Быть доктором

Pov: Angelina.       Гнетущий писк разрезал слух. Голова была неподъемной, а перед глазами ничего не было видно. Первая мысль была —"О боже, я что, заснула в операционной?!" — но подобный вариант я отмела сразу. Я слишком ответственная для подобного, да и вряд ли меня бы оставили валяться на полу прямо во время операции.       Разлепив глаза, я поняла, что вижу только силуэты. У меня что, сонный паралич? Что за хрень, почему я не могу увидеть ничего конкретного? Попытавшись возмутиться, я услышала агуканье. Я в родильном отделении? Что я забыла среди новоиспеченных мамочек и их детишек? Внезапно накрыло осознанием, что агукаю я. Захотелось крикнуть парочку непечатных словечек, с чувством и расстановкой выругаться по-русски, но к своему ужасу, я поняла, что слышу ор. Свой собственный младенческий ор. Какого!?... Господи, где Саша? Пусть мой сын скорей положит конец этой глупой шутке!       Воспоминание о Саше было первым, что пришло в голову. Вдохнув, я услышала шумное сопение. Итак, надо успокоиться. Что мы знаем? Я – Ангелина Воронцова, 46 лет, хирург, проживаю в Москве. У меня есть приёмный сын, Александр Воронцов, 20 лет, учится в университете на факультете журналистики, живёт со мной. У нас есть пёс по кличке Гром. Итак, я – это я. Я взрослая тётя, так почему я сейчас кричу как ребёнок, и почему у меня отнялось зрение?       Очень заболела голова. Мне началось вспоминаться. Вот я сажусь в такси, вот мы едем, но неожиданно водителя начинает мотать. Я не помню, перевернулась ли машина, или врезалась, но в ушах стоит собственный крик и пронизывающий скрежет, сильная боль в плече и правой руке. Проснулась я в палате, как мне сказали, мою правую руку полностью раздавило. Водитель такси перебрал с клофелином*, ещё и алкоголем нагрузился, балда. Денег в семье было достаточно, и мы вполне могли приобрести протез. Что же случилось? Я умерла? От чего, если моей жизни ничего не угрожало? Онкология? Инфаркт? Что могло пойти не так, если я была здорова и готовилась к установке протеза? Почему я умерла?       Накатила истерика. Я орала, визжала, плакала. Видела, как надо мной метались предполагаемые родители или врачи, но их усилия по успокоению меня прошли даром. В конце концов я выдохлась и уснула. __________       Первые два месяца прошли... Тяжко. Мне потребовалось время на осознание новой реальности и собственного гадкого положения. А потом я стала понимать происходящее.       Я родилась на 36 неделе. Это конечно не очень опасно, но уход был ко мне, как к недоношенной, коей я и была. Первый месяц, когда я не видела ничего, кроме размытых силуэтов, и почти ничего не слышала, за исключением писка приборов, был дан мне, как возможность смириться со своей смертью.        Руки врача были неприятными. Мать была неловкой, и держала мою голову под неудобным углом. Как же хорошо, что Сашку я взяла в 38 лет, уже будучи наученной всему женщиной, да он был не младенчиком, а 12-летним пацаном!       Моя новоиспеченная мама назвала меня Тсу-чан. Она лопотала что-то на японском, но к сожалению, я ничего не поняла. Пару лет назад мы с Сашей гоняли в Японию, и у меня были беглые знания языка, но их не хватало для полноценного разбора.       