Ни капли времени

Донни практически не спит последнее время, но не потому что не пытается. Ему плевать, что как только он закрывает глаза – он теряет контроль. Ему не страшно. Иногда он засыпает, когда сам того не хочет: на уроке или в городе, и ему, в целом, похер, потому что он знает, что его тело нуждается в этом, знает, что в обратном случае он не переживет очередную бессонную ночь. Иногда ему кажется, что он постепенно умирает. Когда он наконец запирается в комнате, – жаль, комната закрывается только изнутри, думает он, – возникает ощущение, будто всего произошедшего за последние девять часов никогда не было. Он даже не может вспомнить, что было в школе. Он, наверное, говорил с Гретхен в коридоре, и она касалась его плеча так, что в очередной раз напоминала ему о своей хрупкости; напоминала, насколько связь между ними кратковременна. Не важно. Комната выглядит клево, она новая и светлая. Лучше, чем новая. Во время переодевания он скидывает джинсы на пол, лишь бы его комната не казалась такой больнично стерильной – ещё пара дней, и она снова будет им пахнуть. Большинство его рисунков сгорели, либо же их выкинули во время ремонта, но это не проблема, всё равно они были дерьмовыми. Главное, что у него всё ещё есть его карандаши, его старые-добрые карандаши, которые он украл из кабинета ИЗО, вместе со стертым ластиком и степлером. Ему нечего скреплять им, но он неплохо смотрится на его столе. Донни рисует. Он начинает с Гретхен, потому что в его голове застрял её образ, и он просто хочет, чтобы прямо сейчас он исчез, так что, возможно, если он переместит этот образ на бумагу, Донни временно забудет о ней. Это вообще не похоже на неё, кстати. Глаза совсем не похожи, так что он замазывает их. Это происходит примерно тогда, когда он чувствует взгляд на своем затылке. Не то чтобы он ощущался буквально кожей, но Донни понимает, что что-то наблюдает за ним. Он твердо отказывается обернуться, пока он не закончит другой эскиз. И не важно, что этот ещё больше не походит на Гретхен, потому что Донни больше не думает о ней. Она самая крайняя и далекая мысль в его голове сейчас. Он рассматривает эскиз, удивленный, что в этот раз у неё вообще нет одного из глаз – темное угольное пятно красуется на него месте. Упс. Это уже что-то типа рутины. Он чистит зубы, смывает в унитаз одну из таблеток; он не чувствует, что что-то не на своем месте, пока не оказывается в мнимой безопасности в своей постели. Он распластывается на заправленной кровати, потому что нет смысла расправлять её до момента как он поймет, где уснет сегодня. Наконец, он глубоко вздыхает, смотря прямо в сторону силуэта в углу комнаты. Он никогда не был менее напуган. “Фрэнк”, - на выдохе произносит. “Донни”, - Фрэнк отвечает, его голос жужжит, как запертая в черепе Донни пчела. Фрэнк не двигается. Иногда он более многословен, но в этот раз он хранит молчание, пока Донни дожидается знакомого ощущения того, как разум теряет контроль над телом. Оно начинается как мягкая щекотка в пальцах, а затем ползет вверх по его ногам и рукам, ощущаясь как теплая вода, проходящая сквозь конечности, заполняющая его пустую грудную клетку. Когда он настолько полон, что всё тело гудит, Донни старается пошевелить пальцами. Старается сильнее; старается сесть – ничего не происходит. Теперь он может двигать только головой, – но Донни уже начинает верить, что ему в принципе не нужен даже голос, чтобы разговаривать с Фрэнком, они, возможно, имеют некую телепатическую связь, в любом случае, к этому он привык. Он учтет это. “Фрэнк”, - он ухмыляется. Он взрастил в себе удовольствие от потери контроля таким образом. Сначала это напугало его, блять, ужаснуло, когда он проснулся полностью парализованным. Он боролся с этим до момента, как его лицо было покрыто багряным румянцем, а он ощущал жутко