Дорогой Драко

Он нашёл её в ванной. Как только дверь в комнату с грохотом открылась и ударилась об стену, его ботинки ступили в холодную воду розоватого цвета, которая выливалась из джакузи. На белом, кристально чистом бортике лежало его лезвие для бритвы. Испачканное. Мраморная стенка позади неё тоже. Всё в крови. Особенно её, теперь бледные, почти прозрачные, тонкие руки. Его когда-то белая рубашка на ней теперь мокрая, красная, облепила тело. Голова откинулась на бортик. Драко ступил к ней, опустился на колени и вытащил из холодной воды её бездыханное тело. Когда-то кудрявые, каштановые волосы потяжелели от воды, стали прямыми. Они обрамляли её лицо, выделяя впалые скулы и контрастируя с веснушками, которые он так любил. Он почувствовал металлический запах, которым пропиталась комната. На запястьях Гермионы красовалось две вертикальные, глубокие полосы. Одна из них: на левой руке, разорвала на две части её клеймо «Грязнокровка», которого она так стыдилась. Теперь это не имеет значения. В ладони лежала записка, которую Драко уже положил к себе в карман трясущимися руками. На её бледном, веснушчатом лице застыла лёгкая улыбка. А с его глаз текли слёзы, которые падали на её грудь. Которая больше не будет вздыматься в счастливых, полных жизни вдохах. Потому что Гермиона решила остановить своё дыхание. И лишила возможности дышать и Малфоя. Его рот издавал такие громкие, истошные, полные печали и горя звуки, на которые раньше он был не способен. Губы касались её лба, щёк, острых скул, подбородка, губ и даже новоприобретенных ран. Порезанные вены оставляли на его языке вкус, который он давно не ощущал после смерти отца. Вкус потери. Руки гладили острые плечи, обводили контур ключиц и в тисках сжимали волосы. Словно, от небольшой и резкой боли она могла бы очнутся и сказать, что это просто чёртов розыгрыш. Ведь сегодня первое апреля. Их любимый праздник. Драко даже смог иронично усмехнуться, прежде чем снова закричать во весь голос, прижимая к своей груди бездыханное тело девушки. Гермиона Грейнджер умерла, оставив после себя лишь маленький клочок бумаги, с одним единственным жалким словом «Шкатулка». Она оставила ему деревянную шкатулку, несколько писем и ни шанса на возможность снова жить. Потому что Драко Малфой умер в один день вместе со своей возлюбленной.

***

Её похороны были без размаху и тихими, несмотря на то, что она Героиня Войны. Только для близких. Драко стоял рядом с Джинни и Гарри Поттерами, которые, как и он, смотрели на надгробье. На нём было изображено её фото. Со счастливой улыбкой и ямочкой на правой щеке. Он сделал его во время медового месяца в Италии. Его подарком ей стал небольшой двухэтажный дом и обещание приезжать туда, как только она захочет. И в один из таких дней, когда сумки с вещами были небрежно кинуты в спальной, а Гермиона стояла на веранде под палящим солнцем, вдыхая запах моря и цветов – он успел запечатлеть её красивую, смущенную улыбку, когда Гермиона увидела направленный на себя фотоаппарат. Малфой взмахнул палочкой, и на сером камне появилось её имя – Гермиона Джин Малфой. И эпитафия – «Твоя любовь – моя. Твоя могила – тоже». Краем глаза он увидел, как Пэнси прижалась к Блейзу, издавая тихие всхлипы и роняя слёзы на его черный пиджак. В ответ он лишь прижимал её крепче и растирал плечи, чтобы немного успокоить. - Я не понимаю зачем она сделала это, - тихо прошептала Джинни. – Ничего в её поведении не выдавало того, что она собиралась сделать что-то…подобное. - Никто не знал, - ответил ей Забини. - Я должен был понять это, - начал Драко. – Должен был, когда она несколько дней не выходила из библиотеки, сидя за столом почти без движения. Если бы я знал, мы бы не стояли здесь и… - Не вини себя, - перебил его Гарри. Он положил руку на плечо Малфоя и сжал, в знак поддержки. Даже сквозь запотевшие очки было видно, что Поттер тоже винит себя. Потому что с уголков его зеленых глаз тоже текли дорожки слёз. Все они винили себя за то, что не догадывались, не смотрели в глубь её. Не замечали её заторможенности в движениях, резких перепадов настроения, легкой амнезии и потери воодушевления к собственному проекту в Министерстве Магги. Она тогда только получила новую должность главы в отделе по регулированию магических популяций и контроля над ними, воссоздав свой школьный проект Г.