Глубины доверия

Когда Уилл снова проснулся, было утро и рассвет остался далеко позади. Солнце падало на дальнюю часть дома, так что в комнате было светло. Уилл мог бы посмотреть на часы, чтобы узнать, как долго спал — но это не имело значения. Ганнибал спал рядом с ним, совершенно расслабленный; все мышцы обмякшие, а рот — слегка приоткрытый, чего Уилл никогда раньше не видел. Это зрелище вызвало у него до смешного острый инстинкт защитить этого человека (человека, который абсолютно не нуждался в защите). Уилл приподнялся на локте, чтобы за Ганнибалом понаблюдать; чтобы лучше его видеть (с трудом подавив желание к нему прикоснуться). От его движения Ганнибал распахнул глаза, фокусируясь на Уилле, и в самую первую секунду Уиллу показалось, будто в этих глазах горела мощь всей галактики. Это длилось всего мгновение, а потом ставни захлопнулись и Ганнибал смерил Уилла осторожным взглядом. — Доброе утро, Ганнибал, — поприветствовал его Уилл, улыбаясь себе самому. Он не ожидал, что всё изменится за один день, но надеяться на это было приятно. Ему стало любопытно, как долго Ганнибал не спал, изучая его спящее лицо и пытаясь понять, где прячется острый крючок; когда именно Уилл сделает разворот на сто восемьдесят градусов и выцарапает ему сердце. — Доброе утро, Уилл, — ответил Ганнибал, и его улыбка была автоматической; из тех, которыми он улыбался кому угодно. Уилл не собирался больше так поступать — не мог. На этот раз всё было по-настоящему (хотя оно всегда было по-настоящему). Но не исключено, что прошли бы очередные пять лет, прежде чем Ганнибал позволил бы себе в это поверить. — Ты, наверное, голоден, — заметил Ганнибал, и было просто потрясающе, как легко он умудрялся излучать чопорную вежливость, даже будучи голым и с утренней щетиной. — Я приму душ, а потом приготовлю для нас завтрак, — с этими словами он соскользнул с кровати и вышел из комнаты, на мгновение остановившись, чтобы поднять свою сброшенную вчера одежду, до сих пор лежащую на полу вперемешку с вещами Уилла. Проведя его взглядом, Уилл снова положил голову на подушку и вытянул руку в поисках оставленного Ганнибалом тепла. Чего ему на самом деле хотелось, так это пойти и присоединиться к Ганнибалу в душе, снова на него посмотреть, снова к нему прикоснуться… но с момента своего приезда Уилл и так уже много раз на Ганнибала давил. И больше, чем в половине случаев, Ганнибал уступал его требованиям. Так что, наверное, было бы справедливым предоставить Ганнибалу сейчас немного уединения. Сама идея справедливости в их общении — учитывая всё их прошлое — казалась почти смехотворной, но у этих отношений не было будущего, не начни хоть один из них прикладывать усилия. И вряд ли этим человеком стал бы Ганнибал. Ганнибал хотел, чтобы Уилл здесь находился. И Уилл хотел здесь находиться. Будь это всё, что требовалось — они бы сделали это уже много лет назад. Сев на кровати, Уилл прислушался к царившей в доме тишине. Из ванной за соседней дверью не доносилось ни звука. Ганнибал ретировался в приватную обстановку своей собственной спальни и ванной (ничуть не удивительно). Подумав, Уилл решил воспользоваться здешней ванной, раз уж Ганнибал её проигнорировал: ему очень нужно было отлить. Оставив дверь в ванную широко распахнутой, Уилл принял коротенький душ, по-быстрому намылившись и ополоснувшись, и продолжая прислушиваться сквозь шум воды к возможным шагам в коридоре. Ему хватило пары отработанных движений бритвы, чтобы убрать пушок на щеках и подправить контуры своей щетины. Ганнибалу требовалось больше времени, чтобы выбрить до безупречной гладкости каждый дюйм щёк и подбородка, поэтому у Уилла наверняка было время, но он всё равно внимательно следил за дверным проёмом. Так и не услышав Ганнибаловых шагов, Уилл вернулся обратно в гостевую спальню и достал из брошенного вчера в угол рюкзака чистые трусы. Надев их, он замер, снова сел на кровать и уставился на свой рюкзак. По сравнению с решениями, которые ему приходилось принимать в последние десять дней, решения, которые ему нужно было принять сейчас, казались до глупого простыми — и тем не менее, они неожиданно ошеломляли. Проще было просто сидеть здесь. Сидеть и ждать, что предпримет Ганнибал. Разумеется, Ганнибал не станет сюда возвращаться после душа. У него не было такой необходимости: его одежда и все вещи находились у него в спальне, так что теперь Уилл сидел и слушал, как Ганнибал прошёл мимо по коридору и зашагал вниз по лестнице. Уилл посмотрел вокруг: на свой потрёпанный, видавший виды рюкзак и мятую вчерашнюю одежду на полу, нарушающую порядок в этой безупречно чистой комнате. Его мысли текли, как слякоть. Хотя они с Ганнибалом провели вместе столько времени, у них никогда раньше не было подобного прецедента, поэтому Уилл сидел, почти голый, и гадал, уместно ли было бы ходить по Ганнибаловому дому босиком. Им уже доводилось несколько раз вместе завтракать, много лет назад, но они встречались уже одетыми — и обутыми. Ну, ещё было то самое первое утро, когда Ганнибал заявился к нему в мотельный номер, и Уилл открыл дверь в том виде, в котором спал, после чего просто натянул на свои потные трусы джинсы, чтобы позавтракать. Уиллу было ужасно стыдно об этом впоследствии вспоминать, но тогда Ганнибал казался ему таким раздражающе навязчивым, что он счёл оправданным продемонстрировать своё отношение. Ганнибал всё изменил меньше, чем за день. Всего один день, чтобы трансформировать свой образ у Уилла в голове в кого-то значимого и непоколебимого. Кого-то, с кем Уиллу хотелось поддерживать общение — и для этого всего-навсего