----
— Донна, вставай! — крик матери застал её еще в постели. И первое, что она увидела, открыв глаза, был угол комода и пелена рыжих волос, разбросанных по подушке. То же, что и вчера. Издав неразборчиво что-то похожее на: «Слышу-слышу я, уже встаю…» — себе под нос, девушка начала собираться: одеться, умыться, спуститься вниз, поговорить с мамой, пытаясь перехватить какой-нибудь бутерброд на кухне, поприветствовать дедушку и отправиться в новый день! Кажется, был третий вторник месяца, ноябрь. Донна посмотрела в окно. На удивление, светило солнце, и немногочисленные оранжевые листья, ещё висевшие на ветках деревьев, переливались яркими бликами. «Как огнем», — невольно промелькнуло в голове, и девушка задернула штору. Кажется, сегодня её настроение не лучше, чем было на той неделе. Но про себя она отметила, что все-таки несравнимо веселее, чем в субботу пару месяцев назад, когда, покупая газету, она случайно заметила в центре Лондона кого-то в толпе, кого-то похожего на что-то очень знакомое, но столь неотчетливое в её сознании, что она не могла вспомнить ни сам предмет, ни образ в толпе. Как она добралась до дома, она не знала до сих пор. Эмоции и головная боль были столь сильными, что девушке казалось, что еще хоть мгновенье и страх, страх перед чем-то огромным, по-настоящему огромным, пытающимся выбраться из ее подсознания, натуральная паника охватит ее настолько, что она не сможет дышать. Что сердце просто не выдержит. Мама тогда нашла её на полу кухни, на столе лежал опрокинутый стакан воды, её дочь упала и чудом не ударилась о ручку кухонного ящика головой (что это не так — было первое, что проверила женщина, опустившись рядом с ней на колени). С того момента об этом в доме не говорили. И не говорят до сих пор. Донна не могла понять своих чувств, своих состояний. Встречи с друзьями, новая подработка в маленьком офисе с хорошей компанией недалеко от Темзы, вечера с дедушкой и мамой, хорошие посиделки в пабах и с новыми мужчинами при свечах, но! Но всегда было какое-то «но», загадочное, совершенно непонятное. «Но», из-за которого она всё чаще находила себя одну, идущую через сквер, сквозь толпу, или по безлюдной набережной, пока над городом темнело небо в ожидании грозы, или среди грохочущих дорог в час-пик на светофорах, с ощущением, что всё не так, что что-то должно быть иначе, что она хочет бежать! Бежать, бежать и еще раз бежать! За кем-то… ей всегда казалось, будто есть что-то, кто-то, кто будет бежать с ней. Как будто он должен быть. И это её настораживало и опустошало. Радость мирной жизни, налаживающиеся отношения, карьера, свидания, — ничто не было так натурально, как это мгновенье где-то внутри, глубоко, прямо у сердца, когда нога отрывалась от земли, когда она — лишь так, кратко, лишь раз, — думала сделать этот шаг, побежать, довериться себе, послушаться этого великолепного тревожащего её огонька. Но нога всегда опускалась на то же место, куда должна была, с той скоростью, с которой следовало идти, и с которой Ноубл шла дальше. Девушка оглянулась вокруг себя. Её снова посещало это ощущение опустошенности, все было на месте, но будто бы совсем не так. Она не считала себя склонной к истерикам, депрессии или еще чему такому, она умела как-то жить, справлялась, но в такие моменты ком подступал к горлу и хотелось кричать, кричать на весь мир. Который не услышит… Смахнув влажную пылинку с уголка глаза, она хмыкнула носом, приосанилась и сделала шаг, протягивая руку к незапертой двери.----
Был самый конец ноября. Солнце едва-едва показывалось из-за туч на горизонте, закатные лучи совсем не грели. Она шла из офиса домой, точнее к остановке автобуса, эта дорога стала её любимой за последнее время, возможно, из-за холодного речного ветра и закатного света, падавшего на неспокойную воду, но, возможно, и то казалось ей более правдивым из-за того, что тут почти никогда никого не было в это время. Человек пять-десять на всю улицу да пара машин. Место, в котором она уже привыкла обнаруживать себя одинокой и задумчивой, вдалеке от семьи, друзей и собственной всегда пустой и заставляющей помучиться постели. Вот и сейчас она шла здесь, кутаясь в большое серое пальто и чуя городской запах. Она очень давно не была за городом, но почему-то именно здесь и сейчас ей пришёл запах травы и цветов, какой бывает летом у домашнего сада. За ним запах снега, она не думала, что снег пахнет, но сейчас в голове отчетливо возникло белое холмистое полотно и снег, чистый и свежий, пахнущий собой. Позже запахло гарью, серой и пылью. Был еще и запах книг… Мельчайшие крупицы навязчивых видений шли одни за одним, не собираясь ни во что целое, похожие на забытые сны. Донна привыкла их видеть и не запоминать, воспоминания всегда ускользали. Её это почти не беспокоило уже давно, но была одна мысль, не дававшая до конца отпустить эту особенность: сны не пахнут, пахнет память… да, она помнила, как пахла пинта пива в пабе, где они с коллегами были на той недели, как пахнет холм, куда ходит её дед смотреть на звёзды, в любую погоду и время года, как пахнет горячий кофе в офисе, как пахнет её комната. Но она никогда не знала, как пахнут сны. Сейчас это было, впрочем, не важно. Каблуки продолжали негромко стучать по мостовой не в такт городскому шуму.----
