«Любовь – это зеркало, отражаясь друг в друге, влюбленные видят бесконечность.»
— Лео Бускалья
На Мадрид уже давно тёмным полотном опустилась ночь, треском сверчков разгоняя тишину мглы. Нечастые перестукивания капель за окном успокоительно действуют и должны вот-вот сморить, унося в далёкое сладостное царство Морфея. В воздухе витает приятный запах мокрых листьев, за редким исключением сменяемый ненавязчивым ароматом корицы от свечки, что мирно догорала на прикроватной тумбочке. Но им обоим сегодня не спится. — Лука? — едва различимый голос Ивана нарушил доселе царящую здесь тишь, ударяя своей хрипотой будто по хрусталю. Ответ прозвучал не сразу. На другой половине кровати, натянув по уши одеяло, сопел маленький комочек, чьи вьющиеся волосы распростерлись по пуховой подушке переливающимися в огне золотистыми локонами. Иван, скрепя сердце, признавал: это — однозначно его самая большая слабость. Слабость, о которой никто никогда не узнает, разумеется, кроме мирно дремлющего комочка. Ракитич всегда любил эти мягкие, чистые и вкусно пахнущие «пакли» — как он любил их называть — вечно торчащие во все стороны и щекочущие подбородок, стоило Луке прильнуть к его груди. Тогда сердце заходилось в быстрых ударах, а Иван раз за разом, прикрыв глаза, задыхался его запахом, крепче прижимая стройное тело к себе. Комочек повёл плечами, старательно разлепляя веки, и почти невидящим взглядом уставился на причину своего пробуждения. — М-м? — Лука широко зевнул, расплылся в блаженной улыбке, учуяв корицу, и поближе придвинулся к Ивану, как к источнику тепла, словно тяжеленного одеяла не хватало. — Что? Иван не смог сдержать вздоха: нет, он никогда не привыкнет видеть эту красоту рядом с собой, в своих объятиях, в одной кровати, в конце концов. В глазах напротив ленивыми движениями плескался огонек от свечи, отражённый в тёмных зрачках. Взгляд Луки был проницательным, словно тот смотрел сквозь него. Ракитич в такие моменты чувствовал, будто вывернул душу наизнанку и теперь вся его любовь вышла наружу, смущался и отводил взор. От уголков глаз хорватского капитана отходили длинные тонкие морщинки, которые смешно дёргались, стоило Луке улыбнуться или засмеяться. Иван любил его глаза: такие спокойные и обычные для других, и совершенно иные для него. С отблеском потайной игривости, немного, правда, усталые, но такие родные и добрые. Иван соврёт, если скажет, что эти очи не зацепили его изначально: они утягивали, завлекали в ловушку, очаровывали, не давая и доли шанса на побег. А может он просто влюбился, как какой-нибудь подросток. — Я, наверное, тебя разбудил, — прошептал Иван, — прости. — Я не спал, — улыбнулся Модрич, — немного подремал, да, но заснуть полностью не получается. — Меня тоже что-то сон ни в какую не берёт. — рассеянно произнёс Ракитич, переводя взгляд в сторону окна, — может тогда просто побеседуем? Лука хитро сощурился. — Я и не против. — он немного выполз из-под нагретого кокона одеяла, прижался к родному и столь же горячему телу Ивана, примостив вихрастую голову на его плече. Иван довольно обхватил его руками, сцепив их в своего рода замок и уткнулся носом в пушистую шевелюру, когда редкие волоски уже успели пощекотать его лицо. Ракитич фыркнул и чихнул, а Лука тихо рассмеялся, специально ещё сильнее запрокидывая голову. — Что, волосы мои покоя не дают? — давясь смехом спросил Лука и тут же ойкнул: юркие пальцы Ивана добрались до его рёбер. — Эй, прекрати! — сиплым после полудрёма голосом вскрикнул Модрич и инстинктивно задёргался в хватке, стремясь убежать от щекотки, но Ракитич держал его на удивление крепко. — Ладно, ладно, я сдаюсь, только остановись! — он захихикал и вывернулся-таки из цепких рук, норовя откатиться на другую сторону. Однако Иван тут же дёрнул Луку на себя, перевернул лицом к себе и, пока тот ничего толком не понял, прижался своими губами к его. Потеряв опору, Лука зажмурился и всем весом навалился на любимого, выбивая из того прерывистый вздох, но почти мгновенно обхватил его руками за шею, касаясь каждым