приятный приступ гипервентиляции, и затем он боролся ещё немного, несмотря на отсутствие какого-либо движения его безразличного тела. Затем, без его разрешения, его руки обвили его грудь. Фрэнк ушел. Теперь он знает, что это был способ Фрэнка проникнуть в него, что, если быть честным, было весьма тактично с его стороны. Это был способ Фрэнка показать Донни, насколько тот беспомощен. Донни привык к этому. Теперь он, по крайней мере, может сказать, что не боится этих встреч. Фрэнк, облаченный в его загадочность и тупой костюм кролика, всего лишь ищет, что Донни хочет больше всего. Он особо ничего не знает о Фрэнке, но Донни более чем уверен, что тот всемогущ, или, по крайней мере, что-то около того. При этом Фрэнк знает, что Донни нужно гораздо больше, чем Донни может сделать – поэтому ему не страшно. Иногда Фрэнк заставляет его ходить во сне, но чаще – нет. Не в эту ночь. Донни остается обездвиженным на незаправленной кровати, наблюдая за стоящей фигурой Фрэнка прикрытыми глазами. “Ты слишком проблемный,” - говорит Фрэнк. Донни ухмыляется. Ему тяжело перестать это делать, пока Фрэнк рядом. “'Не-а”, – шепчет так уверенно, будто Фрэнк не знает наверняка. “Ты потеряешь всех, кого ты любишь, Донни.” Фрэнк постоянно несет околесицу типа этой. Всё, что Донни может сделать, это фыркнуть и откинуть голову на подушку, щурясь до тех пор, пока Фрэнк не превращается в крошечное серое пятно между его веками. “Только не тебя”, - говорит Донни. Фрэнк так часто возвращался к этой теме, что Донни инстинктивно повторил за ним в этот раз. Его награждают пульсацией тепла сквозь его бесполезное тело. Цемент внутри его легких на секунду будто разжижается, позволяя ему содрогнуться от счастья, и Донни чувствует, как все мысли ускользают из головы. Ладно, Фрэнк может их забрать, всё равно он не особо любит думать. “Хочешь показать мне окрестности сегодня ночью?” - с хрипотцой в голосе, спрашивает Донни. В некоторые из ночей, Фрэнк водил его по разным местам, мертвым мирам и разрушающимся вселенным; чтобы показать ему, насколько ему повезло со своей, предполагает Донни. Но Фрэнк качает головой в знак "нет" двумя отчетливыми, резкими движениями. Он делает пару шагов вперед, теперь находясь в полуметре от кровати, нависая над Донни. Бледные края маски подсвечивались в растущем лунном свете. Обычно в этот момент Фрэнк позволяет Донни потеряться в собственной голове, растворяясь и дрейфуя в мечтах и идеях творения Фрэнка – с чего бы ему вообще заниматься подобным? Донни размышляет. Кажется, почти двухметровому кролику явно есть, чем заняться, вместо того, чтобы наблюдать за сном Донни. Возможно что-то типа прятаться под кроватями других детей, или типа того. Но он этого не делает. Фрэнк постоянно рядом, стабильно и беспеременно, с момента, как Донни столкнулся со смертью. Донни решает испытать свою удачу. “Расскажи мне ещё раз,” - он произносит, - “про план.” Фрэнк на момент замолкает, и затем, голосом, резонирующим церковными колоколами сквозь всё тело Донни: “Ты играешь важную роль в восстановлении баланса твоей вселенной. Ты важен.” Да, это так, Донни важен. “И что я должен делать?” - спрашивает он. “Тебе нужно только подчиняться мне.” Он пытается подвигать ногами, но чувство такое, что они перестали существовать. Это похоже на то, что он слышал о фантомных конечностях – он всё ещё может их чувствовать, но что бы он не сделал, он больше не сможет заставить их двигаться. Всё вокруг кажется таким теплым; он ощущает, насколько тяжело дышит. “Подчиняться,” - повторяет Донни на выдохе. Ему нравится ощущение этого слова на его языке, тяжелое и обнадеживающее. Ему не нужно принимать никаких решений. Нет никакой возможности проебаться. Фрэнк это слышит, несмотря на то, что это лишь мысль в голове Донни. И Донни это понимает, судя по вернувшемуся