Навстречу деревьям, навстречу туману,
Пока бесполезным не стану… – (Flëur — Железо поёт)
— Вайолет! — Женщина махала рукой дочери, подзывая к себе, когда заметила, что она ищет её глазами. — Мам! — Девушка буквально подлетела к матери и бросилась к ней в объятия. — Я не думала, что ты приедешь, я… я… — Быстро залепетала она и начала утирать ладошками глаза, пытаясь смахнуть слезы. Вивьен широко улыбнулась, умиляясь такой реакции, понимая, что это слезы вовсе не грусти. Это слезы радости. — Дорогая, — она отпрянула от дочери и взяла её бледное личико в свои ладони. Вив не хотела, чтобы она плакала. Дочь — самое дорогое, что есть в её жизни и как бы она ни была против фигурного катания, — не могла пропустить её итоговые соревнования. Вивьен ещё в детстве мечтала стать фигуристкой, но из-за пьющего отца, который был против этой затеи, не смогла. Хотя он, скорее, так оправдывал себя. Деньги пропивал и проигрывал в карты, оставляя им с матерью десять долларов на месяц, а потом снова уходил и появлялся дома только тогда, когда нужно было в очередной раз занести деньги или их же «отдолжить», чтобы потом вернуть их со следующей, как он говорил, зарплаты, но даже возврат долга были эти же десять долларов в конце месяца которые он давал им всегда, не в зависимости от того, должен он им, или нет. И он считал это правильным. Он считал, что выполняет свой родительский долг и этот долг, по его мнению, был именно материальным. Зарплату он, естественно, никакую не получал, деньги у него появлялись только тогда, когда он выигрывал у своего «друга» десять долларов, которые тот, в свою очередь, выигрывал их у другого «друга». И таким немудрёным образом он мог заработать за месяц, если суммировать, долларов пятьдесят. Конечно, с каждым разом ставки повышались и уменьшались, собутыльники одалживали деньги для других партий и, не смею не отметить, пропивали их все вместе. Он не мог обеспечить себя комнатой в каком-нибудь заплесневелом общежитии, не говоря уже о том, чтобы купить дочери коньки и все прилагающие к занятию фигурным катанием вещи. Мать Вивьен тоже работала, но зарплата была копеечная, и они еле сводили концы с концами, чтобы покупать все необходимое: еду, одежду и другие нужные вещи. В их городе возможность найти нормальную работу ничтожно мала, а переехать в другой город они не могли, просто потому, что денег на это событие было недостаточно, а заработать она их не могла, да ещё и муж постоянно забирал часть, снова же не возвращая. Он считал, что это нормально, она ведь его жена, а это значит, что деньги общие. Круг смыкается и всё ведёт лишь к одному: у них не было денег. Всё взаимосвязано. Мать развелась с ним только тогда, когда Вив было уже восемь лет. Однажды посреди ночи он пришёл настолько пьяный, что еле держался на своих двоих, а из слов, которые он пытался вымолвить, получалась лишь вязкая, переваренная каша. Он притащился, хотя, скорее, приполз, чтобы вновь выпрашивать деньги. Обычно он не спрашивал, а брал сам, но в ту ночь он не мог просто встать более или менее ровно, не падая на ватных ногах и даже банально посмотреть прямо перед собой, не говоря уже о том, чтобы начать рационально мыслить, где же деньги, ведь в голове вместо мозгов был фарш. И тогда, когда бабушка Вайолет вышла и сказала, что он не получит того, зачем пришел, он, пытаясь выглядеть как можно более грозно и опасно, давая знать, кто здесь хозяин, и вообще, он здесь отец, а значит главный, «кормилец», замахнулся и ударил её по лицу со всей силы, да так, что женщина, не удержавшись на ногах, просто отлетела в сторону. Представьте: мужчина, под метр девяносто ростом, ударил хрупкую женщину, которая ниже его чуть-ли не на две головы, да и по габаритам она его раза в два, если не в три меньше. Ясное дело, что и по весовой категории, и по физической силе он её превосходил. На звук падающего тела прибежала маленькая Вив и, с ужасом уставившись на лежащую на полу мать, не могла сдвинуться с места… __________ — Мам?.. — Наконец выдавила из себя девочка, дрожащим голосом. — Мам… — Милая… Иди