы сработать? Или его пытаются загнать в ловушку? Хотя худшее из того, что может произойти — Дзёно попытается сбежать, и он потеряет его вместе с надеждой включить в свой план в будущем. Фукучи стоило бы одёрнуть его, вновь напомнив, с кем он разговаривает, отдать приказ о повышении дозы нейролептиков, чтобы в свободное от операций и тренировок время Сайгику не имел сил издеваться над персоналом и задавать вопросы, стоило покинуть его палату и не возвращаться, пока тот не будет в состоянии присоединиться к отряду, либо не выдержит нагрузок и в итоге погибнет. Это всё, что от него требовалось — стать инструментом, безупречным оружием, жестоким псом, верным лишь одному хозяину. Ни в коем случае не стоит потакать его дешёвым уловкам, не стоит выпускать его отсюда, не стоит оставаться без камер с ним наедине. Ведь так? Вздохнув, Очи сдержанно бросает, поднимаясь со стула: — Я отдам приказ, чтобы тебя сопроводили в мой кабинет. * Дзёно, сидящий в кресле напротив стола, закинув ногу на ногу, выглядит куда бодрее, чем в стенах палаты. Красная военная форма словно сшита под цвет кончиков его волос, и в таком виде и такой обстановке он больше не кажется пациентом или заключённым. Он кажется созданным для этой работы, но Очи старается не выглядеть слишком впечатлённым такой переменой. Сдержанно вздыхает: — Вижу, что ты чувствуешь себя лучше. Сайгику улыбается, склонив голову. Потирает запястья, на которых по-прежнему закреплены блокирующие браслеты. — Я чувствовал бы себя лучше, если бы вы сняли их. Или вы всё ещё считаете меня преступником? Фукучи щурится, складывая руки на столе. Добавляет голосу строгости. — Я считаю, что ты слишком много о себе возомнил, сопляк. Я могу передумать насчёт твоей подготовки, если окажется, что ты не оправдываешь моих ожиданий. — И в чём они заключаются, капитан? — его улыбка демонстрирует откровенное наслаждение сложившейся ситуацией. — Раз уж вы тратите на меня столько сил и средств, это должно быть что-то особенное, не так ли? Очи вздыхает. — Есть предположения? Дзёно касается подбородка, выглядя сосредоточенно погружённым в мыслительный процесс. Серьёзно вкрадчиво произносит: — Думаю, вы одиноки. Вероятно, вам хотелось бы иметь под рукой кого-то, кто будет беззаветно предан вам и не оставит, как делали это другие. Именно вам, а не правительству, я ведь прав? Эти слова больно укалывают, заставляя нахмуриться от неосознанно всплывающих воспоминаний. Он действительно устал от предательств и бесконечных потерь, но не собирался обсуждать это так откровенно. Сайгику хмыкает на его молчание вполне удовлетворённо. — Полагаю, я прав. Женщины у вас тоже нет. И, возможно, они привлекают вас не так сильно, как бывшие особо опасные преступники. Очи, не сдерживаясь, одёргивает его. — Следи за языком, щенок. Тот пожимает плечами с лёгкой ухмылкой. — Просто высказываю предположения, как вы просили. И, судя по вашей реакции, я не так уж далёк от истины, даже если вы не желаете её принять, — он потирает запястья. — Кроме того, у вас есть полномочия принудить меня к чему угодно. Не думаю, что моя жалоба на ваши домогательства будет кем-либо рассмотрена. — Ты закончил? Фукучи старательно пытается не выдать голосом непонятное волнение, пробуждённое этими словами. Дзёно просто забавляется, ощущая свою безнаказанность. Давно следовало принять меры и усмирить его, заперев в карцере минимум на несколько дней, чтобы возвращение в палату показалось ему воскрешением. Но что-то заставляет отбросить эту мысль и не вызвать охрану сию секунду — что-то, похожее на столь обманчивую и губительную надежду. Что, если бы Дзёно и вправду смог стать