Действительно как последняя шлюха.
Шлатт, кажется, знает и слышит каждую мысль Квакити и начинает смеяться. Совершенно по-звериному смеяться. Потом Квакити чувствует, что дышать становится сложнее, каждый вдох даётся с большим усилием. Рука Шлатта ведь идеально ложится на его горло, такое тонкое и привлекательное, с такой нежной и тонкой кожей, которую так легко прокусить и оставить побольше своих следов. Квакити откидывает голову назад, стонет что-то невнятное, потом чувствует, как перед глазами все расплывается и как новая волна жары охватывает тело; как он, кажется, начинает даже двигать своими бёдрами. Чтобы было удобнее. Потом чувствует, как постепенно начинает отключаться, хотя за горло его сейчас скорее просто держат, нежели сжимают, тем более не настолько сильно, чтобы он отключался от этого. Но он медленно отключается, краем уха слыша, что сам какого-то чёрта начинает стонать под Шлаттом.***
Тут он резко вскакивает на кровати, хватая ртом воздух. В глазах – страх и боль. Он бешено бьёт крыльями, хватается сначала за сердце, потом просто обхватывает себя всего руками, поджимает ноги, еще пару раз взмахивает крыльями, оглядывается, прижимает крылья к себе. Его маленькое сердечко, казалось, сейчас разорвется от настолько быстрого темпа, настолько быстрого, что дышать было трудно еще и из-за него. Квакити быстро проводит по своим рукам, шее, груди, бокам и бёдрам. Быстро ощупывает свои крылья – теперь ухоженные и ровно подстриженные. Из всего остального вроде ничего нету. Кроме старых шрамов – нету. Он слегка успокаивается и поворачивается к окну. Из большого окна, точнее даже сказать из полностью застекленной стены, видно Иглу и пару других высоких зданий. Из света – только Луна. Квакити отключал всё освещение в городе на ночь, чтобы не создавать лишних световых загрязнений, и дать жителям Лас-Невадас отдохнуть. Да и уж слишком хорошо по ночам в пустыне, даже если искусственной, видно звезды. Дыхание успокоилось, а вот сознание еще нет. Он не включая свет быстро тянется к тумбочке, хватает что-то, без тапочек идет к окну и выходит на балкон. Закуривает. Никотин быстро распространяется по телу, расслабляет, кажется, и тело, и разум. Квакити продолжает медленно, более подробно, заново изучать на ощупь свои руки, шрамы на них. Шрамов много. Некоторые даже перекрывают другие. Некоторые он сам на себе оставил, большинство — Шлатт, другие по большей части являлись боевыми. Потом он так же ещё раз ощупывает шею. Потом всё остальное, пока сигара не заканчивается. Вторая. Так лучше. Квакити знает, что курево – плохая привычка. Но всё равно лучше травы и наркотиков потяжелее. Он смог слезть хотя бы с них. С сигарет, как бы не хотел, не сможет. Может, чтобы насолить Карлу, который в свое время так настойчиво пытался отучить его и от курения, а может, просто чувствовал это своим успокоением души. Не хотел пристрастяться к алкоголю - Шлатта ему хватило. Квакити вдыхает свежий ночной воздух, хочет уже идти назад – в пустынях по ночам очень холодно, а он практически голый стоял и курил на балконе. Теперь он весь в мурашках, почти трясётся. Хотелось бы, чтобы Сапнап был рядом. Уж кто, а он бы его согрел. В предках у него были и Дракон, и Феникс, и Демон прямиком из самых жерл Ада. А у Квакити, видимо, только обычные кряквы, и то, в отличии от них, он даже не мог летать. Квакити делает еще вдох, и уходит обратно в комнату, оставляя окурки дотлевать в пепельнице. Ложится на кровать, кутается в одеяло. Спать совершенно не хочется, но его резко накрывает тьма. Так же резко он чувствует как его бьют по щеке. Сильно бьют, не щадя. Он пытается осмотреться вокруг, но все слишком сильно плывет. Он даже не может сфокусировать свой взгляд. Только чувствует себя очень странно, не может пошевелиться. Постепенно сознание приходит в норму. Квакити постепенно начинает осматриваться. Он голый. Полностью. Его что-то сдерживает, хотя он вроде ни на чём не лежит. Вокруг светло, он, кажется, находится на улице, наверное, где-то во дворе своего дома. Потом замечает до боли знакомую фигуру. — Дрим... Дрим ты ублюдок... Не успевает Квакити договорить, как что-то склизское заползает ему в рот. Он