Дурманящий полдень

      У Кэйи пересыхает в горле от жары, сухого, перегретого воздуха, что практически видимо и осязаемо клубится, царапает глотку. Хочется пить, залпом, невзирая на вкус, лишь бы удушающая сухость наконец отступила, а мысли перестали путаться. Вместо этого он идёт за городские стены — сражаться, окружая себя спасительным льдом. Пить сегодня хочется исключительно вино, а в середине дня это излишне дурной тон. Дилюку точно не понравится. Лучше уж потерпеть. Хотя лëд помогает тоже так себе — тает, испаряется, утяжеляет дыхание, если слишком долго оставаться на месте собственного же взрыва стихии. Мимолëтом думается, что надо бы внимательнее следить за лесом — не дай Барбатос, вспыхнут пожары. Под мысль о пожарах Кэйя немного бодрится и зачищает все крупные лагеря монстров в окрестностях лесах, какие только находит. Во избежание несчастных случаев, разумеется. Город, если что, хотя бы сложнее поджечь.       Под вечер он всё же добирается до таверны, отмазывается, сам не помня, как, от всех, кто хотел бы выпить в его компании, и устраивается у барной стойки. В голове дурман висит, несмотря на то, что Кэйя и глотка сделать не успел. Он даже не помнит, сделал ли в итоге заказ или просто уселся в свой угол ждать чуда и любоваться на Дилюка. Последнее сегодня было особенно болезненно интересным. Дилюк сам как жар, не солнечный даже, ещё хуже, плещется в глазах, разливается наружу непослушными ломкими волосами, пересушенными огнëм, пахнет гарью, одно неосторожное слово — сожжëт, оставив лишь пепел. Кэйя предельно осторожен, филигранно скачет по грани, но отступает всегда вовремя — одна ошибка уже стоила ему слишком многого. Грань медленно, но верно отодвигается, и чем ближе — тем страшнее обжечься. Тем реальнее эта перспектива. Не то, чтобы Кэйя был против отдать свою жизнь Дилюку или за него, но от таких радикальных действий хотелось осмысленного результата.       Вереницу ленивых мыслей и воздыханий прерывает стук стекла о дерево совсем рядом с собственным носом. В стакане плещется рубиново-красная жидкость, и Кэйя улыбается. Всё-таки, он, наверное, практически уверен, что не делал заказ, а значит, дождался чуда. Персональное чудо его из сухих вин, терпких, с кислинкой, насыщенных и крепких. Но вкус незнакомый. — Да вы, никак, балуете меня сегодня, мастер Дилюк, — Кэйя практически мурлыкает, растягиваясь на стойке. — Хотел послушать, что ты скажешь, прежде, чем поить этим остальных гостей, — это намëк на продолжение разговора в конструктивном русле, но намёк, недостаточно строгий, чтобы указывать на то, что говорящий не в духе. Поэтому Кэйя его игнорирует. — Значит, опаиваете неизвестно чем, пользуясь чужим доверием. Не стоит ли рыцарям ордена проверить вас, мастер? — Кэйя лукавит, потому что взял и выпил из рук Дилюка бы всё, даже яд, и обставил бы всё так, чтобы даже подозрений другим не дать, кто. Они оба это знают. — Я сейчас вино заберу — использует очевидный рычаг для давления Дилюк, тянется рукой к стакану, и Кэйя, видимо, всё же порядком одуревший от жары (вина всё ещё и на запинку в речи не хватит), сцапывает чужую ладонь ближе к себе, прижимается щекой. Горячо, даже сквозь кожу перчаток. — На солнышке перегрелись, сэр Кэйя? — Дилюк язвит, но не вырывается по крайней мере, пока. — Может быть, — в голове и правда лëгкий туман ещё со скачек по жаре, обычно таких слабостей он себе не позволяет. Вполне справедливо опасается последствий. Но если уж начал, то имеет смысл идти до конца. — Люк, Люк, только не убирай руку, я ещё немножко, честно, пожалуйста. Дилюк вздыхает, так тяжко, что точно напоказ, оглядывает помещение таверны, убеждаясь, что его услуги и помощь прямо сейчас никому не нужны, стягивает перчатку со второй руки, за неимением альтернативы — зубами, и прикасается уже голой кожей к чужому лбу. — Невероятно, — констатирует он. Кэйя удивляется тому, что Дилюк вообще почувствовал что-то, со своими-то горячими руками, но может, разница меньше обычного была, кто его знает. Несмотря на явный перебор тепла, Кэйя всё равно тянется за чужой ладонью, а потерпев очевидную неудачу, изворачивается, чтобы прикусить пальцы той, что всё ещё прижата к его лицу. Кожа перчаток горьковатая и жесткая, а Дилюк наконец теряет терпение, шипит что-то и ультимативно забирает и вторую руку. Зато в лицо прилетает холодное и мокрое полотенце — замена, конечно, никудышная, лучше продолжить гореть, но оставить прикосновения, но как знак заботы бесценно. Ещё лучше бы было, если бы Дилюк удосужился это полотенце отжать, а не устроил филиал Сидрового озера на полу своей же таверны, но это уже нюансы. Даже вино не забрал, вопреки своим ранним угрозам — просто душка.       