миллиметром себя и перенимая инициативу. Иван скользнул руками по его бесстыдно оголённым плечам, подушечками пальцев обходя контур рельефных мышц, спускаясь к спине, надавливая, сжимая. Лука времени тоже не терял: прошёлся языком по его губам, толкаясь внутрь, снова и снова выуживая сдавленные стоны снизу. Улыбнувшись разворачивающимся в голове картинам, он стремительно углубил поцелуй, бессовестно постанывая уже сам, пригласительно потерся пахом, пока голова не пошла кругом и дело начало принимать нешуточные обороты. Иван, с огромным трудом пересилив себя и не поддавшись великому соблазну, зарылся ладонью в копну волос, ласково погладив, и другой рукой упёрся в его грудь, отталкивая и через мгновение напираясь на непонимающий взгляд. — У меня немного другие планы на тебя, — усмехнулся Иван в ответ на нахмуренную мордашку и вновь устроил Луку подле себя, как маленького ребёнка. — Какие? — Лука скуксился от внезапного облома, но, надо признать, от секса поздней ночью в столь романтичной обстановке он бы не отказался. Иван принял полусидячую позу, упираясь лопатками в твёрдую деревянную спинку кровати, и жестом показал Луке лечь сверху. Тот, всё ещё смутно представляя, что от него хотят, повиновался, укладываясь между его ног и опустив голову на грудь Ракитича. И опять недовольно поджал губы, скрывая ехидную улыбку. — Не знаю, что ты придумал и какого хрена ради этого ты обломал перспективу прекрасного секса, но я искренне надеюсь, что это того стоит. Иван несдержанно заржал, умиляясь тому, как Лука умудряется говорить о таких вещах с невинной мордочкой, однако при этом сохранять всю серьёзность в голосе. В который раз в голову пришла мысль о том, что ему безумного повезло с этим маленьким хорватским капитаном. Он урвал лакомый кусочек, прибрал к себе сгусток света и теперь греется об него, отдавая взамен всего себя. Ещё то время, когда он совсем мальчиком пришёл в сборную, его внимание сразу привлекло яркое светило имени Луки, летающий по полю на сверхскорости, любитель пообниматься и потискать товарищей, заливисто смеясь с их шуток. Впервые пожав ему руку и сходу получив прозвище «Иванко», Ракитич совсем беззлобно хлопнул его по спине и понял: здесь будет его дом. Вот и сейчас, поглаживая и очерчивая подушечками пальцев незамысловатые рисунки по бархатной коже Луки, Иван задумчиво рассматривал его тело, поражаясь гармоничности его строения. — Ваня… — Лука едва слышно заскулил: от таких поглаживаний он всегда буквально плавился. — Да? — Иван огладил руками его плечи, принявшись несильно разминать, применяя все знания в области массажа. Хотя, это было и не нужно: спустя столько времени, что они были вместе, Иван знал Луку вдоль и поперек, имел представление, куда нажать и где провести, чтобы довести его до исступления, — расслабься, сейчас всё для тебя. Лука помолчал, спустя пару секунд хмыкнул, ещё повозился под ним, устраиваясь поудобнее, и в конце концов замер, закрывая глаза, вручая всего себя. Ракитич неторопливо вёл по его плечам, разминая мышцы, переходя на шею, и вновь соскальзывая к подтянутой груди. Модрича от таких действий сморило почти сразу и он, ещё немного повошкавшись, довольно засопел, проваливаясь в глубокий сон. Иван осторожно перегнулся и, убедившись в том, что мужчина уснул, запустил руки в его длинные волосы и восхищённо вздохнул. Приятная на ощупь шевелюра словно струилась сквозь его пальцы, спадая на руки, и он снова и снова с предельной аккуратностью расчёсывал его. Не удержавшись, Ваня оставил на его макушке невесомый поцелуй, улавливая знакомый аромат недавно купленного шампуня. От Луки пахнет вкусно. Это была смесь благоухающей зимней ели, отдающая нотками свежести где-то глубоко внутри, подкрепляемая слабеньким, практически незаметным привкусом мятной жвачки, так горячо обожаемой Модричем. Иван всегда изумлённо вдыхал этот запах, желая запомнить эти ощущения на всю оставшуюся жизнь, закрыть в себе под десяток замков и никому никогда не дать почувствовать то же. — Ты само совершенство, — на