Веточка ольхи

«И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя» Фридрих Ницше.

Луч заката, словно лезвие заточенного клинка, сверкнул на краю стены. Леви казалось, что кто-то перерезал небу горло, и сейчас оно в муках корчится в лучах последнего заката, лихорадочно прикладывая к ране ватные облака, мгновенно пропитывающиеся тёмной кровью. Небо вот-вот рухнет и раздавит город. Он мысленно усмехнулся неплохой перспективе. Пока Трост съедала тьма, шурша подолом по извилистым улочкам, перебирая разномастные мёртвые листья, обжигая ночным холодом попадающих в её лапы горожан, в баре на обочине города, на удивление, было пусто, лишь пара пьянчуг в дальнем углу заведения о чём-то слишком громко спорили. По улицам яркими бутонами вспыхивали одинокие фонари. В танце света и тьмы рождались уродливые тени, похожие на затаившихся титанов, что тянули ущербные лапы к живому. В дальних улочках они сгущались, искажали дома и путались в ветвях деревьев, походивших на безобразных монстров. Леви приподнёс к искусанным в мясо губам стакан, но, поморщившись от едкого запаха гнилого пойла цвета мочи, вернул его на обшарпанный подоконник. Алкоголь всё равно не спасал, лишь на время обжигал горло. Тот, кто придумал, что выпивка — лекарство от душевных ран, был настоящим идиотом, никогда не знавшим, каково это —заживо гнить в болоте вязкой боли. Мужчина поморщился и одним большим глотком осушил стакан, игнорируя бармена, который снова просил закрыть окно, предупреждая о возможности простудиться. «Несмертельно», — усмехнулся голос в голове. Сквозняк щекотал выглаженную рубашку без единого пятна и залома. По меркам Леви, она была идеальной. Не то что он. Леви вылил из бутылки в стакан остатки жидкости, едва закрывшие дно, и тяжело вздохнул. «Заебало», — единственная мысль каруселью крутилась в голове. Напиться не хотелось. Хотелось сдохнуть. Оперевшись руками в подоконник, уронил тяжёлую голову на грудь. На кристально чистых руках до сих пор видел несмываемую кровь всех тех, кто уже не вернётся. Бремя солдата даже для него оказалось непосильным. Злая ирония судьбы: сильнейший воин человечества без сил. «Было бы славно, если завтра не наступило бы», — с каким-то невероятно жутким облегчением думалось Леви. Говорят, у смерти закостеневшие руки и скверный характер. Плевать. Эти руки подарят спокойствие. О большем он не просил. Словно стрелой воздух разрезал бой барабанов, подхваченный заливистой волынкой и хлопающими в такт ладошами. От внезапности мужчина высунулся из окна. На небольшой, освещённой фонарём площади веселились бродячие музыканты и толпа горожан. В центре завораживающе танцевала девушка, ослепляя солнечной улыбкой всех вокруг. Разыгравшаяся народная мелодия подхватила живые бойкие движения, уводя девушку все дальше в пляс. Она ловко переставляла босые ноги, кружилась, разметая полы платья пышным солнцем, и в такт музыке умело двигала руками. В одно мгновение тьма озарилась светом. Длинные тени развеселились, играя в догонялки с детворой. Леви смотрел и не верил глазам: в маленьком углу забытого всеми города во всей своей красе цвела жизнь: с отложенными делами, заливистым смехом, домашним теплом, — и ласково повторяла всем отчаявшимся: «Не бойся тьмы». С каждой нотой, пронзающей чёрное небо, с каждым резвым движением танцовщицы и её непоспевающей длинной косы, с каждым радостным свистом из толпы, с каждым переливающимся смехом ребёнка мир вокруг больше не казался уродливым, беспомощным и мёртвым. Вот она — та самая жизнь, которой никогда не было и не будет у него, — только протяни руку и согрейся, но она гремела настолько далеко, насколько была близко. Постоянно где-то рядом, но каждый раз обходя стороной, словно побаивалась, ведь он не несёт с собой ничего, кроме всепоглощающей смерти. Леви всю жизнь, казавшуюся бесконечной, проходил по острию лезвия между двумя мирами, отвергавшими его. Везде чужой. — Откуда у молодого человека такие старые глаза? — Я много читаю. Отмахнулся мужчина, окинув беглым взглядом незнакомку. Краснощекая девушка с крупной косой на плече улыбалась, да так тепло, что