в комнату, — сказала Люси, уже поднимаясь и пытаясь устоять на трясущихся ногах, хватаясь за стену — Н-нет, мам… — начала Вив дрожащим голосом, когда со светло-карих глаз начали капать солёные капельки. — Я… я никуда не уйду, — продолжила она, активно качая головой. Она начала утирать глазки своими маленькими, трясущимися от страха ладошками. Она действительно боялась отца. Всегда, когда он приходил, алое сердце её начинало свою дробь с неимоверной силой, а в душе начинали зарождаться уже привычные ей чувства — страх и тревога. Повода он, до этого случая, не давал, но детская интуиция малышки всё же не давала ей покоя. И сегодня её опасения сбылись… Она часто думала: «а вдруг он когда-нибудь сделает больно маме? Или мне?», но сразу после этих мыслей одергивала себя, стараясь промаргаться и стереть несчастную картинку перед глазами. Каждый раз, когда он приходил и приносил свои жалкие десять долларов, даже не удосужившись спросить у дочери, как её дела, Вивьен забивалась в угол в своей комнате, подтянув к себе коленки и, уткнувшись в них своим носиком, вымаливала у всех известных ей богов, чтобы этот человек побыстрее убрался из их дома. Сегодня она готовилась к очередному приливу таких ненавистных ей эмоций, но уже таких привычных, что они, кажется, стали частью её повседневного бытия. Она уже привыкла, но при этом чувства не тупились и очередная порция негатива была наготове, чтобы вонзить в грудь хрупкого, маленького тельца свой острый кинжал и прокрутить его, от чего корвь польётся водопадом, а лёгкие превратятся в сдутый шарик, чтобы после вытащить его и услышать заветное «дзинь», от чего девочка свалится к ногам своего обидчика. Этот негатив приходил вместе с этим человеком, хотя… Ведь, чтобы назвать себя человеком нужно это заслужить, не так ли? Но он этого не заслуживал и никогда не заслужит. Люди не меняются, если просто по желанию щёлкнуть пальцами. — Отлично, — отозвался мужчина, еле выговорив слово, и то, это больше было похоже на «отлчн». — Тогда мелкая мне скажет, где бабло. — Но… я… я не знаю, — всхлипнула она. — Знаешь, — он начал подходить ближе, но путь ему был перекрыт. — Не подходи к ней. — Люси закрыла собой дочь. На её щеке красовался бордовый след от удара. — Убирайся отсюда, тебе здесь нечего делать. — А я сомневаюсь… — он попытался подойти, но, не удержав равновесие, грохнулся на пол. — Я. Сказала. У-би-рай-ся, — твердо повторила женщина, но голос её предательски дрогнул. Она не боялась за себя, за свою жизнь, здоровье. Она боялась лишь за маленькое существо с волосами цвета карамели, такими же как у неё, тихо всхлипывающее за её спиной. Вивьен — самое родное, что только осталось у женщины. Мужчина кое-как поднялся, шатаясь, и, разумеется, это получилось у него не с первой попытки, каждый раз он ложился обратно на лопатки. — Шлюха. Уже хахаля нового привела, да? А что дочь увидит, как вы трахаетесь, тебя не смущает? Или она вместе с вами?.. — Подонок растянул губы в злобном оскале, смотря из-под бровей. — Ублюдок… Что ты несёшь?.. — Тихо и медленно, практически проговаривая каждое слово по слогам, произнесла Люси, качая головой, не веря, что он может такое говорить о собственной дочери. Мужчина никогда не отличался особо хорошим отношением к её персоне, или красноречивыми фразами в их сторону, да и вообще, часто казалось, что свои мозги он настолько пропитал спиртом, что они начали таять и выливаться вместе с соплями, и вместе с ними он потерял всякое уважение к людям, которые действительно его заслуживали. Этими действительно заслуживающими уважения людьми были как раз Люси и Вивьен, а его слова переходили уже всякие границы уважения и естественного представления отношений отца к дочери, даже самых плохих отношений. Единственное, что могла чувствовать в этот момент Хармон-старшая, это отвращение к этому идиоту. Его нельзя назвать даже так, ибо можно осквернить этим существом саму идиотию. Нет. Подходящего названия, имени ему не дано. Это психически неуравновешенный кретин, у которого вместо языка назойливая чихуахуа: будет