Прохладная вода правда помогает — мысли уже путаются и плывут не так сильно, вездесущий жар отступает, и даже на высокопарную чушь тянет не так сильно. Кэйя растягивается на стойке и допивает вино. Надо бы сказать что-то, раз уж дали продегустировать новый продукт, дать нормальную обратную связь, но слова в предложения складывать откровенно лень. В глубине души Кэйя рассчитывает на добавку, но Дилюк наливать отказывается категорически, вместо этого отдаёт ключ от третьего этажа — мол, нечего продолжать напиваться с тепловым-то ударом, иди уже отлёживаться, несчастье. Кэйя мысленно протестует, недовольный тем, что веселье на сегодня заканчивается, но, растянувшись на прохладных простынях в тёмной и тихой комнате, ощущает смутную благодарность и разом накатившие слабость и головную боль. Пускает холод по пальцам и прижимает к своему лбу. Дурацкая ситуация, перегреться, обладая способностью управлять льдом. Недоглядел. Ещё и Дилюку в таком виде на глаза попался, совсем уже. Сейчас-то ладно, больному, сирому и убогому он поможет, вполне искренне, но припомнить — припомнит, если к слову придётся. Ну и вообще, обидно перед ним так лажать.       Дилюк заходит минут через пятнадцать, видимо, сумев вырваться ненадолго из рабочей суеты, приносит графин с водой и стакан. Шарится в ящиках, прям так, не включая свет, достаёт флакончик с лекарством от головной боли, разводит немного в стакане. Кэйя наблюдает за ним, улёгшись на бок и прикрыв глаза. — Я знаю, что ты ещё не спишь. Давай, выпей. Приходится садиться и выполнять, хотя сонливость уже почти взяла своё. Но так действительно будет лучше, чем позволить организму справляться со всем самостоятельно. — Спасибо, — Кэйя кивает, отставляя уже пустой стакан. — Поспи. Воду я тут оставлю, — Дилюк уходит, потому что до конца рабочих часов ещё много времени, и Кэйя смотрит на закрывшуюся за ним дверь с ностальгией. В чужих действиях нет ничего такого уж странного — просто ему самому обычно не особо и нужна помощь. Сейчас бы тоже обошёлся, если что — дополз бы до дома, также отоспался, только, возможно, без воды и лекарств, но вообще-то, Дилюк всегда был заботливым, и в роли старшего брата, и верного друга, и сейчас — как защитник города, как работодатель для своих сотрудников. Ворчливым, конечно — раньше было ещё хуже, сейчас он хотя бы иногда предпочитал промолчать, но это ведь мелочи, в словах правды зачастую нет, Кэйе ли этого не знать. Что-то не меняется, через все года и расстояния, вот уж точно. И Кэйя полагал, что свою долю ворчливых упрёков ему ещё следует ждать — просто потом. А пока — спать. Где-то внутри расцветает тепло никак не связанное с коварным полуденным солнцем.       Кэйя спит достаточно долго и в итоге просыпается от шумного хлопка оконного проёма. В комнате так и не горит свет, на дворе ночь, причём, глубокая, и таверна должна была закрыться уже давным-давно. Дилюк стоит у окна, очевидно, пытаясь быть бесшумным, пока снимает плащ на ощупь. Кэйя не может сдержать смешка, и с удовлетворением чувствует, что вроде как оклемался. С чужих рук в лампу почти сразу слетает огонёк, освещая помещение. — Проснулся? — Просто кто-то слишком громко хлопает окнами, удивительно, что до сих пор один лишь я разгадал твою маскировку, — Кэйя улыбается и потягивается. — Но вообще, да. Спасибо. — Вижу, тебе уже лучше, — отмечает Дилюк вернувшуюся язвительность. По хорошему бы встать и уйти, конечно — в чужом гостеприимстве Кэйя больше не нуждается, а кровать здесь всего одна. Но он только что проснулся, свеж, бодр и, самое важное, действительно соскучился. — Твоею заботой. Благородный герой не дал мне пасть жертвой полудниц. Ни одной полуднице не сравниться в убийственности жара с Дилюком, но рядом с ним как правило безопаснее. Вот и сейчас он лишь устало прислоняет руку ко лбу, а не сжигает их вместе с таверной дотла. Что было бы когда Дилюк только вернулся в город, Кэйя старается не представлять, направленное на него