Быть младенцем чертовски унизительно. По крайней мере, для меня. Очень тяжело взрослой, сформировавшейся личности привыкать к неконтролируемому слюноотделению, постоянному мочеиспусканию и тому, что разобраться даже с биологическими казусами ты не в состоянии самостоятельно. Раньше я наивно верила, что младенцы могут контролировать подобное, просто из-за возраста не знают как, а остальное — недержание. Но я ошибалась! Даже будучи сознательной женщиной в теле младенца, у меня не получалось контролировать до жути слабое тело. Точнее, полному контролю оно не поддаётся. Я уже начинала жутко скучать по сыну. Добивала невозможность самостоятельно есть и то, что переодевать, мыть и менять меня приходилось посторонним людям. Биологически мы конечно дочь и родители, но все же я вас не знаю, странные людишки!       Тоска по маме, сыну и Грому начинала съедать. Они знают, что я умерла? Мама будет плакать, Сашка тоже. Он хотел перевезти меня, как свою маму, и мою мать, то бишь его бабушку, в Санкт-Петербург, после окончания учёбы. Он ещё в университете, но уже подрабатывает. Сын писал статьи для газет и журналов. Получал, конечно, немного, но деньги откладывал старательно, ведь содержала его пока что я. Он хотел купить дом в Петербурге и перевезти нас туда. Я сына поддерживала, но теперь... Он будет убит горем... И мама... Я их больше не увижу. Может быть, когда это тело вырастет, я смогу съездить в Россию? И что я им скажу? "Здравствуй, дорогуша, я твоя мама Ангелина, которая невесть от чего померла и переродилась с воспоминаниями!"       Если уж думать по сути, то так и можно поступить. У нас с Сашкой было много личных моментов, секретов, сын всегда рассказывал мне и о своих гулянках, и о том, кто ему нравится, и пил ли он, и курил ли он, так как знал, что ему за это не попадёт. Я могу по памяти воспроизвести список его симпатий, неловких свиданий, рассказать обо всех забавных историях, в которые он влипал. Ему бы пришлось мне поверить. Но когда это будет? Если моя новая семья действительно японцы, то лет через восемнадцать. Возможно они будут путешествовать, но нельзя полагаться на авось! И к тому же, зачем мне это? Зачем Сашке это? Маме зачем? Для них я тогда буду воспоминанием, да и я уже не Ангелина Воронцова, а некая "Тсу-чан", и Ангелиной я опять не стану. Как бы мне не хотелось расставаться со своей семьёй, и с собой, я понимала, что воспоминания из прошлой жизни не вернут мне прошлую жизнь.       Как ни странно, но с уходом идеи о связи с семьёй, ушла и апатия, преследовавшая меня первый месяц жизни "Тсу-чан". Я задалась вопросами "А не уйдут ли воспоминания с возрастом? Может сначала все помнят прошлое? А если не все? Тогда почему я запомнила? Чем я отличаюсь?". Идея о пропаже воспоминаний мне не понравилась. Сильно не понравилась. Настолько, что я закатила новоиспеченной матери истерику. Я не хочу терять своих знаний! Не хочу!       Кстати о матери. Она оказалась милой женщиной, явно осчастливленной появлением дочери. А её мужа не было видно.       Молодой отец приехал забрать женщину из больницы. Ему дали на руки меня. Не долго думая, показала ему язык и состроила рожицу. Блондин засмеялся, стараясь аккуратно меня развернуть. Интересно, а какой у меня цвет волос? Я блондинка? Или шатенка, как и мать? А может, мои волосы пошли в их родственников, рыжие там, или чёрные? У азиатов блондины и рыжие — редкость, значит ли это, что я метис? Папаня то явно европеец.       Меня поместили в не внушающее доверия авто, и мы поехали домой. Всю дорогу мама что-то радостно чирикала, а отец кивал и поддакивал. Я задремала. Проснулась уже от того, что отец открыл дверцу и пробормотал что-то похожее на: –Мы дома, дочка. – и взял меня на руки. Голова как-то неудобно накренилась, я возмущённо крикнула, дивясь толстолобости папаши. Он хохотнул и что-то скандировал матери, а она рассмеялась и шутливо погрозила мне пальцем. Я опешила. Они не поняли, что мне было дискомфортно из-за неумения отца придерживать ребёнка? Обалдеть.       