выдохе шепнул Иван, ещё раз прижавшись губами к возлюбленному, неспешно и почти бесцельно водя по слегка загорелой коже. Слабого света от огня догорающей свечи вполне хватало, чтобы любоваться очертаниями лица Луки, мирно почивавшего в его руках, чья грудь медленно вздымалась и опускалась. В последний год, отмечал Иван, Модрич уж больно сильно похудел после тяжелейшего чемпионата и ряда тренировок, которые выжимали из него последние соки. Лука осунулся, поблек, его глаза уже не сверкали так, как-то было раньше, а лицо словно посерело. Скулы, казалось, заострились ещё больше. Лука уходил глубже в себя с каждым днём, а Ивану оставалось лишь держать в своих руках его прохладные ладошки и шептать ласковые слова утешения, прижиматься к его телу и слушать тихое перестукивание его сердца. Модрич давно махнул рукой и впустил в свой мир ставшего совсем родным Ваню, рассказывал о своих проблемах и загонах, при это немного нервозно растрепывая и без того пушистые волосы. Его волосы… Вдруг в голову пришла навязчивая идея заплести спящего Луку. Ракитич подавил смешок собственным мыслям. Ранее он таким не занимался, но периодически натыкался на видео в Интернете о том, какие прически можно сделать даже на таких, не особо длинных волосах, и невольно засматривался. Как знал, что однажды захочет проделать тоже самое. Иван привстал, поудобнее устраивая комочек у себя груди. Обычно Лука спал так, что его танком не поднимешь, особенно, когда он устает. Сейчас как раз такой случай, а потому Иван подпихнул под его спину маленькую серую подушку, бережно удерживая его голову, и наконец стал думать, какую именно из своих многочисленных идей он хочет воплотить в жизнь. Длина волос, к сожалению, сильно ограничивала возможности, но это отнюдь не было сильной помехой. Изначально Иван захотел оформить на голове Луки два хвостика, чтобы тот был похож на 5-ти летнего ребенка с утра, но резинка у него была одна, а потому данную идею пришлось отложить до более удобного случая. Ракитич глянул на догорающую свечу: времени у него совсем немного, без даже слабого освещения он не сможет что-то сделать, а лунный свет, что так стремился просочиться в комнату, пресекался жалюзи. Недолго думая, Иван решился на обычную косичку, заплетенную едва ли не с макушки. Он имел смутное представление, как это сделать, но и при всём желании не сумел бы дотянуться до телефона не разбудив Луку. Хорват тихо вздохнул и взял в руки золотистые прядки, осторожно переплетая их между собой. Иван заворожённо разглядывал сочащиеся сквозь пальцы редкие волоски, мучительно медленно перебрасывая одну прядь через другую. На фоне потрескивала свеча, информируя о том, что совсем скоро догорит и мужчины погрузятся в кромешную темноту. Тем временем Ракитич, наловчившись, уже бодро переплетал волосы, спускаясь к самым концам, где дело давалось ещё тяжелее. Вскоре Иван оглядел плоды своего труда, зажав указательным и большим пальцами получившийся крайне тонким «колосок Луки» — именно так он решил назвать своё произведение искусства. Стащив резинку с запястья, он неумело надел ее на колосок, мысленно почесывая затылок — а дальше-то что? Резинка в диаметре была больше раза в 4, а Иван всё чаще поглядывал на свечу, пламя которой уже скрылось за растопленным воском. Он почти панически посмотрел на резинку и принялся скручивать её на манер держателя, молясь всем богам, чтобы эта сомнительная и хлипкая конструкция продержалась хотя бы до утра. Свеча в то же мгновение потухла. В комнате разлился яркий запах корицы, что ненароком въедался в нос, оставляя приятное послевкусие. Иван прислушался. За окном до сих пор моросил дождик, постукивая по железному настилу. Холодный ветер шумел в оконных скважинах, глухим свистом проникая внутрь нежеланным сквозняком. Надо было закрыть лучше. Их обитель была достаточно уютной, здесь всегда было тепло, когда они были вместе. Они всегда грелись друг о дружку, признаваясь в любви на своем певучем языке, бормоча тихое «volim te» и целуя в губы и щёки. Это место никогда не станет холодным, пока существует их любовь. А пока Лука забылся сном, удобно устроившись на груди возлюбленного. Он ни о чем не думает: живёт моментом. Иван же перебирает невплетённые волосы, любовно удерживая колосок в другой руке. Он ничего не видит в темноте, но знает, что рядом самый дорогой человек на всём свете, за которого и жизнью пожертвовать не жалко. — Spavaj slatko, dragi moj, — Иван склонил голову, прикрыв глаза. В нос вновь ударил слабый аромат корицы.***