пытаться задеть бессмысленными фразами, думая, что вызовет человека на эмоции, будет лаять, лаять, ухмыляться, скалиться, но единственное, что он вызовет у собеседника — желание плюнуть ему в лицо и смыть его перекошенную физиономию в унитазе. — Что? Правда глаза режет? Сколько ему? Тридцать? Сорок? Может, двадцать? Он богатый? Думаю, я прав. Зачем в таком случае тебе бедный? — МакКой заржал, думая, что ему удалось выполнить свою давно поставленную цель — нажать на больное, чтобы женщина начала его бояться. Напыщенный, самодовольный придурок, строит из себя папу римского, хотя сам мочи собачей не стоит. Люси же не испытывала ничего из вышеперечисленных чувств. — Ну так можешь предупредить, что отец в дом пришел! — Он повысил голос, чтобы несуществующий, как он выразился, хахаль его услышал. — Хьюго, я не шучу и третий раз повторять не буду. Уходи, иначе вызову полицию. — Женщина пятилась назад, по мере приближения этой человеко-подобной обезьяны, пытаясь лучше скрыть за своей спиной уже давно не плачущую дочь, которая тихо стояла, пытаясь понять о чем говорят взрослые, еле улавливая нечленораздельные звуки, которыми были слова, еле выговаривымые, к сожалению, кровным отцом Вив и слова, слетавшие с уст матери, так как уши её были закрыты ладонями матери, не желающей, чтобы дочь слышала все омерзительные, блевотные выражения Хьюго в их сторону. Вив всегда мечтала, чтобы их отношения с отцом наладились, чтобы они с мамой помирились и все, наконец, жили вместе долго и счастливо. Девочка наблюдала за сверстницами, за их трепетной любовью между ими и своими отцами и считала себя какой-то не такой, думала о том, что она неправильная, что так быть не должно. Отчасти она была права. Это действительно неправильно, это нельзя назвать здоровыми отношениями. Но это вовсе не повод думать, что все дело в ней. Нет. Здесь была проблема, и эта проблема лишь с головой МакКоя. Но сейчас девочка понимала, что лучше бы так и оставалось, все как раньше: он приходит и оставляет свои сранные деньги, не говоря ни слова. Так было бы лучше для всех, в том числе и для него самого. — Ладно, ладно, — мужчина поднял руки в примирительном жесте, — уйду, как только отдашь мне мои деньги. Женщина нервно усмехнулась. — Твои? Ты или забыл, или совсем идиот. Ты помнишь, что в этом доме всё перестало быть твоим, как только ты ушел? Ты забыл про наше существование и лучше бы так продолжалось до сих пор. Нам не нужны твои деньги, как-нибудь проживем без твоих десяти баксов. — Тогда отдай мне их и я уйду, раз уж они тебе не нужны. — Это не твои деньги, это деньги заработанные моим честным трудом, — женщина выделила предпоследнее слово, явно намекая на его, так называемый, «бизнес». Люси понимала, что это опасно, что она сама же роет себе могилу, но если она начала, то её не остановить. А ещё Хармон понимала, что если она будет покорно молчать, то МакКой подумает, что его взяла и цель выполнена. Женщина ни за что не сдастся перед таким недалеким идиотом, как её муж. — Деньги, которые приносил ты, ты же уже забрал. Так что мне нечего тебе дать. Поэтому повторяю в последний раз: вали-из моего-дома. __________ После этих слов он действительно ушел, что удивительно, учитывая его упертость, когда дело касается денег. Видимо, вспомнив, что еще удивительней, учитывая то, в каком состоянии он находился, что действительно уже забирал деньги. Люси, ожидающая, что он начнет рвать и метать, возможно ударит дочь, чего больше всего не хотела, искренне удивилась, поражаясь, что этот неуравновешенный псих может уйти, относительно, с миром. Именно после этого случая они и развелись. Несмотря на свой ужасный характер и привычку пить, не просыхая, Хьюго ни разу не поднимал руку на жену или, тем более дочь. Но этот случай перешел всякие границы. Люси уважала себя и понимала, что на таких условиях ей не нужны его жалкие деньги. Уж лучше она будет работать без передышки и выходных, но она заработает их сама и они вместе с дочерью переедут. Пусть это будет далеко, пусть это будет старый дом или тесная комнатушка, но