потребовалось умереть Гаррету Джейкобу Хоббсу и его жене. Луизе — так её звали. При желании Уилл мог выудить из памяти её имя. Имя матери Эбигейл. Но сейчас ему больше всего хотелось кофе. И Ганнибал не ошибся: Уилл определённо проголодался. Он ничего не ел со вчерашнего обеда, когда купил в кафе возле автовокзала некое грустное подобие сэндвича. Вернув рюкзак в угол, Уилл надел джинсы (не самые поношенные, которые у него были, но определённо не новые), однотонную рубашку и носки, решив не заморачиваться обувью. Если Ганнибал хотел с ним жить, Ганнибал будет жить с ним, а не с какой-то идеальной, ганнибализированной версией, которую сам придумал, и им стоило договориться об этом с самого начала, иначе эти отношения никогда не сработают. Подойдя к лестнице, Уилл на секунду остановился, чтобы набрать в грудь воздуха. Он приехал сюда с планом и решимостью его осуществить, вот только этот план не простирался дальше вчерашних событий. Дальше того, чтобы сюда добраться и затащить Ганнибала в постель, пробив эту стену, которую они всегда между собой удерживали, и доказав, что хотя бы одна вещь изменилась. И секс работал. Когда они оказывались только вдвоём, когда всё сужалось до «здесь и сейчас» и они дышали дыханием друг друга, оба желая одного и того же — секс был не просто хорошим, он был совершенно потрясающим. Но Уилл не мог постоянно сводить всё к сексу, потому что, когда секс заканчивался, всё остальное никуда не девалось. Уилл лишь решил, что было более безопасно установить между ними эту последнюю недостающую связь, прежде чем они начнут ходить по минному полю. Им удалось договориться вчера вечером насчёт Аланы, но подобных тем оставалось ещё много. Уилл давно понял, что существовало всего два варианта возможного окончания их цикла взаимного уничтожения. Но сейчас ему не хотелось ни своей, ни Ганнибаловой смерти. Тихо (благодаря носкам и отсутствию обуви) спустившись по лестнице, Уилл двинулся через гостиную, ориентируясь на звон посуды, пока не нашёл кухню. Та прекрасно подходила балтиморскому Ганнибалу: многочисленные шкафчики и аксессуары обрамляли большой кухонный остров в центре; сверкающие современные устройства уютно устроились посреди старомодного дерева и кафельной плитки. — Привет, — тихо поздоровался Уилл, с улыбкой, которая показалась ему самому слегка чужой и уж точно не могла выглядеть убедительной. Ганнибал поднял взгляд от миски, в которой что-то перемешивал. Его ответная улыбка была более искренней, чем сразу после пробуждения. Готовка всегда действовала на него умиротворяюще, смазывая острые грани возможного мрачного настроения. — Присаживайся, Уилл, — он показал левой рукой (не занятой вилкой для взбивания) на стулья рядом с кухонным островом. — Боюсь, завтрак сегодня утром довольно простой. Он будет готов через двадцать минут. Его одежда напоминала вчерашнюю: простые брюки и рубашка. Пиджак был аккуратно отложен в сторону, и первым побуждением Уилла было высвободить Ганнибала из этой одежды, чтобы снова сделать его настоящим. Уилл покосился на стулья, но остался стоять. В обычных обстоятельствах он предложил бы помочь, но Ганнибал уже снова принялся ритмично взбивать содержимое миски, а Уилл совершенно не ориентировался на этой кухне. К тому же, после вчерашних событий он не хотел начинать на Ганнибала давить с самого утра. Нет, это было неправдой — Уилл хотел начать на Ганнибала давить, причём сильно и во всём. Но понимал, что не стоило этого делать. Он не мог назвать себя экспертом по части отношений, но он через это уже проходил, с Молли. Через согласование, как совместить свои жизни с минимально возможным трением. Ганнибал был более придирчивым, чем Молли, и их связывало гораздо более проблематичное прошлое, но Уилл мог с этим справиться, потому что должен был это сделать. Он не мог потерпеть неудачу после того, как разрушил ради этого всё остальное в своей жизни. Он крепче вцепился в кухонную столешницу, к которой прислонялся. Ганнибал покосился на него через плечо. — Если хочешь кофе, он в шкафчике слева от тебя. На верхней полке, рядом с кофейными принадлежностями. От этого движения его мягкие, влажные после душа волосы качнулись, открывая лоб, и их длина была недостаточной, чтобы скрыть теплоту у Ганнибала во взгляде. Уилл разжал пальцы, отпуская столешницу. Самый худший приступ его неловкости оказался позади. — Я сделаю кофе нам обоим, — сообщил он, излучая волну тепла в ответ. Он просто не мог удержаться от незамедлительной улыбки, когда Ганнибал вот так на него смотрел: с нежностью, заставляющей их отношения казаться до невозможного нормальными. Открыв указанный шкафчик, Уилл, к своему облегчению, обнаружил там рядом с кофейными зёрнами френч-пресс. С двойными стенками из изящного дутого стекла, резной деревянной крышкой и ручкой, но это не был некий невероятно экстравагантный агрегат. С френч-прессом Уилл мог совладать. Возле френч-пресса стояла жерновая кофемолка Baratza: дороже любой техники, которую Уилл когда-либо покупал себе на кухню, но обладающая интуитивным управлением. Поставив кипятиться воду, Уилл отмерил нужное количество кофейных зёрен и смолол в режиме самого грубого помола. К тому времени, как закипел чайник, Ганнибал уже колдовал у плиты, и Уилл почувствовал себя ещё более голодным, когда по кухне поплыли ароматы жарящегося мяса и грибов. Под урчание собственного желудка он сполоснул френч-пресс кипятком и, подождав минуту, чтобы вода немного остыла, залил ей кофе и помешал, прежде чем оставить настаиваться. После чего снова прислонился к столешнице, наблюдая за готовящим