А.В.Н.Э. в жизнь. - Не могу, - шепнул Драко. Он скинул руку со своего плеча, поправил воротник своего чёрного пальто. Он волен бы заплакать, чтобы не испытывать злость, которую хочется выплеснуть на окружающих, но слёзы давно кончились. Кончились ещё тогда, когда он поздней ночью лежал в их постели в обнимку с подушкой, которая до сих пор хранила её запах. Ни одной не осталось. Поэтому Малфой не нашёл ничего лучше, чем просто опустить голову и зайти в поместье. Он похоронил Грейнджер на семейном кладбище, рядом с могилой Люциуса Малфой. И там же похоронил свои мечты о семье, которую они строили. Спальня встретила его тишиной. Как коридоры и лестничные пролёты до этого. Драко снял пальто и, кинув его на пол, прошёл к окну, возле которого стояла та самая шкатулка из красного дерева. Он видел через стекло, как Поттеры, Блейз и Паркинсон всё ещё стоят у её надгробья, возлагая цветы и по очереди касаясь руками прохладного камня. А когда ритуал прощания был окончен, они направились к воротам, где их ожидает толпа журналистов, которые так и жаждут узнать, что же случилось и почему похороны были закрытыми. Сделать из смерти Гермионы чёртову сенсацию и поместить свои жалкие статейки на первую полосу «Ежедневного Пророка». Драко знает, что как только Поттер и Забини прогонят людей во главе с Ритой Скитер, то они вернутся в поместье, чтобы проведать его и устроить прощальный ужин. Как и договаривались – немного красного вина, пара капель слёз, речь о том, какой была замечательной, красивой, жизнерадостной Гермиона, еда, снова пара слёз, чтобы кусок хлеба в горло хоть как-то протолкнулся, а затем…Он не знал. И плевать. Без неё уже нет того «после». Малфой, переполненный злостью и болью подхватил шкатулку и отошёл от окна, когда увидел, как друзья заходят в поместье и сел на кровать. Он осмелился посмотреть на ларец дольше, чем пара секунд до этого момента и резко открыл крышку. Пока не передумал. Внутри была обивка из красного бархата – точно такого же, которой была обделана коробочка для её обручального кольца. Она говорила, что хочет после празднования помолвки отнести шкатулку в мастерскую. На дне маленького сундучка лежало несколько колдоснимков, маленького размера колбы с серебряными нитями – вероятно, это её воспоминания и конверт с печаткой в виде фамильного герба Малфоев. Драко несколько минут просто пялился на содержимое ларца, пока искал в себе силы взять в трясущиеся руки конверт, чтобы вскрыть его. Когда глаза начало щипать от того, что он долгое время не моргал, Малфой оценил это как знак поскорее собраться с мыслями и начать читать письмо. Пальцы быстро расправились с красной печаткой, достали желтоватого цвета пергамент и поместили его на коленях. «Дорогой Драко» - блять. «Дорогой…» Сука. Как я могу быть дорогим, если ты оставила меня и заставляешь читать это ебучее письмо? Когда твое «дорогой» в моей голове звучит твоим звонким смехом пропитанным любовью. Слеза, которую он не мог выдавить из себя на семейном кладбище вдруг скатилась по щеке к уголку губ. Я ведь ещё даже не начал читать. «Дорогой Драко, Вероятно, если ты читаешь это письмо, значит я совершила то, что планировала уже давно. И думаю, мне стоит рассказать тебе о причине моего поступка без каких-либо лишних слов. Это началось практически сразу после войны. Помню