теплу, что-то вроде сверхъестественной энергии, накрывающей его волнами. Как будто погружаешься в горячую ванну посреди зимнего дня. Как секс. Лучше. Донни рассеянно пытается расстегнуть джинсы, расстроенный безуспешностью этих попыток. “Это то, чего ты хочешь?” - спрашивает Фрэнк. Донни склоняет голову набок и прикусывает губу, застенчиво улыбаясь. Это тупо. Фрэнк, наверное, даже не видит этого в своем дурацком костюме. “Я не знаю,” - Донни мямлит. “Ты решаешь, чего я хочу.” Он приятно удивлен тому, как его руки сами по себе двигаются, расстегивая ширинку и спуская джинсы к бедрам. Всё его тело скооперировалось, чтобы полностью снять их, и это так пиздецки сюрреалистично, чувствовать собственные движения, без возможности их же предугадать. Раздетый до рубашки и трусов, он невольно кладет руки на бедра, где они остаются неловко напряженными. “Да,” - Донни неровно дышит. “Позволь мне.” Может это странно; может воображаемый друг Донни не должен заставлять его чувствовать себя таким образом, но это не ощущается странным. Это ощущается как самая естественная вещь в мире. Он и Фрэнк. Фрэнк и Донни. И больше никого. “А если я откажусь?” Он встречается взглядами с Фрэнком, или по крайней мере смотрит примерно туда, где должны быть его глаза. Он не сомневается. “Я не могу. Я не буду.” Фрэнк кивает. Донни не знает, что Фрэнк хочет из этого получить, но возможно он пытается промыть Донни мозги. Донни плевать. Ему, наверное, всё равно лучше подумать о штуках, которые Фрэнк закладывает в его голову, потому что Фрэнк всемогущий, а Донни просто глупый ребенок – но он знает, что получит от этого, помимо смутного ощущения своей важности и полного облегчения от того, что он не несет ответственности за свои действия. Это. Это блять потрясающе. Одна из рук накрывает его сквозь боксеры, не двигая, только дразня. Донни с небольшим опозданием понимает, что это Фрэнк трогает его, по крайней мере Донни в это верит. Его лицо болит от ухмылки. “Фрэнк,” - он шепчет. “Фрэнк, Фрэнк, Фрэнки.” - Ещё одно слово, которое приятно произносить. Донни хихикает, в то время как он – Фрэнк – начинает поглаживать его сквозь тонкую ткань. Это странно. Два слова застряли в голове: “подчиняйся” и “Фрэнк”, -- и он повторяет их как мантру, сохраняя равновесие. Сохраняя движение руки. “Ещё,” - Донни произносит через пару секунд. Он спрашивает без каких-либо ожиданий, потому что Фрэнк может бессовестно оставить его в таком состоянии, но ему неожиданно приятно видеть, как спадают его боксеры. В тот раз это не казалось странным, и это не кажется таковым сейчас. Это абсолютно естественное развитие его отношений с Фрэнком. Если все остальные оставят Донни, что ж, Фрэнку придется исполнять их роль. И Донни больше никто не будет нужен. Но ему хочется этого кого-то. Хочется девушку, теплую и нежную в его объятиях. Хочется Гретхен. Донни представляет, как ласково целует её, представляет, как нагнет её на парте Миссис Фармер, закинет её ноги на свои плечи. Представляет, как трахнет её. “Не отвлекайся,” - говорит Фрэнк. Донни закусывает губу. “Оу, извини.” Он прекращает думать о сексе с Гретхен. И это пиздец сложная задача, за исключением того, что он чувствует Фрэнка в своей голове, отгоняющего эти мысли из головы Донни, заменяя их… ничем. Нет, это не абсолютное ничего; это просто покой. Донни в этом покое, вместе с его жизненной целью. Он вспоминает, что говорил Фрэнк о том, что Донни – самая главная часть плана. Вспоминает, насколько важно делать всё, что Фрэнк скажет ему. Донни выскальзывает из боксеров – что ж, Фрэнк помогает в этом. Позволяет Донни сделать это. Он вытягивает шею, чтобы получить вид получше. Он твердеет от мыслей о Гретхен. И он хочет двигаться, хочет отбиваться и извиваться просто от всего этого ощущения счастья, переполняющего его, потому что это скоро