Ганнибалом. Тот помешивал жарящуюся еду, стоя к Уиллу спиной, и при каждом движении мышц ткань его рубашки натягивалась в области локтей и плеч. И он не только помешивал еду — это ведь был Ганнибал. Время от времени он снимал сковороду с огня и подбрасывал её содержимое в воздух, а затем ловко ловил сковородой. И когда он приподнимал при этом голову, кончики его отросших волос касались воротника рубашки, заслоняя тонкую полоску кожи, которая притягивала взгляд Уилла. Уилла всегда завораживала возможность понаблюдать за Ганнибалом без такого остро отвлекающего фактора, как его ответный взгляд. Высыпав содержимое сковороды на уже ждущую тарелку, Ганнибал вытер металлическую поверхность для следующей стадии завтрака (что бы это ни было). Встряхнув головой, чтобы вернуться к реальности, Уилл начал открывать ближайшие кухонные шкафчики и ящики, сумев найти чашки, ложки и сахар после всего пары неудачных попыток. Нажав на пресс, он разлил кофе по двум чашкам. Добавив в первую чашку сахар, Уилл машинально протянул её Ганнибалу, но потом заколебался. — По-прежнему чёрный, с одной ложкой сахара? — уточнил он, потому что за последние четыре года у них с Ганнибалом ни разу не было возможности для чего-то настолько простого, как совместное кофепитие. За это время они оба стали другими, и теперь Уилл гадал, что ещё могло измениться. Отставив сковороду в сторону, Ганнибал взял у него чашку и легко подул на её содержимое. — У моих вкусов были ограниченные возможности измениться. В последнем месте моего проживания не подавали кофе, опасаясь слишком взбудоражить постояльцев. Это была всего лишь мягкая констатация факта, но она вызвала у Уилла острый укол вины. Уилл всё помнил, каждую секунду: как он принял это решение, а потом его придерживался. Как на протяжении всего своего долгого ожидания визита Джека он знал, что поступил правильно, потому что Ганнибал заслуживал оказаться упрятанным вдали от общества, там, где он не мог разрушать людей (потому что именно этим он и занимался). Уилл знал, что он отнимал у Ганнибала его свободу, и мог заставить себя с этим смириться. Он все эти три года не позволял себе задумываться о тысяче крохотных сопутствующих деталей, пока не пришёл в БГБДДП и не увидел всё лично. Он не задумывался, что в психбольнице строгого режима Ганнибалу не разрешат даже пить кофе, хотя и знал об этом, потому что сам там побывал. — Извини, — вздохнул Уилл, потому что почувствовал себя обязанным это сказать. — Больше я так не поступлю. — Это нужно было озвучить, не дав соответствующим опасениям выжидающе затаиться в их отношениях, словно очередному аллигатору в болоте. Склонив голову набок, Ганнибал чуть приподнял брови. — Насколько я помню, это было моим собственным решением, Уилл. Это было правдой, даже если Уилл подтолкнул его к данному выбору, зная, что Ганнибал сделает. — И чашка всегда остаётся разбитой, — ответил он, грустно улыбаясь от воспоминаний о том разговоре. Если бы он мог, то поступил бы иначе, но это знание было бесполезным. Поставив чашку на столешницу, Ганнибал подошёл ближе и погладил Уилла по щеке, чтобы в итоге накрыть ладонью его шею. — Я ни о чём не жалею, Уилл, — сказал он. — Всё закончилось именно так, как я и планировал, — его тон был мягким, а во взгляде плескалась бездонная одержимость, и Уиллу захотелось толкнуть его обратно к кухонному острову, сорвать с него одежду и трахнуть его прямо здесь и сейчас. Однако у его желудка были другие планы, потому что тот снова громко заурчал. С позабавленной улыбкой на губах и во взгляде, Ганнибал его отпустил и снова повернулся к плите. — Думаю, это был сигнал, что мне пора возвращаться к готовке. — Не может быть, что голодный тут только я, — отозвался Уилл, размешивая сахар в кружке. — Мы оба пропустили вчера ужин. Оторвав взгляд от плиты, Ганнибал тепло на него покосился из-за собственной чашки с кофе. — Я бы не рекомендовал поступать так регулярно, но некоторые вещи стоят того, чтобы делать ради них исключение. Уилл замер, наполовину не донеся чашку до рта. — Ты — всегда исключение, во всём. — Только для тебя, Уилл, — с точно такой же тихой убеждённостью ответил Ганнибал. Снова повернувшись к сковороде, он всыпал к готовящимся на ней взбитым яйцам мясо и другие ингредиенты, и Уилл сделал первый осторожный глоток кофе. Тот до сих пор был слишком горячим, но это была насыщенная, тёрпкая арабика (ну разумеется — Ганнибал ведь не покупал кофейных смесей), а Уилл нуждался в кофеине, поэтому он продолжил пить, хотя кофе почти обжигал ему нёбо. Параллели с человеком, приподнимающим сейчас с плиты сковороду и поддевающим лопаткой края омлета, были слишком очевидными, и Уилл снова почувствовал под кожей зарождающиеся щупальца напряжения. Он не впервые пил кофе у Ганнибала на кухне, но это ощущалось иначе, когда всё происходило начистоту; когда ему больше негде было находиться; когда он собирался здесь остаться и быть тут завтра и послезавтра; когда он рисковал жизнями их обоих в надежде, что они справятся, не вынудив друг друга к жестокости. Ловким движением запястья Ганнибал встряхнул сковородой, заставив омлет мягко взвиться в воздух и приземлиться точно в центре. Уилл снова улыбнулся, чувствуя прилив умиления, нежного и так непохожего на яростные эмоции, втянувшие их обоих в водоворот отчаяния и исступления, но в то же время являющегося частью одного и того же чувства. Взяв с собой кофе, он подошёл к ящику с чайными ложками, достал оттуда столовые приборы и выложил на кухонном острове, после чего наконец сел на один из предложенных ему раньше стульев. Ганнибал уже