И неважно, кто любил

      Яблоня цветет почти так же прекрасно, как и вишня — некоторые умудряются их спутать. Схожие по цвету лепестки одинаково устилают траву над корнями, но разниться их аромат. При всем желании спутать невозможно.       Перемешанные тональности, громкости и краски голосов слышатся отовсюду, на улицах виден почти весь город. Прогноз погоды на эту пятницу как никогда удачен — свежий, теплый воздух и чистое, теперь уже малиновое из-за заката небо. Чарующая весна.       Это была самая ближняя к супермаркету за школой детская площадка. Одна скамейка охраняет кучу портфелей, а все качели заняты веселящимися школьниками — это несколько раздражало детишек, что хотели повеселиться на площадке со своими друзьями, но и им вскоре не пришлось скучать — радостные подростки решились сильно-сильно раскачать их на карусели.       Выйдя из супермаркета с пакетом, наполненным чипсами, сырными шариками и дешевой колой Хенджин уместил его в корзинку на своем велосипеде. И, быстро написав Чану несколько до невозможного сокращенных слов, юноша взобрался на жутко неудобное, твердое сиденье и, еле достав земли оттолкнувшись, поехал к дому лучшего друга. Луж было много, в какой-то момент Хенджин решил ехать прямо по ним, но потом представил злое лицо мамы, которой придется отстирывать его запачканные грязью школьные брюки, и аккуратно объезжал всякое препятствие.       В ярко-зеленых проводных наушниках, которые Хван прикупил себе с кассы в супермаркете, играла Рианна, на лице же его сияла улыбка — он уже и забыть успел про пластырь на своем носу, что скрывал последствия сегодняшней драки с мальчишками на большой перемене. Для чего она была и кто победил, Хенджин, если честно, тоже уже подзабыл.       — Оп, жрачка приехала!       — И тебе привет, дружище.       Чан рассмеялся и похлопал друга по плечу, забрал пакет с закусками и отошел в сторону, пропуская Хенджина в квартиру, из зала которой неустанно доносились взбудораженные выкрики мальчишек. Заслышав один определенный голос, Хван ухватился за локоть уходящего на кухню Чана и прошептал быстро:       — Ты и Сынмина позвал?!       — Ага. Он с Чанбином напросился, как о приставке услышал. Все заверял, что может какую угодно игру с первого раза пройти, но ты только послушай как ревет! — Бан рассмеялся, кивая в сторону зала.       Хенджин отпустил друга, но все равно пошел за ним помочь высыпать чипсы в общую тару и помыть пару стаканов под колу. Нет, он конечно мог бы и в зал пойти: Чан сам об том несколько раз сказал, но Хван намеренно не слушал ни его, ни подсказку от своего “взрослого” в голове — так Хенджин прозвал разумный голос, что время от времени говорил ему: “Так сделал бы взрослый человек”. Всегда ли юноша слушал его? Если только он не предлагал чего-то слишком сложного или скучного. А сейчас он как раз советовал ему совершить нечто невообразимо сложное, ведь, сами посудите: разве может Хенджин просто так ворваться в момент разгара игры? Естественно, он может. Он бы так и сделал, если бы не Сынмин! Серьезно, этот парень… Хенджин очень хотел отдохнуть сегодня от мыслей об этом милом умнике из его класса, но вместо этого он не оторвет от этого Кима взгляд и будет краснеть всякий раз, когда тот посмотрит в ответ — потому что иначе рядом с Сынмином Хенджин вести себя никак не может!       — Ты чего красный весь? — спросил Чан, вдруг появившийся рядом. Хван вспыхнул пуще прежнего от мысли, что его красное лицо чересчур заметно.       — Ничего я не красный, чего ты пристал вообще?! И вообще, когда там чипсы готовы будут, я жрать хочу!       — Они в руках у тебя.       И правда: до краев наполненная чипсами и сырными шариками тара была у Хенджина в руках. И все равно: это не дает Чану никакого права вот так внезапно приближаться и задавать столь смущающие вопросы!       Весь этот ворох мыслей читался у Хенджина на лице лучше, чем текст в азбуке. Чан облокотился рукой об кухонный стол и многозначаще, откровенно подстрекая, улыбнулся.       — Точно, ты ведь сохнешь по нему как малолеткка по картам со звездными войнами.       — Это ты по ним сохнешь вообще-то, — буркнул Хван, вжимая голову в плечи.       Чан его слова, естественно, элегантно мимо ушей пропустил. Вместо этого он наклонился так, чтобы точно заглянуть в глаза друга, и поднял брови.       — Чего же ты не признаешься ему в чувствах, о дорогая Джульетта? Как бы не опередила тебя другая и не забрала сердце его…       — Ой, да иди ты в жопу, Чан!       — Боюсь, тебя там ждут больше! — успел бросить, пока Хенджин не вышел за порог кухни. И слова его подействовали должным образом: тот застыл и медленно повернулся.       — В смысле?       — В том самом, Джин-и, — Чан подошел и обнял его за плечи, снизил голос до полушепота. Он обернулся, проверить, не подслушивает ли кто. — Девчонка одна мне по секрету сказала, что ее подружка в понедельник Сынмину встречаться предложила, но он ей отказал, сказал, что уже любит кое-кого.       — Ты ведь понимаешь, что мне от его любви к “кое-кому” больнее в пятьсот раз только что стало?       — Да дослушай ты! Я по этому поводу с Чанбином переговорил (ты ж знаешь, у нас между собой секретов нет), и он сказал мне, что Сынмин не в девчонку влюбился!       — И?! — вылупил на него глаза Хван. — Хочешь сказать, ему англичанка наша в душу запала?       — Да какая бл!... — Чан снова оглянулся, поскольку сказал он это куда громче. Он прижал Хенджина к себе еще ближе. — Гей он, гей, понимаешь? Гееей! А в кого ему еще влюбленным быть, как не в другого такого же гея, то бишь тебя?       — …Ты уверен?       — Да зуб даю, голову на отсечение, сонькой новой клянусь! Инфа сотка, Джин! Сам поразмысли: он с тобой здоровается?       — Ну ты, блин, спросил…       — Ну это да, но вспомни, кому он на Рождество подарил новенький, дорогой скетчбук с лисой и кто на него стикер с надписью “надеюсь, ты будешь счастлив в новом году” приклеил? А кто тебе с контрольными по алгебре помогает? Он ведь никому, кроме Чанбина еще, списывать не дает. И нет, в Чанбина он точно не влюблен, они не обнимаются даже!       С каждым словом этого подготовленного ко всем вопросам эксперта в любовных делах Бан Чана Хенджин краснел пуще прежнего, а под конец речи сжимал в руках вязаную школьную жилетку на груди. До того у него колотилось сердце! Еще немного и Хван отодвинулся от лучшего друга и сделал самый глубокий вдох в своей жизни.       — Сегодня! Сегодня я признаюсь ему, сегодня!       — Вот это я понимаю настрой! Давай, сучка, блистай!