Середина декабря. Девушку всё чаще охватывало какое-то беспричинное беспокойство, заставлявшее озираться наверх, выглядывать из окна на небо, ища в нём что-то. Подсознательно казалось, что это должно быть что-то ужасное, страшное и опасное. Возникало желание сбежать и спрятаться, закрыть глаза и уши, забиться в самый дальний и тёмный угол, который только можно отыскать. Но эти ощущения всегда проходили также быстро, как и появлялись. А Донна просто чаще смотрела наверх и никогда не пряталась. Ее семья замечала некоторые перемены: какую-то нервозность, дрожь рук иногда за обеденным столом или легкий тремор, когда окликнешь её, задумавшуюся, возвращая в реальность. Но всё остальное время она улыбалась, шутила, кричала, ворчала, звонила подружкам, ходила на работу, встречалась с какими-то людьми и увлеченно об этом рассказывала по случаю, не оставляя особо занимательных подробностей, заставлявших поверить в каждое её слово о том, кто какой человек. Поэтому и мать, и дедушка, лишь грустно посматривали на неё иногда, не смея ни заговорить о затянувшейся эмоциональной нестабильности, ни тем более спросить об этом Донну. Мама стояла на кухне и что-то говорила дедушке, собиравшемуся на холм, смотреть на звёзды. Что-то про то, что в такой холод он только навредит здоровью, если часами будет сидеть там. А он отвечал что-то про чистое небо, холодный воздух и яркость звёзд. Донна вошла с мороза после пятничной посиделки с друзьями и хмыгнула носом, так всегда бывает, когда заходишь в тепло. Поставила пакет с покупками на комод и бросила сумку куда-то на пол. Посмотрела на дедушку, который вот-вот собирался выйти. — Дедушка, почему я давно с тобой не хожу? — задумчиво спросила она, силясь припомнить, с какого момента она перестала навещать его на холме. Он повернулся на неё с тяжелым взглядом, такой у него бывал иногда, когда он не пытался отшутиться, напротив: всерьез уходил в свои мысли. Мама почему-то замолчала, стало слышно, как течет на кухне вода. — Не знаю, дорогая. Хочешь — пошли сегодня. Донна замерла на секунду, что-то предвкушающе кольнуло в груди и исчезло. — Да… да, хорошо. Только возьму что-нибудь тёплое, там сегодня реально холодно… — проговорила девушка, выуживая из ящика в прихожей какой-то большой шерстяной платок. Никто не видел, как рвано выдохнула ее мать на кухне, стоило двери за ними закрыться, и как печален был её тревожащийся взгляд в никуда.----
— Дедушка, как сегодня? Все те же звезды? — Угу… Кассиопея видна особенно хорошо, смотри, вон там. Донна заглянула в телескоп и улыбнулась про себя, вспоминая, как делала это в детстве. Приходила вот так и часами сидела рядом с ним, слушая истории о далеких планетах и огненных шарах в пустоте бескрайнего космоса. Воспоминание было настолько уютным, что она бы обняла деда, не будь так холодно вытаскивать руки из утепленных карманов. Они сидели рядом и молча смотрели на небо. Иссиня-черное полотно переливалось сотнями огоньков, и, казалось, что если присмотреться, то можно увидеть их движение по небосводу. Холод уже не мешал так, как прежде, ветер потихоньку стих. Отголоски городских дорог были не такими уж и громкими в эту ночь. Уилфред обернулся на внучку и поправил на её плече платок. Она держала в руках крышку от термоса, в которой остывал принесённый из дома травяной чай. — Как ты думаешь, там кто-нибудь есть? — после долгого молчания спросила Донна, не отрывая взгляд от звёзд на небе. — Не знаю, милая, — мужчина вздохнул глубоко, — Вселенная столь велика, что мы о ней пока почти ничего не знаем. Но мне хочется верить, что кто-то там наверняка есть, — перед внутренним взором предстал тот день, когда Донна махала ему из синей полицейской будки вот здесь, вот прямо над этим местом, и лицо мужчины, который стоял у нее за спиной, его лицо в ту минуту и его лицо в минуту их последней встречи, — Кто-нибудь есть… Девушка кивнула задумчиво и продолжила смотреть на звезды, изредка отпивая пока ещё тёплый чай.----
— Не забудь купить молока, когда пойдешь домой! Донна, не забудь! — Да, мам! — прозвучало из прихожей от девушки, спешно надевавшей второй сапог. — И не бери машину. Я поеду к подругам на ланч, а вечером пробки будут. Люди переполошились перед Рождеством, как всегда! — Хорошо, мам, — Донна выдохнула и наклонилась поцеловать вышедшую к ней мать на прощание в щеку. — Сив, ты ее совсем замучила, видишь — опаздывает уже. — Спасибо, деда! — отозвалась, уже закрывая дверь, девушка, заметив возмущенный взгляд матери. День обещался быть чудной. Уже послезавтра Рождество. Сегодня солнце светило ярко и высоко.----