все лучше, чем здесь. Дальше от этого подонка. И они переехали. Это был не такой уж и плохой дом, не в таком уж и плохом поселке, но зато подальше от внешней суеты и подальше от уже бывшего мужа. После всего произошедшего, Вивьен ещё тогда пообещала, что если у неё когда-нибудь будет дочь, то именно она выйдет на лед и именно она реализует детскую мечту матери. Разумеется, если она сама того захочет. В свою очередь Вайолет не боялась. У неё буквально загорелись глазки, когда Вивьен ей рассказала об этом. Уже через два месяца упорных тренировок, она легко выполняла пируэты и свободно стояла на коньках. Но после травмы годовой давности, — девушка сломала руку, — когда они с партнёром выполняли выброс, мать запретила дочери даже просто выходить на лед. Она понимала, что после перелома руки Вай сможет кататься и, возможно, связать это со своим будущим, и, если девушка захочет, то, невзирая на запреты матери, с радостью их нарушит. Такова натура Вайолет Хармон. Но также она понимала, что даже её дочь не застрахована от более серьёзной травмы. Она боялась. И даже стоя здесь и сейчас, желая Вайолет удачи, утирая её слезы, пытаясь выглядеть как можно более спокойно и поддержать, она боялась. Вивьен ломалась. Ломалась потому что одна её сторона говорила, что это опасно и Вайолет может получить травму намного хуже и серьёзней, но другая сторона понимала, что фигурное катание — одна из немногих вещей, приносящих дочери радость и счастье. Настоящее. После травмы она была печальней обычного. Совсем безэмоциональной, не ела и не спала. Даже вещи, приносящие ей хорошее настроение и удовольствие, больше не выполняли своей функции. Книги ушли на дальнюю полку, ноутбук по которому девушка смотрела фильмы покрылся толстым слоем пыли. Лишь музыка… Женщина часто заставала дочь, сидящую на кровати, уставившуюся в одну точку, но зато с наушниками в ушах. Она успокаивала девушку, а вернее мысли о том, что если есть кто-то, кто пишет такие тексты и стихи, то она не одинока в своих мыслях и переживаниях. Именно любимые песни помогали уйти в мир, созданный ими же, зато подальше от реальности. Подальше от всех. Подальше от себя. — Как я могла пропустить такое событие? — Хармон-старшая успокаивающе улыбнулась. — Как бы я не была против твоего занятия, я просто не могу пропустить эти соревнования. Ты их так ждала, готовилась. Если они важны для тебя — важны и для меня. — Ма-а-ам, — протянула Вайолет, истекая новыми ручеками слёз. — Эй, не плач, — Вивьен снова начала утирать слезы дочери. — Я не хочу, чтобы ты портила такой макияж. Кристин старалась, а ты хочешь, чтобы её старания были бессмысленны? Девушка хихикнула. — Так, всё. Хватит реветь. — Произнесла женщина внезапно строгим голосом. — Не Вы ли дочь Вивьен Хармон? — Я. — Подыграла девушка. — Тогда почему Вы развесили нос и не идете покорять вселенную своей красотой и талантом? Вайолет искренне улыбнулась. Да, сейчас был именно тот момент, когда не нужно натягивать маску и притворяться, что всё хорошо. Потому что всё действительно отлично. Девушка снова слилась в объятиях с матерью. — Я тебя так люблю, — толи прошептала, толи прохрипела она. — Я тебя тоже.***
Вайолет сидела в раздевалке, дожидаясь начала. Она переживала. А вдруг что-то пойдет не так? Вдруг она займет самое последнее место и все ежедневные тренировки окажутся бессмысленными?.. Ну уж нет. Она не будет сдаваться. «Не Вы ли дочь Вивьен Хармон?» — Промелькнули в голове слова матери. Да. Она. И именно поэтому она не опустит руки и не позволит каким-то пятнадцатилетним соплячкам отдавать первое место. Девушка невольно улыбнулась, вспоминая, как она в двенадцать лет, когда с мамой и бабушкой пошла в парк аттракционов стреляла в тире, пока не выиграла самого большого плюшевого слона, не желая, чтобы он достался кому-то другому. Сколько было потрачено времени, нервов, маминого терпения и денег. Бабушка же лишь поддерживала девочку. Её забавляла и в тоже время восхищала целеустремленность внучки. В переносице предательски защипало, а улыбка стала, скорее, печальной от