О лесной ведьме и её фамильяре

      Аль-Хайтам вздыхает, когда лягушачьи лапки под её пальцами неистово бьются в попытке вырваться и сбежать, и сжимает их в кулаке сильнее, прежде чем сверкнувшее на сияющем в безоблачном небе солнце острозаточенное лезвие опускается на деревянную доску с глухим стуком, обрывая попытки чужого побега на корню.       Все её руки мокрые от воды и противной, скользкой слизи, и Аль-Хайтам кривится, поджимая губы — она ненавидит варить зелья, терпеть не может даже прикасаться к отвратительным на вид ингридиентам, но—       Но тот, чьей специализацией является изготовление различных настоек, сейчас, развалившись по всему огромному пустому пространству заднего двора их дома, беззаботно мнёт траву и греется в тёплых солнечных лучах, неизменно посылая ей по их связи ведьмы и фамильяра своё довольство-радость-спокойствие, и Аль-Хайтам не находит в себе достаточно жестокости, чтобы лишать его заслуженного отдыха.       Аль-Хайтам тяжело вздыхает снова, передёргивая плечами в отчётливом отвращении, наклоняя голову в сторону парящей рядом тяжёлой, раскрытой на середине, книги и замечая в написанном там рецепте зелья ещё и тонко нарезанные желудки песчаных жировиков.       ...она очень хочет вернуться к своим древним текстам и тёмной магии, даже если Сайно будет постоянно дразнить её покрывающейся пылью молью — и она готова пережить несколько дней невероятных каламбуров, лишь бы снова не прикасаться к этой шевелящейся, живой мерзости.       Но Сайно хотел отдохнуть, Сайно хотел насладиться теплом погожего денька, пока мог это сделать, и Аль-Хайтам не имеет никакого права дёргать его на помощь, когда сама дала согласие на его выходной и даже заверила, что легко справится с заказами без его чуткого надзора.       Аль-Хайтам косится в боковое окно их небольшого домика, — слишком далёкого от какой-либо цивилизации, слишком углублённого в гущу леса, — на огромного, не менее пяти метров в холку, белоснежного, лоснящегося в свете солнца, шакала, удобно развалившегося на спине, подставив беззащитный живот прохладе ветра и раскинув мощные лапы в стороны, и вопросительно поднимает брови, когда яркий алый глаз внимательно смотрит на нее в ответ.       — У меня всё под контролем, Сайно, — Аль-Хайтам не повышает голоса — незачем, когда звериные органы чувств Сайно, значительно превышающие человеческие, и связь, что мерно течёт между ними, будучи сильной и прочной, помогают Сайно отлично услышать её даже с той стороны леса, практически не напрягаясь.       В ответ всё её существо наполняет покалывающая кончики пальцев волна подозрения-да-неужели и следом за ней — щекочущая лопатки вопроса-тебе-помочь?       Губы дёргаются в нежной улыбке, но Аль-Хайтам лишь отрицательно качает головой и поворачивается обратно к разделочной доске, крепко сжимая в пальцах склизкие, тёмно-зелёные лапки, теперь безвольно свисающие в её кулаке.       Облизывая сухие губы, она щурится, но продолжает мелко нарезать нужные ей ингридиенты, сознательно отодвигая тот момент, когда ей придётся взяться за чёртовых жировиков, потому что она не понаслышке знает, каким грязным, липким и мокрым делом будет вытащить из них их желудки...       И, ну, она не ждёт этого момента, спасибо большое.       Сайно свободно транслирует ей веселье-озорство и толику сочувствия, прежде чем его горячие ладони внезапно обхватывают её талию, сжимают в пальцах лёгкую ткань её накидки, а влажные губы прижимаются к обнажённому затылку в долгом поцелуе.       Чужое тихое урчание на мгновение оглушает, неожиданное, но успокаивающее, и Аль-Хайтам расслабляет напряжённые плечи, откидывается назад, на крепкую грудь и в обжигающие даже сквозь множество слоёв одежды объятия, и медленно выдыхает, прикрыв глаза.       — Я не хочу его делать, — слегка капризно бормочет в ответ, откидываясь, упираясь в Сайно всё больше, чем дольше он держит её в своих руках — и Сайно смешливо фырчит ей в ухо, потирается щекой о шею, оставляя на ней свой запах, легко отгоняющий от неё множество глупых вервольфов, польстившихся на точёную фигурку и завораживающие глаза, и других существ, имеющих достаточно острый нюх, чтобы держаться на почтительном расстоянии.       Аль-Хайтам протестующе мычит, открывая глаза, — когда она умудрилась настолько расслабиться, что закрыла их? — едва Сайно выпускает её из объятий и отходит, слегка подталкивая в сторону ванны, насмешливо посмеиваясь:       — Иди, иди, принцесса, я закончу тут сам.       Аль-Хайтам фыркает на дурацкое прозвище, но шанса скинуть тяжёлую работу на чужие плечи не упускает, спеша в ванну — лишь бы смыть облепившую её вонь чужих внутренностей и отвратительную слизь, покрывшую руки вплоть до локтей.       Она, правда, ненавидит зельеварение всей душой.