The Lightning Strike

Ты послужишь мне фокусной точкой,

Чтобы я не сбился с цели.

Amber Run — I Found

             «Новый сезон гонок НАСКАР» — гласят все заголовки спортивных СМИ, пока Джексон листает ленту новостей, развалившись на краю постели.       Маккуин оттеснил его с середины кровати, и теперь счастливо сопел ему в затылок, перекинув свою тяжелую руку на остатки того, что Джексон мог назвать своей собственностью; Рамирез уже умудрилась где-то засветиться — чего только стоило ее недавнее интервью на каком-то ютуб канале, где она назвала его «штормовым засранцем», что тут же подхватили некоторые издательства и теперь соревновались в наиболее креативном использовании его новообретенной клички. Он уже успел поблагодарить ее за очередное идиотское прозвище в своей коллекции — это было что-то наряду со «Сторми Боем». Рамирез в ответ отправила ему красноречивый подмигивающий смайлик и скрылась в своем свадебном путешествии по каким-то горам и буграм, с которых выходила на связь и трещала о том, что горный воздух очень расслабляет и вообще: «тебе бы понравилось в Гималаях, тут есть твои главные фанаты» — писала Рамирез и отправляла ему фотки горных козлов.       Чувство юмора Круз, Джексон не подвергал сомнению чисто принципиально — все же должен в мире быть какой-то баланс.       В общем-то, в его жизни за последний год произошло не мало метаморфозов: победа в Гран-При, свадьба Рамирез, на которой большую часть вечера он вытирал Круз сопли и махал на нее каким-то буклетом, чтобы у той не размазалась тушь.       — Хватит ныть, — он, тогда уже раздраженный, сидел перед ней на корточках и вытирал ей слезы какой-то салфеткой, в окружении её подружек. Круз сидела перед ними в своем свадебном платье: таком пышном, красивом, она была похожа на настоящую принцессу, и беспомощно шмыгала носом. — Рамирез, у тебя свадьба — ты веселиться должна, а не рыдать.       — Я так его люблю, — плакала она, в итоге размазывая тушь по щекам. Это было даже еще не начало церемонии — он пообещал Кэлу и Маршаллу проконтролировать, что с ней все будет нормально, а в итоге восседал в окружении прелестных дам, всем скопищем махая на Круз принесенным кем-то журналом. — Джексон, я замуж выхожу, — и вновь страдальческие рыдания, с очередной брошенной в мусор салфеткой.       — А такое ощущение, будто хоронишь кого-то… Возьми себя в руки, малая, ты чё?       — Папа уже приехал? Он говорил, что задержится, а мама? Мама ничего не устроила? Ей не нравятся такие шумные праздники… — Она вдруг подскочила со своего места и, пошатываясь на своих каблуках, подошла к двери, за которой уже сидели гости у алтаря. — А мистер Маккуин?       У Джексона было ощущение, будто они выдают Круз замуж всем НАСКАР, бегая и контролируя, чтобы она нигде не расшиблась от своего вселенского счастья.       — Круз, — серьезно произнес он, пока одна из подружек просила дать ей расческу и пыталась привести в порядок растрепавшиеся волосы Рамирез. Ему в руки протянули бокал и он сам едва удержался от того, чтобы не опустошить его залпом. — Пей, я тебя умоляю.       — Это шампанское?.. — она принюхалась и расплакалась еще сильнее, трогательно сводя брови. — Джексон, я хочу сок, а не шампанское...       — Принесите ей кто-нибудь сок, — обратился он к толпе девчонок, одна из которых тут же понеслась к столу с фуршетом.       В итоге, с одной божьей помощью, им в конце концов удалось её успокоить, и церемония прошла успешно. Он даже растрогался — Рамирез, такая легкая и маленькая, в своем свадебном ворохе из тканей, выглядела настолько счастливой и радостной, что улыбка с его лица начала сходить только к концу дня, когда празднование нехотя начало наконец рассасываться. Они с Маршаллом встретили рассвет на пляже, когда, пошатываясь от усталости, перлись из ресторана. Сели прямо в костюмах на песок и о чем-то лениво болтали, наконец посчитав свою миссию по выдаче Круз замуж — выполненной.       Но, конечно же, самое главное его достижение за этот год — он наконец уломал Маккуина переехать к нему.       И скольких бы нервных клеток ему это не стоило, теперь он мог зайти в квартиру, где стало вонять на одного человека больше и не бояться загнуться от какой-нибудь простуды в одиночестве. Варить кофе самому по утрам больше не было необходимости, в кровати спать стало теплее, процессы пьянства стали более контролируемы, а то и вовсе сошли на нет. Хотя и были свои минусы, например: появилась очередь в душ и разбросанных по квартире носков стало больше, шкаф ломился от одежды, кружки наполняли стол, борьба за жрачку в холодильнике и кто моет посуду сегодня — в общем-то, бытовуха. Но бытовуха настолько приятная и ненавязчивая, что даже не замечаешь собственного раздражения, когда не можешь найти ту или иную вещь, которая до прибытия Маккуина стояла четко на своем месте.       Он выдержал неделю привыкания к тому, что Маккуину принципиально спать именно с левой стороны постели и что иногда чужой будильник выносил ему мозг своими трелями. Если они ссорились, то приходилось расходиться по дальним углам; нужно было достать вторую пару ключей, перегонять машины из гаража в гараж и вероятность быть скинутым с постели возросла вдвое. Иногда приходилось сталкиваться и с неловкими ситуациями, когда кто-то из обширного списка из знакомых: начиная с INGTR и заканчивая заскучавшим Мэтром, вдруг решался потревожить их на ночь глядя.       — Алло? — ответил однажды Джексон, пытаясь избавиться от хрипотцы в голосе. Одеяло уже свисало с кровати, одежда была раскидана по полу и предательское дыхание выдавало его с потрохами. — Карлос, какого черта тебе надо в…       Маккуин под ним пытался привести себя в порядок: губы горели от поцелуев, растрепанные волосы мешали на чем-то нормально сосредоточиться. Смех пробирал изнутри. Он взглянул на время на телефоне.       — Час ночи. Разве в Нью-Йорке уже не позднее время для звонков, а?       — Судя по тому, что ты решил устроить ночную пробежку, я как раз вовремя!        Короче говоря, иногда минусов было гораздо больше, чем плюсов, но все это становилось незначительным, когда вы просто ложитесь в кровать, включаете какой-нибудь сериальчик по HBO и полтора часа трещите о чем-то совсем своем, забыв про некую Ру, которая давится порошком с грязного зеркала.       Потом спать, и еще час пытаетесь уместить свои конечности как можно дальше друг от друга, чтобы на утро всё равно проснуться крепко обнявшись.       Как сейчас, например, когда Маршалл рисковал сожрать его затылок, облепив со всех сторон.       И все же, новый сезон гонок. А за окном уже осень.       — Выключи, — сонно бубнит Маршалл, накрывая ладонью его мобильный. — Семь утра, никаких телефонов. Правило.       Ах да, еще и целый список правил, которых они честно пытаются придерживаться, но никогда не соблюдают.              1. Никаких телефонов до десяти утра.       2. Кто первый встал — тот и готовит завтрак.       3. Носки разбрасывать исключительно в пределах спальни.       5. Соблюдать все правила.              Джексон точно помнит, что было четвертое, но оно было создано где-то в порыве страсти, когда одежда уже летела на пол и никто о правилах уже попросту не беспокоился, главное, чтобы до постели дойти, не расшибившись обо все углы.       — Новый сезон, — говорит он, довольно улыбаясь и сбрасывая мобильный на тумбочку. — Рамирез в своем путешествии, я стартовый лидер и в качестве спортивной поддержки мне предоставили Маккуина.       — Это только на одну гонку, не раскатывай губу.       Наверняка, это должно звучать с упреком, но сонный тон Маршалла больше походит на дружеское наставление.       — Карлос уже написал, что INGTR ждут у себя на ковре в десять. Подкинешь?       — Сам доедешь, — Маршалл кое-как выпутывается, переползает подальше на прохладную сторону постели и Джексон почти залипает: растрепанный, с заплывшими ото сна глазами, однодневной щетиной — красавица. — Меня-то твои спонсоры не ждут.       — А могли бы.       — Джексон, — ладно, красивый. С таким ясным взглядом, легкой улыбкой, Джексона настолько ведет от всех этих игриво-предупреждающих речей, что он сам не может не улыбнуться. — Закатай губу, серьезно.       — Рэй уже собирается на пенсию.       — Уверен, INGTR найдут тебе достойного механика, если после всего он тебе вообще понадобится.       И как бы прерывая все дальнейшие попытки убеждения, накрывается одеялом с головой, утопая в мягких подушках и смятой простыни. И если это заявочка на счастливую и стабильную совместную жизнь, то Джексон вытянул джекпот.       За окном расцветал осенний Лос-Анджелес, деревья пестрили оранжевыми и красными пятнами, пальмы вырастали колоннадой вдоль дорог и такое ощущение, что даже воздух стал желтым, наполняя город янтарными тонами.       За утренней рутиной он режется бритвой, забрызгивая раковину кровью, принимает душ, благосклонно пропуская Маршалла первым и остаток утра грызет сухой тост, залипая в телефон. Рамирез не унималась, рассказывала в красках о своей неудачной попытке покорить гору и что подвернула ногу на спуске; скинула с десяток фоток однотипных гор, называя их «красивыми» и не забыла, конечно же, подколоть на тему гонок.              Круз: Я, так и быть, дам тебе небольшую фору на одну гонку       Круз: Но ты сильно не надейся.              Джексон: не волнуйся, я не дам Маккуину заскучать              Круз: Не хочу знать       Круз: У вас там, вообще, все в порядке?       Круз: После той вашей ссоры я уже начала переживать              Джексон поднял взгляд на вошедшего на кухню Маккуина, который уже наливал себе кофе и горько усмехнулся.              Ссора, о которой говорит Рамирез, произошла между ними месяц назад. Тогда все будто перевернулось вверх дном: они поцапались с самого утра из-за какой-то мелочи, еще несколько часов не разговаривали друг с другом, а когда общее раздражение, замкнутое в четырех стенах — коллапсировало, скандал только и успевал отлетать от стен.       Как бы он не приукрашивал — бытовуха все же была бытовухой.       Тот самый момент, когда вы грызетесь из-за каких-то незначительных вещей, когда ваши привычки не сходятся, распорядок дня прямо противоречит друг другу и вы никуда особо не можете друг от друга спрятаться. Тихо, а потом и громко — раздражаясь на друг друга, из-за какой-нибудь херни, по типу: эта чашка должна стоять там, вещи лежат тут, часы? Не трогай мои часы, Маккуин, они никому не мешают. И когда впоследствии у вас накапливается целая куча таких, казалось бы, незначительных вещей, вы начинаете уже попросту жалеть о том, что съехались.       Они в тот день чуть трижды не разъехались, дважды помирились и условились просто действовать по наитию. Никому, в конце концов, не станет хуже от того, если кружка внезапно перекочует с одной полки на другую и будет стоять рядом с тарелками.       Для Рамирез же их ссоры по-прежнему казались чем-то страшным, хоть они и совсем не были похожи на то, что было в начале их отношений: тогда они открыто грызлись даже на людях, без разбора причин, бесконечно что-то друг другу доказывая и на дух не перенося присутствие друг друга; со временем острые углы сгладились, если ссоры и возникали, то на фоне каких-то определенных причин: ревность, грубо сказанное слово, острая фраза в чей-то адрес.       Они прошли тяжелый путь в три года, а теперь были здесь. Жевали тосты за одним столом и обсуждали грядущий сезон.              Джексон: нормально всё, не парься       Джексон: смотри не переломайся там к своему приезду       Джексон: мне все еще нужны адекватные соперники              Круз: Ну да, без меня небось совсем скучно              Джексон: ты даже не представляешь на сколько, Рамирез              Круз: Я больше не Рамирез, если ты забыл              Джексон: да, точно, совсем забыл       Джексон: прости, РАМИРЕЗ              — Прекрати её ковырять, — говорит ему Маршалл, на что Джексон вопросительно вскидывает брови. Уже посвежевший, но все такой же растрепанный, Маккуин копался в своем телефоне. — По твоему лицу видно, что ты затеял очередную пакость.       — Разве у меня не всегда такое лицо?       — Зависит от ситуации, обычно оно у тебя либо довольное, либо такое, — он кивает в его сторону. — Полное засранства.       — Ну так, а я о чем? — он отписывает Круз ещё одно сообщение, как выразился Маршалл — «полное засранства» и откладывает мобильный. — Сходим куда-нибудь вечером? Прогуляемся, так сказать, перед стартом.       — Только если до постели и обратно, у меня сегодня тоже дел по горло. Не знаю, когда освобожусь. Мне на шею скинули новых участников, которых нужно хотя бы проинструктировать.       — Неблагодарная работа, да? Не то что в INGTR — один механик, один участник.       — Как соблазнительно, — тянет Маккуин, мечтательно закатывая глаза. — Целый один придурок вместо стада придурков.       — Я же всё равно тебя когда-нибудь уломаю.       — Только когда Круз захочется самой заниматься наставничеством.       — А что на счет свидания? — ему почти удается убедить Маршалла, когда на его мобильном расцветает входящий от Карлоса. — А я только подумал, что утро задалось.       Он нажимает на кнопку принятия вызова и радостный, полный ехидства голос, врезается ему в ухо с шумом автострады.       — Красавица моя, ты уже не спишь — какая редкость в такое время!       — Я уже видел твое сообщение, если ты об этом.       — Это замечательно, но я звоню напомнить, что вечером у тебя теплый прием в клубе, а через неделю — гонки!       — Что-то многовато энтузиазма в твоем голосе, мне не нравится, — он с подозрением косится на экран мобильного. Обычно Карлос был таким радостным только в двух случаях из десяти: когда портил ему жизнь и находил новую возможность это сделать.       — У спонсоров все узнаешь! Тебя ждет, возможно, приятный, а может быть и не очень приятный сюрприз. Но я честно обещал ничего не рассказывать, так что сам обо всем узнаешь.       Джексон напрягся, вот уж чего он в своей жизни не любил, так это сюрпризы, обычно они были малоприятны и доставляли одни проблемы.       — Что ещё за сюрприз?       — Честно поклялся не рассказывать, но уверен, ты будешь… ладно, приятно удивлен.       — Я тебе за секреты плачу?       — В девять часов в клубе. Адрес я скину. И ты принарядись, в конце концов, надо же покормить СМИ красивыми фотками? — раздался гудок автомобиля, что-то упало и Карлос, шурша какой-то херней, что-то выкрикнул в сторону. Ответом ему послужил мат и Джексон улыбнулся. Всё же есть в мире какой-то баланс. — Всё, не могу говорить, не прощаюсь!       Он скинул звонок и лицо Маршалла многозначительно вытянулось, он чему-то кивнул, отводя от Джексона взгляд. Наверняка слышал каждое сказанное слово и теперь делал какие-то свои определенные выводы в голове. Джексон вопрошающе развел руками, на что Маккуин только неуютно пожал плечами.       — Тебе точно не понравится этот сюрприз.       — Просветишь меня?              ***              Его в один миг спустило на землю.       Всё хорошее как будто отделили одним мощным хлопком, закрыли в ящик и отобрали.       Маккуин тормозит перед спортивным центром, пытается как-то успокоить, сказать, что это не точно, может он просто ошибается, но Джексон не слышит его. У него в голове как будто оказался вакуум, в котором засела одна единственная мысль.       — Давно не виделись, — Рэй встречает его крепкими медвежьими объятиями, на пороге офиса. Джексон отделывается легким похлопыванием по плечу и отстраняется, глядя на Рэверхема ошарашенным взглядом. — Там это… Просили подождать.       — Тоже будешь делать вид, что не в курсе? Это правда?       — О чем ты? — он недоуменно хмурится и, словно поняв что-то одно ему известное, всю эту чертову тайну, вокруг которой устроили сраные пляски с бубном, вытягивает лицо в никому не нужном сострадании. — Тебе кто-то сказал? Карлос? Слушай, это пока только на обсуждении, так что…       Это правда. Маккуин был прав.       Джексон оглядывается, словно здесь могло найтись что-то, что объяснит ситуацию яснее. Как такое возможно?       — На обсуждении? Как это вообще может быть на обсуждении, если я ещё здесь?       — Ну ты же знаешь, как это бывает — Норману часто сносит крышу, когда запах денег становится слабее. Сезон ещё даже не начался…       — Вот именно, я еще не успел нигде налажать, а мне уже звонит Карлос и говорит о каких-то вшивых сюрпризах.       — Джек… — ладонь Рэверхема ложится ему на плечо, останавливает от того, чтобы он прямо сейчас ворвался в этот кабинет и вышиб Норману мозги своим недовольством. — Присядь, — Джексон уходит от его навязчивого прикосновения, в итоге просто подпирая дверь. Из-за неё доносилось два голоса, но разобрать, о чем именно шла речь, было невозможно. — Послушай, я сомневаюсь, что Норману есть смысл это делать. Ты уже давно не какой-то там новичок, ты профессионал — чемпион. Чтоб принимать такие решения, нужны весомые основания, а у Нормана их нет.       — Если их нет, тогда почему вокруг это развели такую таинственность? Какого черта даже Карлос узнает об этом раньше, а меня просто отставляют на второй план? — Рэй вздыхает, устало присаживаясь на один из ряда стульев, что стояли рядом с кабинетом.       За их спинами была широкая застекленная панель, за которой простиралась длинная овальная трасса, уже ставшая родной. Сколько раз он впечатывался в прорезиненный борт, сколько раз выписывал «пончики» на своей малышке, сколько раз это место становилось ему убежищем, когда тащиться домой после долгой тренировки попросту не было смысла: там никто не ждет, там прохлада одинокой богатой квартиры, которая отторгает его всем своим естеством.       