понимания того, что это был последний день, проведённый с ней, такой жизнерадостной и веселой. Люси жила довольно далеко, и виделись они редко. Четыре года назад женщина заболела раком печени и, чтобы быть всегда на виду, переехала к дочери с внучкой. Вайолет очень волновалась за бабушку, а еще больше она боялась ее смерти. Но, как говорится, чего боишься, то и случается. Год назад Люси умерла, так и не осуществив свою давнюю мечту — увидеть, как внучка побеждает на соревнованиях и выходит на «Кубок Города». В памяти, как на зло, всплывала, словно фотография из полароида, надпись на надгробии:«ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ ЛЮСИ ХАРМОН. БЕСКОНЕЧНО ЛЮБИМАЯ МАМА И БАБУШКА, НАВСЕГДА ОСТАВШАЯСЯ В ПАМЯТИ И ЛЮБЯЩИХ ЕЕ СЕРДЦАХ. 1951 — 2010»
Сегодня как раз тот самый день. Ровно год назад она покинула этот мир, даже несмотря на то, что что ей было всего пятьдесят девять лет, оставив свою мечту. А еще сегодня те самые соревнования и девушка не посмеет разочаровать бабушку. Она кровью и потом, но все же получит эту медаль. Не для себя, не для матери. В первую очередь для когда-то самого дорогого человека в ее жизни! Для бабушки! Разрезав такую дорогую для Хармон тишину своим противно тонким, скрипящим, но таким знакомым голосом, в раздевалку, легкой походкой и виляя бедрами, зашла она, вместе с тем злосно нарушив размышления Вайолет. Эти светлые волосы, уложенные в аккуратный пучок, блестящий красный костюм и такие же красные тени для век. Мэдисон Монтгомери. Самая старшая из участниц, на год старше Вай, пока той шестнадцать. — Ну что, Хармон? Уже представляешь, как тебе на шею вешают медаль? Ну представляй. Твой успех ограничивается стенками твоей черепушки. Вай, не удержавшись, услышав такое примитивное замечание, закатила глаза, да так сильно, что она, кажется, увидела собственный мозг. — О, Мэдисон, неужели ты прочла нечто пообъёмнее, нежели состав шампуня? — Наигранно удивилась та, нахмурив брови и немного наклонившись вперёд. — Иначе я понятия не имею, как с твоим довольно малоукомплектованным набором извилин ты смогла собрать все эти слова в одно предложение. — Съязвила та. — Ха-ха-ха, очень смешно… — Единственный ответ, пришедший в голову блондинке, которая уже шнуровала коньки. — Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним, Мэдисон. Ты слишком самоуверенна. Мой совет: будь попроще, — тогда и люди к тебе потянутся. — Девушка встала и, уже стоя на пороге, продолжила. — Возможно. — И куда-то ушла, оставив свои вещи. Зря она это сделала… — Посмотрим, кто из нас будет этим «последним», — проговорила Монтгомери себе под нос, провожая соперницу холодным взглядом.***
С трибун доносились крики, овации, визги и всё в этом духе, но всё было с одной целью: поддержать участников. Сегодня решится дальнейшая судьба Вайолет. Либо она пройдёт дальше, либо… А что «либо»? Что произойдет? Произойдет победа. Девушка пообещала себе победить и она сделает это. Ради бабушки. Объявили. Она сидит там, на трибунах, на самом лучшем месте. Вайолет видела её. Она улыбалась своей самой искренней и добродушной улыбкой, которую девушка узнает из тысячи. Единственная и неповторимая. Она хлопает и смотрит прямо в глаза внучке, Вай чувствовала ее поддержку, которая, словно огромным энергетическим шаром, наполняла ее и вдохновляла. Вайолет смотрела на нее в ответ, прошептав: «для тебя», и смахнула слезу. Ладошки вспотели и бросило в холодный пот. Пути назад уже нет. Она готова. Она чувствовала поддержку бабушки. И пусть она понимала, что ее здесь нет, Вай ее видела, даже не думая о том, что это вовсе не нормально — видеть мертвого человека. Выбегает за руку с портнёром — Питером. Набирает разгон. Бежит по кругу возле бортика. Отпустила его руку. Ноги подкашиваются от волнения, но Хармон хорошо стоит на коньках, что не удивительно, ведь она делает это уже десять лет. Когда набрала нужную скорость — ласточка. Опять за руку с молодым человеком…***
