Он шёл за тобой, только почувствовав дождь

Капает холодный дождь. Капля за каплей, надоедливый шум. Надоедливый для всполошенных промокших торговцев, для уличных котов и котят, для одиноких сердец и для бездомных детей... Совсем один, задумчивый, как густой туман, месье Нёвиллет сидел на старой, до сих времён красивой скамье — ржавые серебряные вставочки, гордые орнаменты, прочные ножки. Они одни в неизвестном тайном саду. Кап-кап. Лицо Нёвиллета ничем не скрыто, волосы убраны в привычной укладке, хотя под непрекращающимся градом пока тихого дождя волосы теряют свою форму, дорогие заколки для выступающих белокурых прядей подчёркивают тяжёлый, словно царская корона, статус, с этими-то безделушками ничего не произойдёт. Что же мужчина позабыл в этом опустелом захолустье? Ищет сердечный покой там, где даже муха не пролетит? Ничего подобного. Белое лицо не покрыто даже мнимым спокойствием, навеянным где-то в суде, среди людей и дочерей-мелюзин (дочерей неизвестного), восхищённых или испуганных его хладностью во время судебной процессии. Скованно, напряжённо. А сейчас мужчина думает: «не перед кем держаться из последних сил». Он шустро ретировался со своего прошлого, не такого уж и комфортного местоположения. Не хочется вспоминать детали недавнего диалога или, возможно, монолога. Да, на нём тоже лежит вина. Больно. И вся суть далеко не в этом единичном случае. Верховный судья один на один, в единении с прозябшей до струн душой. Прекрасное фарфоровое лицо разбито — тоской, мыслями что душат порой и иногда так некстати. Да, месье Нёвиллет спокойный, собранный и надёжный человек, коего только можно сыскать в целом Фонтейне. Но его душа тоже терзается, болит, поток мыслей в светлой голове тоже иногда не сулит единственное хорошее. У всех бывают тяжёлые времена. У всех, без каких-либо «но». Навия горько плачет по мертвелому отцу, вспоминая несбыточное, у путешественницы тоже есть своё горе, а иначе зачем она смотрит на «безнадёжную» Фурину со столь чистой надеждой?.. Гидро архонт тоже не тот, не так он прост, каким щеголяет на глазах народа, гостей, да даже него, Нёвиллета. Но Фурина ещё не потеряла счёт своей затянувшейся игры, как верховный судья больше не мочь понять суть справедливости... Песня природы журчит. Кап-кап, кап-кап, кап-кап, кап-кап... скоро ли ливень начнётся? Чья-то большая ладонь, обтянутая тёмной кожаной перчаткой, оказывается над белой макушкой. Шрамы на жилистой руке, чёрные переплёты не то бандажей, не то аксессуара... Ризли? Судья чувствует тепло громоздкого тела рядом. Нёвилетт поднимает голову к верху. Пришедший видит заплаканные глаза, те глядят удивлённо, распахнуты перед герцогом, изливают недоступную душу на месте. Разомкнулись поджатые побледневшие губы, стекает к подбородку и шее бледноватая тушь, иссиня-серая, печальная. Причёска герцога испортилась под дождём, локоны тяжело повисли над лбом. Ризли делает движение рукой и убирает мешающие кончики, моргает пару раз, распахивая свой ленный взор. Что-то внутри Нёвиллета явно шевелится, взрываясь кипятком, Ризли смотрит совсем не холодно, ну вот ни капли. В этих светлых зрачках затаилась тревога, удивительное манящее тепло, может даже упрёк... а потому что судья пошёл совершенно один-одинёшенек в заброшенные дебри. Герцог не смеет сомневаться в силах верховного судьи, но а всё ж таки сердцу неспокойно. И страшно. Ему ли не знать бесноватых тварей в, казалось бы, людях? Маски, неискренность, обман да и только. Благо Навия указала ему верный путь, прямиком в это затухшее место: парк рядом с кладбищем, на чей-то субъективный взгляд, место не лучшее. Фонтейнцы вынуждены согласиться, это место способно давить. Не долго думая, молча, Ризли накрывает понурые плечи и заодно макушку судьи своей шубой, садится рядом, очень близко. Нёвиллет отводит взгляд на него, смотрит открыто, его губы подрагивают. У нижних век остановилась влага, ладонь в перчатке слабо схватилась за край плотной ткани. Пахнет ароматом Ризли, запах его тела и дорогого мужского одеколона перемешались. Судья словно оказался в защищённом лёгком куполе, тяжёлая шуба приятно давила. Герцог, поглядев куда-то глубоко в небо бесконечным взглядом, вернул своё полное внимание к Нёвиллету. Ризли всё понимает без тысячи слов, обхватывает сильной длинной рукой неожиданного (на самом деле ожидаемого) компаньона за плечи, другой он утирает вновь выступившие слёзы у прекрасных, добрых душе глаз. Он немного мажет пальцы тёмной тушью, совсем чуть-чуть. Нёвиллет несильно жмурится, капли стекаются вниз. Герцог ласково гладит нежную щёку, верховный судья решается открыть взор вновь и он видит — видит, сердце своё, дом, отдушину, любовь. Ризли грустно улыбается, но по-тёплому, как может улыбаться только родной человек родному. Дождь полил тёплой водой. Оставшийся в одном жилете и рубашке мужчина вмиг заметил перемены, значит Нёвиллету стало легче. Больше ничего сейчас не надо. Тёплый дождь греет герцога, ему нет дела до холода, но этот имеет особое значение лично для него, для них. За горизонтом подмахнуло заходящее солнце, тёмные тучи расступились для опалого светоча. — Идём домой? - бархатный низкий голос с хрипотцой лечебным раствором лёг на душу судьи. В ответ тот доверительно кивнул. Ризли ещё раз осмотрел Нёвиллета с головы до ног дабы убедиться, что любимый в порядке. К тому же карабкаются на ум прямые повести от Нёвиллета: когда-то тот всегда был один, когда приходилось нарыдаться. А он очень раним... герцог хранит его доверие за прочными клетками сердца, стоит настороже лучше всякого свирепого пса. Ризли помнит дрожащий огонёк живых глаз, ладонь, прижатую к сердцу. Он примагнитил судью ближе. Только лишь сейчас Нёвилетт вспомнил о том, что, должно быть, у Ризли много бумажной волокиты или ныне протекает его смена возле жёстких камер или, может... Герцог провёл рукой по светлой макушке, где мог достать, и когда-то бродившие в голове крайние мысли судьи унёс морской нагретый бриз. Он всегда придёт. Красивая музыка донеслась от главной столицы, на Кур-де-Фонтейн пролился румяный закатный свет, дождь более не слышен.