Сердце Куклы

Впереди возвышался Ирминсуль. Вероятно, старше самого Тейвата, он был в десять раз толще и в три раза выше отоги или цуйхуа. Это было огромное в пять обхватов древо с окаменевшими серебристо-белыми ветвями и такими же серебристо-белыми корнями, уходящими глубоко в землю во все стороны света. С огромными своими неуклюжими, несимметрично-растопыренными извитыми руками и пальцами, он древним и непостижимым ископаемым стоял среди цветущей юностью зелени. Только он один не хотел подчиняться потоку времени и не хотел видеть ни смену эпох, ни солнца. Не было для него ни борьбы, ни любви, ни счастья — всё казалось глупым и бессмысленным обманом. Всё одно и то же, и всё обман. Он замер посреди течения жизни омертвевшим серебром и прорастил в каждом уголке Тейвата свои корни — в Инадзуме, в Сумеру и других странах — и стоит так, не веря надеждам и обманам ни людей, ни кукол. «Да, он прав, тысячу раз прав, — думал Странник, приближаясь к древнему древу, — пускай другие, молодые, вновь и вновь поддаются на этот обман, но мы-то знаем жизнь, — наша жизнь кончена!». В каждый момент своего странствия он обдумывал свою жизнь и приходил к тому же прежнему успокоительному и безнадёжному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не заботясь о других, не тревожась и ничего не желая. Путешествие к Ирминсулю по просьбе Малой властительницы Кусанали — последнее, что сделает Странник, потому как не любит оставаться должником. Он сорвал возникший на ветке плод и погрузил зубы в его сухую терпкую мякоть. Воспоминания — картины прошлого — наполнили его разум болезненными образами. Кукла. Кабукимоно. Куникудзуси. Сказитель. Сёки но Ками. Странник… Ирминсуль знал все его прозвища, но не ведал настоящего имени. У Странника не было имени. Он всего лишь кукла, брошенная своим создателем из прихоти. Сосуд без сердца и будущего, сосуд, который наполнили тьмой и презрением. Когда он разобьётся, никто не услышит звона осколков, но до тех пор эхо внутри него отражается во всех уголках мира, и эти отражения, запечатлённые в Ирминсуле, он увидел вновь. Он видел павильон «Сяккэи» с его алыми клёнами и удушающим одиночеством: красивые пейзажи подземелья не могли скрыть сути: изящные узоры на окнах были решёткой его прекрасной тюрьмы. Кукла оказалась бесполезна своему создателю, но на неё было потрачено слишком много времени и сил и выбросить столь уникальное творение у Баал не хватило решимости. Вместо имени Кукле дали золотое перо — бесполезное, как он сам, золотое перо, символ милости сёгуна. Там, в своей роскошной темнице, Странник раз и навсегда перестал проливать слёзы холодными ночами и перестал что-либо чувствовать вовсе. Он видел Татарасуну, затянутую чёрным дымом, отчаяние на лицах Нивы и Миядзаки и мольбу в глазах шахтëров горна Микаге, которые умерли в страшных муках с кровью на губах. Видел горькую истину: Дотторе под личиной механика из Фонтейна и горячее сердце Нивы, спасшее Странника от гибели. Видел развалившееся надвое от удара клинком тело Кацураги, который отдал жизнь вместо господина, видел пузырящиеся ожоги на теле Нодзому, когда тот вытаскивал злосчастный Даитара Нагамаса из печи… Слёзы — впервые за четыреста лет — выступили на глазах Куклы: Нива не предавал его! Все они стали пешками в коварном плане Дотторе, плане, в котором будущий Шестой Предвестник сыграл главную роль. Странник поднял взгляд к серебристым ветвям Ирминсуля. Они переливались в лучах солнца, пробивавшегося сквозь щели в каменной кладке, казалось, они качаются из стороны в сторону, словно кивая сердито, с осуждением. «Я был слишком наивен и глуп», — согласился юноша. Словно стихийное бедствие, Странник оставлял лишь разруху и смерть там, где проходил его извилистый путь. Такова его природа, не так ли? То, что не имеет сердце, словно губка, впитывает зло и следит им всюду, сея боль и раздор… Новые воспоминания хлынули удушающей волной горя. Он видел остывшее тело ребёнка — хрупкая жизнь, оборванная в одно мгновенье. Две