огненное зарево и так навечно отпечатано на внутренней стороне век. — Я просто хотел освободиться пораньше, чтобы увидеть тебя, — продолжает Кэйя, выдавая почти правду. Ухмыляется, сам до конца не зная, что прячет, что выставляет напоказ. — Глупый план, учитывая, что в итоге ты практически всё время провалялся здесь, не находишь? — Дилюк всё же подходит ближе, откидывая плащ на стул и садится рядом. Всё ещё не прогоняет — успех. — Гениальный план, я провалялся в твоей кровати, — Кэйя плавно перекатывается на живот, притирается ближе к чужому бедру и улыбается довольно и нежно. Кажется, его снова немного ведёт, но на этот раз просто от предвкушения. Дилюк показательно игнорирует вторжение в своё личное пространство, не смотрит, не отодвигается, вообще ничего. Знак скорее хороший. Кэйя на подкорке ощущает, что они сейчас вальсируют на какой-то грани, и никто не решается сорваться ни в одну из сторон, даже здесь и сейчас, в уединении и интимном полумраке комнаты. — Чего ты пытаешься добиться? — Дилюк звучит расслабленно и устало, будто вместе с маской его ночного альтер эго упали вообще все маски. То ли совсем выбился из сил, то ли можно счесть это признаком особого доверия. Может, всё вместе. Огонёк в лампе дрожит от случайного сквозняка. — Посмотри на меня? — собственные маски Кэйи тоже опадают, и выходит как-то даже слишком искренне. Может, хоть так сейчас наконец починится то важное, что никак не удавалось восстановить. Преследующая весь вечер дурная смелость куда-то испаряется, вновь возвращается страх сделать не то и сказать не так. Тот самый, из-за которого Кэйя никогда не подходит слишком уж близко. Про который сегодня почти позабыл. Дилюк неожиданно слушается, поворачивает голову и смотрит на собеседника. Кэйя плавится под чужим тяжёлым, наполненным чем-то непознаваемым взглядом. Именно в глубине радужки можно заметить отблески того огня, что плещется внутри, тщательно сдерживаемый щитами и масками. Кэйю бросает в жар. Поддразнивания вышли из-под контроля, возможно, потому что в ночи вообще всегда всë иначе. — И что дальше? — спрашивает Дилюк, и Кэйя вздрагивает от резко оборванной тишины и интонаций в чужом голосе, которые ему не под силу разобрать. — Как будто бы ты будешь делать то, что я скажу, — не слишком убедительно усмехается Кэйя. — Зависит от того, что именно ты скажешь, — Дилюк улыбается уголком рта, несколько самодовольно и слишком уж мимолетно, чтобы Кэйя успел впитать эту эмоцию. — Хорошо, тогда… — принимать правила игры несколько проще, чем их диктовать, и в разы легче, чем пробираться наугад вовсе без правил. Но он, очевидно, всё ещё не до конца в порядке, и говорит то, что точно не следовало бы. — Я хочу знать, скучал ли ты по мне в своём путешествии. Кэйя прикусывает себе язык и отшатывается, как только осознаёт, что именно сказал. Но мир не спешит рушится, даже не загорается ничего. — Спроси чего попроще, — Дилюк устало вздыхает, и Кэйя запоздало вспоминает, что он, вообще-то с патруля. — Или повтори этот вопрос, когда мы оба будем в лучшем состоянии, нежели сейчас. — Да… Прости, — просить что-то после этого становится неловким, и Кэйе жаль, что он испортил такую хорошую игру. Он отворачивается к стене, укладывая голову на руки. Замирает, почувствовав чужие пальцы в своих волосах, и медленно расслабляется, пока Дилюк тихо перебирает тёмные пряди. — Как-то ты быстро сдулся, капитан. И это твоё последнее слово сегодня? — всё так странно в этот вечер. И Кэйя снова чувствует себя маленьким и совсем не умеющим врать Дилюку, кроме того самого секрета, разумеется. — Не хочу уходить к себе, — сказать «домой» язык не поворачивается. Дожидаться реакции вновь тревожно, но удача сегодня всë-таки, видимо, на его стороне. — Не уходи, — Дилюк перестает перебирать волосы Кэйи и возится, снимая лишние элементы костюма, а после валится рядом. — Но я спать.       Им вдвоём немного тесно на кровати, но устроится возможно без особых проблем. Первое время Кэйя просто лежит, слушая чужое мерное дыхание, но спал он не так уж много, да и отошёл от теплового удара все-таки не до конца, а здесь и сейчас так тихо, уютно и забыто по-домашнему, что его смаривает тоже. Наутро он просыпается уже один, но в кармане лежит короткая записка. «Если ты правда хочешь знать ответ, тогда приходи на винокурню на выходных»