тот день так, словно это было вчера. Когда тело Тома Реддла начало тлеть у нас на глазах, превращаясь в горстку трухи на развалинах нашей школы, я должна была почувствовать переполняющую меня радость, облегчение и надежду на спокойное, светлое будущие. Я видела окровавленного, хромого Невилла с мечом Гриффиндора в руках, который обнимал Луну, Рона – он с гневными криками и полным шоком на лице обнимал лежащего на земле Гарри, у которого из уголков глаз текли слёзы. Это были слёзы радости. И все плакали, там, во дворе школы, потому что успели запечатлеть падение Волдеморта. Потому что знали, сколько трупов молодых и взрослых волшебников лежат накрытыми белыми простынями в стенах Большого Зала. Я, как и все, стояла там, наблюдала за произошедшим, но я не чувствовала должного облегчение. И именно тогда мои подозрения начали подтверждаться. Я хочу вернуть тебя в воспоминание. В этом тебе поможет колба с моим воспоминанием и Омут памяти в твоём кабинете.» Драко казалось, она над ним насмехалась. Прямо как в школьные годы. Ядовито так, с сарказмом и нежностью одновременно. Чтобы потом ей можно было простить эту глупую шутку. Но сейчас она мертва, что само по себе разрушает его на несколько частей. Нет. На миллиард атомных частичек. Но Гермиона упряма. Она хочет ему что-то показать, и это что-то хранится в его самом ужасном воспоминании. В их самом ужасном воспоминании. И был бы он Драко Малфоем, если бы сейчас просто скинул ни в чём неповинную бумажку со своих колен, а следом, сильно так, с грохотом и злополучную шкатулку, которая хранит в то всё, что она ему оставила? Он слишком сильно хотел знать, почему она сделала это. Почему оставила его. Почему…Почему так много блядских почему? Желание довести дело конца и разобраться в причине её смерти было так же велико, как и его любовь к Гермионе. Потому, в отчаянном жесте Драко прошёлся ладонью по лицу, словно этим движением хотел смахнуть с себя всю свою Вселенского масштаба боль и усталость. Она не оставила ему выбора. Впрочем, как и всегда. Когда дело казалось Грейнджер, у Драко не было выбора. Он поднялся с кровати, захватив с собой шкатулку и письмо, и, перепрыгивая через одну ступеньку на лестнице, направился в кабинет, который за стеллажами из вишневого дерева хранит Омут памяти. Малфой провел в воздухе палочкой, вырисовывая причудливую руну. Древко упало на пол, а затем послышался щелчок – стеллаж отъехал, и вместо него в лунке стены показалась та самая чаша. Драко подошёл к нему, вытащил из шкатулки тот самый первый флакончик с серебряными нитями воспоминай, откупорил его и высыпал нити в воду. Емкость с глухим стуком упала на пол вслед за палочкой, а лицо Малфоя быстро опустилась в воду, навстречу воспоминанию Гермионы. Здесь так сыро и мрачно. Очень мокро и холодно. И больно. Пахнет кровью, потом, тёмной магией и табачным дымом. Тяжелые шторы серого цвета не пропускают ни одного солнечного луча. Откуда им взяться, когда в мире происходит такое?.. Гермиона мечтает увидеть солнце. Да. Оказаться где-нибудь у моря, наверное, в Австралии. С родителями. Снова, как в детстве, ходить на пляж. Мама бы мазала её кремом для безопасного загара, а папа накрывал полотенцем, потому что она снова уснула под палящим солнцем. И Грейнджер так хорошо, так реалистично это воображает, что создается впечатление, словно это вот-вот и станет реальностью. Но она слышит краем уха, как Беллатриса, сидя возле её почти бессознательного тела на коленях, постукивает кончиком ножа по мраморному полу. - Ну так что, грязнокровка? Ты скажешь мне, где ты взяла меч? –почти шипя спросила Лейстрендж, сохраняя на лице привычный для себя оскал. Гермионе невольно подумалось, что она с ним родилась, ведь она практически не видела женщину без этой отвратительной гримасы на её лице. Тишину гостиной в Малфой Мэноре