сразу вгрызается в этот кляп, рычит, кажется, разорвёт сейчас всех и вся. Дрим что-то говорил, но Квакити его совершенно не слушал. «Ублюдок, ты что собираешься делать, я тебя прикончу, прикончу тебя,» – шипит и рычит Квакити сквозь свой кляп, пытается вырваться, как разъяренный ягуар, слышит, как Дрим всё треплется и треплется. Резко чувствует, как его кляп вытягивается прямо внутрь горла, не давая сомкнуть челюсть ещё сильнее чем до этого. Потом чувствует, как ещё одна склизская щупальца обвивается вокруг его талии, другая - вокруг горла. Сверху. Запрокидывая его голову назад и с помощью щупальцы заставляя выгнуть спину. Но Квакити не прекращает своих попыток. Хочется поставить Дрима на место. Очень хочется. Как у него вообще хватило смелости прийти в Лас-Невадас и делать это с ним? Неужели он так быстро забыл про тот год в тюрьме? Потом Квакити чувствует, как ему сжимают лодыжки и запястья, тем самым обездвижив практически полностью, ведь до этого его держали только под коленями, локтями и подмышками. А теперь осталось только бить крыльями. Он не мог видеть практически ничего с запрокинутой головой, не мог пошевелиться, не слушал, что говорил Дрим. — Квакити из Лас-Невадас, — резко слышитится знакомый голос. Неужели Чарли пришел спасти его? Но голос, кажется, слишком близко. Где-то снизу. — Заткнись. Помолчи, Квакити из Лас-Невадас. Квакити действительно резко замирает, пытаясь понять, что происходит. Хочется свести ноги вместе, закрыться. Не позориться перед своим единственным наследником. А он сейчас вот в такой позе. Нагой. Связанный. Обездвиженный. Жалкий. С чем-то похожим ни то на кляп, ни то на член во рту. Просто позор. Он пытается что-то промычать, пока до него не доходит последняя фраза и маленькую тушку не пронзает резкая судорога.«Зактнись, Квакити, заткни уже свое ебало пока я об него бутылку не разбил, сука!»
– вспоминает он чужие слова. Пытается понять, где Чарли. Что с ним происходит, Чарли ли это вообще? Слышит, как Чарли вздыхает. И Квакити смущенно отводит взгляд. Потом чувствует прикосновение чужой руки на своей щеке. Прислоняется к ней еще сильнее. Закрывает глаза. Так спокойнее. Хотя рука прохладная, слизистая, прямо как... Держащие его щупальца? Он резко дергает головой, испуганно смотря по сторонам. — Неужели до тебя наконец дошло, какой ты жалкий? Это я тебя держу, Квакити из Лас-Невадас. Такой гордый, ты правда думал, что из-за того, что стал президентом ты перестал быть все такой же шлюхой, какой тебя все остальные знают? Или напомнить, как тебя тут отодрал Уилбур? Я ведь слышал, как ты тогда стонал пол ночи. Внутри кажется что-то провалилось. Чарли тогда все слышал. Может даже он тогда отнёс его обратно в спальню. Но он в любом случае всё слышал и не пришел на помощь, когда Квакити так отчаянно в ней нуждался. Но как он вообще мог его слышать? Его комната слишком далеко, в подвале... Неужели он был настолько громким?.. — Ты всю жизнь положил на то, чтобы не быть пустым местом, Квакити. И что? И кому ты теперь нужен? — Квакити хочет возразить, что своим горожанам. Он нужен им. Он нужен своему городу. Но горло и рот зажаты, к тому же в горле гигантский ком. — тебя даже тут насилуют, а ты ничего не можешь поделать. — Квакити чувствует, как другие щупальца скользят по его животу, заставляя хныкать, как маленького ребенка. — Ты шлюха, Квакити. И на сервере нужен только для того, чтобы обслуживать других. Хоть так ты будешь полезным, Квакити. — он хочет вырваться, хочет забиться в угол и разреветься, хочет, чтобы его гладили... гладил Сапнап, он ведь такой теплый и большой... Но чувствует только как холодное щупальце скользит внутрь его, а он выгибается еще сильнее и хочет вырваться, пытается изо всех сил, но у него ничего не выходит. Только крылышками бьет. А потом и их берут у основания. Сжимают. Чувствует, как толстое щупальце проникает все глубже, насилуя и без того поломанную тушку. Чувствует, как его разрывает изнутри. Заставляя выгибаться и корчиться от боли. И ведь даже не от физической. В ушах звенело, но он слышал еще какие-то звуки на фоне, очень много звуков. Сознание отключалось. Он потерял счёт времени и сознание ненадолго, хотя продолжал видеть и чувствовать. Слышать всё, кроме себя. Слышать Дрима.***