— Ракитич, блять! Иван чертыхнулся и скинул с себя одеяло. Со стороны ванной что-то звучно грохнулось на белёсый кафель, став поводом для ещё одного витка отборной ругани. — Я же знаю, что ты не спишь, дьявол, — вихрастая голова Лука высунулась из ванной как раз в тот момент, когда Иван направил туда затуманенный взор. — Доброе утро? — Иван едва ли разлепил веки и размял затёкшую от неудобной позы шею, привстал на кровати и непонимающе глянул на часы: 7 утра, мать вашу! Сегодня нет тренировок и каких-то запланированных мероприятий, что за… — Это что ещё за херня? — Модрич оставил фразу без внимания и эмоционально вскинул руки, явно намекая на творившийся в его волосах хаос. Иван хохотнул: волосы спутались и теперь действительно напоминали пакли, а тонкий колосок остался почти невредимым и повис среди этого кавардака. — Это моя альтернатива прекрасному сексу, — смеясь, передразнил Ракитич, закрывая покрасневшее лицо руками, когда в него прилетела увесистая подушка. — Эта резинка вцепилась намертво! — сменив интонацию, почти жалобно проскулил Лука, подёргав для достоверности за вышеуказанную штуковину. Резинка и впрямь перепуталась с прядями: наверняка это произошло из-за того, что Лука ночами вечно шебуршит и двигается, проехался пару раз головой по простыне и вуаля. — Что ты мне предлагаешь с этим делать? — капитан ещё попытался соскрести резинку со своей шевелюры, когда Иван опять рассмеялся с его беспомощного вида, откидываясь на постель, — Ваня, не смешно! — А по-моему очень даже смешно, — с улыбкой в голосе сказал Иван, — я делал это почти в потёмках, да и не знал, как это работает. Лука недоверчиво посмотрел на него и скрылся в ванной. Через секунду оттуда послышался грохот от перебираемых банных принадлежностей, новый заход нелестной брани, а после в коридор вылетела расчёска с выломанным зубчиком и вместе с ней показалась фигура Луки. — Короче, расплетай, как хочешь, — он прошлёпал босыми ногами до кровати и уселся перед Иваном, испытующе на него смотря. — Поцелуешь? — Вот снимешь с меня эту ерунду, тогда и поговорим. — Модрич притворно обиженно сложил руки на груди и отвернулся, немного сгорбившись. — Тебе не нравится, что-ли? — Иван уперся лбом в загривок Луки, бережно взял в руки перепутавшийся колосок, принявшись разглядывать его со всех сторон в попытках найти то место, за которое можно ухватиться и снять резинку. — Нравится, — вздохнул Лука и выпрямился, — я даже сначала не понял, что случилось с моими волосами и куда делся весь объем, когда посмотрелся с утра в зеркало, — Иван фыркнул, подцепив пальцами ненавистный аксессуар, — немного повертелся и увидел твоё творение. Не думал, что из моих паклей можно что-то сплести. Ракитич довольно сощурился, вытаскивая волосы из-под ткани. В утреннем лучах солнца, что просачивались сквозь задёрнутые жалюзи, его кудри действительно переливались почти золотыми оттенками. Завораживало. Дело с резинкой муторное, но не такое уж и долгое. Шаг за шагом, волосок за волоском и вскоре резинка была снята и наконец отброшена в сторону. Иван отметил про себя, что сделал всё практически безболезненно за тем исключением одного раза, когда Лука шикнул, да и то — потому что кожа с утра чувствительная. Он невесомо поцеловал его в шею, надавливая на плечи и призывая развернуться лицом. — Теперь поцелуешь? — посмотрел в его глаза Иван немигающим взглядом. — Только если ещё раз заплетёшь меня. Без этой ерунды. — Хорошо, — засмеялся тот и первый прижался к желанным губам, заваливая Луку на кровать. Вот сейчас точно доброе утро.