Снова этот проклятый выброс… «Я сейчас упаду, точно. Не смогу приземлиться на ноги и всё.» — Назойливые «оптимистичные» мысли закрались в голову, мешая сосредоточиться. Девушка часто винила себя за вечный пессимизм. Хотя она была скорее реалистом: для неё не важно, наполовину полон стакан или наполовину пуст. Ей важно что в нём. Почему реалист, если она думает о плохом? Да потому что наша реальность сама по себе не особо хорошая, а возможно и вообще таковой не бывает. Думай о хорошем или нет — ничего не изменится. Оптимизм, самовнушение, все это еще не помогло никому в полной мере Ноги — влево-вправо, влево-вправо. Ощущение, будто коньки тупые. Странно, такого не может быть. Вайолет ещё утром перед раскаткой относила их на заточку. Девушка уверена, что они острые и так кажется, только из-за нервов и ноги сами не хотят слушаться, но всё же через немалый труд делают это. Вот он. Сейчас. Вайолет посмотрела на бабушку. Она сидела, опустив руки на колени и, смотря грустным взглядом, склонила голову. Девушка встревожилась, не понимая, что могло вызвать такие эмоции у при жизни вечно веселой женщины. Дыхание участилось, а сердце начало бешено колотиться от дикого адреналина. Она чувствовала, что сейчас что-то случится, но старательно пыталась отогнать от себя эти мысли, чтобы хотя бы в последнюю секунду успокоиться и сосредоточиться. Но она не могла! Она растерянно смотрела на Питера, который уже подхватывал ее и был готов подбросить. Единственное, что она успела сделать, так это выкрикнуть: — Нет! Вайолет, успевшая по инерции сделать пару разворотов, впечатывается спиной в стекло. В самые последние секунды, когда ее сознание еще могло трезво мыслить, она подумала лишь о том, как он смог так высоко и легко сделать это. — Вайолет! — Подскочила Вивьен. Её опасения сбылись… Это она виновата! Как она посмела пускать в свою голову мысли о том, что с дочерью что-то случится?! Женщина со страхом и трясущимися руками наблюдала за тем, как ее дочь падает с высоты чуть-ли не два метра лицом вниз. Все затихли, лишь некоторые женщины, девушки и дети пищали и со слезами на глазах закрывали ладошками рты. Подбежала медсестра, неуклюже пытаясь не упасть на скользкой поверхности. — Переверни её на спину, — сказала она Питеру. Тот стоял как в трансе, не понимая происходящего. Что могло пойти не так? Они же тренировались чуть-ли не день и ночь и всё было впорядке. Юноша был более, чем уверен, что всё пройдет как по-маслу и золотые медали будут у них. — Питер! Питер, ты с нами? — А?.. Да… Что? — Форбс, проснувшись, подбежал к лежащей девушке. — Переверни её. Парень послушался. Вайолет была без сознания, лишь ее грудь легонько подымалась и опускалась, по мере того, как она вдыхала и выдыхала холодный воздух. — Вайолет! Вайолет! — Медсестра начала хлопать по красным щекам, одна из которых была мокрая ото льда, растаевшего на ее разгоряченном лице. Девушка потихоньку открывала глаза, сразу один, потом другой, не понимая, что случилось и почему все стоят над ней такие напряженные. Но осознание быстро закралось в голову и Вай почувствовала резкую вспышку боли где-то в районе поясницы. — Вай, что болит или… — Я… я… кажется, не чувствую… ног… не чувствую… — Хрипло, почти шепча, проговорила Вайолет. Каждое слово давалось с трудом. Губы задрожали. — Мисс Миллер… что это… — С трудом выдохнула воздух, который до этого получалось лишь вдыхать. — Что… это такое? — Дрожащим голосом, но всё же выдавила девушка. — Дорогая, всё будет хорошо. Потерпи, скорая уже едет. — Вайолет! — Вивьен уже бежала к дочери, пытаясь не поскользнуться. Мисс Миллер обернулась. — Вивьен, тебе сюда нельзя. — Я не спрашивала, что можно, а что нет. Моя дочь улетела в бортик и упала без сознания, и черт знает, что с ней случилось. Я не могу просто стоять и смотреть, — женщина уже садилась на колени перед дочерью. — Вайолет… — Мам… — Осипшим голосом отозвалась Вай. Девушка попыталась повернуть голову в сторону матери, но тут же болезненно зашипела и бросила эту мысль. — Дженна, что с ней? — Обратилась старшая Хармон к своей давней подруге. Та неуверенно посмотрела то на Вивьен, то на Вайолет, думая говорить или нет. По крайней мере, она не хотела делать это при девушке. Прикрыла глаза, решаясь с мыслями. — Дженна Миллер, или ты ответишь на мой вопрос или… — Что «или»? Вив, я не могу сказать. Предположительно перелом позвоночника. Но это только предположительно! Я уже сказала, что точно сказать не могу. Рентген покажет. Вайолет всхлипнула, нервно забегав глазами по всему, что было в зоне досягаемости ее зрения. Единственное чего ей сейчас хотелось — провалиться сквозь лед, лишь бы не чувствовать боли, как моральной, так и физической.***