разрешал звук пощечины и громкое «Отвечай!». Это подействовало безотказно. Лицо девушки снова ударилось об пол, образуя у виска маленькую рану и наверняка, в будущем, огромный синяк. Но это чертовски отрезвило и вернуло гриффиндорку обратно в сознание. В реальность, где её прямо сейчас пытали. - Я…я ничего не брала, - прохныкала Гермиона в очередной раз. Как и несколько минут до этого. Или часов. Сколько она вообще уже здесь находится? Она почувствовала, как начало щипать рану на подбородке, которую тронула скатившаяся с глаз дорожка слёз. Плечо снова резко вжалось в пол. Кажется, это любимая хватка Лестрейндж. За последние несколько встреч она хватал её всегда исключительно за плечи. Это от того, что она не хочет трогать кого-то с грязной кровью, стараясь держать от себя подальше, либо просто любимый приём? Или она знает, что Гермиона в десять лет сломала себе ключицу и потом чувствую адскую боль в том районе. Наверняка. Белла отличный легилимент. И вот он. Тот самый долгожданный рывок. Гермиона поворачивает голову в лево и смотрит на женщину с чёрными волосами, которая собирается вырезать на предплечье её левой руки очередную букву ненавистного ей слова. Лезвие ножа соприкасается с кожей и делает первый надрез. Ра-аз. Гермиона истошно кричит, вжимая руку в пол, словно хочет отдалить участок кожи подальше от гоблинской стали, которая дополнительно пропитана каким-то зельем, от чего лезвие потеряло свой изначальный серебристый оттенок и стало почти-что совершенно черным. Второй надрез. Гермионе показалось, что её крика вздрогнули окна, а следом и порвались её голосовые связки. - Говори, мразь! Где ты взяла меч, грязновровка? – кричит Беллатриса, уставившись на мокрое лицо девушки своими обезумевшими глазами. - Я клянусь, я не брала. И снова. Вторая буква. Адское пламя боли, кажется, со скоростью света разгоняет что-то в крови, потому что гриффиндорка думает, что она горит заживо. Третья буква. Четвертая. Пятая. На шестой букве лезвие дрогнуло от того, что Грейнджер дёрнулась всем телом в прямо. - Поганая сука, лежи смирно! И всё по новой. Гермиона сбилась со счёта. Агония нарастала, как и необходимость вырваться из лап обезумевшей ведьмы. Голова ходила ходуном по мраморному полу мрачной гостиной. Изо рта выливалась слюна, пачкая подбородок. Но это было не важно. Глаза снова вернули фокус налево, но уже за спину пожирательницы. Платиновые волосы. Драко. Он выглядел собранно и отрешённо. Словно находился не здесь, не в этой комнате, а где-то далеко за её пределами. Он просто стоял и смотрел на всё происходящее. Не пытался помочь ни тётке, ни девушке. Просто стоял. И смотрел. Ей в глаза. Когда последняя, двенадцатая по счёту буква сложилась в слово «ГРЯЗНОКРОВКА», Гермиона, перед тем как отключится истошно прокричала: - Драко! А затем лезвие ножа соскользнуло с её кожи. Малфой вынырнул из воспоминания и отошёл на несколько шагов назад от Омута, хватаясь за стол руками. Он перестал себя винить за то глупое бездействие в тот день, потому что Гермиона его заверила, что он не смог бы ничего сделать. И он, возможно, и был с ней согласен. Но не сейчас, когда он понял, что она хотела ему показать. Драко схватил в руки письмо и продолжил читать. «Да, Драко. Зелье с ядом докси и корнем мандрагоры. Я не сразу вспомнила о нём, когда внутри меня начало что-то просыпаться. Впервые я это заметила в тот день, когда ты вернулся домой из Азкабана. На тебе тогда словно осело всё то…зло, что таит в себе тюрьма. Я обнимала тебя и чувствовала необходимость находиться быть ближе к этому, к этой пустоте, безысходности, отчаянию, боли и гневу, что волнами накрывал меня. И я была, благодаря тебе. Твоя кожа, её запаха, твоя кровь, что течет по твоим венам и несёт ту тьму, что сломала нас в тот день, она помогла тебе…Но почему не помогла