заканчивал готовку, выключая плиту и аккуратно поправляя еду на тарелках. Повернувшись, он вручил Уиллу идеально-пушистый денверский омлет с гарниром из обжаренных в пряных травах грибов. Взяв тарелку, Уилл лениво задумался, хотел ли он о таком спросить. Ему казалось маловероятным, что Ганнибал уже начал убивать здесь людей, но когда речь шла о Ганнибале, сложно было быть в чём-то уверенным. Ганнибал наблюдал за ним широко распахнутыми невинными глазами, в которых сквозил намёк на веселье. — Уверяю тебя, весь завтрак совершенно традиционный. Большинство его ингредиентов были куплены в магазине, хотя пряные травы я вырастил сам, если у тебя могут быть на этот счёт возражения. В прошлом Уиллу доводилось размышлять, что могло находиться в почве, в которой Ганнибал выращивал свои травы. Потому что, если уж он придумал, как варить из людей пиво, салат Фредди мог быть отнюдь не таким вегетарианским, как ей хотелось бы. Но Уилл слишком давно перестал об этом задумываться, чтобы начать теперь беспокоиться о каких-то невнятных вероятностях. Он взял в руку вилку. — Мне всегда нравилось всё, что ты готовил, — сообщил он, потому что это было чистой правдой. И принялся за еду. Запах этого завтрака заставил его остро почувствовать свой голод, а уж о вкусе нечего было и говорить. С тех пор, как Уилл покинул особняк Вёрджеров, он ел сытную и незатейливую пищу: хлеб, крупы и рыбу, периодически разбавляя этот список консервированными супами и замороженными готовыми блюдами. Ничто из этого даже близко не напоминало то, что Ганнибал соорудил в качестве «простого завтрака». Уилл вполне умел поджарить яйца, но то, что с ними творил Ганнибал, казалось почти волшебством. Уилл прожевал и проглотил первый кусочек омлета. — Это потрясающе, — сообщил он, снова расплывшись в улыбке, потому что говорил совершенно искренне, а кулинария была одной из немногочисленных сфер, где поощрять Ганнибалово эго и подначивать его к новым свершениям было — по большей части — безвредно. У Ганнибала в глазах снова блеснула та невероятно притягательная нежность. — Я всегда вдохновлён, когда что-то для тебя создаю, Уилл. В прошлом он создавал для Уилла не только еду, но завтрак был не наилучшим временем, чтобы об этом размышлять, поэтому Уилл не стал этого делать, а поддел вилкой и отправил в рот ещё кусочек омлета. Всё это время Ганнибал не отрывал от него внимательного и пристального, как лазерный прицел, взгляда. Уилл прикладывал изрядные усилия, чтобы соответствовать Ганнибаловым стандартам застольных манер, хотя он так проголодался, а еда была такая вкусная, что ему ужасно хотелось попросту затолкать в себя всё сразу, как это делали его новоприбывшие собачьи найдёныши. Наконец Ганнибал перевёл взгляд на собственную тарелку и тоже начал есть, заставив Уилла почувствовать и облегчение, и утрату. Ганнибалово внимание было одновременно и монополизирующим теплом, которого Уилл никогда не мог впитать достаточно, и обжигающим жаром, от которого ему всегда хотелось спрятаться за ближайшим камнем. Та часть него, которая хотела спрятаться, сгорала с каждым следующим разом, и теперь от этого человека уже почти ничего не осталось. Уилл пронзил вилкой и проглотил ещё кусочек омлета, не отрывая глаз от Ганнибала — готовый к возвращению его внимания и всего, что за этим последовало бы. В таком духе завтрак продолжался некоторое время: они оба концентрировались на еде, так что это была на удивление молчаливая трапеза. В чём не было ничего странного для Уилла, который всегда предпочитал тихую компанию вынужденному общению (тем более, по утрам), но ему показалось, что это было нетипичным для Ганнибала — человека, считающего разговоры как проявлением минимальной вежливости, так и формой искусства, которую можно было отточить. Может, Ганнибал просто проголодался не меньше Уилла, но природная сдержанность не позволяла ему этого показывать? Может, тишина объяснялась всего лишь поглощением еды? Вообще-то, Уилл в это не верил, но что бы ни творилось у Ганнибала в голове, повисшее между ними молчание не было неловким, так что Уилла оно устраивало. Доев, он взял свою тарелку и чашку, и Ганнибал тут же поднялся, протягивая к ним руку. — Позволь я их отнесу. Наклонив голову, Уилл задумчиво посмотрел на него. — Я здесь твой гость, Ганнибал? Сделанная Ганнибалом пауза была едва заметной. Что у любого другого человека соответствовало бы нескольким секундам тщательных раздумий. — Нет. Разве что ты хочешь им быть. — Значит, я не гость. И Уилл понёс свою посуду к посудомоечной машине, потому что ему не нужно было хорошо знать устройство этой кухни, чтобы найти данный агрегат — и даже Ганнибал не был настолько непрактичным, чтобы использовать для завтрака хрупкий фарфор, который можно было мыть только вручную. Ганнибал встал рядом, чтобы загрузить в посудомоечную машину свою собственную тарелку со столовыми приборами, и, покосившись на Уилла, сообщил: — Если тебе так хочется оказаться полезным, возможно, ты мог бы взглянуть потом на водосточный слив за домом? Во время дождя он сильно протекает, но мне не хотелось поощрять визиты в этот дом кого-то из местного населения. У Уилла был соблазн спросить, почему Ганнибал не починил слив сам, если ему не хотелось кого-то для этого нанимать, но он просто не представлял себе Ганнибала взобравшимся на лестницу и что-то ремонтирующим, даже без учёта свежезажившего огнестрельного ранения. Не менее невозмутимым тоном он ответил: — Если уж ты собираешься припахать меня к труду, я в самый последний раз воспользуюсь своей ролью гостя и потребую, чтобы ты устроил мне