Квакити всё равно на Дрима. На то, насиловал ли Дрим его уже, только собирается, или эта трусливая скотина побоится даже к нему приблизиться. Ему не всё равно на то, что его держит Чарли. Вокруг рта, как кляп, вокруг шеи, руки, ноги, просто всё тело в выгнутом состоянии, как будто ему нравится. Как будто ему в кайф. Но на самом деле его просто так держат. Он чувствует, как Чарли все еще двигается внутри него, разрывая на части. Кажется проникая так глубоко, что обвивается вокруг чужого сердца. Хватает за душу и не собирается её отпускать, хочет только вцепится и выдернуть. — Может, тебе бы стоило остаться шлюхой, Квакити. Может, хоть так ты бы принес больше пользы серверу. Квакити даже не вырывается. Уже не пытается что-то сказать. Только видит, как перед глазами всё начинает размываться. Но даже не моргает. Чувствует, как слезы стекают по щекам, как в глазах, кажется, полностью темнеет, и он остаётся наедине с этой темнотой. С этой непроглядной темнотой. Будто он один на один с собой, но знает, что это иллюзия. Потому что всё чувствует. Потому что слышит. И Чарли тоже знает что Квакити слышит. — Ты ведь просто игрушка, утёнок. Тебя только используют, а потом выкидывают, ну не так ли?.. ...неужели это правда? Не злейший враг, а ближайший друг делает это с ним, говорит это ему, наливает текилу в открытые раны, чтобы посыпать сверху солью и полить лимонным соком, выпить это как вариацию «Кровавой Мери», где вместо томатного сока настоящая кровь? Кровь Квакити..? Или же он просто бармен, делающий напиток для Дрима?.. или, может быть, для Шлатта или Уилбура? Или он делает три порции сразу?.. Потому что изо дня в день он чётко ощущает, как все они пьют его, кромсают, дожимают всё до последней капли и оставляют только пустоту. Даже не боль. Зияющее ничего, которое он не в силах был заполнить, как бы ни старался, с кем бы ни пытался. Но слова... Они не похожи на то, как говорит Чарли. Или по крайней мере на то, как он говорил. Хочется верить, что это просто заученные с бумажки слова. Что это всё – неправда. Что это не Чарли, в конце концов. Подделка. Но такую злость и презрение с бумажки не прочитаешь. Сердце начинает ныть и стучать ещё сильнее, слез становится больше. Квакити зажмуривает глаза и сопит, задыхается, слёзы начали литься ещё и из носа. Это НЕ Чарли... Это не может быть он. Просто не может... Нет... — Ну-ка, Чарли, посмотри, не уж-то наш птенчик совсем решил разрыдаться? Распустил тут сопли. Я-то думал, шлюхи не рыдают в процессе, думал, им нравится, когда их трахают во все щели так грубо... Хотя реальность осознавалась крайне смутно, этот уродский голос Квакити узнает даже во сне. Сразу хочет вырваться, ударить этого уёбка, разбить каждую его маску на пути к настоящей гнили, размазать его по стене... Но он не может. Не может даже пошевелиться. Не из-за того, что его держат – просто не может. Тело не слушается. Он даже не понимает, не может понять, где сейчас Дрим и откуда доносится его мерзкий голосок. Потом чувствует странные изменения в области рта, дышать резко стало легче, он глубоко делал вдохи, покашливая, пока ощущение хоть какой-то свободы снова не пропало, но Квакити не мог сказать что именно снова произошло. Пока через пару минут всё-таки сознание, хоть и немного, но вернулось. Вернее сказать, осознание. Осознание того, что чужой холодный и длинный язык находится у него во рту, по-хозяйски исследуя каждый его клык, нёбо, прикусывая его собственный язык, кажется пытаясь заползти глубоко вовнутрь, как змея, отравить изнутри и свести там своё гнездо. Одна проблема — Место уже было занято. Квакити, слегка осознавший происходящее, сначала что-то сдавленно промычал, а потом резко сжал свои клыки, как акула, наткнувшаяся на свою добычу. Следом за этим последовал ни то рык, ни то вскрик, больше похожий на звериный. Квакити почувствовал, как его полость рта начала заполняться чем-то на удивление горячим, металлическим на вкус. Кровью. Кровью Дрима. Потом чувствует, как его хватают за волосы, выдирают перья вокруг ушей, а он впивается только сильнее. Но добычу пришлось