мне? Почему ты чувствовал свою силу, превосходство, контролировал свои эмоции, гнев, внутреннюю бурю, а я не смогла? Всё, что я чувствовала, это пустоту и усталость, желание растерзать себе грудную клетку, чтобы сердце перестало биться. Но ты подарил мне это наслаждение, то, что мне было нужно – тот самый сладкий, самый желанный покой и тишину. И вначале это было превосходно. Каждый день словно в раю. Никаких головных болей, голосов в голове, когтей в грудной клетке и молотов, что измельчают мои кости в мелкую крошку. Я могла улыбаться, дышать лёгкими на полную, не боясь задохнуться от этой радости и счастья, что лились рекой отовсюду. Это продолжалось два года, пока все симптомы не вернулись. Я стала больше проводить время в библиотеке, потом в разъездах, потому что не оставляла попыток разобраться с тем, что меня мучает, выяснить откуда оно взялось. И спустя пару месяцев поисков я нашла ответы в Албании благодаря Макнейру, который сбежал во время битвы за Хогвартс. Он поведал мне всю историю того, откуда Беллатриса взяла яд докси и почему именно я. А знаешь почему? Конечно Драко знал. Он ведь был там. Даже принимал участие. Ради забавы. Всё ради забавы с Золотой девочкой Поттера. По словам Макнейра, у Беллы был гениальный план свести с ума самую умную юную ведьму своего столетия. Как она это объяснила? Всё просто: мой ум – моя сила. Верно, ведь грязнокровка не умеет ничего, кроме как зазубривать всю школьную программу в начале первого семестра и делать вид, что она всезнайка и лучшего любого чистокровного волшебника со Слизерина. И я её понимаю. Она ведь просто защищала свою семью. Она защищала тебя. Оказывается, ты был на хорошем счету у Волдеморта, не смотря на все промахи твоего отца, и Беллатриса решила просто помочь тебе держаться на плаву, быть лучшим, стать выше по званию и стать магически сильнее. Ведь испив моей крови и проведя полный ритуал тьмы можно стать сильным тёмным волшебников, что она и заставила тебя сделать. Ты продвинулся по «карьерной» лестнице, стал фактически правой рукой и должен был выиграть войну, но ты этого не сделал. Вместо этого ты помог мне. Я долго думала, зачем и как ты всё это провернул, но и на этот вопрос есть ответ. Я. Ты сделал это ради меня, потому что ты любил меня. Драко…Я люблю тебя. Я так сильно люблю тебя и благодарю за то, что ты помог Ордену. За то, что ты помог мне. Но я бы не смогла вынести всю ту боль, что испытывала, когда ты был не рядом. Когда рядом не было твоей тьмы, что подпитывала жажду к жизни. Я жила не ради книг, эльфов, Гарри и Рона, и даже не ради тебя. Я жила тобой. И поверь мне, что это был лучший выход. Возможно, самый простой и одновременно сложный, но он был таким желанным. Как спасение. Я чувствовала необходимость покончить с собой так же остро, как чувствовала в детстве, что магловский мир не мой родной. Поэтому я не стану просить прощения. Мне было нужно начать всё с чистого листа. Дорогой Драко, ты знаешь, что делать дальше. Я люблю тебя.» Слезы перестали течь так же резко, как снова начали, когда Малфой дочитал письмо. Это было то самое, за что он любил Гермиону, и одновременно ненавидел – её желание начать всё с чистого листа. Драко одним резким движением разорвал письмо на две части, кинув их себе за спину, схватил шкатулку. Его подушечки пальцев стали лихорадочно барабанить по внутренних стенках бархата, настукивая тот самый ритм, который знал только он и Гермиона. Раз два, раз два три. Дно шкатулки приоткрылось, показывая серебряный перстень с крупным синим бриллиантом. Это кольцо, которое Драко носил в подростковые годы в Хогвартсе. Не желая терять время, Малфой надел украшение на безымянный палец левой руки, позволяя потоку магии аппарировать его туда, где у него будет возможность начать всё с чистого листа. И это место в Албании, рядом с ней.