экскурсию по дому. Сложновато быть полезным, не зная, где что находится. Ганнибал закрыл посудомоечную машину и отвесил ему вежливый поклон. — Я буду рад всё тебе здесь показать, Уилл. Возможно, мне стоило сделать это ещё вчера, но, насколько мне помнится, ты был весьма решителен в своих отвлекающих действиях. Это было самой абсурдной флиртующей фразой, которую Уиллу когда-либо адресовали, и у Ганнибала в глазах светилась весёлая каряя симпатия, а напоминание о том, как они провели вчерашнюю ночь, отнюдь не укрепляло решимости Уилла не начать Ганнибала целовать, чтобы потом снова затащить в постель. Неизменно присутствующее между ними напряжение практически заискрилось, когда они встретились взглядами — и Уилл провёл пальцами по Ганнибаловому рукаву, а потом и запястью. — У меня была очень узконаправленная мотивация, — согласился он, и отошёл в сторону, пока его не затянуло ещё глубже. Ганнибал у него за спиной медленно втянул носом воздух, и Уиллу стало интересно, что он сумел определить по его запаху. По-видимому, ничего неприятного, потому что к Ганнибалу вернулось хорошее расположение духа, когда он подошёл к двери и указал на задний двор. — За грядками с травами есть сарай с инструментами. Я не считаю себя экспертом в данной сфере, но надеюсь, что ты сочтёшь их ассортимент приемлемым. Наступила пауза, но Уилл лишь поднял брови вместо того, чтобы отпустить очевидный комментарий насчёт приемлемости Ганнибаловых инструментов. Ганнибал улыбнулся. — Когда закончишь с водостоком, возможно, тебе захочется взять бокал для вина. Они в шкафчике у тебя над левым плечом. Ганнибал продолжил объяснять, что где хранилось в кухне: это было логичной отправной точкой, поскольку они оба уже здесь находились (и поскольку это был Ганнибал). Уилл сомневался, что ему когда-нибудь пригодится знание, где лежит мельничка для мускатного ореха или сушилка для салата, поэтому он просто расслабленно прислонился к столешнице, впитывая энергию и энтузиазм рассказывающего Ганнибала. Ганнибал был здесь, живой, в пределах досягаемости и абсолютно доступный. Их разлука была слишком долгой и слишком недавней, поэтому Уилл следил за каждым его движением, поглощал каждую деталь его лица, улыбаясь и вставляя подбадривающие реплики, чтобы продолжать за ним наблюдать. Ганнибал медленно провёл их по комнатам, часть которых Уилл уже видел, но обращал на них мало внимания. Внутри дом оказался выполнен в том же средиземноморском стиле, что и фасад: с большими воздушными окнами и просторными помещениями в тёплых тонах. Это изрядно контрастировало с балтиморским домом, тёмное дерево и чересчур вычурная мебель которого могли визуально сжимать его огромные комнаты до чего-то интимного или давящего при помощи минималистичного освещения. Уилл пришёл к выводу, что этот новый дом ощущался приятно нейтральным и ненавязчивым. Его взгляд упал на знакомый камин, в котором до сих пор виднелся пепел от вчерашнего огня, и на ещё более знакомое кресло рядом (Уилл навис над Ганнибалом, целуя, гладя и пробуя его кожу на вкус, изучая и восхищаясь своим желанием…), и Уилл машинально закрыл глаза от нахлынувших воспоминаний. Открыв глаза, он встретил заинтересованный и понимающий взгляд Ганнибала, и шагнул ближе, чтобы встать рядом, почти заставив их плечи соприкоснуться. Это не было давлением или требованием: просто Уилл вторгся в личное пространство Ганнибала чуть ближе, чем можно было считать платоническим. Это было напоминанием, что он собирался остаться, что его намерения не изменились по сравнению со вчерашними — и Ганнибал снова осторожно и выверенно втянул носом воздух, прежде чем продолжить экскурсию по дому. Он повёл их на второй этаж, пропустив гостевую спальню и ванную, которые Уилл уже знал, чтобы показать дополнительные спальни и большой шкаф с постельным бельём дальше по коридору. Уилл продолжал держаться к нему почти вплотную. Атмосфера между ними почти потрескивала от электричества, готовая вспыхнуть при первом намёке на прикосновение. Так было всегда: электромагнитное напряжение росло пропорционально уменьшению разделяющего их пространства; так было всегда, даже в далёком прошлом, когда они всё ещё говорили о дружбе, словно для друзей было типичным предложить бросить в огонь свою репутацию и карьеру, чтобы начать жить вместе в качестве разыскиваемых убийц. Интимность вчерашней ночи ничуть не ослабило это напряжение, Уилл чувствовал его кожей — возможно, оно даже усилилось, потому что, лишившись сопротивления, этот поток заструился в полную силу, беспрепятственно. В самом конце коридора была главная хозяйская спальня, и Ганнибал вошёл внутрь, оставив дверь открытой, чтобы Уилл мог пройти за ним. Эта комната была гораздо просторнее той, в которой они спали вчера; с просторными, ориентированными на юг окнами, в которых виднелась большая часть участка: залитое солнцем поле, раскинувшееся до самой ограды. Уиллу тут же захотелось распахнуть все эти окна настежь, чтобы впустить в дом — и в себя — прохладный утренний ветер. Ганнибал рассказывал что-то про интерьер, бытовые практичности и примыкающую ванную комнату, видневшуюся за дверью слева. — Кровати в обеих спальнях одинаковые, но здесь лучше душ: с более мощным напором и дополнительными струями, — сообщил он. Уилл набрал в грудь побольше воздуха, потому что Ганнибал решил закончить свой тур по дому именно здесь, и для Уилла это стало сигналом снова на него надавить. Стараясь не смотреть на Ганнибала, он сказал: — Может, я перенесу сюда попозже свои вещи, если ты не против? Ганнибал накрыл ладонью его щёку и, встретившись