***

      Сюжет игры был до невозможного увлекательным и будоражащим — для четырнадцатилетних подростков уж точно, и потому вся компания была уж очень сосредоточена и ни один мальчишка почти не дышал, когда кто-то один пытался выбраться из поезда, что наполовину свисал с страшного обрыва, и не умереть. Чего таить, это было жуть как сложно! Сынмин умер целых три раза до прихода Хенджина с Чаном, и ругался так красочно и чувственно, что все решили больше ему джойстик в руки не давать. Сейчас играл Сонхо, за ним будет Чанбин, ну а следом должен быть Хенджин, вот только он решил отдать свое время Чану: все-таки ему нужно как следует собраться с мыслями, а игра может вывести его на непрошенные эмоции и еще больше взволновать. Запинаться перед Сынмином не хотелось совсем, поэтому Хван просто сидел в стороне и тихо выпивал уже третий стакан колы, доедал все сырные шарики и уже дважды сгонял в туалет. Короче говоря, он был слишком погружен в свои думы.       Хенджин бы слукавил, если бы сказал, что ни разу не столкнулся с Сынмином глазами и не краснел, подобно сваренному крабу. Но Хенджин не врун, как может показаться многим, поэтому, если вы его спросите, он не сразу, но точно признается, что вообще не сводил с Сынмина взгляда — даже когда тот ловил его на этом, Хенджин стоически выдерживал это давление и глазами бегать начинал Ким. У Хенджина всего лишь чуть сердце пять раз не остановилось, но какая разница, ведь он сегодня же признается в своих чувствах и его сердце замрет сильнее!       Хенджин все распланировал: когда все начнут расходиться, он предложит проводить Сынмина до дома (темно ведь будет, опасно), будет занимать его веселыми разговорами, чтобы тому было не скучно, может, они даже поедят любимый рамен в круглосуточном, а уже у ворот дома Кима Хенджин расскажет обо всем и поцелует Сынмина в губы, причем по-взрослому! Прокрутив этот план еще раз в мыслях Хенджин накрепко убедился в том, какой он безупречный и какой же сам Хван романтик! Не зря романтические дорамы с мамой по вечерам смотрел, не зря!       И как же удачно, что все чипсы уже были съедены, кола распита и скоро должны были вернуться из ресторана родители Чана. Ребята засуетились, прибрали за собой, кто-то побежал выносить мусор. Сынмин стоял один в прихожей и зашнуровывал свои длинные, черные кроссы, когда Хенджин решил: пора. Не ясно зачем отряхнувшись и поправив на спине рюкзак он подошел к любви всей своей жизни.       — О, ты тоже идешь домой? Какое совпадение, я тоже!       Сынмин задрал голову и растерянно почесал затылок, отведя глаза.       — Ну да… Все ведь расходятся…       — Да ладно? — сыграл роль удивленного Хван, пока с него сходил уже седьмой пот. — Ты же на улице N живешь, да? Мне как раз по пути. Может, вместе пойдем?       Ким явно был поражен: его спрятанные за оправой прозрачных очков для зрения глаза округлились и даже разомкнулись губы, будто бы он хотел что-то сказать, вот только кое-кто сыграл на опережение:       — Чего? С каких пор тебе с нами по пути? — озадаченно и очень громко удивился Чанбин, выходя из кухни почти что с Чаном под ручку, который отчаянно пытался запихнуть что-то в рюкзак Со. И именно он выручил явно не готовому к такому вопросу Хенджина, выпалив:       — Чанбин-а, я тут вспомнил, а я тебе ведь так и не отдал те конспекты по Японской войне! Пойдем, пока я не забыл, я тебе и расскажу все кратко по ходу!       — Но мы ведь завтра хотели по этому поводу встретиться…       — Завтра-сегодня, разве ж есть разница? Нет, в некоторых случаях она, конечно, есть, — сказал он с нажимом и выразительно посмотрел на Хенджина, — но не когда дело касается конспектов по истории! Давай, давай, я как раз для тебя яблочное варенье достану…       Подталкивая Чанбина в свою комнату Чан мимолетно подмигнул Хенджину и тот в очередной раз про себя убедился в истинности их дружбы. Сынмин, заметивший этот жест, еще сильнее округлил глаза и даже словами подавился, тут же раскраснелся, а на вопрос Хвана: “что-то не так?”, сказал: “нет, пятница”. Хенджин переспрашивать не стал — учительница по литературе вроде говорила, что это не культурно. Поэтому юноша просто побежал по ступеням лестницы вниз за Сынмином, предвкушая свое признание и то, как они любовно обнимутся в свете фонарного столба. Прямо как в настоящей дораме!