случится, Донни скоро спасет мир. Он единственный, кто может это сделать. Он важен. Фрэнк помогает ему выскользнуть из боксеров. Донни вытягивает шею, чтобы получить вид получше. Он твердеет от мыслей о плане. “Прошу,” - Донни умоляет, смотря из-за приоткрытых глаз на Фрэнка. “Трогай меня.” Но его рука остается обездвиженной. Фрэнк не говорит ни слова. Ужасно раздражает тот факт, что он понятия не имеет, что хочет от него Фрэнк, что ему приходится только догадываться, потому что Донни нихуя не знает. У него ни единой догадки, что происходит в голове Фрэнка. Он просто знает, что ему нужно... что-то. Донни пытается концентрироваться. Ему нужно – Фрэнк оставляет его в покое. “Прошу,” - Донни умоляет, смотря из-за приоткрытых глаз на Фрэнка. “Скажи мне, как скоро.” До того, как эти слова едва успевают быть услышанными, голос Фрэнка дает о себе знать. “Одиннадцать дней,” - произносит Фрэнк, - “Семь часов, четырнадцать минут, двадцать три секунды.” Настолько скоро. Это тот самый момент, когда Донни спасет мир. И теплота проходит сквозь него, и его нервы в огне. “Блять,” - Донни шипит на выдохе. “Ещё раз.” Фрэнк ничего не говорит, ни из его рта или откуда-то ещё, Донни понимает, что слова проецируются прямо ему в голову. “Одиннадцать дней,” - произносит Фрэнк, - “Семь часов, тринадцать минут, сорок девять секунд” Его награждают мягким давлением прямо под головкой его члена, его большой палец медленно обводит это место. Его член тверд и на его руки стекает смазка. Одиннадцать дней. Он сделает то, что должен. Наверное, он весь румяный, потому что в лице чувствуется жар, как минимум от того, что это происходит на глазах Фрэнка. Фрэнк смотрит, как Донни себя трогает. Более того, Фрэнк это провоцирует, подкармливая Донни этими чувствами, заставляя его ощущать себя ахуенно. Это интимность в чистом виде. Странная интимность. Возможно ему не стоит делить свой разум с кем-то, потому что, в конце концов, это кажется каким-то – Боль выстреливает пулей вдоль его позвоночника, её происхождение неясно. Но она мгновенно рассеивается, потому что ему не в самом деле больно; это всё в его – Не считая того, что это ебаная агония. Но это не так, она не реальна – Это худшая боль, которую Донни когда-либо чувствовал, и куда хуже его внезапное осознание, что она вызвана и ощутима не на физическом уровне. Могло быть бесконечно хуже, удвоившись и утроившись, пока боль не станет миром Донни, пока это не станет всем, что он чувствует, и всем, что он чувствовал, и всем, что он когда-либо узнает. “Нет,” - Донни задыхается, почти не дышит. “Фрэнк!” Где Фрэнк? Донни не может его найти. Фрэнк оставил его в одиночестве, в компании невыносимой боли. “Фрэнк, прошу – блять, умоляю, Фрэнк, пожалуйста, вернись обратно –” И в какой-то момент, вся боль пропадает. Он где-то, где ему тепло, где безопасно. Где он? Донни с трудом приоткрывает глаза. Конечно, он в своей комнате. И здесь Фрэнк, стоящий в шаге от его кровати. “Фрэнк,” - Донни тяжело вздыхает. Он плакал? Его голос дрожит, и каждая буква и эмоция выходит просто беспорядочно. “Фрэнк, я думал ты пропал, мне было так страшно, Фрэнк, мне было так больно, Фрэнк, почему мне было больно?” Волна спокойствия накрывает его с головой. “Я с тобой,” - говорит Фрэнк. “Я всегда буду с тобой.” Донни вздыхает с облегчением. Он внезапно понимает, что боль вызвана неподчинением Фрэнку. Это разъединяет их. Пространство, в котором живет Фрэнк в сознании Донни – когда Фрэнка нет, его нечем заполнить, и вся боль вселенной захлестывает его. Но Фрэнк здесь. Фрэнк всегда будет здесь, пока Донни подчиняется ему, и следует четкому плану. Фрэнк спасет его от боли. Удовольствие вновь вонзается в тело Донни, и оно сильнейшее из всех, которые он мог чувствовать, и в этот раз, у этого удовольствия есть имя. Он понимает, что не Фрэнк