с ним взглядом, Уилл увидел в его глазах то безраздельное, пристальное внимание, которое годами прожигало его насквозь. — Я ведь уже говорил, Уилл, ты — моя семья. Я купил этот дом не для того, чтобы жить здесь в одиночестве. Я купил его для нас, — отстранившись на несколько дюймов, Ганнибал покосился в окно. — Предыдущие владельцы держали животных. К дому примыкает огороженный вольер — для собак. «Собак. Собак». Уилл ожидал сам затронуть данную тему; может, через пару недель, когда между ними всё немного уляжется. Он тоже шагнул вперёд, чтобы посмотреть вниз, и увидел тянущиеся от стены дома металлические столбики с сеткой-рабицей. Несмотря на все Ганнибаловы сомнения, все его опасения очередного отказа, он всё равно старался, прикладывал усилия, чтобы у них с Уиллом всё получилось. Уилла захлестнул приступ любви-надежды-благодарности-желания, от которого у него почти закружилась голова. Он расплылся в широкой неожиданной улыбке, и ему ужасно захотелось поцеловать Ганнибала прямо сейчас — поэтому он так и сделал. Он целовал Ганнибала губами и ладонями, и чувствовал, как того постепенно оставляло напряжение. Они целовались всеми частями тела, подаваясь всё ближе, пока не прижались друг к другу вплотную. И это было лишь вчера, но Уиллу казалось, что он уже успел забыть, как быстро у них всё переходило от неизменного скрытого притяжения к чему-то, заполнявшему каждую клеточку его разума. Уилл отодвинулся, пока у него ещё хватало самоконтроля (потому что тот ему ещё требовался — пока что), но лишь настолько, чтобы взглянуть на Ганнибала, продолжая к нему прижиматься. И, покачав головой, улыбнулся. — Ты знал, что я приеду. Обняв его за талию, Ганнибал крепче прижал ладонь к его позвоночнику. — Я всегда знал, что мы будем вместе, Уилл. Я лишь ошибся насчёт того, когда это произойдёт. Это было очередным из этих сумасшедших противоречий, так типичных для Ганнибала: несокрушимая уверенность, из-за которой он добровольно отправился в клетку, в смутное и неизвестное будущее — и упрямая недоверчивость, даже когда Уилл в прямом смысле слова распластался на нём голышом в постели. Уилл провёл пальцем по его губам. — Никуда не уходи, — сообщил он, и вывернулся из Ганнибаловой расслабившейся хватки. Быстро пройдя по коридору, он вернулся в спальню, где ночевал вчера, и схватил свой рюкзак. Все его вещи уже были здесь, потому что он никогда не планировал оставаться в этой комнате. В ней осталась только его грязная одежда, но она могла подождать. Вернувшись к Ганнибалу, Уилл, глядя ему прямо в глаза, вытряхнул на кровать свои последние чистые вещи. Затем отнёс свои дешёвые хлопковые рубашки к одёжному шкафу и развесил на пустых вешалках рядом с элегантными, сшитыми на заказ пиджаками Ганнибала. Это заняло едва ли больше минуты, потому что, уходя из секретного домика Джека, Уилл взял одежды всего на неделю. Снова вернувшись к кровати, он уставился на небольшую горку своих носков, футболок и трусов. — Два верхних выдвижных ящика свободны — можешь их занять. Уилл поднял глаза на по-прежнему стоявшего у окна Ганнибала. Его лицо представляло собой бесстрастную нейтральную маску, которую Уилл видел слишком уж часто, но даже она не сгладила шока, заставившего пульс Уилла подскочить и бешено ускориться, потому что Ганнибал сказал ему… Ганнибал сознательно обустроил свою жизнь вокруг его отсутствия: оставил свободное место специально для Уилла, но не стал об этом упоминать, пока Уилл не начал его искать. И Уилл наконец понял, что видел большую часть сегодняшнего утра. Не только он опасался начать излишне давить; они оба боялись сломать эти свои новые отношения, как ломали друг друга в прошлом — и именно поэтому теперь у них был шанс, что всё получится. Иногда Уиллу было охрененно сложно понять, почему он любил Ганнибала. Сейчас был один из тех моментов, когда это казалось единственным логичным выбором; очевидной неизбежностью. — Спасибо, — сказал Уилл. И речь шла о носках, но он улыбался почти так же широко, как во время разговора о собаках. Сложив вещи в выдвижные ящики, где те почти утонули (чуть позже ему стоило воспользоваться предложенной Ганнибалом кредитной карточкой, но не прямо сейчас), Уилл снова посмотрел на Ганнибала. Тот не сдвинулся с места после того, как Уилл разорвал их поцелуй, и каждый раз, когда они встречались глазами, Ганнибалов взгляд делался всё более обжигающим. — Осталась всего одна вещь, — сообщил Уилл, и ему начинало казаться, что он никогда не перестанет улыбаться. Подхватив свой почти пустой рюкзак, он скрылся с ним в ванной дальше по коридору. В боковом кармане рюкзака лежал тюбик лубриканта, потому что Уилл заявился сюда с планом — и всем, что данный план в себя включал. Спустив джинсы с трусами и оперевшись рукой на столешницу, Уилл засунул в себя два пальца. Он довольно давно этого не делал, но знал, что ему нравилось, поэтому быстро расслабился, размазывая лубрикант получше и поглубже, пока всё не стало достаточно скользким. И Уилл действительно знал, что ему нравилось: его мысли уже устремились к дальнейшему развитию событий, заставив начать твердеть член, поэтому Уилл остановился, пока не успел чересчур увлечься. Вытерев салфеткой случайные следы лубриканта, Уилл вымыл руки и привёл в порядок одежду. Прежде чем выйти из ванной, он посмотрел на себя в зеркало. У него были расширенные зрачки и наполовину вставший член, но за исключением этого он не выглядел как-то иначе. И Ганнибал был прав — им действительно стоило что-то сделать с этим чёртовым шрамом. Забрав свою бритву и зубную щётку, Уилл в последний раз вернулся