отпустить, когда в рот заползло что-то склизкое и с силой разжало ему челюсть. — Это грызи сколько влезет, Квакити из Лас-Невадас. — и проталкивает ни то щупальце, ни то что-то похожее на член далеко ему в глотку, начиная двигаться. Теперь Квакити даже укусить не может – через чур скользко. Слишком скользко, противно. Зато слизь у него во рту отлично впитала чужой яд и не дала отравить его. Каакити же слегка закашливается, но сделать с этим ничего не может – щупальце обвитое вокруг шеи сдавливает слегка сильнее на пару минут. Квакити снова хоть и не теряет сознание, но находится в полнейшем отчаянии, теряя рассудок, замечая, как темнеет перед глазами, чувствуя, что все движения в нём слишком интенсивные, слишком грубые, слишком быстрые. Такие быстрые, что он уже не успевает их улавливать, откликаться на них. Резко – вспышка темноты, быстро мелькающие образы перед глазами, что он не в силах запомнить, и чувство пробегающего под кожей тока. Открывает глаза. Вокруг всё белое, просто белая пустота во всех направлениях. Он лежит на «полу», пытается осмотреться, но вокруг только белая пустота. Квакити приподнимается, поджимая ноги к себе. Крутит головой. Все ещё пустота. — Где я? — резко спрашивает Квакити, сам не зная кого. Его голос срывается, кажется болезненным и забитым. — Ты сам это прекрасно знаешь. — отвечает голос. Его собственный. Но звучит он так... Спокойно? Квакити замерзает. — Зачем я тут?.. — он шмыгает носом, все ещё озираясь. — Ну а где тебе ещё быть? — Дома. Я-я хочу Домой. Пожалуйста... Он хочет продолжить, но слезы рекой хлынули из глаз и продолжить он не смог. Он долго всхлипывал, в истерике схватывал воздух ртом. — Не волнуйся, скоро ты туда попадёшь. Скоро. Просто подожди тут немного. — Я не хочу находиться тут, я не хочу... — Неужели хочешь обратно, Туда? — Нет... Нет, я все ещё... Все ещё чувствую... Это... Я просто не понимаю, неужели я действительно такой, каким Они меня называют?.. Квакити поднимает голову. Перед ним стоит такой же как и он, голый Квакити. Как будто он стоит всего в паре шагов от него, но если приглядеться, кажется, что он за тысячи миль, такой недостижимый. Да и в отличии от все ещё сидевшего на коленях Квакити, этот был немного... Другим. Совсем каплю более подтянутым, пушистые волосы куда более аккуратно лежат на плечах, его крылья - целые, золотистые, лапы выглядят одновременно массивными и вместе с этим крайне притягательными, особенно бережно подстриженные и покрытые лаком коготки на пальцах. Даже незрячий глаз блестит как нормальный. Шрамы на его теле - и те более красивы, а не похожи на уродство. — Это уже ты должен решить, кто ты, и будут ли они правы по итогу. — Но ведь Они просто пользовались мной... Я просто... Я просто игрушка для них? Бесполезное ничтожество, просто кукла для секса, шлюха... они ведь... Я просто становился ненужным для них, и они выкидывали меня по итогу, как ничего не значащую вещь, разве нет? — Это ты тоже знаешь. Квакити опустил голову. Он знал. — И-и тот случай с У-Уилбуром, когда он... — «когда он» потом встретимся с Фулишем. Это Фулиш донес тебя до кровати и пошел разбираться с Уилбуром. Ты это слышал. Ты слышал его бормотания под нос, пока тебя несли до кровати. — Я сам виноват во всем этом. — Квакити вздыхает. — И то, что говорил Чарли... — Нет, Квакити. Это была не твоя вина. Твоя вина состоит только в том, что ты стоишь на месте, что ты сам себя таким считаешь. Поэтому считают и тебя. Но тебе просто нужно идти вперёд. То, что было в прошлом, уже нельзя изменить, ты и сам это прекрасно знаешь, но продолжаешь держаться за это. И на слова Чарли ты можешь не обращать внимания. Он только говорил то, что ему диктуют и что вбивают в голову; и то, что вбивают в голову тебе. Хватит, Квакити. Пришло время очнуться. Ещё одна вспышка. На этот раз белая. За миллисекунду его бросило сначала в сильнейший жар, потом в холод. Потом он очнулся. Он лежал в каких-то зарослях травы, щекотавшей тело. Рядом с ним валялась его рубашка. Всё тело ломило и болело, не только снаружи, но и внутри. Сильно болело. Сознание все ещё было крайне расплывчатым, было трудно, но он смог встать. Теперь он направляется Домой.