Дом мне, кстати, понравился. Не было ничего лишнего, чисто, приятно пахло. Если учесть, что все время мать была со мной, кто убирался? Отец? Или они вызвали клининг? Решив дать новому родителю шанс на реабилитацию в моих глазах, я хотела уползти осматриваться, и плевать хотела на то, что ползать не умею, но сделать этого мне не дали. Матушка унесла меня менять распашонки. Нацепив какой-то диковатый авангардный ужас на моё несопротивляющееся тело, женщина хотела уйти на кухню со мной на руках.       Раздражение сказалось на мне. Я расплакалась, мама оторвалась от распрямления складок на моей тушке и взяла на руки, баюкая. Я заметила зеркало. Интерес пересилил плохое настроение. Я заагукала, показывая, куда хочу, и женщина подошла к зеркалу.       Я угадала, что являюсь метисом. Черты лица были европейскими, но разрез глаз говорил об азиатских корнях. –Видишь, какая ты у нас красавица, Тсу-чан? – ласково мурлыкнула женщина. Она была права. Девочка перед зеркалом и правда будет симпатичной. Теперь эта девочка я, значит, пора привыкать. __________ Pov:Angelina. Six months from birth.       Мне в рот сунули соску. Почувствовав во рту резину, я подняла плач, и возмущённо выплюнула гадость на руки матери. Она рассмеялась: –Ты очень капризная девочка, да, Тсу-чан? Я взрослая женщина, а вы тут пустышками размахивайтесь!       Мои стенания услышаны не были, поэтому, опустив меня на мягкий шерстяной ковёр, матушка царственно удалилась на кухню. Куча игрушек передо мной ничем не привлекала, поэтому от скуки начала наводить бардак.       На горизонте появился отец. Мужчина с улыбкой опустился на колени и наблюдал, как я уничтожаю идеальнейший порядок, что создала его жена.       Блондин взял в руки одну из игрушек и начал заискивающе её ко мне подводить. Я бросила в него мягким кубиком. Он расхохотался и, подхватив меня на руки, вынес на улицу. –Ну что, Тсуна, пойдём гулять? – вопрос был риторическим, но тем не менее, я согласно выкрикнула что-то.       На улицу я ходила часто, но обычно это было в скучной коляске, поэтому на руках отца мне путешествовать нравилось. Мы пошли вдоль улицы. –Тсу-чан... – отвлек меня от созерцания пруда мужчина. – Мне придётся уехать.       Я вопросительно на него посмотрела. Новая семья мне нравилась, и с отцом было весело. Хоть я только приучиваю себя называть его отцом, а ту женщину – матерью. У него не заладилось с ней? Они что, разводятся? –Малыш, у папы сложная и опасная работа, и чтобы спрятать вас от моих врагов, я должен уехать. Прости папу, дорогая. – как-то грустно сказал мужчина. Вот тут я по-настоящему расстроилась. Решила немного поиздеваться. –М-м-м, па-па... – печально и просяще посмотрела на отца. Он оторопел. –Тсунаеши, ты назвала меня папой? Ты назвала меня папой! – и он помчался домой со мной на руках. –Нана, наша Тсу такая умница! Она уже назвала меня папой! – оповестил жену радостный отец. Мне захотелось засмеяться. Какой же его ждёт облом... –Правда? –Тсу-чан, ну-ка повтори, что ты сказала возле прудика с уточками? Давай-ка докажем маме, что ты уже взрослая, и говоришь уже во всю! – он воззрился на меня с такой надеждой, что стало неловко.       Я молчала. Мужчина уговаривал меня, и так, и этак, но я партизански молчала. Нана по-доброму посмеялась над мужем, пожурила за выдумки. Расстроенный отец отвернулся. Ох, ну ладно, раз ты уезжаешь, то пусть это будет прощальным подарком... –Папа! – завопила я под радостные возгласы новой матери и счастливый крик новоиспеченного отца.