***

      — Может, перекусим? Я оплачу!       — Не хочу, спасибо. Нет аппетита.       Хенджин понимающе улыбнулся, хотя внутри него уже разгоралась атомная война и конец света, ибо целых два важных пункта его плана шли коту под хвост: Сынмин, мало того, что отказался от романтичного поедания рамена вместе, так его еще и разговорить не получается! Отвечает коротко, в ответ ничего не спрашивает, только изредка говорит, что Хенджин сворачивает не туда. Хван честно готов выть белугой и рвать на себе волосы, потому что сердце и без того колотиться как бешеное, а в сознании красным горят слова: “не будь таким надоедливым!”. Да Хенджин бы рад, вот только от волнения язык еще пуще прежнего развязывается. Кажется, вместо того, чтобы обнять и поцеловать Сынмина в желтом свете уличного фонаря Хенджин просто сойдет с ума и отправиться к праотцам…       — Мы на месте.       Сынмин затормозил у третьего подъезда пятиэтажного дома, на стене возле железной двери горела лампа. Хенджин настолько был погружен в мысли о провале в безупречном плане, что сейчас уже и не знал, что ему стоит сказать. А ведь Ким ждал, точно ждал — поэтому до сих пор не зашел в подъезд, поэтому не сводил взгляда с Хвана.       Потели руки, чесались ладони, дрожало все тело и в горле стоял ком от волнения. Хенджин попытался набрать в легкие свежего воздуха, но вместо этого сделал только хуже. Ему нужно признаться, сейчас нужно! Другого шанса может не быть! В окнах дома еще горел свет и Хенджину почему-то стало от этого не по себе. Да и где этот уличный фонарь, спрашивается?! Глупый, перегруженный и взволнованный мозг Хвана не мог придумать ничего лучше, поэтому юноша быстро припарковал свой велосипед у короткого забора, схватил Сынмина за руку и побежал. Вперед, за угол дома, где были припаркованы машины жильцов, под дерево где их никто бы не увидел и никто бы не помешал.       — Что случилось? — спросил Сынмин, держа руку Хенджина, что теперь пытался отдышаться. А ведь пробежали они не более десяти метров. — Хенджин, с тобой все в порядке?       — Нет! — вскрикнул неожиданно громко и задрал голову, чтобы заглянуть в лицо любимого. И все-таки хорошо, что они прибежали сюда, где было так темно — Хенджин неминуемо краснел с каждой секундой. — То есть, да! То есть, я не от бега так задыхаюсь, но я задыхаюсь…       Он перебирал слова так быстро, почти неразборчиво, еще и глотал звуки. Сынмин ничего не мог разобрать и потому взял Хенджина и за вторую руку, поднял их сплетенные пальцами руки на уровень лиц и сделал тон голоса мягче:       — Тише-тише, не торопись. Я здесь, я слушаю. Сделай вдох-выдох, и скажи так, чтобы я мог понять.       Уже сейчас слышна игра сверчков, редкий шум машин и звук приглушенных голосов только дополняют ее. Вечерний воздух пьянит и вместе с тем отрезвляет, и, как правило, располагает к душевным разговорам. Странно, но Хенджин подмечал каждую линию и деталь в лице Сынмина: аккуратно уложенные и совсем не спутанные темные волосы, наверняка очень мягкие; немного кривые квадратные очки в черной оправе, прыщик под левым крылом носа и треснувшую нижнюю губу. Он видел все, словно была не ночь, а ранний вечер. У Сынмина был особый запах: это не походило на духи, скорее всего это был его родной аромат. Сынмин пах теплом, утренними лучами и родным домом. Хенджину всегда было спокойно рядом с ним. И сейчас, когда Ким был готов выслушать его, Хван не мог упустить свой шанс. Он сделал шаг, второй вперед, поднес ко лбу их сплетенные руки, чтобы скрыть лицо. Хенджин сделал глубокий вдох.       — Я не в порядке и я задыхаюсь, но не от бега. Все из-за тебя. Мне кажется…Нет, я уверен, что… Ты мне нравишься. Очень. Нравишься. Не как друг! То есть, сначала ты мне нравился как друг, но сейчас нет. Сейчас по-другому. Ну, как парень то есть…       Проезжающая двор машина сверкнула фарами в их сторону, омывая их желтым светом. Хенджин не договорил, да и это было уже не важно — не тогда, когда Сынмин держал его за щеки и прижимался губами к его губам. Хенджин не умел целоваться “по-взрослому”, Сынмин тоже. Но и этот невинный, неопытный поцелуй был настолько нежен, что сердца обоих согревались с каждой секундой все больше. Сынмин коснулся своим лбом лба Хенджина и на выдохе, улыбаясь, произнес:       — Ты тоже мне нравишься. Очень. Нравишься.