одиноких безымянных души встретились в одночасье, но вскоре Кабукимоно опять остался один, опять брошен, опять! Он сжёг ту единственную нить, что ещё соединяла его с миром людей, охладел ко всему раз и навсегда, окаменел подобно Ирминсулю, что покрыт леденящим серебром. Кукла и Кабукимоно обратились пеплом и дымом. Впредь он не проявит прежней слабости. Потянулись бесчисленные дни, недели, месяцы и годы в Бездне, бесчисленные смертельные раны, ставшие сухими заметками одиозного экспериментатора. Сказитель креп и холодел, его сила росла, а человечность угасала. Он видел падение райдэн гоккаген и тропу из мёртвых тел, что устилали дорогу отмщения. Куникудзуси упивался страхом кузнецов и каскадом несчастий, которые он обрушил на Инадзуму. Но это не сказалось на правлении сëгуна, и Куникудзуси ушëл, оставив имя на устах помилованного Каэдэхара. Он видел жалких солдат Ватацуми, что гнили заживо за толику той силы, которой обладали Архонты. Тогда положение сëгуна не могло не пошатнуться, но вездесущий Итэр всë испортил! Почти всë… В конце концов, Сказитель завладел Гнозисом, и Фатуи ему не были более нужны. Он видел, как стал Архонтом сам. Как безграничная и всеобъемлющая сила струилась по телу рукотворного божества, как даже Буэр дрогнула, узрев Сëки но Ками. И как он пал, лишившись всего до конца времëн… Теперь он здесь, стоит пред Ирминсулем и видит всë, что привело его сюда. Всë неспроста! Случились бы эти несчастья, если бы Кабукимоно никогда не существовал? Ирминсуль молчал. Он не давал ответов, он показывал историю, горькую, обескураживающую историю. Его ветви помнили всё, но не утешали. Ирминсулю безразличны эмоции, важны лишь события. Странник не мог смириться, не мог опустить руки сейчас, когда знал, что прошлое можно изменить. Будь в нëм тогда частичка той смелости, какую он имел сейчас, всë было бы иначе. Когда-то он горящими и плавящимися от жара и едкого чёрного дыма руками отключил горн… Как давно это было! Теперь же этими руками Странник касается жёсткой и холодной коры Ирминсуля, чтобы навеки раствориться в потоке истории и принять забвение, исчезнуть с лица земли. Он не боится смерти. Что есть смерть для бессердечной куклы? Его забудут. И это станет благом. Но Итэр не забыл. Нашëл и вернул Страннику его грехи. И дал шанс исправить всë иначе. Снова Странник предстал перед Ирминсулем. Древнее древо, преображённое, раскинулось шатром сочной, лиловой листвы, млело, чуть колыхаясь в редких лучах солнца. Ни изогнутых окаменевших корней, ни старого недоверия и горя — ничего не было видно. Сквозь жёсткую серебристую кору пробивался приглушённый свет, так что верить нельзя было, что этот старец некогда стоял омертвевшим камнем. «Да, это тот самый Ирминсуль, с которым мы были согласны», — подумал Странник, и на него вдруг нашло беспричинное чувство радости и обновления. Все лучшие моменты из его жизни в одно и то же время вспомнились ему: танец с великим клинком, который выковал Микоси Нагамаса, хлеб и соль, которые делил он с мальчиком без имени, и руку, протянутую ему божеством мудрости. Знакомые запахи объяли его — запах железного молота, запах горна и плавящегося металла, запах земли… Далёкие мечты, ушедшее счастье — всё то, что осталось от прошлой… обычной жизни. Отражения его разом появились перед ним замершими мгновениями: Кукла. Кабукимоно. Куникудзуси. Сказитель. Сёки но Ками. Странник. Возрождённый… — все они объединились в новом теле и в новой судьбе. Прошлое молниеносно, оно оглушает, словно гром, но ветер перемен даёт надежду. Не Сердце, но Зрение теперь ведут Возрождённого в тот мир, который он создал. «Нет, жизнь не кончена, — вдруг окончательно, беспеременно решил он. — Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтоб и все знали это: и мастера райдэн гоккаген, и Дотторе, и сëгун, чтоб все знали меня, чтоб не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтоб все они жили со мною вместе!». Возрождëнный коснулся ладонью золотого пера на груди и улыбнулся.