таким человеком? Кем-то близким и беззаветно верным ему одному? Кем-то, кто понимает его, для кого не имеют значения законы и справедливость, кем-то, кто всегда, что бы ни случилось, будет оставаться на его стороне? Разве не этого он так хотел? Сердце начинает биться быстрее, и он благодарит себя за предусмотрительную установку механизма, не позволяющего это услышать. Но что ему делать? Что, чёрт возьми, ему делать с Дзёно, с ухмылкой сидящим напротив и страдальчески потирающим запястья, сдавленные браслетами? Как сказать ему, что он прав? — Чёрт тебя подери. Фукучи со вздохом поднимается, обходя стол, чтобы вплотную подойти к Сайгику и, взяв его за руки, ввести код, что освободит его от этих пут. Блокаторы спадают, и он откладывает их на стол, задерживая пальцы на запястьях. Дзёно негромко усмехается. — Ну, как видите, я никуда не исчез, капитан. Что дальше? — Закрой, пожалуйста, рот. Очи смотрит в его лицо, наклонившись над креслом, всё ещё сомневаясь, но всё-таки не желая так быстро прерывать возникшую близость и отпускать его руки, кажущиеся теплее, чем тогда в палате. Сайгику, на удивление, послушно молчит, сидя ровно, не пытаясь отстраниться или применить способность. Его лицо выглядит спокойным, выражающим затаённое предвкушение, застывшее тонкой улыбкой на приоткрытых губах. Неужели он сам действительно этого хочет? Неужели это возможно? Очи бережно сжимает оба его запястья одной рукой, другой касаясь его щеки, скользя по коже, не ощущая сопротивления, приподнимая к себе его лицо, задевая большим пальцем приоткрытые губы. Как же Дзёно красив, чёрт его подери. Стоит усилий остановиться, чтобы всё-таки спросить: — Ты и правда этого хочешь? И получить лишь насмешливое: — Вас действительно это волнует? Фукучи чувствует, с каким азартом от него ожидают дальнейших действий, и понимает, что, похоже, упустил шанс это прекратить. Даже если он остановится прямо сейчас — уже слишком поздно. Сайгику своей насмешливой улыбкой будет всё время напоминать об этом, даже если сумеет держать рот на замке. «Вы одиноки. Вам хотелось бы иметь кого-то, кто будет предан вам, не так ли?» Именно так. Хоть Очи и имел в виду слегка иное, желая обладать Дзёно как оружием, но если подумать… Желание обладать им как бы то ни было за последние полгода стало слишком очевидным, и он должен был признаться самому себе, что видеть Сайгику таким спокойным, послушным, слегка зардевшимся, медленно обхватывающим его палец губами — непозволительно прекрасное зрелище. Он с трудом отводит руку от его лица, больше не имея возможности противостоять себе, с предыханием приказывая: — Раздевайся. Завороженно глядя, как плавно и медленно пуговицы выскальзывают из петель, как обнажается бледная кожа на груди — он ощущает неотвратимость своего падения, когда сам безотчётно опускается перед Дзёно на колени, расстёгивая его сапоги и помогая снять ремень и брюки. Гладит разведённые бёдра, ощущая жар его тела, слыша приглушённый вздох. Поднимает взгляд на его лицо, видя ту же насмешливую улыбку, за которую так быстро стал готов отдать уже слишком многое. Резко находит лёгкое головокружение от надолго позабытого чувства близости, и он уже понимает, хоть и не хочет себе признаваться — близость с Сайгику, должным быть лишь инструментом, лишь оружием в его руках, может привести к непредсказуемым последствиям. Может разрушить его дальнейший план. Но он смотрит на его губы, на подрагивающие опущенные ресницы, на тонкие пальцы, скользящие по груди, и понимает, что ничто не заставит его отказаться от этого. Он хочет Дзёно таким. В этот миг это всё, о чём он может думать. И это начало и конец всего.