Это место стало ему вторым домом и подкравшийся ужас, одна единственная мысль, что он может лишиться той единственной стабильности, приводит его в панический страх.       — Ты же знаешь, что чтобы не случилось — я останусь с тобой? Я не брошу тебя.       — Я тронут, — он бросает мрачный взгляд на дверную ручку. Рука трясется, все нутро содрогается от того, что сказал ему Маккуин — еще одна стабильность в его коротком списке. — Кто у него там?       — Не знаю, какая-то журналистка. Они тут в последнее время часто бывают.       — Их пускают? Я думал после ситуации с Маккуином, их держат подальше от спортивных центров.       — Иногда они сюда все же пробираются, — Рэй чешет затылок, и его синяя кепка чуть съезжает на лоб. Рэверхем в принципе был огромным медведем, больше Джексона раза в два точно и всё равно, это был все тот же мужик-приколист с усами, который встретил его здесь и принимал его первый тестовый заезд.       — Неплохо, — всегда звучало из его уст. И непонятно было, хорошо это или плохо, против непробиваемого «неплохо» все казалось недостаточно хорошим. А тогда он был уверен, что лучше него в этом мире никто не ездит. Даже Маккуин. — Где учился?       — У себя на районе, — он тогда был малолетним засранцем. Ставил под сомнение любой авторитет и страдал от юношеского максимализма. Пацан, которого подобрали возле компьютерного клуба, который смог чем-то зацепить старого спортсмена.       Рэверхем тоже когда-то участвовал в гонках, но то были раллийные трассы, с грязью, пылью и прочими прелестями грунтовых дорог. Он был чемпионом: принес своему былому спонсору не мало побед, несколько лет подряд занимал только первые места, носил имя самого знаменитого раллийного гонщика НАСКАР, но ушел из-за травмы руки, когда какие-то придурки переломали Рэя в одном из баров, из-за какой-то херни, сказанной им в чей-то адрес. В этом они с ним были похожи, никогда не умели держать язык за зубами. Позднее INGTR предложили ему стать наставником в центре: тренировать новичков, быть механиком на гонках, но мало кто мог вынести грубые высказывания прожженного раллиста, который не в состоянии терпеть чьи-то слабости.       А потом появился Джексон. Такой же упертый, самоуверенный, который всегда огрызался в ответ и доказывал, что он может лучше. Они ведь сначала не поладили — да, Джексон показал неплохие навыки на трассе, но гонять по улице и овалами — не одно и то же. Рэй называл его выскочкой, мальчишкой, который насмотревшись гонок решил, что автоспорт — это для него. Джексон не гнушался называть его «героем старины» и высказываться — раз ты такой охуенный гонщик, так может сам сядешь за руль и покажешь, как надо? Рэй тогда посмотрел на него долгим пронзительным взглядом и выгнал с трассы, а на следующее утро позвонил и сказал, чтобы к обеду он уже был в центре и слушал внимательно все, что он будет ему говорить. Джексон знает, что стал для Рэя чем-то вроде отдушины: они через многое прошли вместе, начиная с его самых первых гонок и заканчивая дебютом в НАСКАР, когда он перевернул с ног на голову всю систему.       — Блять, Рэй… — Джексон шепчет эти слова, уставившись в пространство перед собой. Рэй достал его из ямы, заменил отца и научил жизни. Рэй ближе ему самых родных людей после Маккуина. — Что я буду делать, если Норман не шутит? Это же конец.       — Ну, — он с важным видом закрутил кончик своих усов и покачал головой. — Ты знаменит, сынок, тебя никто не бросит одного.       Знаменит… Такое хорошее слово для тех, кто вырос в гетто.       Его ладонь ложится на дверную ручку — не заперто. Он мог влететь туда прямо сейчас, выгнать журналистку и затеять разбор полетов. И собственно, что ему мешает?       — Пожелай мне удачи, — просит Джексон и Рэй показывает ему большой палец.       Мистер Норман явно не ждал его. Потому что едва за Джексоном закрывается дверь, он встает, прерывая разговор и поправляя свой дорогущий синий костюм. Это место значительно отличалось от всего, что есть в спортивном центре: темная отделка под дерево, тяжелый дубовый стол, панорамное окно с видом на трассу, в то время как сам центр был выдержан исключительно в минималистичном и современном стиле.       — Джексон? У нас же встреча в десять, нет?       — Вы серьезно? — он ошарашен, сбит с толку, поэтому даже не обращает внимания на сидящую здесь журналистку. — Заменить меня на другого участника?       — Откуда ты… В любом случае, у меня сейчас встреча, подожди за дверью.       И опять эти виновато-сострадальческие рожи. Сначала Маккуин, потом Рэй, теперь это. Он взрывается.       — Какого черта? Я принес вам четыре золота в прошлом сезоне!       — Я же сказал, Джексон, — мистер Норман указал ему на дверь и бешенный взгляд Джексона впился ему в лицо. — Потом!       — Потом? Потом — это когда вы меня отсюда выпрете? Что я сделал не так?       — Ух, какой ты нервный в реальной жизни… — раздается бархатистый женский голос и только тогда Джексон переводит на неё взгляд. — Я думала, ты посимпатичнее.       Он недоуменно вскидывает брови. Девочка-журналистка прокатывает пальцы с коротким черным маникюром и всем своим видом истощает явное безразличие к нему.       — Интервью закончено, — он кладет руку на спинку её стула, слегка разворачивая. — Подожди за дверью.       — А ты наглый, — она тут же оборачивается к нему, складывая руки. — Влетаешь сюда, прерываешь наш разговор, а теперь ещё и хочешь — чтобы я убралась?       — Это я пока по-хорошему прошу.       — А по-плохому это как? В нос дашь или просто за дверь выкинешь?       Он опешил от такой реакции. Он в курсе, что находится в черном списке у большинства журналисток — слишком задиристый, импульсивный, неконтролируемый. Девчонки-журналисты старались избегать прямых провокаций, а если и делали это, то через соблазнительную нотку кокетства, чтобы их интервью проходили без напряжения. Джексон не лез в открытую на тех, кто его раздражает и обычно плевался ядом только в том случае, когда его целенаправленно пытаются как-то задеть. И сейчас был именно такой случай. Наверняка припрятала где-нибудь диктофон и теперь выводит его на эмоции, чтобы получить горячий репортаж.       — Исчезни, дурочка, — он бросает в ее сторону гневный взгляд, словно надеется, что сейчас она испугается и исчезнет с радаров, но незнакомка только усмехается, вальяжно устраиваясь в кресле.       И словно довольная такой его реакцией, расплывается в нахальной улыбке, бросая на него оценивающий взгляд.       — И это ваш знаменитый Джексон Шторм? — она поднимается, обходит его по кругу, осматривая со всех сторон. Он чувствует, что его нервы начинают понемногу сдавать: она мешает, лезет, вьется, ему хочется схватить ее и выкинуть за дверь. Высокая, с лицом стервы, она смотрит в его глаза без всякой паники; она смотрела на него как на врага, но Джексон точно был уверен, что видел её впервые в своей жизни. — Ты всегда так бесишься, когда видишь незнакомую девушку?       — Никаких комментариев. Закрой рот и подожди за дверью.       — А может лучше ты отсюда свалишь? По-хорошему прошу.       Наверняка она ведет какую-нибудь колонку в желтой прессе, что-нибудь о свежих сплетнях и драмах среди участников и задает самые каверзные вопросы. Мистер Норман, все это молчаливо наблюдавший за их перепалкой, вдруг тяжело вздыхает и присаживается за стол. Джексон получает от него в свою сторону сложный, полный тихого гнева, взгляд.       — Джексон, познакомься, — он указывает на журналистку и только сейчас он не видит на ней ни одного опознавательного знака: ни бейджика, ни блокнота со списком вопросов. — Это Британи Бэй, наша новая участница.       Он зависает, не сразу осознавая сказанное.       — Она? — теперь уже он окидывает её оценивающим взглядом. — Да вы издеваетесь, это шутка какая-то?       — Сядьте, — просит мистер Норман, указывая им обоим на кресла перед столом. Джексон так и остается стоять, пока Британи присаживается обратно на свое место. Она выглядит такой довольной, что его едва не сводит от злости. — Как ты знаешь, Джексон, наша компания расширяется: мы открываем новые горизонты, ищем новых гонщиков под свою опеку и нам необходимы определенные изменения. Мисс Бэй очень известна в своих кругах, — «Мисс Бэй» выглядела так, словно одевалась по всем правилам байкерского журнала: в черной косухе, драных джинсах, с темной короткой стрижкой, зачесанной набок. В её волосах переливалась яркая красная прядь, а из ушей торчали круглые серьги. И эта красная помада на губах на контрасте с карими глазами. Ей было лет девятнадцать на вид, не больше. — У нее уже имеется необходимый нам опыт.       Он точно не видел её раньше, ни в своих кругах, ни в какой-нибудь ленте про уличные гонки — Джексон не сомневался, что она вылезла именно оттуда. Только из уличных вылезают с такими наглыми рожами, уверенными, что они способны поставить этот мир на колени; он и сам был таким же, сам ходил с самодовольным видом и плевал на всех, кто попадался ему на пути. Но это было давно, разве сейчас он не самый востребованный спортсмен?       — И что, она будет выступать вместо меня в этом сезоне? Она вообще совершеннолетняя?       — Как я и сказал…       — Ты хоть в курсе, что кольцевые и уличные не одно и то же? — Британи скривила губы, скрещивая руки на груди. Она даже не смотрела в его сторону.       — Меня тренировали. И весьма неплохо, раз я здесь сижу. Я не новичок в гонках.       — Правда? — он усмехнулся. — А я Тейлор Свифт, но что-то не несусь петь про выпускной.       — Знаешь, — Бэй одарила его ядовитой улыбкой. — Как это мило с твоей стороны — переживать. Но к твоему сведению, красавчик, овалами я катаюсь весьма недурно.       Он даже не слушал её. Она настолько поражала его своим противоречием в словах, что принимать их в расчет было бы только ещё большей глупостью. Он обратился к Норману:       — И вы собираетесь допустить её к гонкам? Она же вам только шоу в состоянии устроить.       — А в чем проблема? Разве не ты говорил, что никто не приходит посмотреть на честные гонки? — от её резкого поворота головы, волосы разрезали воздух острыми прядями. — Может я и вовсе езжу лучше тебя?       — Дорогая, я тебя первый раз в жизни вижу, кому ты че доказать пытаешься? Мне? Ты даже не представляешь, как мне на тебя плевать.       — Конечно, как и всегда.       — Откуда вы её вообще достали, — он вновь обратился к Норману, который теперь молчаливо наблюдал за перепалкой. — У вас не нашлось кандидатов получше? С таким же успехом можно было предложить Маккуину выступать за вас. Да и то, это было бы куда более выигрышным вариантом.       — Британи, — мистер Норман едва не взмолился, складывая руки в замок. — Подожди, пожалуйста, за дверью.       — Конечно, мистер Норман, я все понимаю. Сложно выдерживать чужие истерики — сама их не люблю.       — Катись отсюда, у меня уже есть психотерапевт.       Она закатила глаза и исчезла за дверью. Норман в очередной раз указал ему на стул. Джексон уставился на него в немом вопросе, ожидая объяснений.       — Джексон, — начал он, складывая руки перед собой. — Давай серьезно: ты действительно очень ценный участник и, разумеется, мы не можем так просто отодвинуть тебя на второй план, но твоя репутация… — его рука изобразила неопределенный жест. — По-крайней мере те слухи, которые ходят о тебе, несколько портят наш имидж.       Он непонимающе нахмурился.       — О каких слухах вы говорите?       — Все мы знаем, где мы тебя нашли. И ты действительно принес нам не мало побед. Я бы даже сказал, что едва ли мы способны найти гонщика лучше тебя, и… поверь, мне действительно сложно далось это решение. Мы не чужие друг другу люди, и я рад, что ты выступаешь за нашу компанию, но, опять же, те слухи…       — Мистер Норман, — Джексон недоуменно пожал плечами. — Какие ещё слухи? Когда вас стало интересовать, что обо мне говорят другие?       — Ты прав, это дело пиарщиков, но, когда ко мне сюда заваливается толпа журналистов и спрашивают, чем мой ведущий гонщик занимался в прошлом — у меня волосы встают дыбом, — он прокатил ладонь по своей лысой голове. — Мне о тебе здесь такие истории рассказывали, что я даже представить себе не мог. Скажи, чем ты занимался до того, как пришел в автоспорт?       Беда подкралась незаметно. Джексон напрягся, отводя взгляд от лица мистера Нормана. Когда его темное прошлое умудрилось подкрасться к нему так близко, что ситуация вдруг превратилась в патовую? Разве он не обо всем позаботился? Разве не предусмотрел подобный исход раньше, когда только пытался завязать с прошлой жизнью? Да, всем известна та часть, когда он только пришел в автоспорт: новичок, что шел по головам тех, кого называл ветеранами. Новичок, что занимал только первые места — «молодая копия Маккуина», как его многие называли. Но никто не в курсе того, из какой именно дыры Джексон вылез, чтобы теперь жить в центре Лос-Анджелеса и иметь коллекцию из нескольких авто.       — Водить умеешь? — спросил его Сальный Мэл, почёсывая свою жирную рожу. — Лет тебе сколько?       — Умею, — он тогда щемился — вокруг большие дяди со стволами и с них не убудет грохнуть его на месте. — Шестнадцать мне.       Разве он не сделал все, что мог, чтобы прошлое никогда больше не стучалось в его дверь?       — Вы же знаете, я выступал в киберспорте.       — Это понятно, я говорю о другом, более… далеком прошлом.       — С чего вы вообще взяли, что все эти слухи — правда.       — Они могут быть чем угодно, Джексон. И, пожалуй, я искренне не хочу знать, правда это или нет. Но ты должен что-то со всем этим сделать — не знаю, придумай красивую историю о том, как ты «поднялся со дна» путем того, что подрабатывал где придется и не прибегал… к незаконным методам. Придумай трогательную историю со страданиями, чтобы люди тебя жалели. Не знаю, придумай что угодно, только чтобы журналисты перестали ломиться сюда всей толпой, выясняя, чем ты занимался в прошлом.       — А эта? Как её там…       — Британи? — Норман вновь вздохнул и откинулся на спинку кресла. — Я понимаю, как это выглядит со стороны — но и ты нас пойми. Мы были с тобой пять лет, ты, фактически, дал нам дорогу в автоспорт, завоевывая первые места, но когда наш ведущий гонщик вдруг превращается в главного героя довольно скандальных слухов… Это приносит нам убытки, никто не хочет покупать масло от бренда, чьим лицом ты являешься. Просто… Просто скажи мне честно, Джексон, мне стоит переживать по поводу этих слухов?       Он промолчал. Джексон чувствовал себя малолетним мальчишкой, которого вдруг застукали за непотребством в комнате — никуда от этого не деться, он не может дать каких-то гарантий, не может оспорить и просто забить. Потому что неизвестно, как еще много дерьма выплывет наружу. Мистер Норман кивнул. Очевидно, ему всё было ясно и без его слов.       — Давай так. У тебя есть неделя, чтобы разобраться со всем этим безобразием. Поскольку ты уже заявлен как участник, то вы с Британи будете выступать вдвоем, если она вдруг не передумает. И если к началу сезона ты не разберешься с этой проблемой… — он развел руками. — Боюсь, нам придется попрощаться. К тому же, нужно давай дорогу молодым.       — Мне двадцать пять.       — Ты понял, что я имею в виду, Джексон. Мы долгое время закрывали глаза на все твои выходки, потому что не было необходимости принимать все сделанное тобой близко к сердцу: ну цапаешься ты с участниками, разводишь суматоху, чего только стоила твоя драка с Бернулли — черт бы с ним. Но когда ко мне приходят журналисты и вдруг заявляют, что мой ведущий гонщик, оказывается, занимался криминалом и поднялся за счет не самых законных методов… Прости, но ты просто не оставляешь нам другого выхода, каким бы профессионалом ты не был.       — И вы готовы вот так просто меня выкинуть?       — Не так уж и просто, особенно учитывая, что твое имя у всех на слуху. Но с этими слухами — оно только портит наш имидж. Да и ты не незаменимый.       Это было все равно, как если бы ему просто плюнули в лицо. Он пять лет делал все возможное для них, превосходил самого себя, боролся с собственными загонами, чтобы в конце концов его просто поставили перед фактом.       Ты не незаменимый.       — Я что-нибудь придумаю, — говорит он, поднимаясь с места. — Разберусь до начала сезона.       — Замечательно, тогда не разочаруй меня и постарайся сделать так, чтобы до тех пор ко мне больше не приходили все эти придурки с камерами — честное слово, я уже устал их выгонять.       Рэй уставился на него вопрошающим взглядом и опять это полное сочувствия лицо. Джексон упал на железный стул, упираясь локтями в колени. У него закипала голова от всех этих стремительных событий. Бэй здесь уже не было, а вот Рэй неуютно мялся в стороне, не решаясь обнять или что-то сказать — просто сел рядом молчаливой фигурой и высказывал поддержку одним своим присутствием. Или же это был акт сострадания, потому что Джексону вдруг становится тошно от всего происходящего — да, ошибки прошлого не то, от чего можно скрыться, но видеть все эти виноватые рожи, идиотские просьбы — сделай чудо и может быть ты останешься в команде.       Одна мысль о том, что вся его жизнь может пойти под откос от одной единственной херни, которую он не смог задвинуть в самый дальний ящик, вызывает в нем животный страх. А в голове так и вертятся слова Нормана о том, что он не незаменимый. Сколько раз Джексон убеждал себя в обратном? Мотивировал себя тем, что его никогда и ни за что не выкинут как какую-то шавку из-за двери, что он лучший, что он сделал достаточно, чтобы обеспечить себе стабильность в жизни. Ни черта подобного.       — Джексон…       — Давно ты в курсе? — он трясет ногой, бросая на Рэверхема внимательный взгляд. Опять эта виноватая рожа — Джексон вздыхает, закрывая лицо ладонью. — Черт возьми, Рэй… Какого черта ты мне не сказал?       — Я думал, что Норман в очередной раз просто бесится, что гонщики приносят ему недостаточно денег.       — Меня хотят выкинуть, — он сосредоточил взгляд на своих руках. Золотые кольца с римскими цифрами, шрам, пересекающий правую ладонь — полученный еще в далеком детстве от ножа. Этими руками он выстроил себе новую жизнь, перевернул страницу, начал все с чистого листа, чтобы в конце концов оно все разбилось вдребезги. — Не могу поверить… И это после всего что было? Норману нужны гонщики или те, кто только торгуют рожей? Ты видел эту Британи?       — Страшная женщина, — хмыкнул Рэй в усы. — Устроила здесь целую сцену, когда Норман упомянул о тебе. Я думал она журналистка, пришла за свежими сплетнями. Я уже привык, говорю же, в последнее время они тут часто ошиваются, но это было что-то с чем-то, — он вдруг чему-то усмехается. — На тебя чем-то похожа.       — Спасибо.       — Я шучу. Брось, Джексон, сколько тебе дали?       — Неделю, до начала сезона, — он горько усмехнулся. — Норман сказал разобраться со своими скелетами в шкафу.       — Я могу чем-то помочь? Насколько все плохо?       — Настолько, что я реально могу лишиться карьеры, если не разберусь с этим. У тебя нет каких-нибудь знакомых и влиятельных журналистов в друзьях?       — Увы, — протянул Рэй, закручивая кончик усов. — Журналисты меня не любят, особенно после той драки в 2003-м. Так что, с этим будет туго. Да и в конце концов, кем тебя можно заменить? Этой истеричной дамочкой, которая руль-то наверняка раза два в руках держала? Чушь. Норман может быть каким угодно бизнесменом, но уж я-то способных ребят вижу издалека.       Джексон невесело усмехнулся. Попытки Рэя поддержать его были хоть и приятны, но совершенно беспомощны.       — Кому ты врешь — ты меня в шею с трассы гнал.       — Это было в качестве профилактики, чтобы не расслаблялся. Позвони Маккуину, — вдруг предлагает он. — У него много связей, может, он чем-нибудь поможет, учитывая, что у вас, вроде как, вполне дружеские отношения.       «Вроде как». Если бы Рэй только знал, что этим утром он проснулся с Маккуином в одной кровати, то самый первый побежал бы к Норману просить о его замене. Сразу после отцовских лещей, конечно же.       — Ты же бесишься от Маккуина.       — Ну, мужик он неплохой. Друзей в беде уж точно не бросает, да и с Доком мы отлично ладили в одно время, до того, как он угнал в свой Радиатор. Он бы ненадежных людей под свое крыло не стал брать, так что, лично я Маккуина хоть и недолюбливаю, но доверяю ему.       — Маккуин меня сюда и привез, — доверять Рэю такую откровенную новость было безопасно. Как минимум по той причине, что «пидорство» и Джексон, для Рэя стояли на огромном расстоянии. — С такой новостью…       — Так это Маккуин тебе рассказал? А он-то откуда в курсе?       Джексон прикусил язык. Все же, рано он решил пополнить свой список неловких ситуаций.       — Карлос проболтался. Не важно. Ты вообще знаешь что-нибудь об этой Бэй?       — Норман говорил, что она из Майами, — Рэй задумчиво почесал подбородок. — Там с уличными попроще, насколько я знаю. Я так понял, что там она завоевала всевозможные первые места, а потом её кто-то посоветовал. Знаю только, что Норману кто-то сильно присел на уши по деньгам, а в INGTR свежее мясо любят, ты же знаешь. Особенно то, которое само себя оплачивает.       — Кто-то серьезный?       — Понятия не имею и такое ощущение, что даже сам Норман не в курсе. Бардак.       Он промолчал, только задумчиво кивая. Бэй как-то уж слишком прицельно била в него, даже не как соперница — словно бы у них был бурный роман, в котором Джексон оставил её одну, беременную и на улице. Такого, конечно, не было — но Бэй удалось обставить ситуацию так, что теперь он в этом сомневался. Вся из себя, с огнем соревнований и победы в глазах, в ней практически читалось неудержимое желание утереть ему нос: уверенная в себе, наглая, чем-то отдаленно напоминала Чико. И его самого. И от этих сравнений почти тошнило. Неужели еще пять лет назад он вел себя так же?       Он раздраженно одергивает самого себя, когда навязчивые мысли о сравнениях занимают почти всю его голову.       — Позвоню Маккуину, — наконец говорит он, поднимаясь с места. Рэй встает за ним следом. — Может, у него идей будет побольше.       — Давай парень, выше нос. Ещё ничего не решено.       — И зачем ты сюда приперся?       — Мне деньги нужны. Слышал, вам водитель нужен, вот и пришел.       — А ты водить умеешь? — он стоял под пристальным оценивающим взглядом. Черный толстый мужик сидел перед ним на грязном диване, закручивая блант. — Лет тебе сколько?       — Умею, — ответил Джексон. Сальный, как его называли на районе, вытянул рожу в немом одобрении. Он склонился над столом, где была рассыпана трава, а рядом лежал ствол — тяжелый, Джексон был уверен, что в него даже не придется стрелять, достаточно будет просто огреть пушкой по затылку. — Шестнадцать мне.       — А ты в курсе что случилось с предыдущим кандидатом?       — Уволился, я так понимаю.       — Да, именно это и происходит, когда ты сажаешь на свой хвост мусоров. «Увольняешься».       — Я знаю где ходят патрули, — мрачно отозвался он, встречая насмешливые взгляды. — Со мной такого не произойдет.       — Какой самоуверенный, — Сальный хохотнул. — Ты, малолетний пацан, приперся сюда и тратишь мое время на какую-то хуйню. Что вообще умеет шестнадцатилетний ребенок? Заводить и глушить тачку? Катись отсюда. Трэвис.       Парень, что стоял все это в стороне, подошел к нему и поволок в сторону двери. Он вырвался, едва не распластавшись по грязному полу.       — Мой отец, Маркус — уже работал на вас когда-то! Ему тоже было шестнадцать, как и мне — и вы дали ему работу!       — Маркус? — Сальный остановил Трэвиса и посмотрел на него теперь иначе, пристально, дергая взглядом за черты лица. — Так ты Шторм?       — Да, — он выдохнул, поправляя на себе куртку и опешил, когда Трэвис вдруг наклонился к нему так близко, что практически вдавился в его щеку носом. Он долго принюхивался, под безразличным взглядом Сального. — Какого…       — Не пиздит, — выдал Трэвис. — Пахнет так же, как его мамаша, что у нас соль берет. Глория?       Он ощетинился.       Да, его предки не были примером благодетели, но слышать подобное все равно было больно. Ему хватает и той картины, что разворачивается перед ним каждое утро дома, хватает въехавшей матери и отца с закатанными глазами. И стоять среди тех, кто подсадил их на иглу — ему уже хочется убраться отсюда.       К черту, возможно, это была дерьмовая идея. Деньги можно заработать и в мастерской, возможно, придется полностью отказаться от выходных и перерывов — да только едва ли той выручки хватит. Он вспоминает счета о задолженностях, что так и остались лежать на полке в прихожей, вспоминает про весь тот пиздец, что творится дома и что сраная школьная инспекция не поведется во второй раз на его кислое и довольное жизнью ебало. Ему нужны были деньги, нужны, потому что он не хочет вдруг угодить в приют, стать тихушником и чтобы ему потом под ребра тыкали заточкой, называя «сироткой».       Жизнь приютских на районе ничем не отличалась от жизни в тюрьме — тебя шманают, забирают те единственные пожитки, что у тебя есть, потому что все в курсе, что ты никуда от этого не денешься. Потом тебя подсаживают на счетчик, заставляя толкать дурь в переулках и сдирают больше, чем ты в состоянии заработать таким путем.       Джексон же превзошел самого себя и приперся в это логово самостоятельно.       Он умел всего несколько вещей: разбирать двигатели, водить машину и прогуливать школу, пока вымазывался маслом в мастерской, закручивая гайки на колесах и смотря по телику гонки, в попытках решить ебучую алгебру на перерыве.       Это было тем самым дном, из которого ты можешь выбраться только в дешевом, сколоченном из ссохшейся древесины, ящике. Гетто, где каждая тварь знает друг друга и не подаст руку помощи, потому что каждый грызется за свой кусок зеленой травы на участке, потому что пока большие дяди зарабатывают на наркотрафике — они, малолетние ребята, пытаются выжить в школе, с пубертатом и в надежде не сдохнуть от голода. В Альбукерке были и богатые районы, где еще растет трава и люди не цепляются за жизнь в попытке выжить, но бывали и такие, где Джексон рос все свои шестнадцать лет, где собираются самые отбросы общества, где ты выбираешь один из пути — прогибаешься под систему или пытаешься жить в рамках закона. Где кража среди ночи — это обычное дело, где сидеть с битой под окнами, чтобы никто не упер у тебя последние центы — нормально.       Гетто, в котором все друг другу пророчат большие бабки и золотые цепи в будущем, что — вот, Джексон, мы станем знаменитостями, будем ебать шлюх и бабок у нас будет столько, что нас похоронят в золотых гробах. То были слова его кореша, которого на следующий же день закололи из-за счетчика и невыплаченных процентов. Прически, привычки, мечты — все одинаково.       Говорят, что сдохнуть от голода в современном мире просто нельзя — это не правда. Джексон своими глазами видел, как старики, о которых некому позаботиться, подпирали собой дверь с другой стороны и медленно засыпали, умирая; сдохнуть от голода здесь такая же вероятность, как и от передоза. Разница лишь в быстроте того, как это происходит. Он боится, что его предки откинутся до того, как ему стукнет восемнадцать, боится, что у них отберут дом из-за неуплаты и их выкинут на улицу, а его — сиротку — в приют.       Он много раз видел, как ребят забирали из таких же семей как у него — два торчка лупят глазами, пока инспекция выводит из дома пацана, который еще вчера ходил со всей компанией в столовку к латиносам, чтобы обменять валюту на дешевую жрачку.       Джексон никогда никому не жаловался о том, как ему дерьмово. Что просыпаться каждый день в доме, где воняет мочой и дурью — выше его сил. Что делить жизнь между школой и мастерской, пока тебя трясет от простудной лихорадки — сложно. И что пока отец называет его поколение «дрявыми резинками» — жить просто невыносимо. Невыносимо настолько, что хоть вешайся.       Но суицид не выход, хотя, наверняка, решил бы не мало его проблем. Суицидников на районе не уважают.       Сальный заинтересованно наклонил голову.       — Город хорошо знаешь?       — Каждую улицу.       — А ездить быстро?       — Это выше сорока миль в час? — он усмехнулся, не испытывая трепета. — Вполне.       — Трэвис, — вальяжно протянул Сальный, качнув в сторону Джексона самокруткой. — Просвети мальчишку.       — Значит слушай сюда, — Трэвис вырос рядом с ним высокой фигурой. В его руке по-прежнему был ствол, которым он манерно жестикулировал, делая каждое слово особенно весомым. — Нужно доставлять ширево с одной точки на другую и стараться не использовать один и тот же маршрут. Твой предшественник… Как его там звали? «Рыжий»? Так вот Рыжий прошляпился и посадил на свой хвост ментов. Если сможешь быть незаметным и в случае чего удрать — получаешь десять процентов от одной доставки.       — Всего десять? Вы предлагаете мне доставлять дурь и собираетесь платить всего десять процентов?       — Ха, — хрюкнул Сальный, хлопая себя по колену. — Либо соглашайся, либо проваливай отсюда. Тебя здесь никто уговаривать не собирается, у нас таких гонщиков еще половина района. Не ты, так кто-то другой — бери, что дают.       «Бери, что дают». Да это весь смысл его жизни — жрать и брать только то, что предлагают.       — Нет, — он тут же исправляется. — Нет, я согласен. Десять так десять. А тачка…       — Видел Додж, что стоит за окном? Вот на нем и будешь развозить товар. И постарайся сделать так, чтобы нам потом не пришлось вылавливать свое дерьмо из какого-нибудь пруда. Если с товаром что-то случится или мы узнаем, что ты тайком с него раскуриваешься, или забираешь себе больше десяти — мы тебя быстро найдем.       — Я не употребляю.       — Тогда тебе же от этого лучше, — ухмыльнулся Сальный. — Держи, твой первый товар, — он протянул ему самокрутку, которую Джексон взял с недоумением. И это его товар? Сколько ему заплатят за это? Два цента? — Доставишь его на Пласитас за пятнадцать минут и получишь сотню баксов, понял?       Трэвис вложил ему в руки ключи. Сальный гаркнул, объявил, что время пошло — и только тогда до Джексона дошло. Он вылетел из дома, едва не споткнулся и засунув косяк в карман, судорожно отпер дверь разваливающегося Доджа, усаживаясь за руль.       Вот он выезжает со двора, едва не сносит задником мусорный бак и втапливает педаль газа так, что та практически ложится на пол.       В этом косяке была жизнь.       В этой сальной самокрутке, которую Мэл скрутил своими жирными пальцами — пылала яркая надежда. Потому что приютских не любят. Потому что не хочет умереть в шестнадцать от дырки под ребрами или от того, что не смог вернуть бабки тем, кто поставил его на счетчик. И он несся по улицам Норт-Вэлли, без прав, мимо безразлично снующих по клумбам людей.       У него была мечта — дожить до восемнадцати. Там кончится школа и жизнь откроет двери со дна, выплевывая его на улицы какой-нибудь Калифорнии. Главное продержаться сейчас, главное не стать еще одним трупом в ящике.       — Ну? — Маккуин уставился на него вопрошающим взглядом. Он напряженно следил за тем, как Джексон долгие несколько минут отмалчивается, пока не ударяет телефоном по торпеде, громко матерясь. Должно быть, как обычно, копил в себе все эмоции, а теперь они лезут наружу. Обычно Джексон перманентно находился в состоянии злобного придурка, но сейчас это не шло ни в какое сравнение. Джексон был в ярости. — Я так понимаю, все очень плохо.       — Ты был прав, — Джексон зачесывает назад свои волосы, тяжело вздыхая. — Меня хотят заменить.       Порой умение Маккуина предугадывать события наперед, приносило больше проблем, чем пользы.       — Это пиздец, Маршалл, — Джексон выглядит откровенно обалдевшим. Маккуин может его понять, может понять то неверие, которое приходит с постепенным осознанием, когда ты уже ничего не можешь сделать, все твои усилия приводят к еще большему разочарованию в себе и тебе ничего не остается, кроме того, как уступить место другому. Да, его никто не выгонял, но едва ли это чем-то отличалось от предложения Стерлинга: начать продавать брызговики вместо участия в гонках. — Ты вообще что-нибудь слышал об этих сплетнях? Я всю ленту пролистал — ни одного упоминания о том, что всех вдруг заинтересовала моя биография. Какая тварь вдруг вылезла из могилы и решила меня заложить? Я думал, со смертью Сального все мои проблемы исчезли. Черт.       — Видимо, не все, — Маршалл едва ли разбирался в биографии Джексона чуть лучше любого другого, но как минимум, главные герои всех охуительных историй Джексона были ему известны. — Я позвонил Салли, она обещала скинуть мне контакты нескольких заказных СМИ, но она не видит здесь какого-либо решения, кроме как дать интервью и сказать, что это все бред.       — Заказные интервью сами по себе как бред.       — Джексон, это не шутки.       — А ты думаешь, я этого не понимаю? Меня хотят выгнать, Маккуин, какие еще тут могут быть шутки?       Маршалл тяжело вздыхает, Джексон просто расстроен и поэтому хлещет ядом.       — В любом случае, тебя пока еще никто не выгнал. А насчет Британи…       — Удиви меня, скажи, что она дочь какого-то магната и что я могу идти и сразу откатываться от гонок, чтобы не тратить время.       — В общем-то, — он неловко почесал затылок. — Отчасти оно так и есть.       — Ну и?       — Она племянница Чико, — Джексон уставился на него невидящим взглядом, а после прыснул со смеху, закрывая лицо ладонью. Маршалл сочувственно покачал головой. — Оказывается, у Чико была младшая сестра, а Британи — ее дочь.       — А я-то думаю, что уж больно знакомые методы. Подослать какую-то девчонку, заплатить за нее, убедить Нормана, что здесь пахнет деньгами. Теперь-то все сходится. И сделай лицо попроще, — он закатил глаза. — Меня уже тошнит от всех этих виноватых рож.       — Норман еще что-нибудь сказал?       — Да, конкретно намекнул, что ему уже донесли о моей сладкой жизни в прошлом. Есть идеи, кому это может быть выгодно? Бернулли?       — У Бернулли сейчас своих проблем хватает. Вокруг него такая драма, что ему уж точно не до тебя. Может, ты где-то упоминал о чем-то? Рассказывал кому-то об этом?       — Кому? Всем тем кентам, что сейчас или в аду, или только-только легли в ящик? Рамирез рассказывал, — отвечает он и тут же хмурится. — Но она бы не стала об этом трепаться. Уж кто-кто, но не Рамирез. Даже Рэй не в курсе. Кто-то пытается меня заложить, но я не понимаю кто.       — Чико?       — У нас с Чико не было терок, чтобы он пытался такую херню провернуть. Это у тебя с ним не все в порядке.       — Но ты сам подумай: вдруг из ниоткуда появляется никому не известная гонщица, ее пытаются пропихнуть на твое место, а вдобавок ко всему — она племянница Чико, который никогда не славился адекватным решением проблем.       — Да ты конспиролог.       — Возраст обязывает, — отмахнулся Маршалл. — Я это к тому, что я видел подобное своими глазами — находился кто-то влиятельный, заключался договор — и гонщиков просто выгоняли без объяснений. Разве что у крупных спонсоров такого не случалось.       — Это ты меня так подбодрить пытаешься? Получается хреново.       — Джексон, — Маршалл находит его руку и Шторм сжимает руку скорее по привычке, смотрит в пространство перед собой, поглаживает большим пальцем тыльную сторону ладони и ничего не говорит. — Поверь мне, если Норман не выкинул тебя без разбирательств, значит пока он этого делать не собирается. А значит, у нас еще есть время что-то придумать, тем более — до начала сезона.       — Я просто не понимаю, — Джексон сплетает их пальцы, перекладывая их клубок ладоней к себе на колено. — Я столько сделал, пять лет приносил Норману золото, а в итоге он готов меня как какую-то псину просто взять и вышвырнуть, едва ему предложили чуть больше денег, чем я ему приношу? «Ты не незаменимый», блять.       — Ты же знаешь, что твоя карьера не закончится, если это произойдет. В мире еще достаточно спонсоров, которые захотят тебя к себе.       Джексон знает. Маршалл сидел перед ним как самое достойное напоминание об этом.       — Я знаю, что об меня просто вытерли ноги. И более того — этот ублюдок Чико будет давить меня до последнего.       Он бросает взгляд на свой разбитый телефон — Маршаллу слишком больно на него смотреть. Он действительно выглядел так, будто по нему хорошенько потоптались: нахмуренные брови, поджатые губы, стальной взгляд серых глаз, холод которых Маккуин ощущает на своей ладони. Раньше он бы не предал этому значения, посчитал бы, что Джексон просто не в духе, но у психики Джексона было одно ужасное свойство — он разрушал самого всеми переживаниями, страх рыл в нем яму, гнездился и Джексон все держит в себе. Он никогда не скажет, какие вещи ему причиняют боль, никогда не подаст виду — проигнорирует и стерпит, пока его подавленные эмоции не начнут разрушать его изнутри. Он однажды уже стал свидетелем одного нервного срыва — и это не когда он взрывается по любому поводу и громит квартиру, это не постоянные ссоры и скандалы. Это элементарное холодное безразличие ко всему. Это депрессия, сводящая вас обоих с ума своим бесчувствием.        Он ободряюще сжимает его ладонь, привлекает внимание — Джексон только равнодушно ведет плечом, никак не реагируя.       — Знаешь, что самое страшное — я смотрел на нее и видел самого себя. Те же подколы, то же вечно недовольное выражение лица, неужели я был таким же придурком?       — Ты и сейчас придурок, — отвечает Маршалл, мягко улыбаясь. Его рука ложится на плечо Джексона. — Просто раньше тебе было на всех плевать.       — Откуда ты знаешь, что щас мне не плевать?       — Опыт подсказывает, — ему удается урвать один заинтересованный взгляд. — Я, знаешь ли, три года тебя уже знаю.       — Уже три?       — А ты даже не считаешь?       — Ну, в нашей команде ты мозг, а я руки. Так что, это твоя прерогатива.       — Тогда, как мозг сообщаю: скатай мою машину на мойку семнадцатого сентября. Я тебе спасибо скажу.       — Пожалуйста, — любезно отвечает Джексон, улыбаясь. — Если меня возьмут в Диноко станешь моим наставником?       Маршалл закатывает глаза.       — Это уже походит на какое-то издевательство.       — Брось, мне просто нравится тебя ковырять.       И озорно оглянувшись, оставляет на его губах короткий поцелуй.       — Заводи, пообедаем где-нибудь. А то небось скоро опять побираться придется.       — Не переживай, я тебя в бедности не оставлю.       — Звучит как клятва.       — Я согласен.       Ответный смешок закрепляет сказанное.       

***

             Остаток дня тянется издевательски медленно. Он больше часа трещит по телефону с одним из журналистов, которого посоветовала Салли — откуда-то уже взялись инсайдеры, распространяющие информацию о том, что его хотят заменить. Джексон напряженно листает ленту новостей, так и не притронувшись к своему салату. Одна новость лучше другой, все пытаются обсосать возможные причины такого решения INGTR, но в итоге все приходят к выводу, что Джексон уж слишком довел спонсоров своим нахальным поведением. Сюда же добавляются и первые новости о возможном скандале — шумиха разворачивается вокруг него как устрица, кто-то пытается начать свое собственное расследование, кто-то — упорно придумывает новые факты о его биографии, обвиняя в растлении малолетних. У него глаза лезут на лоб от очередной новости, когда Маршалл уже просто забирает у него телефон, говоря, что если он будет гипнотизировать свой мобильный, то ситуация лучше не станет.       Потом Маршалл уходит, со словами, что у него до вечера еще есть дела, поэтому увидятся они уже только в клубе. Потом следует долгая и нудная лекция на пару Салли о том, как себя лучше вести: не упоминать, не вестись на провокации, создавать образ добропорядочного гражданина и, конечно же, как можно скорее дать интервью, которое должно обелить его во всех подробностях.       Что ж, это было хотя бы примерным планом. — он договаривается об интервью на пятницу, трясет ногой еще целый час — в рот ничего не лезло, волнение делало всю еду кислой, а то и вовсе безвкусной.       Рамирез опять шлет ему фотки своих гор, спрашивает о его делах и поэтому к концу дня Джексон уже в откровенном осадке: шлет нахуй Трэвиса, сбрасывает звонок от Маккуина и оставляет сообщения Круз непрочитанными, а на любые упоминания имени Бэй реагирует неприкрытой агрессией. А когда ко всему этому цирку прибавляется еще и Рэверхем со своей отцовско-показательной заботой и волнением о его шкуре, а следом еще и Карлос со своим ебаным — красавица, не забудь про сегодняшнюю вечеринку — Джексон добивает свой телефон окончательно, да так, что экран крошится у него в пальцах.       Мысли о том, откуда Чико могут быть известны такие подробности его биографии, с чего вдруг он захотел сместить именно его, а не ту же Круз, которую тренировал Маккуин — он не понимал. Не понимал причин, не понимал, где и что успел не так сделать или сказать. Он точно помнит, что Чико его едва не в десна готов был лобызать — так тому нравилось, что Джексон всем утирает нос и забирает победу у профессиональных спортсменов. Рэй, вроде бы, тоже никаких терок с ним не имел — Рэверхем в принципе мало с кем ссорился, глядя на него, желание как-то моментально отпадало.       В довершение его нервного срыва не хватает только апокалипсиса, а в остальном, список можно считать полностью выполненным.       В квартире он Маршалла не обнаруживает, наскоро принимает душ, приводит себя в маломальский порядок, надевая первые попавшиеся шмотки — переодевается, когда шмотки оказываются вещами Маккуина. Матерится, вытаскивает симку из добитого телефона и в конце концов мокнет под дождем, когда накачивает спущенное колесо у легковушки. Может он кого-то убил? Съел недостаточно индейки на день благодарения? Хреново отпраздновал день независимости? Мысли появлялись одна за другой, пока он накачивал колесо. День, из замечательного, превратился в сущий кошмар.       И только когда он добирается до клуба и стоит под залитой неоном вывеской, его попускает — Маршалл встречает его своей теплой улыбкой, раскрывает руки в объятиях и Джексон сдается, приходя в состояние равновесия на пару минут. Ему плевать на заинтересованные взгляды других участников, он не обращает внимания на чьи-то подколы — в свете сегодняшних событий, это откровенная мелочь.       Он видит её почти сразу же — Бэй, уже собрав возле себя небольшую компанию, вещала о своей нелегкой жизни. Джексон практически не слушал её, сидя за соседним столом. Они с Нейтаном — одним из новичков в прошлом сезоне, обсуждали грядущие гонки и что их наставники чем-то похожи. Нейтан представлял бренд Колы и вот уж там действительно были серьезные спонсоры, о чем Рувер ему и рассказывает, пока Маршалл и Рэем что-то обсуждали в своим таинственном темном углу, бросая на него многозначительные взгляды.       — А это правда?       Джексон моргает, переводя на Нейтана вопросительный взгляд.       — Что?       — Ты новости не читаешь? Практически каждый посчитал своим долгом написать, что тебя выгоняют.       — А ты как думаешь?       Нейтан поморщился, не желая вступать с Джексоном в дискуссию и обернулся назад. Бэй — такой радостной он её видел впервые — выпивала шот за шотом, в окружении других участников. Он помнит, как производил такой же ажиотаж, когда вдруг ворвался в автоспорт. Его засыпали вопросами, спрашивали откуда он, как попал в НАСКАР, чем занимался раньше. Он даже не помнит, какую именно сочинил тогда историю, помнит, что почти все его мысли были о Нилли и все это сборище его больше напрягало, чем расслабляло. Теперь же эта роль досталась Бэй и не сказать, что он чем-то расстроен.       — У меня был отличный учитель, — она улыбается своими ярко-красными губами. — Мой новый спонсор лично присутствовал на моей прошлой гонке.       — В Майами же с этим попроще, да? Там за уличные не штрафуют? — спрашивает кто-то из толпы. Джексон не видит его лица.       — Нет, — щелкает она, мило улыбаясь. — Разве что некоторых, кто искушает местных властей, — раздается смех. — Но лично мне никогда не попадало, я, так сказать, чиста перед законом.       И бросает в его сторону такой ехидный и знающий взгляд, что он не сдерживает удивленного смешка. Нейтан переводит на него изумленный взгляд.       — Она бессмертная или просто пьяная?       — Глупая, — зевает Джексон, стуча пальцами по столу. — Все подковырнуть меня пытается, никак не успокоится.       — Вы уже встречались?       — Да, у спонсора. Устроила сцену.       Нейтан присвистнул.       — Так может ты ей нравишься просто? Флиртует с тобой.       — Если бы я ей нравился, — начинает он, бросая в сторону Маккуина короткий взгляд. — Она бы меня не доебывала.       Нейтан с умным видом покачал свой бокал и поднял руку, привлекая внимание Британи.       — А тебе лет-то сколько?       — Двадцать один!       Нейтан прыскает со смеху, чем вызывает у Британи непонимающий взгляд. Джексон закатывает глаза — ну начинается.       — Может это твое новое воплощение? — смеется он, поворачиваясь к их столу. — Нагрешил, вот и карма по твою душу пришла.       — Ага, выкидыш кармы.       — Я серьезно, до того, как ты пришел, она тут целое представление устроила, прям как ты раньше.       — Придержи себя от этих идиотских сравнений, братан. Ты уже не первый, кто мне это говорит. INGTR внесли меня в список смертников, так хоть ты не нагнетай.       — Так, а за что? Ты же выиграл в предыдущем сезоне… Или ты что-то опять учудил? Подрался с кем-то? Я слышал, у тебя были какие-то проблемы с юристами Бернулли.       — Бернулли уже как год не интересует никто, кроме двух участниц его любовного романа, — встревает Маршалл, присаживаясь за их стол. — У него сейчас проблемы с одной из бывших жен, ему нет до вас никакого дела.       — Собираешь сплетни? — Джексон подвинулся, освобождая место. — Читаешь «People» и смотришь отчаянных домохозяек по вечерам?       — Ну надо же себя как-то развлекать.       Тусовка проходит достаточно миро. Британи настолько уперлась в него своим игнором, что ему даже не нужно стараться — он в спокойствии общается с другими ребятами, собирается своей толпой у одного из столов, пока Маршалл вновь скрывается в направлении своей излюбленной команды наставников. И к концу вечера, когда Британи остается уже без былой славы, в компании таких же молодых гонщиц, в конце концов встревает в их разговор, подсаживаясь рядом. Джексон с интересом наблюдает за ней, как она пытается перетянуть на себя одеяло внимания и принципиально не смотрит в его сторону. Черт возьми, неужели это и в самом деле такой идиотский способ флирта? Да только если бы это был он, она бы уже нашла сто и один способ оказаться с ним наедине.       На ней было недлинное черное платье, пальцы украшал все тот же черный маникюр — она держала ножку бокала, уже конкретно пошатываясь от выпитого. И только когда она едва не проливает на него остатки своего вина, он её одергивает.       — Тебе уже хватит.       — Ты что-то сказал? — она поворачивается в его сторону, но тут же замирает.        Маршалл весело смеется, проходя мимо их стола и Джексон не может поверить своим глазам. Британи, ещё мгновение назад заведенная и злая, смотрела на Маккуина как на оплот собственного счастья. И в нем просыпается эта жгучая, ядовитая ревность, которую он искренне старается в себе заглушить. Спокойно, девчонка просто раскатала губу — посмотреть на Маршалла, так раньше за ним сколько девчонок бегало? И все равно поджимает губы, стискивая переносицу. Ему уже давно не двадцать один, чтобы заводиться по каждому пустяку.       Нейтан толкает его локтем, шепотом спрашивая, что случилось и Джексон может только поморщиться. В конце концов, какой смысл ему ревновать? Маршалл с ним и его от него не отодрать даже щипцами.       — Согласитесь, что прошлое поколение гонщиков было самым лучшим, — она мечтательно вздыхает, ловя на себе любопытные взгляды. Нейтан фыркнул ему на ухо, щелкнув себя по шее. — Раньше были настоящие гонки, не то что сейчас.       — Так че ж ты приперлась, если раньше было лучше?       — А можно как-нибудь обойтись без твоего очень важного мнения, Шторм, — огрызается Бэй, бросая в его сторону ненавистный взгляд. — Раньше, это в особенности до твоего появления.       — Я смотрю, у тебя ко мне какая-то личная обида?       Неужели из-за Маккуина?       — У меня нет никаких обид, просто мне тошно смотреть, когда какого-то любителя вдруг называют профессионалом.       Он усмехается, качая головой. Нужно просто держать себя в руках.       — Зря стараешься. Я знаю, чего ты добиваешься.       — Неужели?       — Используешь мои же приемы, — Джексон со довольным видом откидывается на спинку дивана. — Можешь не тратить свое время, я не дам автограф.       Она едва не вспыхивает от возмущения, открывая рот. Взгляды собравшихся перекидываются с него на Бэй, кто-то гудит от брошенного подкола, кто-то с интересом наблюдает, что же будет дальше. Он точно так же не обращает на нее никакого внимания, пока она едва закрывает рот, выглядя настолько взбешенной, что он, в конце концов, радуется своим результатам.       — Ты просто кретин, — выдает она, едва не скалясь. — Думаешь, ты тут самый умный? Что тебе все позволено? Что ты можешь вот так брать и потешаться над кем-то?       — Разве я потешался? — его спокойный тон напрямую резонирует с ее визгливым голосом. — Всего лишь сказал, как есть.       — Если ты такой умный, так почему бы не проверить наши способности сейчас?       — Это против правил, — тут же встрял в разговор Нейтан. — В ЛА запрещены уличные гонки, вас обоих просто дисквалифицируют.       Британи раздраженно поджала свои красные губы, явно недовольная таким поворотом событий. И может ему показалось, но по её лицу было явно видно, что она в курсе событий.       — Ладно.       — Серьезно, Бэй, чего ты добиваешься? Какой тебе смысл выводить меня из себя? Если меня выпрут, то не все ли равно — когда именно. Уйду я сейчас — никто на тебя даже не обратит внимания и если ты пришла за победой — принимай соперников как они есть, иначе… теряется весь интерес.       — О, я просто подражаю своему кумиру.       — Да что ты? — Джексон усмехается, качая головой. — И кто же твой кумир?       — Я очень хотела попасть в большой спорт, — вместо ответа, говорит Британи, без всякой грации закидывая ногу на ногу. — Брось, Джексон, один круг. Проигравший оплачивает вечер, вместо компании.       — Ты думаешь я буду рисковать карьерой, чтобы тебе что-то доказать?       — А разве это не то, что ты делаешь обычно?       — Я на это не поведусь.       — Когда тебя выкинут — посмотрим, как ты заговоришь.       — А ты так хочешь, чтобы меня выкинули? Я пока не собирался освобождать свое место.       — Куда ты денешься? Знаешь, — она нервно хохотнула. — Мне всегда было интересно, как себя будешь вести ты, когда кто-то встанет на твое место, — ее ладонь ударяет по столу, отчего бокалы и рюмки подскакивают со звоном. Её губы растягиваются в жестокой улыбке. — Ты всегда так уверенно рвался вперед, не замечая никого на своем пути, вел себя как последняя сволочь, а теперь — ты тут.       Британи поднимает руки, истерично смеясь:       — А тебе плевать, ты пытаешься задеть кого-то, обратить на себя внимание, показать, какой ты великий спортсмен — попал в гонки. Вау. Только все мы знаем, что никто не попадает в НАСКАР просто так.       — Так ты сюда приперлась чтобы жизни меня научить? Как трогательно — я польщен. Но лучше запомни одну простую вещь, Бэй, — он подсел ближе, облокачиваясь на стол. — Ты права — мне плевать на тебя. Меня не волнует откуда ты вдруг вылезла, что тебе надо и вся та прочая чушь, которую ты можешь считать за достижения. Уличные — не кольцевые, ты вылетешь с первой же трассы, впечатавшись на скорости в отбойник и опозоришься. И я действительно буду наблюдать за этим с улыбкой, потому что на большее ты и не способна, раз так искусно треплешь своим языком. Ты малолетняя дурочка.       Он получает звонкую пощечину. Маккуин с другого конца клуба взбешенно распахивает глаза, тут же направляясь в их сторону. Британи подскакивает со своего места и окинув всех тяжелым взглядом, бросает подкол в его сторону.       — Посмотрим, как ты запоешь утром. Доброй ночи всем, хватит с меня.       Нейтан недоуменно поднял брови, когда к столу подошел Маккуин.       — Это сейчас была угроза?       Джексон устало вздохнул, откидывая голову на спинку дивана и потирая горячую щеку.       — У меня дурное предчувствие.       