в спальню Ганнибала и демонстративно разложил их рядом с умывальником в здешней ванной комнате. У него наконец-то опустели руки, поэтому он подошёл к Ганнибалу, взялся за гладкую, облегающую ткань его рубашки и положил голову Ганнибалу на плечо, почти как тогда над обрывом. — Вот как должно быть, — сказал Уилл, и это была просто констатация факта, потому что Ганнибал верил в это годами, а теперь поверил и он. — Так и будет, — хрипловатым от возбуждения голосом заверил Ганнибал, обвив руками его талию. Уилл улыбнулся в ткань Ганнибалового пиджака: теперь у Ганнибала были ожидания, хотел он того или нет. Его собственный член упирался Ганнибалу в бедро, и сегодня Уилл не собирался на Ганнибала набрасываться, но и не пытался скрыть свою эрекцию — не мог. Под древесными тонами Ганнибалового мыла и шампуня от него наверняка ужасно несло напряжением и желанием — и Ганнибалу стоило самому решить, сделать ли что-то с этим прямо сейчас, или позже. Уилл не сомневался, что Ганнибал что-то с этим сделает. Взаимную тягу, которая у них выработалась за всё время их общения, нельзя было утолить за полдня. По-прежнему напряжённый, Ганнибал коснулся сухими губами его виска. Уилл выгнул шею, подставляя лицо ему навстречу, и Ганнибал расслабился, мягко переключив свои поцелуи на скулу. Отпустив его рубашку, Уилл скользнул ладонями по его рёбрам, прямо сквозь пиджак, и медленно, удовлетворённо вздохнул ему в шею. Он очень давно в последний раз неправильно предсказывал реакцию Ганнибала. Они не торопились, но и не медлили, плавно усиливая нажим ладоней и губ. И на этот раз они помогли друг другу раздеться гораздо более вдумчиво и чувственно (по крайней мере, пока дело не дошло до носков, потому что элегантного или эротичного способа снять носки попросту не существует), после чего во второй раз очутились голыми в одной кровати (ну, точнее, на кровати, потому что Ганнибалу не хватило предусмотрительности откинуть покрывало). Уилла не волновали простыни. Его волновал мужчина рядом, поэтому он легко толкнул Ганнибала на спину и, сжав основание его члена, одним плавным движением опустился сверху. В прошлом он иногда позволял своему воображению разыграться и представлял, каково было бы хоть бы раз послушаться собственных желаний (одним разом всё не ограничилось бы, Уилл это понимал, и это являлось одной из многих причин, почему он никогда так не делал). Это происходило нечасто, потому что освобождать такие фантазии было прямой противоположностью экзорцизма: они никогда не ослабляли его влечения к Ганнибалу, зато после них Уилла целый день грызло чувство вины. Но иногда, пару раз, на Уилла накатывало определённое настроение — и он трахал себя, представляя Ганнибала, представляя в своей постели убийцу, хищного и требовательного. То, что происходило сейчас, ни капли это не напоминало. Уилл посмотрел на Ганнибала: его глаза были широко распахнутыми и беззащитными, застигнутыми врасплох удивлением и неприкрыто обожающими. Это неизменно пронизывало Уилла насквозь, обдавая жаром. Оказаться единственным центром Ганнибалового внимания с полным игнорированием всех остальных было его настойчивым желанием, которое никогда не утихало, протискиваясь между ними, словно какая-то паразитическая лиана. И теперь Уилл заполучил Ганнибала полностью, в кровать, которую они делали своей общей. Он вдавливал Ганнибала в простыни и в своё тело — и, чёрт, это даже примерно не описывало происходящего. Уилл наклонился Ганнибала поцеловать, пожертвовав при этом глубиной проникновения, но зато вплотную прижавшись к Ганнибалу. Он хотел, чтобы Ганнибал там и оставался, хотел впитать его своими порами, загнать к себе под кожу ещё глубже, чем он уже находился — да там и оставить. Потому что на этот раз он оставлял Ганнибала себе; Уилл оставлял Ганнибала себе… Разорвав поцелуй, он приподнялся на руке, чтобы снова увидеть эту искреннюю преданность у Ганнибала на лице. Под его взглядом она переменилась; это по-прежнему была беспристрастная влюблённость, но теперь она усилилась до чего-то большего: более ищущего, более жаждущего. Ганнибал приподнялся и сел: с Уиллом, сидящим на нём сверху и прижатым к его груди. Уилл не возражал — наоборот, так было даже лучше, почти идеально: больше трения внутри и весь Ганнибал в пределах досягаемости. Его можно было трогать, сосать, делать с ним что угодно — и Уилл хотел проделать с ним всё. Убрав руки с его рёбер, Ганнибал обхватил ладонями лицо Уилла и посмотрел ему прямо в глаза, находящиеся всего в нескольких дюймах от его собственных. — Ты меня изумляешь, Уилл. Всегда. Это было такое пафосное заявление — и так в духе Ганнибала сказать нечто подобное совершенно искренне. Уилл был изумлен не меньше него; изумлён, что вот так теперь выглядела его жизнь: он лежал в постели и был влюблён в убийцу, который приводил его в восторг. Ухмыльнувшись Ганнибалу в лицо, Уилл провёл языком по его нижней губе. — Я не собираюсь прекращать это делать. У Ганнибала потемнели глаза и он провёл пальцами за ухом Уилла, одновременно прижавшись ртом к его подбородку, чтобы пробормотать: — Я был бы крайне разочарован, если бы ты прекратил. И Уилл не прекращал — он ничего не прекращал: ни движений своего прижимающегося к Ганнибалу тела, ни своего растущего притяжения к Ганнибалу, ни падения в бездну, которую представляли они вдвоём, объединившись — потому что Уилл больше не хотел это прекращать, чёрт подери. Осталось только то, что было настоящим — и Ганнибал ощущался невероятно настоящим, прижимаясь к Уиллу и двигаясь в нём внутри; он был настоящим для Уилла Грэма так, как