казалось, о её улыбку можно греть озябшие руки, и удерживала на локте огромную плетёную корзину с травами и цветами. Простая деревенская девушка, коих по земле ходит несметное количество. Вот только её изумрудные глаза глядели в упор, прожигая до костей и холодным потом бегая по спине. Они словно видели настоящего его, как он есть, без званий и титулов, словно видели всю его подноготную, отчего хотелось как можно скорее убрать с себя пристальный взгляд. — Ты красиво танцуешь, — брякнул первое, что пришло в голову. — Так же красиво, как ты убиваешь. Леви опешил, но тут же сообразил: солдатскую выправку не пропьешь, как, впрочем, и известность. Уверен, что с легкостью отказался бы от всего, предложи ему кто-нибудь спокойствие. Тяжело вздохнув, достал платок из кармана брюк и стал вытирать ладони от пыли подоконника, подчеркивая, что больше не намерен вести разговор. Последнее, что хотелось делать этим вечером — с кем-то болтать. Девушка уходить не собиралась, внимательно наблюдая за каждым его движением. — Всему своё время. Твоё ещё не пришло. Он вернул на неё полный раздражения взгляд, желая послать назойливую бабу куда подальше. В дрожащем свете, льющимся из окна бара, зловеще блеснуло лезвие серпа на поясе незнакомки. Ночная мгла, словно наброшенная на плечи мантия, обнимала её. — Не кликай смерть. Елейный голос зазвучал острее любой угрозы. Тьма проглотила город, тянула уродливые тени к последнему источнику света, но преданно лежала у босых ног в ожидании приказа. Раскалённый воздух колол лёгкие. Под взглядом холодных, как драгоценный камень, глаз он не мог пошевелиться, словно замершая каменная статуя. Инстинкты вопили об опасности даже громче, чем на вылазках в окружении титанов. В этот момент Леви мог поклясться, что видел её раньше. «Кто ты такая?» — Сама смерть плетётся за мной побитой дворнягой, — выплюнул каждое слово, оседающее полынной горечью на кончике языка. — Кем были те, кого ты потерял? Внезапно трепетно поинтересовалась девушка, прислонившись спиной к оконной раме, и терпеливо ждала ответа. Он молчал. Какая разница, кем они ему были. Такими же солдатами, как и он сам. Тогда… почему больно? Почему их смерть стала неподъемным грузом, утаскивающим на дно болота? Ответ прост. — Семьёй. Леви настолько устал нести непосильное бремя в одиночку, что лишь сегодня, лишь на один вечер, лишь на одно короткое мгновение он желал разделить его с кем-нибудь ещё. — Солнце не исчезает, когда восходят звёзды. Они идут рука об руку. Там, где есть жизнь, будет смерть. Там, где была смерть, будет жизнь. Он лишь фыркнул и покрутил стакан в руке. Оттого и тошно. Не вдохнувшие полной грудью зелёные солдаты были лишены гуляний, ночных плясок с бродячими музыкантами, маленьких глупостей, семьи и тепла, чтобы эта счастливая мирная жизнь непременно была у других. Несправедливо. Девушка протянула мужчине веточку ольхи с кивающими тремя черными шишками. На его замешательство она мягко пояснила: — Порою природа говорит лучше любых слов. Леви перенял хрупкую веточку. Задышалось легче. Тело окутало теплом, словно его вновь крепко обнимали материнские руки. Забытое чувство неуверенно затеплилось в груди. Казалось, кто-то встал рядом и подставил плечо под готовое рухнуть небо, больше не казавшееся надгробной плитой. Немое молчание пахло можжевельником, раздувая в груди костер возле обмелевшего болота. Когда мужчина повернул голову, девушка уже исчезла, словно её никогда и не было. Зажигались звёзды. Выбравшись из облаков, блеснул золотой серп месяца. Шурша подолом, не спеша, по городу прогуливалась ночь, наслаждаясь песнями бродячих музыкантов. Мимо Леви прошла радостно переговаривающаяся о чём-то будничном молодая пара, в руках мужчины сопел чернявый мальчуган, подперев пухлую щеку кулачком. Веточка ольхи дрогнула в руке в такт лёгкому ветру. Леви знал, что погребальные костры не потухнут, но будут и те, кто, несмотря на все ужасы, будут заводить семьи и рожать детей. Колесо Сансары продолжит свой ход. А когда придёт время, Леви вернёт веточку ольхи верной спутнице с босыми ногами и скверным характером.