создает это чувство – это и есть Фрэнк. Смех вырывается из сухого горла Донни, и он улыбается сквозь слезы. Двое так близки, Фрэнк внутри него. И Донни всё ещё хочется большего. “Скажи мне,” - шипит Донни. Ответ шумит в пустой пещере его черепа. “Одиннадцать дней, семь часов, десять минут, двадцать девять секунд”. Рука Донни плавно водит по члену. Этого недостаточно. “Скажи мне,” - просит Донни. Он осматривается по уголкам своего разума и находит Фрэнка, но его присутствие слишком расплывчато, чтобы он мог его ощутить. Для этого ему нужно его потрогать. “Одиннадцать дней, семь часов, десять минут, двадцать одна секунда”. Рука Фрэнка плавно водит по члену. Этого недостаточно. “Скажи мне, Фрэнк” - умоляет Донни. “Ты важен,” - говорит Фрэнк. “Ты единственный, кто может осуществить план.” Его рука ускоряется, и Донни отчаянно хочет толкнуться в неё, но его бедра остаются обездвиженными, будто кто-то их держит. И кто-то правда это делает. Кто-то в его голове. Если он сфокусируется достаточно сильно, он знает, что сможет его найти. Он где-то там, на периферии. Донни прищуривается, стараясь сконцентрироваться. Ему нужно найти Фрэнка, нужно коснуться его. “Фрэнк,” - он стонет. “Ты потеряешь всё, что ты любишь, Донни. И в конце, останусь только я.” Рука Фрэнка ускоряется, и Донни отчаянно хочет толкнуться в неё, но его бедра остаются обездвиженными, потому что Фрэнк их держит. Так близко. Если бы он только мог найти— А затем, весь мир Донни сжимается в одну крошечную точку. Это сложно описать, будто эта маленькая вещь всегда была его частью, и сейчас, внезапно, он стал ей целиком и полностью, и это переполняет его. Вся неопределенность и неуверенность в себе заменились этой маленькой вещью. Фрэнком. “Открой глаза,” - приказывает Фрэнк. Донни выполняет. А вот и он. Фрэнк, нависающий сверху, голый, с коленями, стоящими по обеим сторонам от бедер Донни, мертвенно смотрящий на него одним пронзительным глазом и одной пустой глазницей. Его темные волосы свисают с лица, покачиваясь при каждом движении. Он не совсем здесь; скорее он полупрозрачен, мерцающий между физическим и потусторонним. Он не может быть здесь всецело, потому что Фрэнк всё ещё стоит в шаге от кровати Донни, в его тупом костюме кролика, но он достаточно реален, чтобы Донни мог почувствовать грубоватую кожу его руки, своими движениями наполняющую Донни чрезмерной решимостью. Вновь происходит что-то необъяснимое. Тело Донни начинает ровно так же мерцать. В один момент он неподвижен на кровати, а в другой его ноги скрещены за плечами Фрэнка. Донни хихикает. Это ровно та же позиция, что и в его фантазиях, не считая того, что Фрэнк теперь на месте Донни, а он сам на месте… да похуй кого, Донни на месте того, кого трахают. И он вполне уверен, что это должно быть больно, потому что это именно то, что обычно говорят девушки, но он этого не ощутил. Возможно это потому что Фрэнк не совсем здесь. Он правда здесь, правда внутри Донни, но он не в одном конкретном месте, он везде. Он в грудной клетке Донни, в его руках, в пальцах ног и в голове, за веками и в глубине горла. Донни никогда не чувствовал чего-то вроде этого, и он на все сто уверен, что большинство человек никогда этого не почувствуют. Он так близок к Фрэнку, и впечатление такое, будто между ними никогда не существовало границ. Он полон. Полон Фрэнком. Донни хихикает. Фрэнк затыкает его поцелуем, не похожим ни на один, что Донни когда-либо ощущал. Как будто он управляет двумя самолетами – он может это почувствовать, он чувствует теплый рот и губы Фрэнка на своих, чувствует, как его волосы щекочут шею, но в то же время этого не происходит, потому что это только идея о поцелуе. Это приятно в любом случае. Как много времени прошло с момента, как он открыл глаза? “Ни секунды,” - Фрэнк шепчет прямо ему в губы. “Ни