никто никогда не хотел быть — и отрицать это было не только бесполезно, это было саботажем по отношению к себе. У Уилла начали ныть мышцы бёдер, мягко отвлекая, замедляя нарастающие ощущения от Ганнибалового члена внутри и Ганнибаловых пальцев на его собственном члене. Тяжело дыша от напряжения, не отрывая глаз от улыбающихся глаз Ганнибала, Уилл наклонил голову к его бицепсу — в том месте, где Ганнибал приобнял его за плечо — и поцеловал кожу. А затем укусил: немного сильнее, чем вчера; достаточно сильно, чтобы оставить синяк; достаточно сильно, чтобы заставить Ганнибала ахнуть и напрячься, а затем растечься желанием, потому что Ганнибал обожал, когда Уилл проявлял жестокость, а Уилл обожал то, как Ганнибал на него реагировал. Они оба всегда подпитывались друг от друга усиливающимся желанием, даже тогда, когда ещё не признавали сексуальный характер этого явления. И Уилл сейчас на Ганнибала давил, двигаясь быстрее и жёстче, внимательно за ним наблюдая, полный решимости увидеть, как Ганнибал потеряет свой безупречный самоконтроль в чём-то, помимо ярости. Рука у Уилла на шее сжалась чуть крепче, Ганнибал потерял свою улыбку, со свистом втянув воздух сквозь приоткрытые губы — чтобы в итоге крепко схватить Уилла за плечи и потянуть вниз, ещё крепче прижимая к себе — и кончить. Когда Ганнибал снова открыл глаза, в них опять блеснула эта несдержанная вспышка одержимости, обжигая Уиллу разум, грудную клетку и член — и на какой-то момент они оба застыли, глядя друг на друга. А потом Ганнибал пришёл в себя и снова накрыл ладонью член Уилла. Выгнув спину, Уилл прижался лбом ко лбу Ганнибала и всем весом опустился на него; расслабившись, позволяя Ганнибалу перенять контроль, отдаваясь движениям его пальцев и его ещё не до конца обмякшего члена внутри. Ганнибал был в этом хорош (Уилл не мог похвастаться обширным списком секс-партнёров, но, по его опыту, большинство мужчин были в этом хороши) и Уиллу было приятно просто чувствовать его прикосновения, позволяя довести себя до собственного пика стабильно ускоряющимся ритмом и волнами страсти. Кончив, Уилл застыл на месте, тяжело дыша, липкий от пота и спермы и бездумно довольный. В итоге первым зашевелился Ганнибал, убрав руку и потянувшись к тумбочке за гигиеническими салфетками, потому что, оказывается, он к этому подготовился. Уилл умел понимать намёки: отлепившись от Ганнибала, он плюхнулся боком на кровать. — Полагаю, они тебе пригодятся, — окинув его позабавленным взглядом, Ганнибал протянул ему пригоршню салфеток. — Спасибо, — сухо отозвался Уилл и принялся себя вытирать. На это ушло немало времени: он был перепачкан везде. Ганнибал улёгся рядом с ним, с лёгкой улыбкой и бесконечным теплом в глазах. Со времён своего подросткового возраста — когда Уилл начал понимать, насколько сильно отличался от всех остальных — он никогда не представлял, что может заполучить вот эти мгновения, когда секс закончился, но ему на смену не пришла неловкость. И рядом был кто-то, кто знал правду, но не уходил. С Ганнибалом было непросто — с ним никогда не будет просто, — но ради этого, ради этой всепоглощающей взаимной зависимости; ради этой сумасшедшей, крышесносной любви Уилл готов был иметь дело с какими угодно сопутствующими трудностями. Их лица были совсем рядом, и Ганнибал снова накрыл ладонью его челюсть, скорее просто прикасаясь, чем удерживая на месте. — Тебе нравится меня удивлять. Уиллу это действительно нравилось, потому что очень мало кому подобное удавалось, и это было одной из причин, почему Ганнибал его любил. Приподняв брови, он послал Ганнибалу улыбку. — Разумеется, я буду ожидать от тебя того же самого. — Мы принадлежим друг другу, Уилл, во всех возможных смыслах. Для нас никогда не будет никаких ограничений, — Ганнибал имел в виду секс, да, но в то же время и всё остальное, потому что Ганнибал никогда не видел ограничений в любых своих желаниях. Уилл сделал глубокий и медленный вздох, играя с волосками на тыльной стороне Ганнибаловой шеи. — Я пока не уверен, могут ли они вообще быть, — совершенно честно ответил он. — Если я какие-нибудь обнаружу, я их уничтожу, — в словах Ганнибала звучала ярость, больше напоминающая обещание, чем предположение. И, наверное, это должно было Уилла обеспокоить, учитывая контекст их отношений, но не обеспокоило, потому что так уж Ганнибал любил — не то чтобы раньше Уилл об этом не знал. Это было почти уютно — сидеть здесь с мыслями о собаках: показателе, что Ганнибал всерьёз собирался приложить усилия в их отношениях; в этом опасном безумии между человеком, который большую часть своей жизни никогда не думал, что ему захочется отношений, и человеком, которому никогда не удавалось ничего сохранить надолго. Уилл потянулся, чтобы снова Ганнибала поцеловать, потому что ему этого хотелось и он мог (по крайней мере, сейчас) это сделать. Ганнибал встретил его на полпути, запустив пальцы в его месяц не стриженные волосы и притянув к себе с мягким вздохом, который Уиллу захотелось высосать у него из лёгких и никогда не выдыхать. Мягко закончив поцелуй, Уилл устроился рядом с Ганнибалом, закрыв глаза и чувствуя его лёгкое дыхание у себя на скуле, а расслабленные мышцы — на коже. Ганнибал принялся мягко поглаживать пальцами его рёбра. Вскоре Уиллу стоило выбираться из кровати и заниматься практическими вещами. Например, купить себе ещё одежды; может, даже найти стремянку и починить водосточный слив. Но пока что он мог ещё ненадолго остаться здесь и просто позволить себе наслаждаться происходящим. Ему казалось, что, возможно — возможно — Ганнибал начинал верить. ~Fin~