***

             Рэй: У меня должно быть много вопросов, но большую часть я все-таки задам тебе лично.       Рэй: А один спрошу сейчас.       Рэй: Что происходит в твоей пустой голове?              Джексон Шторм и Маршалл Маккуин находятся в отношениях?       Шторм и Маккуин — раньше соперники, теперь любовники       Разоблачение на Джексона Шторма взорвавшее интернет       Новые отношения Джексона Шторма — таинственная девушка оказалась знаменитым гонщиком       Шторм и Маккуин целуются и держатся за руки в машине +фото +видео              Джексон затянулся и едва не закашлялся. Табак бил по легким, создавал тошнотворное ощущение в горле — счастью этому не добавляли и сообщения от Рэверхема, которыми пополнился тот длинный список из непрочитанных. Спонсоры, Карлос, Круз и Маккуин, сообщения от которого Джексон игнорировал с наибольшим энтузиазмом. Трэвис сидел рядом с ним на диване, а на ноуте перед ними шел видос с громким названием «Разоблачение на Джексона Шторма». Хруст чипсов шел в унисон с тонким голосом девочки.              Сразу хочется сказать, что в этом видео будут упомянуты различные вещи, которые для некоторых могут оказаться достаточно триггерными.              Он выдохнул сигаретный дым. Это была настоящая конура — Трэвис предпочитал холостяцкий образ жизни в самом извращенном понятии. Тут и там разбросаны различные следы бурной жизни: косяки, нераспечатанные презервативы, носки и прочие прелести жизнедеятельности — спасибо не дерьмо, а в остальном терпимо; Трэвис был одним из тех параноиков, которые предпочитали ныкаться в самых дрявых коробках, уверенные, что никто даже не подумает, будто у жильца такой хаты могут быть хоть какие-то накопления; тот самый параноик, который сначала прослушивает сообщение на автоответчике и только потом берет трубку; таскает с собой два телефона, постоянно вытаскивая симки, переезжает раз в месяц и каждый день пытается появляться в новом прикиде; обходит стороной места с камерами, ездит только на общественном и иногда вытаскивает из-за пазухи черный брабус, который отлично контрастирует на фоне заваленного всяким хламом гаража.       Джексон считал, что это профдеформация — торговля наркотой делает из тебя либо тварь упоротую, либо тварь параноидальную — Трэвису каким-то образом удавалось держаться на золотой середине, отличаясь принципиально.       Джексон пересматривал этот видос уже третий раз, первый — чисто обрывками, без всякого интереса, в конце концов, сколько таких поползновений в его сторону уже было. Второй раз полностью — от начала до конца, пока не начал драть на себе волосы от ужаса и получать сообщения от всего своего окружения. И вот сейчас — третий, решил похвастаться Трэвису своими охуенными достижениями по жизни: его выгоняют из команды, прошлое сверкает жопой перед журналистами и какая-то девочка, смутно похожая на Нилли — показывает фотки, снятые откуда-то исподтишка, где точно читаются их с Маккуином рожи. Ситуация — хуже не придумаешь.              Начать хотя бы с того, что Джексон Шторм имеет не самую хорошую репутацию. Постоянные драки, ссоры с участниками и предупреждениями со стороны его спонсоров. Последней каплей стала их драка с Франческо Бернулли, в следствии чего INGTR сделали Шторму выговор.              После слов Бэй на том вечере, не трудно было догадаться, чьих рук это дело.       Его утро началось с пустой кровати — теперь уже Маршалла вызывали на ковер в Диноко, он привычно листал ленту новостей после душа, когда поперек горла встал ком. Все эти заголовки, один лучше другого, фотки, ссылки на разоблачение, которых мир повидал невиданное количество. Канал принадлежал какой-то девушке, которая собирает сплетни и теории заговоров о знаменитостях — заявила о том, что его нужно отменить, однако такой же волны поддержки на это предложение не получила.       Дальше следует долгая и нудная часть про то, что он вырос в Альбукерке — сноска про то, что там снимался сериал «Во все тяжкие» — и что Нью-Мексико — это самый криминальный штат США. Конечно, открыть Википедию и зачитать, что в Нью-Мексико сосредоточен весь наркобизнес США мог и он, но обычно эти две вещи упоминали отдельно от его имени.       Трэвис присвистывает, хлопая его по плечу. Девочка написала целый душещипательный рассказ о том, как слезливо и плохо ему было; его дергает от этого второй раз, он затягивается — в горле уже горчит — и испускает большое облако дыма прямо в монитор. Пусть и половина из того что говорит девочка — не правда, но во всем остальном её рассказ сходится. Да, фактически, он торговал наркотой, развозил по всему Альбукерке и получал за это бабки, оплачивал штрафы, аренду, покупал жрачку и свою первую машину он оплатил этими самыми грязными деньгами.       Но разве он сделал недостаточно, чтобы это осталось в самом дальнем ящике?              Джексон Шторм не просто был замешан в криминале, он был тем, кто поощрял и употреблял наркотики, он подсаживал людей на иглу, а в последствии заставлял выкупать у себя товар.              Трэвис ржет, а Джексон бросает на него ледяной взгляд.       — Чувак, а я оказывается многого о тебе не знал.       — Заткнись, ни хуя не смешно.       — Ты думаешь на это кто-то поведется? Я тоже могу сказать, что срал на дворе Белого Дома — и че?       — Так ты и срал, а я в жизни никого ничему не толкал. Сука, на меня просто клевещут, а я даже в суд подать не могу.       — Почему?       — А ты, блять, как думаешь?       — А, — глубокомысленно изрек Трэвис, рассыпая вдоль бумаги траву. — Хитро, но нашим тебя закладывать точно нет смысла, ты на респекте у всех — никто и слова про тебя плохого не скажет, — Трэвис почесал свою короткую козлиную бородку и затянул блант.       И дальше, по его мнению, начинается самое страшное.       Трэвис давится дымом, когда на экране появляются фотки их с Маккуином лобызаний, он ржет ещё громче и едва не уссывается, когда девочка комментирует фотки лаконичным:              Джексон Шторм и его подружка, о которой ходило так много слухов.               Джексон так и сидит, вперевшись взглядом в монитор, словно от этого фотки вдруг преобразуются в прекрасное: «пошел нахуй, Чико», адресованное всему его, на голову больному, семейству. Как они только не заметили? Какого хера они не предусмотрели подобный исход? Они же и раньше обсуждали, что им нужно быть осторожнее, что не нужно попадаться на глаза журналистам, отнекиваться от любых вопросов и как итог — эти ебаные фотки, где они сосутся в тачке Маккуина и держутся за руки.       — Братан, — сквозь кашель выдавливает Трэвис, хлопая его по плечу. — Так вот кто эта куколка, о которой ты мне трещал? Не знал, что у нее есть член.       — Блять, не обосрись, — он поднимается, прохаживаясь по комнате. — Лучше скажи, что мне делать?       — А если хер забить? Ну серьезно, не похуй?       — Братан, меня выгонят из гонок к чертовой матери. Я уже три звонка от спонсора сбросил, я в душе не ебу, что им на все это ответить. Ладно бы, — он указывает на ноутбук — новый Мак стоял на грязном столе, который подпирала смятая банка из-под пива. — Если бы тут не было этих фоток, то часть с моим охуительным прошлым еще можно было как-то притянуть за бред, но что мне вот с этим дерьмом делать — я понятия не имею.       — Хм-м, — многозначительно пропыхтел Трэвис, почесывая свою увешанную золотыми цепями шею. — А подружка твоя что на этот счет думает?       Джексон поджал губы, переводя взгляд на запыленную полку.       — Ты серьезно? Братан, только не говори, что ты с ним еще даже не разговаривал.       — А что я, бля, могу ему сказать? «Видел наш новый фотосет из тачки»?       — Да может это фотошоп.       — Хуешоп, блять.       Он уже в третий раз тянется к пачке сигарет. Это было странное ощущение осадка в легких и несмотря не это, все же успокаивало. Он обведет этот день красным календаре — двадцать пять лет без сигарет, бухла и наркоты, чтобы в итоге, с появлением какой-то дуры, начать курить — Трэвис смотрел на него с видом частного психотерапевта, едва не начиная заносить записи в блокнот.       — Слушай, ну если это все заказное — я думаю мои ребята могут с этим разобраться.       — Нет! — Выкрикнул он, едва Трэвис закончил фразу. — Нет, нет и еще раз нет! Ты издеваешься? Вот только угроз в чей-то адрес мне не хватает для полной уголовки!       — Да ты че, братан, мы сделаем все как в старые добрые! Без шума, просто поболтаем с большими дядями на своем языке и покажем, чтоб не лезли.       — Это будет как с Роберто, — вдруг выпалил он, оседая на пыльное кресло в углу комнаты. Страх подцепить что-то из разряда сифилиса или проказы уже был эфемерным. — Меня посадят.       — Да кому ты там нужен? Заявление же на тебя пока никто не писал.       — Вот именно, «пока». Если еще и Нилли объявится, меня просто разорвут на куски.       Трэвиса передернуло.       — Не напоминай, брат, я когда её имя слышу мне сразу кого-нибудь ударить хочется, а твоя симпатичная рожа нам еще пригодится, — Трэвис затянулся и его взгляд вновь упал на ноутбук. Видео уже закончилось, призыв об отмене прозвучал и теперь комната погрузилась в тишину. — А как ты говорил, зовут того чувака? Ну который девчонку эту крышует.       — Не эту, другую. Чико его зовут.       — «Чико»… Блять, клянусь, такое знакомое имя, но никак не вспомню.       — В одно время он в каждой новости был.       — Да я тебе бля буду, что слышал о нем раньше. Ну ладно, слушай, давай я поговорю с этим «Чико», поспрашиваю у своих кентов в Майами, что они знают про ту девчонку, может она тоже лошков на бабки разводила — кто знает?       — Не надо, блять, ни с кем болтать. Я пытаюсь сделать так, чтобы мое прошлое вообще забылось, а не наоборот.       — Да мы всё по тихой сделаем, помнишь, как было с Роберто? Устроим этому Чико такую же историю.       — Вот именно, — мрачно произнес Джексон. — Это будет как с Роберто.       — Держи, — ему в руку лег тяжелый ствол. — Он заряженный, так что, если соберешься стрелять, не забудь снять с предохранителя.       — Чувак, ты же говорил, что мы его просто припугнем!.. — его громкий шепот раздался под окном высокого дома. Это была одна из тех зеленых лужаек, на которой все еще что-то росло. Весь остальной Альбукерке на фоне таких домов выглядел как огромная вонючая свалка, со своими черными и жирными тараканами.       — Так мы и припугнем, но это на всякий случай. Вдруг этот хуй тоже стрелять начнет?       — В смысле, блять, тоже?       — Всё, пацан, не ссы — гангстером растешь. Погнали.       Они забираются через открытое окно на первом этаже и Джексон почти сразу же опускает ствол от увиденного. Он в жизни не видал таких домов: все чистое, словно вылизанное языками, сверкает и пестрит своим убранством. Чистые стены, диваны, на которых точно не наткнешься на спидозный шприц. Такое, наверное, бывает только на картинках — здесь можно ходить разувшись и одна доска с пола наверняка будет стоить не одну сотню баксов. Роберто или как его называли в их кругах — милки, владел солидной долей нарко-трафика у их конкурентов, поставлял отменную дурь из-за чего их товар брали реже. Сальному это не нравилось и он приказал разобраться с этим любым способом. Изначально речь шла об обычной стрелке, но Трэвис был Трэвисом, который мечтал жить по правилам старой школы, где все терки решаются наиболее изощренном способом.       Они почти поднимаются на второй этаж — Джексон пытается рассмотреть в темноте фотки на стенах: какие-то незнакомые люди, женщины, дети. Он не был в курсе, есть ли у этого чувака семья — он жил в Вентано, что считается самым безопасным районом Альбукерке, куда отбросы из других районов обычно съезжаются, чтобы пустить свои корни. Наверняка к нему приходила какая-нибудь черная уборщица и вычищала здесь все за жалкие пятнадцать баксов.       Трэвис перед ним вдруг резко остановился и обернулся к Джексону с обезображенным, вытянувшимся лицом. Его чуть не подкинуло от ужаса, когда Трэвис вдруг громко чихнул.       — Ты че творишь, ниггер?!..       — У него… Бля… Кошка… — Задыхаясь, произнес Трэвис, щурясь слезящимися глазами. — Сука… Ебучие кошки… Ненавижу кошек…       — Чувак, заткни свой нос чем-нибудь, ты сейчас его разбудишь!..       Раздалась очередь точно предсмертных вдохов. Трэвис, затыкая нос пальцами, натянул на лицо шапку.       — Давай, закончим с этим дерьмом побыстрее.       Когда они останавливаются напротив спальни, Трэвис со свистом втягивает воздух и говорит:       — Когда дверь откроется, включай свет и ори. Мы должны сделать так, чтобы он хорошенько обосрался и запомнил эту ночь на всю жизнь.       — Нахуя мы вообще занимаемся этой чернухой, если могли ему стрелу забить?       — Такие типы никогда не приходят на стрелку, нигга. Слушай своего мастера и запоминай: первое правило района — хочешь дать кому-то понять, что он хорошенько обосрался? Приди к нему с пушкой и реши все свои проблемы на месте.       — Это Сальный мне такой экзамен решил устроить?..       — Да, бро. Считай это посвящением в банду.       — Наконец-то будет чем похвастаться в школе.       Трэвис вынес дверь с одного удара. Во тьме, в кровати, зашевелилось что-то огромное и многорукое — Джексон включил свет и обалдел. Огромный белый чувак лежал в кровати с двумя девчонками, который прижимались к его широким бокам.       — Wakey-wakey, милки!       Мужик, с маленькими черными глаза, выглядывал на них из-под ряда своих подбородков. Девчонкам было лет по семнадцать от силы. Джексон узнал в одной из них ту девушку, что подкатывала к нему в столовой — она была старшеклассницей, находилась в популярной компании таких же красивый девчонок, богато одевалась, имела телефон последней модели и постоянно смущенно отворачивалась, когда их взгляды пересекались. То был один из редких дней, когда Джексон приходил в школу — она подсела к нему за стол в столовой и пригласила на свою вечеринку. Он тогда отказался — ночью он должен был развозить товар по городу, а утром быть в мастерской. Её звали Хлоя, они нормально разговаривали всего один раз, когда она просила проводить её до дома — у нее были дерьмовые отношения с отчимом и он видел порезы на её руках. Она жила в соседнем доме от этого ублюдка.       И как же хорошо, что она не узнает его в маске.       Трэвис наставил пистолет на девчонок.       — Так, девочки, уходим-уходим! У нас тут серьезный разговор с жирдяем.       Он чихнул.       — Что вы?!..       Трэвис выстрелил и аргументов больше не осталось. Девочки, закутавшись в одну простынь, визжа, выбежали из комнаты вместе с белой кошкой, которую Трэвис подтолкнул под хвост, запирая дверь. Он шмыгнул носом и продолжил:       — Мы от Сального! Пришли предупредить тебя, что если ты не свернешь свою лавочку на нашем районе, то мы проделаем в твоей заднице еще парочку дырок!       Джексон закатил глаза — манера разговора Трэвиса никогда не отличалась сильными эпитетами.       — Сальный? — мужик протер глаза, вжимаясь в спинку кровати. — Этот сраный клоун прислал вас? Черножопого с пушкой и белого чувака? У вас шоколадница где-то взорвалась?       — Кто здесь черножопый, сука? — Трэвис подошел к кровати, приставляя дуло пистолета к виску Роберто. — Будешь обижать моего черного брата, получишь пулю, милки. Лучше давай договоримся, чтобы без трупов.       — Но он белый!       — Ты глухой? — раздался еще один выстрел в потолок. Тоненькие черные усы Роберто затряслись. Он поднял руки над головой. — Ты услышал, что я сказал? Чтоб лавочка закрылась, и ты не мешал Сальному вести свои дела, понял?       — Понял! — взмолился Роберто. — Завтра же все сверну!       — Так бы сразу, — Трэвис обернулся на Джексона. — Братан, звони Сальному. Он хотел попиздеть с нашим молочником лично.       Джексон потянулся за мобильным и напрягся, когда дрожащая ладонь Роберто потянулась за подушку. Он даже не успел что-то выкрикнуть, Трэвис заметил движение и выстрелил. Из груди хлынула кровь, чувак вырубился, а Джексон замер в ужасе.       — Ты че наделал?!       — Он бы все равно нас сдал. Запомни второе правило, ниггер — никогда не доверяй белому типу, что держит пушку под подушкой.       — Да уж, меня точно посадят, — выдохнул Джексон, докурив сигарету.       — Брат, я сделаю все в лучше виде — получишь от меня поминутную расписку, что они отказываются от всех претензий.       — А если они к копам пойдут? Не трудно догадаться, кто все это дерьмо затеял.       — У меня есть знакомый мент в участке, если что — он отмажет.       — Братан…       — Сам подумай, эти уроды они играют не по правилам, заказывают на тебя всякую хуйню и ждут, когда ты слетишь — ты даже с подружкой своей это обсудить не можешь, потому что они поставили тебя в такое положение.       — Сейчас не о моей «подружке».       — А я о ней — братан, тебя зажали в угол. Ты же знаешь, как это все делается, ты работал с нами четыре года и знаешь, как быстро у таких ублюдков пропадает интерес к чему-то подобному. Я лично проконтролирую, чтобы мои ребята сделали все чисто и без лишних свидетелей.       Джексон прикусил щеку и рот наполнился вкусом крови, мобильник затрещал в кармане — высветился номер Маккуина, а затем посыпались СМС:              Маршалл: Ты издеваешься? Это ты так от меня отвязаться решил? Какого черта ты устроил, Джексон?              Его лицо наверняка приобретает отвратительный вид, потому что Трэвис закрывает крышку ноутбука и кивает в его сторону:       — Разберись со своей белокурой проблемой, а я займусь Чико.       — «Белокурой». Какие слова ты, оказывается, знаешь.       — Роберт Кийосаки херне не научит, брат.              Маршалл: Какого черта?       Маршалл: Почему мы никогда не можем нормально поговорить? Почему ты вечно исчезаешь, когда подобное происходит?       Маршалл: По-твоему, это нормально?              — Ладно. Только сделай так, чтобы ко мне потом не приперлись менты.       Трэвис сверкнул золотыми капами, наконец задувая свернутый косяк.       — Я тебя не подведу, бро. Доверься папуле.       Собственно, ничего другого ему и не оставалось.

***

             Его пожирает совесть. Он садится в машину, смотрит на прочитанные от Маккуина и не может ничего с собой сделать. Он настолько всем этим вымотан, ему хочется послать всех нахуй без объяснения причин, просто закрыться в своей квартире, где никого не будет и пережить этот чертов период как страшный сон.       Он знает, что поступает как урод, но ничего не может с этим сделать. Вся его жизнь вдруг перевернулась вверх ногами и теперь давила своим весом, заставляя вести себя как еще большая тварь. Все способно разлететься в щепки в один момент, разрушится все то, к чему он шел эти десять лет и это не просто пугало — это приводило его в ужас. Слишком много было этих поражений, хочется, чтобы это все наконец закончилось. Просто остановилось хотя бы на один гребаный час и никуда не шло. Забыть про Бэй, про Нормана, про эти чертовы фотографии, которые залетели на три миллиона просмотров. Одна чертова секунда, чтобы он мог перевести дух.       Да, Маршалл не виноват. Никто из них в принципе здесь не был виноват, но он понятия не имел как вообще на это надо реагировать. Что говорить? Отрицать, закончить всё или предать огласке то, что теперь знает каждый. Он листает СМС на разбитом телефоне, заходит в контакт с Рамирез, и закрывает глаза.              Круз: ТЫ ВИДЕЛ?       Круз: Пиздец.       Круз: Меня нет всего месяц, а вокруг тебя там уже целая драма       Круз: Ты кого-то убил? Скажи честно              Вновь перечитывает сообщения от Рэя, отвечает смайлом с поднятым пальцем, потому что просто не знает, что еще сказать. Читает сообщения от Карлоса.              Карлос: Красавица моя, ты чего учудила?       Карлос: Фотки — огонь!       Карлос: Я согласен, черный пиар — тоже пиар, но мог бы и посоветоваться       Карлос: В любом случае, перезвони, как будешь на связи. Без шуток — это очень серьезно.              Пока он листает все контакты с переписками, натыкается на ту самую, которая однажды едва не довела его до больничной койки. Она одна единственная во всем списке контактов подписана как «я скучаю». Он столько раз порывался удалить контакт Нилли, но что-то в нем его позорно останавливало: эта невозможность расстаться с прошлым, эти попытки лишь спрятаться от него и не делать ничего, в итоге привели сюда. Он сидит в своей машине, сбрасывает звонки от спонсоров и ему хочется разогнаться на скорости и просто… исчезнуть. Он не вывозит.              Маршалл: Ты собираешься от меня теперь остаток жизни прятаться?       Маршалл: Небо не упало на землю, это не катастрофа       Маршалл: Но почему я вечно должен разбираться со всем этим один?              Он долгие десять минут просто щёлкает радиостанции, в конце концов заводится и едет домой. Туда, где его ждал тяжелый разговор.       Это начинается прямо с порога — Маккуин отпирает дверь первым, выглядя по-настоящему разъяренным. Его голубые глаза пылают огнем, когда Джексон просто проходит мимо и падает на диван, скидывая телефон на стеклянный столик. За спиной вечерний Лос-Анджелес. Осень дышит через вентиляцию холодным ветром.       — Мы так и будем молчать? — спрашивает Маккуин, вырастая перед ним. — Какого черта, Джексон?       — Ты у меня спрашиваешь?       — Ты сбежал!       — Я не сбегал, — он даже не повышает голоса, измученно вздыхает. Он просто надеется, что Маршаллу надоест эта ссора так же быстро, как СМИ рассосали их отношения по интернету. — Уймись, Маккуин, я не хочу ссориться.       — Да? А просто поговорить раньше нельзя было? Почему ты не отвечал? — Маршалл принюхивается. Наконец запах травы, въевшейся в его одежду от Трэвиса, распространился по комнате. — Где ты вообще был?       — Это супружеская ссора? Какая разница, где я был?       — Ты курил? — изумленно спрашивает Маршалл. — Твою мать, Джексон, ты шесть часов меня игнорировал, не отвечал на звонки, СМС, я — блять, — уже подумал, что с тобой что-то случилось. Позвонил Салли, позвонил Теху, позвонил всему миру, пока ты сидел где-то в притоне?!       Джексон давно догадывался, что иначе дом Трэвиса назвать просто нельзя.       — Не был я ни в каком притоне, Маккуин, ты можешь меня просто оставить в покое?       Он повышает голос в конце, уже не зная, как еще Маршаллу дать понять, что у него нет сил на все это дерьмо.       — Ты думаешь, ты один, кто это все переживает? Меня тут как будто даже нет!       — Чего ты хочешь?! Посраться со мной?       — Я хочу нормально поговорить! У моего парня проблемы, наши фотки сливают, а ты просто берешь — и исчезаешь, наплевав на всех!       — На кого я наплевал? На тебя? Хочешь сказать, это как-то влияет на твою жизнь?       Маршалл изумленно развел руками.       — Представь себе, Джексон, у меня тоже есть чувства и мне бывает дерьмово.       — Замечательно! Давай поговорим о том, что ты чувствуешь — у тебя разрушается жизнь? Ты теряешь все, что у тебя есть? От тебя отворачиваются твои близкие? Назови мне хоть одного человека, который за сегодняшний день кинул твой номер в чс. Я тебе отвечу за себя — половина моего окружения послали меня нахуй, Маккуин.       — Да и нужны ли тогда все те люди, что от тебя отвернулись?       Джексон пораженно вздохнул.       — Ты нихуя не знаешь, как для меня это важно!       — Так расскажи мне! В чем смысл начинать отношения и уходить в себя, когда возникают проблемы? Три года прошло — неужели я все еще недостаточно близкий тебе человек?       — Если бы ты был близким, то ты бы оставил меня в покое! Да и пошел ты, Маршалл, — он нервно усмехается, качая головой. — Я не собираюсь сидеть и жаловаться тебе на жизнь, пожалуйста — отвали от меня. Просто не трогай меня, в чем проблема это понять?       — А в чем проблема перестать быть придурком и нормально поговорить о том, что тебя волнует? От этого небо на землю упадет? Умрет кто-то? Почему я просто не заслуживаю этого знать?       — Да потому что тебе не нужно этого знать!       — Тогда в чем смысл этих отношений?! Чтобы вставать, просыпаться, завтракать, засыпать? Отношения не об этом, Джексон.       — Я в курсе, что такое отношения, Маккуин!       — Это из-за Нилли?       Он вдруг моментально остывает, глядя на Маршалла неверящим взглядом.       — Причем здесь Нилли? Ты херню говоришь — я на нее отвечаю. Хватит.       Джексон встает с дивана, стаскивая с себя ветровку. Ему хочется забиться в самый дальний угол в квартире, и чтобы его все оставили в покое. Маршалл хватает его за запястье и ему кажется, что он сейчас ударит Маккуина. Его взрывает.       — Раз ты такая душа большая, то скажи, что мне нужно делать — придумай мне сраный план, как заставить мою жизнь наконец стать стабильной?       Маккуин встречает его слова кислой улыбкой.       — Мы бы смогли что-нибудь придумать, Джексон. Я знаю, как это тяжело, но…       — Да нихуя ты, блять, не знаешь! Посмотри на нас! Мы постоянно ссоримся! Мы не слышим друг друга! Ты пытаешься лезть ко мне в душу — а я не хочу, чтобы ко мне кто-то лез в душу! Я уже научен, блять, что бывает, когда ты открываешься человеку — нихера хорошего! Пиздец… — он выдернул руку из хватки Маршалла, тяжело вздыхая. — Почему моя жизнь вечно скатывается в такой пиздец?       — Ты сам его и устраиваешь, — Маккуин огрызается на него и Джексон встречает этот выпад ядовитым взглядом. — Ты делаешь из этого трагедию, вместо того чтобы просто поговорить о том, что ты чувствуешь, и не копить все в себе.       — Тебе легко говорить, Маккуин — тебе уже нечего терять.       Маршалл от таких слов удивленно моргает, а потом его лицо темнеет от гнева.       — А из-за кого это случилось? — он сводит светлые брови. — Я уже потерял все, что у меня было — ты решил утереть мне нос, макнуть меня рожей в то дерьмо, из которого я пытался выбраться. «Ветеран», «номер один» — чьи это слова?       — Ты хочешь притянуть меня за слова? Серьезно?       — Мы не на гребаном районе Альбукерке, Джексон! Никто не бегает здесь с пистолетами и не пытается кого-то убить! Мы просто разговариваем!       — Хорошо, что ты хочешь услышать? Да, я вел себя как еблан и мне было плевать на твои чувства? Аллилуйя, Маккуин — мне было насрать вообще на всех. Да, я обосрался — я сломал тебе жизнь, но я уже сотню раз сказал, что сожалею об этом! Но это не означает, что теперь я обязан бегать перед тобой и изливать душу!       — Тогда почему мы снова и снова возвращаемся к этому разговору? — Маршалл вскидывает руки, делая от Джексона шаг назад. — Почему каждый раз, когда мы поднимаем эту тему, мы упираемся в то, что ты «не обязан», «не должен», «не собираешься»! , — он перевел дыхание, перечисляя все пункты. — Я как будто единственный, кто только и пытается сохранить эти отношения!       И все же это становится последней каплей.       — Так давай расстанемся! — выкрикивает он, разрезая воздух руками. Маршалл смотрит на него ошарашенно. — Давай расстанемся, сколько уже можно мучить друг друга? Мы только и делаем, что постоянно цапаемся — ты учишь меня жизни, я ревную, ты для всех, я — для тебя одного. Ты думаешь, ты тут единственный, кого здесь что-то не устраивает?       — Я единственный, кто пытается не дать тебе все разрушить! Ты только и делаешь, что подвергаешь все испытаниям, корчишь наши недостатки, закрываешься, уходишь, в конце концов сбегаешь, когда случается ситуация, которая касается нас обоих! У тебя было тяжелое детство? А у кого оно не было тяжелым?       По лицу Маршалла он видит, что последние слова были лишними и его все равно выворачивает от того, как остро слова Маккуина впиваются в сердце.       — О, спасибо что напомнил, Маккуин! А то я вдруг забыл, почему вообще ненавидел тебя.       — Так ты меня ненавидел? Вот в чем дело?       — Представь себе! Ты чувак, которого какой-то богатый мужик протолкнул в автоспорт и который никогда не знал реальных проблем! У тебя были богатые родители, примерная семья, даже жена почти была — что ты знаешь об обычной жизни? Вспомни себя — ты только и делал, что говорил лишь о себе, тебе на окружающих было ничуть не менее посрать, чем мне. А теперь ты еще и учишь меня жизни — бинго, Маккуин. Давай расстанемся.       — Хорошо. Давай! — Маршалл всплеснул руками, нервно посмеиваясь. — К черту это все, я устал пытаться до тебя достучаться. Всё это было ошибкой — я с самого начала знал, что делаю ошибку.       Джексон покачал головой, не отрывая от него взгляда       Как они вообще здесь оказались?       Спустя три года отношений он вдруг чувствует один только холод к человеку, которого когда-то был готов выцеловывать с ног до головы — а теперь? Нет, ему не было плевать, но он так устал, он надеялся, что Маршалл поймет все сам, не будет затевать ссор и просто даст ему пережить эту неделю на таблетках. Это невыносимо, каждый раз слушать, что он не может кому-то открыться, не может доверить собственные чувства. Он понятия не имеет, насколько было больно, когда он это сделал однажды, он просто не может так над собой издеваться, не может открыться тому, кого любит — потому что страшно, потому что нет ничего больнее, когда о твоих слабых местах знаю самые дорогие люди. Это жестоко. Он даже не мог этого отрицать, он просто думал, что они закрыли эту тему в далекий тайный ящик, который договорились никогда не открывать, а сейчас? Сейчас этот ящик Пандоры оказался открыт, и они молча смотрели на его содержимое, принимая все сказанное близко к сердцу.       Только может так и нужно было поступить давно. Может, сидеть и высказывать друг другу обвинения уже стало последней точкой в их пути — сколько это уже продолжается? Они цапаются весь последний год, не могут нормально переносить присутствие друг друга, каждая мелочь раздражает, разгораясь до пожара. Разве они не были всегда такими? Да, Маккуин и раньше мог читать ему нотации и указывать на какие-то ошибки — но тогда все не было настолько фатальным. Почему-то тогда он просто не обращал на это внимания, ему было все равно, что там за черти водятся в его шкафу, он просто был готов принимать его любым: с загонами, проблемами среднего возраста, с изменами невесте и щенячьими голубыми глазами. Теперь же эти голубые глаза излучали один только холод, родные руки не грели, а обжигали, а слова, что срывались с чужих губ — были жестче самой позорной пощечины. Внутри него словно что-то сломалось и больше не работало как раньше — он двигался по привычке, со знанием дела: скинуть СМС, позвонить, не светиться в СМИ, пожелать удачи на гонках.       Неужели это и вправду конец?       Неужели действительно ничего не осталось? Неужели все, что было сказано ими сейчас — сущая правда?       — Наверное это кризис трех лет или как там еще эта хрень называется, — выдыхает он. Осень пришла с ледяной прохладой на сердце. — И мы этого не избежали.       — Наверное, — соглашается Маршалл, даже не смотря на него. Он ведет плечом. — Или мы просто слишком разные, чтобы быть вместе.       И на сердце становится так тяжело, так тоскливо — он опять потратил три года своей жизни на человека, который не смог принять все его недостатки.       — С чего мы вообще решили, что сможем быть вместе?       Он усмехается, но так болезненно, словно что-то резало его изнутри.       — Наверное мы думали, что сможем что-то доказать друг другу. Увидеть чужие недостатки и убедиться, что мы лучше другого.       