капли времени.” Когда Донни разговаривает, его губы двигаются будто сквозь Фрэнка, будто бы они и вовсе не реальны. “Я не хочу, чтобы это кончалось.” “Да, ты не хочешь,” - говорит Фрэнк. Его голос потерял собственное странное жужжание, вместо этого он приглушенный, возможно потому что в Донни больше не осталось место для звука. И в то же время он хочет, чтобы это закончилось, осознание приходит с тем, как ему становится всё лучше и лучше. Фрэнк ускользает от губ Донни, и Донни начинает скучать по теплу его тела, но сразу после тот ощущает пульсирующую волну тепла, поднимающуюся с кончиков пальцев ног. “Фрэнк,” - Донни шепчет. “Я здесь,” - отвечает Фрэнк. И Донни осознает, что Фрэнк трахает его, толкаясь бедрами и врезаясь в Донни со всей энергией. Донни хихикает. Фрэнк, наблюдая за всем происходящим, приподнимает бровь, что реально странно, потому что это первый раз, когда Донни видит хоть какое-то проявление эмоций на лице Фрэнка. “Ты кролик,” - произносит Донни сквозь смех. “И кролики трахаются, прямо как, типа—“ Фрэнк затыкает его очередной ебанутой сменой позиции. Он проявляется достаточно ярко, с рукой, вжатой в грудь Донни, и лицом к нему настолько близко, что можно почувствовать дыхание. Дыхание Фрэнка холодное, но Донни не находит это странным. “Одиннадцать дней,” - Фрэнк произносит. Донни едва удивленно охает, пока удовольствие циркулирует внутри него. “Семь часов.” Фрэнк врезается и входит глубоко. Его волосы безвольно болтаются вокруг лица Донни, так что он не имеет возможности увидеть что-то кроме Фрэнка. Два Фрэнка: один в шаге от его кровати, наблюдающий, и второй, трахающий его. Твою ж мать, блять. Фрэнк трахает его. “Десять минут.” Член Донни трется о чужой живот с каждым толчком, и ничего в его жизни не было так клево. Донни понимает, что он говорит, что он повторяет вещи, сказанные ему Фрэнком, и умоляет, что-то вроде 'прошу, Фрэнк, ты мне нужен Фрэнк скажи мне как скоро Фрэнк как скоро как скоро—' “Три секунды.” Донни кончает. По крайней мере он предполагает, что это произошло. Его глаза открыты. Он наблюдает, как Фрэнк растворяется в нем – буквально, его тело исчезает и сливается с телом Донни, и вместе с этим он ощущает этот невыносимый, превосходный жар. Он не знает, что он чувствует, удовольствие настолько его переполняет, что у него нет названия, чтобы ему дать, это не что-то, что нормальный человек должен чувствовать. Он не нормальный человек. Он человек Фрэнка, и именно Фрэнк пропускает это чувство сквозь него, накаляя всё сильнее и сильнее, чтобы каждый цикл оставался равным. Донни не может понять, что ему делать, поэтому просто смеется и принимает это. Он смеется до тех пор, пока у него не заболит грудь и не заслезятся глаза. Если бы он мог двигаться, он бы уже упал с кровати. Фрэнк наблюдает за Донни в шаге от кровати. Он везде. Он не знает, как долго это длилось. Меньше секунды. Ни капли времени, говорит Фрэнк. Донни не нужно ни о чем знать. Ему всего лишь нужно держать свой разум чистым и пустым для всего, что Фрэнк захочет оставить там. Фрэнк наблюдает за Донни в шаге от кровати. Он везде. Он не знает, как долго это длилось. Меньше секунды. Ни капли времени, говорит Фрэнк. Донни просыпается под одеялом, в теплой пижаме. Его будильник сработает через три минуты, поэтому он выключает его прежде, чем это произойдет. Странно. Донни зевает и выскальзывает из кровати. Три минуты означают, что у него достаточно времени, чтобы по-настоящему посмотреть на себя в зеркало этим утром, и он это делает. У него темные круги под глазами, но в этом нет ничего нового. Вообще-то, сегодня он выглядит... лучше. Лучше, чем он выглядел в последнее время. Возможно, это просто у него в голове. Он разогревает завтрак и тащит Саманту на автобусную остановку. Она просит его нести ее рюкзак. Сегодня Донни плевать.