Скорая уже прибыла. Все собрались посмотреть, что же произошло и что за причина такой суеты. Санитары уже выносили травмированную девушку на носилки. Глаза Хармон нервно метались из стороны в сторону и невольно заметили Мэдисон, стоящую среди зевак и довольно ухмыляющуюся. Вай так и захотелось в очередной раз закатить глаза, но этого не дала сделать безумно кружащаяся голова, а глаза даже не могли нормально разглядеть дворец спорта и бегущую рядом мать. Вивьен хотела было сесть в машину рядом с мало что соображающей дочерью, но ее остановил слегка хлюпкий, по сравнению с напарниками, санитар. — Вы кем ей приходитесь? — Я прихожусь ей матерью. — Холодно ответила Хармон-старшая, поражаясь глупости этого молодого человека. Она понимала, что это его работа и он не может пустить ехать с ними кого попало, но разве он не мог догадаться, что женщина, так переживающая за девушку и раз за разом повторяющая, что все будет хорошо, не может быть никем иным, как матерью. — Хорошо, садитесь, — не медля ответил парень, через несколько секунд уже закрывающий двери.***
— Доктор, как она? — Старшая Хармон подбежала к врачу, который выходил из палаты её дочери. — Состояние стабильно. Она говорит, что болит голова и тошнит, так как кроме всего получила сотрясение от удара головы о стекло, но оно не сильное, что удивительно. В общем, это пройдет. — Тяжело вздохнув, ответил мужчина лет сорока. Белый халат скрывал широкие плечи и грудь, да и в целом он был в довольно хорошей форме. Высокий, где-то под сто восемьдесят пять сантиметров ростом. Темно-русые, немного вьющиеся волосы средней длины, сияющие на свету, который шел из окна, находящегося в конце небольшого коридорчика. На женщину смотрели чёрные, как настоящая смоль, глаза, выглядывая из-под густых ресниц. В целом мужчина был довольно привлекательным и симпатичным, но Вивьен даже не смела позволять себе замечать этого, пока её дочь лежит на больничной койке буквально в десяти метрах от неё. — А… Насколько стабильно? В смысле… — Женщина отвела свои глаза от таких пронизывающих, подбирая правильные слова. — Всё хорошо или плохо? Что у неё? Нам сказали, что это перелом позвоночника, — быстро затороторила она. — Давайте пройдём ко мне в кабинет и там всё обсудим, — врач легонько прикоснулся к спине своей собеседницы, подталкивая вперёд в сторону предложенного помещения.***
— Ну, что там? — Нетерпеливо спросила Вив у доктора, рассматривающего снимки Вайолет. — Компрессионный перелом, — ответил мужчина, не отрываясь от занятия. — А… можно по-понятнее? — Перелом позвоночника в поясничном отделе. Всё, что вам нужно знать. — Вымолвил то, всё же посмотрев на Хармон-старшую. — Это серьёзно? — Ну, — устало выдохнул доктор, — перелом — это всегда серьёзно. О переломе позвоночника я вообще молчу. — Мистер… — Можно просто Хьюго. — Хьюго… — Смущенно продолжила женщина, не понимая, с какой стати ей называть по имени лечащего врача ее дочери, но все же послушалась, не желая вдаваться в рассуждения. — Я… Что мне нужно сделать? Лекарства… Лечение… — Миссис… — Начал мужчина, но Вивьен его перебила: — Мисс. — Поправила она его. — Извините, мисс Хармон… — неуверенно продолжил он, понимая, что говорить — не говорить, выбора у него всё равно нет. Он врач и это его святая обязанность. — Вашей дачери нужна опирация. Вивьен открыла было рот, чтобы что-то ответить, но Хьюго продолжил: — Это неизбежно в её ситуации. Операция обязательна и она нужна всем при подобной травме, но… Мисс Хармон… Ваша дочь больше не сможет заниматься фигурным катанием.