фарфоровый

хрупкий. хрупкий, словно фарфоровая кукла, которую так страшно разбить. вот только ветер подует и разобьётся в мелкие осколки. жану нравится. нравится со всевозможной нежностью целовать пухлые румяные щеки и плавно переходить к искусанным и таким же пухлым, от вечных поцелуев, губам, пока армин сидит на крепких, подкаченных бедрах русоволосого. путешествует руками по оголённым бёдрам, сжимая, но не сильно. вдруг на белоснежной коже останется красные следы, которые в скором времени превратятся в синяки? нет, кирштейн не допустит. и так достаточно десятков шрамов от вечных боёв. только на укусы совсем не жадничает. надо же, прошлые ещё не зажили, а поверх уже новые. слишком нравится слышать прекрасные стоны наслаждения из уст блондина, который словно умолял продолжать. не стоит умолять, милый, я ведь не остановлюсь, пока не доставлю тебе столько удовольствия, сколько ты заслуживаешь. но всё же, твой не сломавшийся с годами голосок, стоны и мольбы, будто мелодия для ушей. оголённые ключицы, что выглядывали из под чужой, до смеху огромной белоснежной рубашки, легонько подрагивали от каждого укуса, параллельно стонам. моя одежда смотрится на тебе такой большой. неужели и и ты рядом со мной кажешься таким маленьким? невероятно. руки арлета дрожат, невольно сжимая широкие плечи от неописуемого удовольствия, прося большего. извини, мой нетерпеливый армин, сегодня мне хочется ещё больше прелюдией. слишком давно я не наслаждался этим телом. вечно кто-то нам мешал и отвлекал, но сегодня ты в моей власти. руки торопливо расстегивают рубаху, не отрываясь от бледно-розовых губ, якобы случайно дотрагиваясь до затвердевших сосков, от чего слышится тихий скулёж. терпи. жан укладывает армина на мягкий диван, нависая сверху, буквально вдавливая собственной силой на поверхность. покрывает подтянутый живот океаном поцелуев, пока трясущиеся руки вцепляется в короткие, непослушные, но безумно мягкие волосы. кусается во всевозможных местах, но даже тут боится переборщить. ты снова будешь ворчать, что вся шея, ключицы и тело покрыта алыми пятнами и следом моих зубов. извини, но в этом плане я эгоист. я не собираюсь тебя делить и я хочу, чтобы каждый, кто только взглянет на тебя, увидел, что ты занят мной. руки с рёбер слишком резко переходят на пах, который уже давно требует внимание и даже под нижним бельём было тесно. кирштейн надавливает, гладит и целует через тонкую ткань, повторяя раз за разом махинации. голубоглазый пытается ухватиться за что-то. да только простыни, как на кровати нет. пришлось разложить тебя на первом попавшемся дивана. слишком уж долго я хотел тебя. —жан, пожалуйста... ну как я могу отказаться тебе? самому порядком надоело, хочу больше. боксёры летят к другой куче одежды, а в руках появляется бутылек. запах ванили разлетается по всей комнате, витая в воздухе. тебе нравится, не так ли? ты приподнимаешь бёдра, прося поторопиться. по тебе и не скажешь, что ты такой нетерпеливый. слишком уж миловидная у тебя внешность. сразу два пальца проникают в колечко мышц. арлет принимает их с болезным стоном, на что русоволосый взглядом просит прощения и, дождавшись когда блондин привыкнет, вводит третий палец, смазанные обильным количеством смазки. для того, чтобы ждать не хватает силы воли. поэтому три пальца выходят, под разочарованный стон и ощущение пустоты, которая окупается чём-то более приятным и большим. жан входит на половину, но почти сразу начинает двигаться, давая лишь пару минут привыкнуть. а больше и не надо, на самом деле. армин уже после нескольких мгновений начинает стонать, иногда даже выкрикивая, когда жан затрагивает чувствительную точку. слишком хорошо. великий господь бог, неужели ты спустил с небес мне это прекрасное создание? он выглядит подобно божеству, лежа вот так вот подо мной на просторном диване, с алыми щеками, влажными ресницами, от накопившихся слез от удовольствия, открытым ртом в очередном стоне, раскинутыми руками по обе стороны от головы. боже мой, а твоё тело... на фоне белоснежной кожи так неестественно смотрятся красные и алые следы, которые кое-где кровоточат, но одновременно так красиво и возбуждающе. короткие волосы вспотели, а чёлка прилипла ко лбу. жан дразнится, то ускоряясь, то замедляясь, но каждый раз попадая в ту самую точку, заставляя стонать от каждого толчка, а в конце концов извиваясь к себе на живот. кирштейн ещё пару раз толкается, изливаясь туда же. —люблю тебя, жан. —последние, что говорит армин перед тем, как провалиться в сон, пока русоволосый вытирает его живот, даже не успевая услышать краткое «я тебя тоже»