Весь мир рисковал вот-вот обрушиться на него, сделать его погребенным под руинами той жизни, которая еще не так давно казалась ему осознанной и стабильной. Теперь же все вокруг только шаталось.       — Я приеду за вещами завтра, — вздыхает Маршалл, переминаясь с ноги на ногу. Он даже не смотрит на него. — Удачи, Джексон.       — Это прям конец? Даже не попытаемся?       Он видит на его лице лишь секундную заминку, что-то в нем отвечает порывом не бросать это все, дать еще один мизерный шанс, но все эти эмоции тонут в ледяном взгляде, который Маккуин бросает в его сторону. Джексон может его понять.       — Думаю, мы уже слишком долго пытались что-то изменить.       — Блять, — усмешка сама рвется изнутри. Улыбка получается такой дерганной и нервной, он просто не может поверить, что все это взаправду. — А я уже подумал, что у нас все серьезно. Три года вместе.       — После Салли я уже ничему не удивляюсь, — так мрачно и горько отозвался Маршалл, засовывая руки в карманы. — Иногда люди просто не сходятся, любовь проходит.       — Если она вообще была.       — Лучше так, чем бросить по СМС.       Джексон понимает, его отношения с бывшей кончились по СМС, где она назвала его неудачником.       — Мы в любом случае ещё увидимся, — продолжает Маршалл, беря ключи от машины с полки. — Впереди новый сезон, так что…       — Так что просто будем делать вид, что ничего не произошло, да?       — Джексон… — Маршалл качает головой.       — Пиздец, — его вдруг разрывает смехом. Таким нервным, что в носу свербит. — Пиздец, я не могу поверить. Мы реально расстаемся? Ты согласен на это?       — Я просто не знаю, что ещё тут можно сделать…       — Проще кинуть друг друга в чс и забыть о существовании друг друга, а?       — Ты сам это предложил.       — Я, блять, думал ты откажешься!       — Как видишь, я устал. Ты прав — я зря пытаюсь залезть тебе в душу. Потому что каждый раз, когда я пытался понять твои чувства, ты закрывал их еще больше и заставлял ненавидеть тебя. Удачи, Джексон.       Нет… Нет-нет-нет.       Когда за Маккуином закрывается дверь он прислоняется лбом к холодному панорамному окну. Внутри все горит от боли, его всего трясет от осознания — как же так? Какого черта вообще? Больно настолько сильно, как если бы внутри него разгорелся пожар — все обжигает, тлеет, собственное сердце режет его по живому. Он запрокидывает голову — просто не может в это поверить. Зачем он это сказал?       Он резко оборачивается — пинком разбивает стеклянный столик, мобильный улетает в другой конец комнаты, сбрасывает статуэтки и книги с полок, портрет с автографом Маршалла — в стену, стул взрывается брызгами дерева и летит в телевизор. Вся его жизнь как будто оборвалась.       Как будто смерть с района все же настигла его.              ***              Трэвис: чувак, ты охуеешь       Трэвис: я только что узнал, кем был твой Чико до того, как ушёл из автоспорта       Трэвис: и я же говорил, что это имя мне знакомо       Трэвис: ты там жив вообще, бро?       Трэвис: три дня молчишь       Трэвис: короче, мы тут поговорили с его типочками       Трэвис: скажу тебе так, ситуация шальная — усатый так просто сдаваться не хочет       Трэвис: поэтому нам бы с тобой не помешало обкашлять пару вопросиков       Трэвис: братан?              Он не пустил Маршалла на порог и просто вынес его собранные вещи в сумке. Без слов, без объятий. Он сидит на полу в вдруг ставшей пустой квартире, дымит в потолок, сбрасывает пепел, не заботясь о том, что уже прожег дырку в дорогущем ковре. Он подпирал собой панорамное окно — оно неприятно холодило спину, вся его жизнь скатилась до каких-то элементарных действий: встать, покурить, выпить кофе, лечь в кровать. И так по кругу, и так три дня подряд. Это похоже на ночной кошмар, который никак не хочет заканчиваться, он бросается его в один и тот же день — в ту злополучную ссору и сказанные им жестокие слова. Взгляд светлых голубых глаз и неверие в глубине них. И боль. Джексон не знал, что способен чувствовать такую сильную боль.       Зато он вспомнил четвертое правило.       Мобильный не отзывается на половину прикосновений — Джексон находит участок в углу экрана, который все еще реагирует и листает сообщения. В новостную ленту уже даже не заходит — знает, что увидит там. Знает, что видеть те злополучные фотографии теперь невыносимо. Он больше никому не был обязан, не должен держать себя в руках и претендовать на адекватность — он искренне ебал в рот всех этих журналистов и желал им сдохнуть.       Морали тоже больше не было.       Не было, блять, вообще ничего.       Трещины на экране искажают половину букв, огромная черная полоса, что тянется от динамика к микрофону — заставляет додумывать окончание слов в голове. Он прочитывает сообщения Трэвиса и не может ничего ответить. Даже на звонок ответить не получится. Рэй звонил ему пять раз, Рамирез два, Карлос один. И ни одного от Маршалла.              Трэвис: понял, брат              Джексон не вникает, он выдыхает сигаретный дым и сбивает пепел на ковер.              Трэвис: короче, рассказываю, что узнал       Трэвис: я говорил, что точно уже слышал кличку усатого раньше, кто-то на районе упоминал, когда мы еще были в альбукерке. так вот, сальный рассказывал, что есть один мужик, который контролирует весь наркобизнес в нью-мексико и сальный получает товар напрямую от него, а тот на короткой ноге с чуваками из мексики. ну ты знаешь, там все эти ебучие наркокартели, все такое       Трэвис: так вот я пробил твою британи через своих кентов, нашел этого усатого и оказывается малышка помогала своему дяде в бизнесе, и он готовил её стать его приемницей       Трэвис: но она вся такая упертая, хочет на машинках делать врум-врум, а не наркотой торговать. в итоге усатый для своей любимой племяшки таки снизошел и решил пихнуть её в ваш этот наскар       Трэвис: а вот почему он выбрал конкретно тебя — я хуй знает, лично от его стаи я ничего не услышал       Трэвис: там кенты уж черезчур блатные, на своих понтах, тихушники, с ними разговор у нас получился коротким       Трэвис: но я сделал все как и обещал. мирно, без перестрелок, трупов не было, но сам этот чико мужик такой себе, мне хотелось продырявить его жопу несколько раз во время разговора       Трэвис: короче, мы с ним не договорились, но я сделал так, что теперь эту девку вышвырнут пулей       Трэвис: так что, братан, можешь расслабиться, я спас твою жопу       Трэвис: третье правило района — никогда не бросай своего ниггера в беде       Трэвис: не знаю, что у тебя там случилось, но я на созвоне, ниггер       Трэвис: не откисай              Джексон заходится в кашле, когда понимает, что забыл как дышать. Ситуация обрела настолько неожиданный поворот, что он не сразу поверил: несколько раз перечитал сообщения Трэвиса, думал, что ему буквы эти мерещатся. Чико? Нью-Мексико? Наркокартели? Он затянулся, задерживая дым в легких. Так оказывается, половину своей жизни он работал на Чико? Это настолько шокирующая новость, что он откладывает телефон, откидываясь на окно и запрокидывая голову.       Он даже не мог спросить, что именно Трэвис сделал. Не мог позвонить или нажать на голосовой набор — бесполезно. Он уже смирился с тем дерьмом, что его поджидает на гонках — Норман погонит его в шею, только этого и не хватало для полного комплекта. Он расстался с человеком которого любит больше жизни. Сломал свою жизнь двумя словами и теперь ничего не мог с этим сделать.       Телефон издает булькающий звук уведомления. Наверняка Трэвис опять пытается его поддержать, но едва его взгляд касается разбитого экрана — внутри все замирает и холодеет.              я скучаю: Привет, Джекс              Нилли. Нилли, которая бросила его по СМС пять лет назад. Нилли, которая назвала его неудачником и кинула в черный список. Нилли, которой он когда-то открыл душу. Нилли, которая разбила его сердце одним сообщением.              я скучаю: Надеюсь, ты уже вытащил мой номер из черного списка       я скучаю: Слушай, я знаю, что мы тяжело разошлись       я скучаю: Ты не представляешь, как мне стыдно за все, что я раньше делала       я скучаю: Я знаю, что у тебя сейчас проблемы, я просто хочу помочь       я скучаю: И мой отец хочет вмешаться       

***

             — Ты что удумал?! — Британи налетает на него, толкая в дверцу шкафа. — Думаешь, это что-то значит?! Что тебе кто-то поверит?!       — Это мужская раздевалка, вали отсюда.       — Да мне плевать! Послушай сюда, Шторм — если с моим дядей что-то случится…       Он усмехается, растягивая губы в улыбке.       — А чем ты думала, когда начала рыть под меня? Думала, я все это просто так оставлю?       — О, так это ты стремишься оправдать свое звание уголовника?       У него сдают нервы, он хватает её за шею и припечатывает к стенке, наклоняясь так близко, чтобы она слышала каждое сказанное им слово. Она вытягивается, смотрит в его глаза с нахальным вызовом без капли испуга и их губы почти соприкасаются.       — Давай, ударь меня — и тебя закроют в той же тюрьме, в которой сидит твой папаша. Кстати, он уже вышел? Или пожизненное за убийство теперь не оправдывают?       — Откуда ты только взялась, — он разжимает пальцы на её шее и делает широкий шаг назад. — Скажи, зачем ты это все делаешь? Какого хера ты появляешься и портишь именно мою жизнь? Я кого-то убил, блять? Подсадил твою мамашу на наркоту, какого хуя ты вообще до меня доебалась?       — Без обид, Джексон, я просто очень хотела в гонки. Знаешь, это самое чувство, когда ты залипаешь в телевизор и смотришь, как соревнуются знаменитые гонщики. Как их все любят, осыпают цветами и похвалой — Джексон Шторм мастер, Джексон Шторм лучше всех, — она морщится от собственных слов. — А на деле ты самый обычный выскочка, которого вдруг заметили. Так почему и мне нельзя так же? Разумеется, просто так тебя никто не выгонит — но можно сделать так, чтобы появились причины.       — Так ты просто хочешь на мое место? Думаешь, здесь хорошо сидится?       — Уж всяко лучше, чем под постоянным наблюдением в одном единственном городе, откуда тебе нельзя и шагу сделать. Я каждую дыру знаю в Майами, я с детства мечтала стать гонщицей — делала все возможное, научилась водить в шестнадцать, пока мой дядя вел свой идиотский бизнес в Нью-Мексико, а потом появился ты, — она усмехается, делая шаг за ним следом. — Весь такой самоуверенный, вдруг начал занимать одни только первые места, вытесняя настоящих профессионалов. Чем ты лучше меня? Ты точно так же занял чье-то место, кого не предупредили. Так почему тебе можно, а мне — нет.       — Ты думаешь я пришел и просил кого-то заменить на меня? Думаешь, все это дерьмо далось мне так просто?       — Именно по этой причине я тебя так ненавижу, — она толкает его в грудь, с такой яростью, что он налетает спиной на металлические шкафчики. — Ты ничем не лучше меня, ты точно такой же — но почему тебе удалось это сделать? Почему чертова Рамирез, которая старше меня все на два года — получает то, о чем я так мечтала, а на меня всем плевать! Никому даже не интересно, что я умею на самом деле! Едва кто-то узнает о том, кто мой дядя — для меня сразу же закрываются все дороги, но неужели у меня нет хотя бы одного единственного шанса попробовать себя?! Ты такой же отброс общества, ты делал ужасные вещи, ты…       — Я не делал ничего из того, что ты напиздела в том ебаном видеоролике! Я не подсаживал людей на наркоту, — начинает он, загибая пальцы. — Не убивал, не торговал, я лишь только и делал, что пытался выжить в ебаной дыре!       — Думаешь я поверю в чушь про то, что ты всего добился своими силами?! Так не бывает!       — Бывает, идиотка!       Она втягивает носом воздух и отходит назад, падая на скамейку. Она выглядела взбешенной, глубоко обиженной на весь мир только из-за того, что её семья не подходила под критерии обычной.       — Поэтому ты так хотела выкинуть именно меня? Просто из-за того, что мне удалось то, что не удалось тебе?       Это звучит настолько бредово, что похоже на правду.       — И ты устроила весь этот пиздец из-за ебучей зависти?       — Да! — выкрикивает Британи. — Да, я тебе завидовала. Я не понимала почему ты получаешь все, почему тебе, человеку у которого ничего не было — достается вся слава. Почему не мне? Почему, ведь у моей семьи были все возможности, я могла попасть в этот спорт — но никто даже не воспринимал меня всерьез! Какие гонки — считай деньги и живи в роскоши! Зачем тебе работать, Британи, если твой дорогой дядя уже обо всем позаботился! Мне никогда ни в чем не отказывали, я могла не ходить на уроки, выбирать себе компанию, выбрать любой университет и заниматься чем угодно — но только не гонками! Просто потому что во мне не видели победителя. Потому что мои родственники позаботились о том, чтобы мне никогда не пришлось делать что-то самой.       Она тяжело дышит, когда заканчивает твою тираду и закрывает лицо руками. Джексон наблюдает за ней безмолвной статуей, скрестив руки и опершись на железные шкафчики. На нем был уже привычный гоночный комбинезон, из выреза торчали зеркальные авиаторы — просто чтобы спрятать хотя бы половину лица от всех тех любопытных взглядов, которые на него наверняка будут направлены.       — Ты же понимаешь, что сделала херню, из которой теперь не выберешься?       — Нет, — она смеется сквозь слезы, шмыгая носом. Её взгляд стеклянный, но все такой же острый. — Я шла к этому так долго не для того, чтобы просто взять и отступить.       — Британи, ты же знаешь, что я не буду сидеть с закрытым ртом, когда меня отсюда выкинут.       Бэй не отрывает от его лица дрожащего взгляда, поджимая губы. Разумеется, она это понимала, она отвела взгляд, сжимая пальцы в кулаки.       — Хорошо, давай так, — говорит она, утирая слезы. — Пусть гонка сама все решит. Если ты выиграешь — я уйду, я перестану портить тебе жизнь и просто… уйду. Я оставлю тебя в покое, признаю, что ты профессионал и даже слова в твою сторону не скажу. Я попрошу дядю все прекратить. Но если выиграю я — ты уходишь и больше не пытаешься обличить мою семью. В любом из вариантов мы просто забываем о существовании друг друга.       — Ты не тот человек, которому я бы стал доверять.       Она пожимает плечами.       — Выбора у тебя все равно нет.       И в этом она была права.              …              — Ты чего так долго? — Рэй встречает его крепким рукопожатием, пока Джексон пытается разобраться с застежкой комбинезона. — Все в порядке? Ты какой-то…       — Нормально все, — огрызается он, отбивая от своего лица излишнее внимание.       — Джексон, насчет…       — Рэй — сосредоточься на гонке, — он не хотел ни слышать, ни видеть в чужих глазах упоминание о Маккуине.       Рэверхем вздыхает.       — Как скажешь.       Он пытается выловить среди толпы внутри бокса Маршалла, цепляется за каждую светлую голову, но не находит его. Маршалла здесь нет. Маршалл ушел. Он впервые задумывается, что, возможно Маккуин был прав. Он был единственным, кто в состоянии терпеть его загоны, проблемы, единственный, кто лез из шкуры вон, только чтобы спасти их отношения. А он все на своей пластинке про доверие и что никто не достоин знать, что творится у него на душе.       — А вот и наш чемпион, — раздается знакомый голос и Джексон не может поверить своим глазам, когда оборачивается. — Скучал?       — Размалеванная!       Она сама бежит к нему в объятия, раскрывая руки. Виснет у него на шее, хохочет, покачиваясь из стороны в сторону.       — Ты же должна была только через две недели приехать?       — Случился небольшой казус… В любом случае, мистер Маккуин рассказал мне, что случилось.       — Да, — он только кивает, никак не комментируя. Но внутренне он все равно надеялся выцепить фигуру Маршалла. — Ну и как прошло твое свадебное путешествие?       — Больше никогда не поеду в горы, — она закатывает глаза и улыбается. Она выглядит такой посвежевшей, довольной и настолько радостной — он действительно соскучился по ней. По её непробиваемому оптимизму, жажде справедливости и поддержке. Она, не говоря ни слова, высказывала её в коротком жесте — просто обнимая, так по-родному. — Я подхватила горную болезнь на высоте и целые сутки училась заново дышать, поэтому… Если вдруг соберешься в горы, то я пас.       Он улыбается.       — Не, я больше по равнинам, особенно где есть цивилизация и нормальная дорога.       — Мне так жаль, — произносит Круз вместо тысячи слов и Джексон морщится. — Ты как?       — Давай обойдемся без этих глупых вопросов, ладно?       — Хорошо, — ее теплая улыбка согревает его. — Я пришла поддержать тебя, так что давай — в честь моего приезда нужна победа или придется идти в Диноко проситься.       — Ну ты как всегда, кусаешься.       — А то.       — Джексон? — они с Рамирез оборачиваются. И вновь это подростковое чувство, когда внутри все встает колом, мешая нормально дышать. — Привет…       Нилли неловко машет рукой, переминаясь с ноги на ноги:       — Простите, не хотела вас прерывать…       И это Нилли? Это та самая Нилли, которая танцевала пьяной на барной стойке и изображала из бутылки пиво микрофон. Та самая Нилли, которая развила в нем аллергию на Тейлор Свифт, потому что всегда включала ее в его тачке? Нилли, которая спала с другими парнями, пока он преданно ждал её под дверью дома и прощал, потому что любил сильнее, чем она того заслуживала? Она мило улыбается — мило, без приторности, совсем искренне — и эти знакомые ямочки на её щеках, эти голубые глаза, которые теперь излучают только чистое счастье.       — Ты изменилась, — говорит он, кивая на её круглый живот.       — Ты тоже, — она улыбается, убирает прядку светлых волос за ухо и смыкает ладони под животом. — Очень сильно. Даже почти не узнать.       — Простите, — встревает Круз, бросая на них непонимающие взгляды. — А это…       — Я Ниллиет Джонсон, — она протягивает ей ладонь, и они обмениваются легким рукопожатием. — Можно просто Нилли.       — Та самая?..       Повисает неловкая пауза, когда Нилли вдруг понимающе кивает, соглашаясь.       — Та самая, да. Насколько я понимаю, обо мне тут ходило очень много слухов.       Джексон уклончиво отводит взгляд.       — Ну, считай почти знаменитость, будет чем похвастаться перед детьми.       — Все те же шутки. Можно тебя на минутку?       — Да говори при ней, — он закидывает руку на плечо Круз, прижимая к себе. Та с довольным видом приникает ближе. — Все свои.       — Хорошо, в общем…       

***

             — Добро пожаловать на новый сезон гонок НАСКАР. Я Андреа Сандерс и это прямой репортаж с трассы Лос-Анджелеса!              Мимо проносится зеленый флаг, и они с Бэй равняются.       Борт ее зеленого Камаро выглядывает из его окна — пальцы сжимаются на руле, педаль полностью ложится на пол. Это неконтролируемое ощущение, когда ты уже просто летишь над асфальтом и малейшее резкое движение приведет к тому, что ты впечатаешься в борт. Последний круг. Один круг и все, а дальше он точно что-нибудь придумает, позвонит кентам, забьётся встретиться, познакомит свою шерстяную семью с Маккуином: наверняка там будет Трэвис — этот старый пес станет миллионером, наконец чему-то научившись из своих бизнес-книг. Может быть, там даже будет Нилли. Кто бы не сел за его стол — он будет знать, что это не конец.       Он проходит первый поворот. Знает, что едва выйдет из тачки — побежит как собака к Маккуину. Знает, что скажет — а может слова и вовсе будут излишни, обнимет, признается в том самом сокровенном, как тогда — на колесе обозрения. Когда былая ненависть наконец отошла на задний план — когда его жизнь превратилась в праздник, с первым поцелуем с Маккуином, с идиотской фразой после, с сожалением и стыдом, когда они поняли, что слова излишни. Нечего сказать, когда все то — глубоко внутри, просится наружу, но не способно облачиться в слова. И он не знает, как быть с этим чувством внутри — Маршалл был прав. Он понимает это донельзя отчетливо — Маршалл во всем был прав. Это не конец, одна победа или проигрыш ничего не решит и нет смысла так сильно переживать. Что невозможно держать все в себе, невозможно строить отношения, когда один из вас — это вечно закрытая книга.       — Ты там уснул?! — Рэй врывается в его голову с громогласным гарканьем. Джексон выворачивает руль, едва не впечатываясь в борт. Бэй обходит его, вырывается вперед и вот до нее метров десять. — В чем дело, Джек? Последний круг!       — Рэй, мне нужен Маккуин.       — Маккуин? — Рэверхем явно не догоняет. — Какой Маккуин? Последний круг — возьми себя в руки!       — Просто найди мне Маккуина!       — Блять, — он слушает как Рэй что-то орет, просит кого-то сбегать за Маршаллом. Пальцы потеют на руле — он нагоняет Бэй за пятнадцать секунд, впереди длинный поворот и он будет решающим. Одна ошибка — и все, это будет проигрыш. — Маккуин, сделай с ним что-нибудь! Меня он слушать не собирается!       — Джексон?       Родной голос разливается в ушах с приятными нотками хрипотцы. Черт возьми, они действительно расстались — разбежались в разные стороны, не выдержав идиотской херни с фотографиями. Ну и к черту — к черту, он не мастер слов, но скажет то, что давно хотел.       — Прости меня, — просто говорит он, едва не выкрикивая эти слова в динамик. Он знает, что его слова слышит вся команда — да и плевать. — Прости, Маршалл. Я мудак — я знаю, что я мудак. Я не должен был срываться на тебя. Я знаю, что до меня поздно доходит, но мне пиздец как надо это сейчас сказать. Я правда тебя очень люблю, черт возьми, мне так жаль, Маршалл. Если бы я мог все изменить, то я бы никогда не говорил тех слов, понимаешь? Ты прав, я вечно нагнетаю тебя своей злобой, никогда не открываюсь тебе, вру о своих чувствах и никогда не соблюдаю четвертое правило. Блять, ты помнишь четвертое правило? Я вспомнил его после того, как ты уехал…       Маршалл молчит, впереди расцветает широкий поворот — он наклоняет руль, равняется с Бэй и они несутся на одной скорости половину круга. В голову приходит мысль — а вдруг Маршалл откажется, что, если те слова, что сорвались с его языка, обрели свою силу — и вот Маккуин откажет ему, не простит и он будет выглядеть идиотом. Но в этот раз все получится, просто не может не получиться. Он вырывается вперед — Бэй пытается его подрезать, машину едва не разворачивает — он сбрасывает скорость; Бэй врезается в борт, а он втапливает педаль газа и вот — шахматный флаг. пятьдесят метров.       — Маршалл?..       Он обращает внимание на огромный телевизор над трассой — его имя поднимается вверх над именем Бэй и остается там, с переливающейся цифрой 1.       — Я помню…       — Потому что ты вечно это делаешь! Тебе плевать на всех, для себя — ты самый правый и умный, но что насчет других людей, которые тебя любят и окружают?       — Какого черта мы вообще ссоримся из-за такой чуши?       — Да потому что это уже невыносимо — да, ты не подарок. Я бы даже сказал, что ты самый настоящий кретин, ты самовлюбленный, вспыльчивый и до одури «честный»!       Каждое слово Маршалла впивалось ему иголкой в глаз.       Они стояли посреди гостиной и срались как в первый раз — а с чего все началось? С какой-то бессмысленной херни, когда речь вдруг зашла о том, что было между ними раньше. Враги, соперники — они ненавидели друг друга, желали, чтобы другой навсегда исчез из его жизни. Маршалл ненавидел Джексона — он сломал его жизнь, перевернул все с ног на голову своими идиотскими подколами и победой в гонках;       Маршалл — заставлял Джексона жрать песок даже после того, как он отказался от гонок и стал наставником Рамирез. Утирал ему нос всякий раз и не удерживался от ответных подколов, не обращая внимания на сказанное. Маршалл превосходил его во всем: в мастерстве, в слове, в славе — Маршалла любил и знал каждый, Джексон же был амбассадором зла, привлекая к себе исключительно скандальную популярность. И он был таков во всем.       С Джексоном невозможно нормально поговорить во время ссоры — тот сыпет обидными подколами и плюется ядом; его невозможно нормально поддержать — он никогда не показывает своей слабости и ощетинивается, принимая любой жест за поглаживание против шерсти; с Джексоном невозможно просто нормально существовать — он болен своим максимализмом и у него отсутствует адекватное понимание черного и белого; Джексон уверен, что ему лучше одному, даже если внутренне нуждается в чьем-то присутствии. Джексон уверен, что его ненавидит целый мир, в то время, как нуждается в обыкновенной человеческой симпатии.        Джексон — дикая собака которую надо гнать палками и которую Маршалл бесконечно пытается приручить, протягивая вместо мяса собственную руку; его кусают, облаивают, но он все равно его любит. Любит, потому что Джексон предан, как эта самая собака. Потому что Джексон никогда не подвергает сомнению простые истины, потому что его принципы напрямую связаны с близкими людьми, потому что Джексон никогда не осудит и не оставит в одиночестве. Они могут сраться сколько угодно, могут кидать друг в друга вещи и возвращаться к тому, что было три года назад — но Маршалл любит его за ту простую щенячью любовь, которую Джексон не боится ему показывать.       Маршалл любит этот стальной, платиновый взгляд, любит держать эту ладонь в своей и чувствовать себя влюбленным мальчишкой, на которого смотрят с обожанием.       Потому что знает, что Джексон любит его. Потому что несмотря на все — Маршалл любит его сильнее.       — И ты знаешь, что я не изменюсь. Ты знаешь, что я самый обычный ублюдок и я никогда не претендовал на звание лучше парня!       — Я этого и не жду!       — Тогда почему мы ссоримся?! Послушай нас, что не ссора — то простое обвинение в том, что мы не хотим слушать друг друга! Это токсичные отношения, в которых один из нас когда-нибудь убьет другого. Да, я только и делаю, что ревную тебя ко всему что движется, — Джексон раскидывает руки, оборачиваясь. — Я мешаю тебе нормально жить, я разрушил твои отношения с женой, а теперь ты терпишь эти скандалы, и ты все равно здесь! Почему, какого черта ты все еще здесь?       — Почему я здесь? Да потому что ты так сильно стараешься сделать все, чтобы я ушел — и оно работает в обратную сторону! Да, ты ведешь себя как невыносимый придурок — иногда я даже не понимаю, что почему мы вообще вместе! Я пытаюсь защищать тебя — ты все выворачиваешь против себя же. Я пытаюсь понять тебя — ты закрываешься еще сильнее! Мы ссоримся — и ты раздуваешь эту ссору до уровня, когда нам уже лучше бы расстаться, но я все равно люблю тебя!       — Так разлюби!       — Я не могу!       Они так и застывают напротив друг друга, едва не задыхаясь от злости.       — В этом и проблема, — Джексон качает головой, пытаясь зацепиться взглядом хоть за что-то. — Мы просто привыкли делать друг другу больно.       — Да.       — Нам лучше это закончить.       Маккуин пожимает плечами.       — Расстаемся.       И Джексон не может оторвать от него взгляда, он смотрит в эти потускневшие глаза, и все в этом лице до безумия родное. Маршалл кусает щеку изнутри, вот их взгляды пересекаются.       А в следующую секунду они налетают друг на друга, сталкиваясь губами. Поцелуи осыпаются на щеки, шею, лезут за воротник футболки, Джексон роняет его на диван, стаскивая ветровку.       — Давай установим новое правило, — шепчет он в его губы. — Никогда не слушать, что мы говорим во время ссор.       — Да, это деструктивно.       — Именно.       — Я всегда думал, что мы можем только делать больно друг другу. Что я недостоин тебя, недостоин твоей любви и твоего присутствия рядом. Но когда ты ушел…       Его дыхание срывается, он замечает мелькнувшее рядом зеленое пятно. Британи пытается вырваться вперед.       — Я тот самый идиот, который начинает ценить, только когда теряет.       — Так и есть.       — И я все равно безумно тебя люблю.       — Ты же в курсе, что нас все слышат?       — Привет Рэю, — он слышит в наушнике тяжелый смешок, но в остальном чистая тишина — все точно затаили дыхание, ожидая, что же Маршалл ответит. — Маршалл, я…       — Закончи эту гонку. Ты правда придурок.       И слышит родной теплый смех. Мгновение, шахматный флаг пролетает над головой — трибуны вскакивают с оглушительными воплями, в воздухе вспыхивают флаги с его номером и именем, загораются радостные крики — он описывает полукруг на задних, раздает дым, пока не видит на фоне вечерних огней такого дорогого ему человека. Он стаскивает шлем, вылезает из машины, и они просто тянутся навстречу друг другу.       Их губы соприкасаются, под вспышками камер, под прицелами объективов, пока все вокруг замирают в паническом неверии и не взрываются новыми криками, в поддержке, в одобрительных возгласах — его ладонь зарывается в светлые волосы, в переносицу впиваются тонкая оправа очков, он целует его как в последний раз: со всей нежностью, с щемящим душу извинениями и любовью. Как же в нем сейчас много любви.       Над их головами расцветает пышный салют, искрится золотыми и синими красками, осыпается на трибуны и трассу — это его праздник, на дороге жизни.       — Это было сильно, — Круз легко толкает его кулаком в плечо и улыбается. — Я даже чуть не расплакалась.       — Я в тебе не сомневался.       — И что теперь, INGTR выгонят тебя?       — К слову о твоих великодушных спонсорах, — Мистер Норман оказывается рядом с ними, празднично хлопая в ладони. — Джексон, можно тебя на минутку? Понимаю, что это не самый подходящий момент, но тем не менее — это важно.       — Выгоняете? — спрашивает он, когда они с Норманом оказываются в стороне от заполненной людьми трассы. — Хоть шмотки собрать дадите?       — Джексон, — Норман вздыхает и — черт возьми, опять эти виноватые рожи. — Не знаю кто, но мне прислали интересное письмо, которое касается Британи. Знаешь… прости, что я так поспешил со своим решением. Может, твое прошлое и не самое примерное, но ты как минимум был честен со мной, за что я тебе благодарен. Я уже поговорил с журналистами, которых порекомендовал Маккуин. Мы разберемся с этим, главное, ты от нас не уходи.       Он уходит в сторону, пока его команда прыгает и веселится от радости, обнявшись в плотный круг. Маршалл разговаривал с Круз и Норманом — Британи не смотрит на него, шмыгает мокрым носом, ощупывая свои пальцы. Он присаживается рядом с ней на капот её Камаро. Ни команды, ни поддержки — она действительно была одна.       — Я сдержу слово, — говорит она, утирая слезы. — Оставлю тебя в покое и попрошу дядю прекратить твою травлю.       Он кивает.       — А ты сама?       — Не знаю… Вернусь обратно в Майами и, может быть, пойду по чьим-нибудь стопам. Стану врачом или ученой, — Бэй горько усмехается. — В общем, начну самую скучную и ненавистную мне жизнь.       — А что мешает остаться тут? Ты заняла второе место.       — Да, уж мистер Норман позаботится о том, чтобы меня больше никуда не взяли. А может и вовсе пойдет в полицию, наверное, нам придется уехать в другую страну.       — К слову об этом, — Нилли мило улыбается, становясь рядом. — Мис Бэй, мы можем поговорить с вами наедине?       — Зачем? — она непонимающе хмурится. — Что ты устроил?       — Деловое предложение.       Он подмигивает ей и возвращается в скачущую толпу. Его обливают шампанским, Рэй обнимает его так крепко, поднимая над землей — у него аж кости трещат. Победа.