Язык любви

−Так значит, меня ты любишь больше, чем Эпидемию? – насмешливо шепчет Женя, вплетая пальцы в легкие пепельные волосы и несильно оттягивая Петру голову, чтобы добраться до шеи. Петр на провокацию с готовностью ведется, шумно выдыхает, когда острые зубы смыкаются под челюстью и тут же сменяются горячими жадными губами. −Конечно, больше. А ты меня больше, чем Гран-КуражЪ? Женя не отвечает, только фыркает ему в шею, прижимаясь ближе – горячий даже через два слоя одежды, весь напряженный, как сжатая пружина. Если отпустит себя – мало не покажется. Или наоборот – его всегда мало. Слишком мало. Петр прикрывает глаза, скользя ладонями вверх по гибкой широкой спине, безбожно сминая светлую футболку. Наконец, устраивает одну руку на загривке, под стянутыми в неряшливый хвостик волосами, а вторую на поясе, под задравшейся тканью. Женя выгибается в его руках, обнимает за шею, притягивая ближе и, наконец, целует. Петр губами чувствует его довольную улыбку, касается языком настойчивого горячего языка, позволяет вылизать себе рот, пройтись по кромке зубов. Скользит пальцами вверх по шее, зарываясь в короткие, выбившиеся из хвоста кудряшки. «Мой любимый Петр Елфимов». Женька, ты бы хоть изредка фильтровал, что несешь на сцене. Впрочем, этим ты себя не утруждаешь никогда. Ни на сцене, ни на интервью, ни в постели. Да и кто сказал, что это плохо. Уж искренности тебе точно не занимать. Под веками вспыхивает золотом воспоминание, и Женя в нем тоже весь золотисто-солнечный, от своей улыбки и от света софитов. Напряженный, выгнувшийся дугой, с хорошо знакомой складкой между бровями и крепко зажмуренными глазами. Красивые яркие губы выговаривают с нежностью: −Навсегда, из сердца прочь тревоги Прогони, мы на одной дороге Я с тобой, и не отдам тебя, Ты - голос мой, любовь моя, моя душа... У него звенит и дрожит голос, а у Петра дрожит, позвякивая, что-то внутри. Бесконечно хрупкое, как-то нежданно, само собой сложившееся, кажется, в тот самый момент, когда язык вперед головы выдал «Евгений, сколько вы стоите?». А внутри все замерло от озадаченного молчания на том конце линии. И облегченно дрогнуло от звонкого совершенно не обидного смеха. Это хрустально-звонкое нечто вздрагивает и сладко екает каждый раз, когда Женя встряхивает непослушными волосами, убирает за уши выбивающиеся прядки, недовольно морщась, сдувает их со лба и носа. Когда улетает на немыслимо высокие ноты, прогибаясь в спине так, что кажется, вот-вот упадет. Он и падает, приземляясь пушистым затылком Петру на плечо. Притирается ближе, подставляясь под ложащуюся на плечи ладонь. Поводит плечами, когда пальцы Петра касаются шеи над воротником. Если этого места под волосами коснуться не пальцами, а губами, то Женя крупно вздрогнет всем телом и едва слышно, но так сладко выдохнет сквозь зубы. А если потом прикоснуться губами к уху, едва-едва прихватывая раковину, то сорвется уже на тихий, но полноценный стон и крепко зажмурит свои невозможные глаза. Женя при всей своей манере выбалтывать тысячу слов в минуту, о многом умеет говорить глазами. Петр чувствует на себе его взгляд всегда. Мягкий-мягкий, как прикосновение теплого шарфа. Вроде того, в который Женя сосредоточенно кутает его опять простуженное горло и затягивает так крепко, будто придушить хочет, чтобы впредь неповадно было простывать. А потом заглядывает в лицо и одними глазами умудряется сказать то, для чего нет слов. Все это тоже язык, который просто надо понимать. Коснуться коротко руки, сжать мимоходом пальцы, заправить за ухо выбившуюся прядь волос, прижаться губами к щеке, заглянуть в глаза, улыбнуться совсем иначе, чем остальным, продолжительнее скользнуть ладонью по спине, задержав руку между лопатками. Голова кружится от нехватки воздуха, но разорвать поцелуй – выше человеческих сил. Хочется больше, сильнее, крепче. Рвануть к черту эту слишком свободную футболку, жадно огладить вздрагивающие бока, сжать тонкую талию. Захлебнуться раскаленным воздухом, когда бедро как будто случайно с нажимом пройдется сдавленному узкими джинсами напряженному члену. Потеряться окончательно в тонком, едва уловимом запахе волос, прижаться к ним щекой, вжаться потом губами, почти неслышно выдыхая: −Женя… Женя смеется низко и как-то сдавленно, притирается еще крепче, словно вплавиться окончательно хочет. Стискивает одной рукой тонкую ткань футболки у Петра на плече. Вторую руку умудряется протолкнуть между ними, сжимая прямо сквозь джинсы и ловя губами судорожный вскрик Петра. Отстраняется, облизывается, глядя лукаво и насмешливо. Проходится языком Петру по горлу, там, где уже пульсирует пятно засоса. −Может, уже до кровати дойдем? – шепчет Женя Петру в шею и снова широко ведет языком по вздрагивающему горлу. Петр вместо ответа откидывается спиной на дверь, притягивая Женю к себе, обнимает за плечи, вжимается лицом в растрепанные мягкие волосы. Улыбается, жмурясь почти до слез. −Обязательно дойдем. – хрипло выдыхает он. – Когда-нибудь. Женя смеется и медленно-медленно, не отрывая от лица Петра глаз, опускается перед ним на колени, потом ведет раскрытыми ладонями по бедрам вверх. Ловко расправляется с ремнем и застежкой. И Петр ловит мимоходом мысль, что от одного только этого вида можно кончить прямо в штаны. А уж если немного потерпеть и сдержаться − то узнать еще один язык любви. Один из многих, которыми они владеют в совершенстве.