— С кем празднуете? — с улыбкой поинтересовалась одна из коллег Донны, обращаясь ко всем соседкам по офису. Их было трое, и они неплохо сдружились за последние полгода, поэтому отвечать все стали охотно и озорно. — Я с семьей, — «лучшая секретарша Чизвика» сказала кратко, улыбаясь, представляя завтрашний ужин дома в кругу семьи. Хоть и не испытывала по этому поводу никаких особых чувств последнее время. Эмоциональное состояние девушки диктовало относится ко всему просто, как оно есть, и не думать особо о том, как оно должно быть, как оно надо или как-то еще. Просто: «пусть всё идет своим чередом». — Это хорошо! Ты, вроде, с ними живешь? Я к своим родителям смогу приехать только после Рождества. Хотя сам праздник праздную здесь с детьми и мужем. — Он у тебя заводной… Разговор длился недолго, а рабочий день подходил к концу, уже смеркалось.----
На набережной было многолюдно и шумно из-за ярмарки, которую разместили даже туда, и Донна пошла другим переулком, через сквер. Народу и там было много, слышны были городские пробки. В воздухе пахло сладкой выпечкой, снегом и грязью. Девушка шла, спокойно смотря по сторонам, подмечая какие-то мелочи. Вот ребёнок просит у мамы очередной кренделёк и с довольным видом берет его в руки. Вот два молодых человека сидят на лавочке и с игривым видом толкуют о чем-то своём. Вот бабушка смотрит, как дети бегают и играют с снежки. Кто-то упал и заплакал. Кто-то в стороне смеялся, говоря по телефону, был счастлив. Жизнь текла свои чередом, и от этого на сердце становилось тепло. — Простите! — искренне обеспокоенно проговорила девушка, задевшая Донну в толпе. Обернувшись, она увидела смуглую кареглазую девушку, показавшуюся ей смутно знакомой, — Донна! — вдруг восхищённо выдала она, — Я не видела тебя почти год, ты почти не изменилась! У тебя всё хорошо? После того случая с перемещением Земли и далеками… я думала, что ты останешься с Доктором. Кстати, как он? — последнюю фразу Марта говорила уже не так уверенно, заметив странное выражение на лице собеседницы. — Доктор… — протянула Донна, и картинки, воспоминания отчетливо понеслись перед её глазами, бесчисленное количество воспоминаний, воспоминаний, тех самых, что гложили её как неуловимые тени, все воспоминания! И не только её… — Донна, я… — девушка смотрела, как глаза напротив засветились, будто в них сиял золотой песок, плавающий вихрями в бесконечной глубине. И ничего не понимала. Молча развернувшись, Донна ушла, не став объяснять что-либо Марте, а та, почему-то не пошла за ней. Только подумала: «Надо бы позвонить Доктору».----
Пред внутренним взором сменялись сюжеты: Помпеи, Уды, Библиотека, Агата Кристи, его дочь, — все их приключения одно за одним! Их препирания с Доктором, смех и страх, волнения и сожаления, счастливые концовки и настоящие трагедии. Всё вспоминалось, вставая на свои места, всё становилось понятным и настоящим, таким, каким оно должно быть. Все чувства Донны вдруг стали ей совершенно ясны: и ощущение потери, и страх перед небом, и запахи из снов, и одинокая жуткая тоска, которую она испытывала, желая бежать. Бежать вместе с ним! Она вспомнила его. Доктора. Она вспомнила тяжелый, но улыбчивый взгляд, его инопланетянскую манеру болтать почем зря о самых сложных вещах во вселенной, вечный костюм, который он никогда не меняет, и всё остальное! Какой он был в моменты отчаянья, в моменты радости, в моменты выбора, в моменты увлеченности и страсти, в те редкие моменты полной задумчивости, и как он смотрел в моменты любви… Она вспомнила его. Такого поразительного и непознаваемого. Друга, которому она доверила всё и не прогадала, другу, который прикрывал её спину (пусть и не всегда удачно) и чью спину прикрывала она. Самого замечательного человека, с которым она была знакома. Доктор… Восторг сменялся другими ощущениями: на смену порядку, легкости от понимания накрывшего ее понимания, приходила тяжесть, тяжесть чужих чувств, его воспоминаний, их расставания. Сперва она увидела звёзды, бесчисленные планеты и галактики. Мозг был готов назвать каждую, она видела их, она их знала. Он их знал. Потом — «детство», планету, на которой оранжевое небо и красная трава, — Галлифрей. Потом она увидела Время. Пространство отрывалось перед ней как самая осязаемая и подлинная вещь, а Время приводило его в действие, как механизм, и каждая точка, каждый атом этого мира, был видим в движении, в каждом моменте его существования, в каждом возможном «случае» и «исходе». Появился огонь. Огромная война, ужаснее всего, что можно было только вообразить, ужаснее ада. Она смотрела от первого лица, она отдавала команды, она убивала, — убивала, видя всё про каждого из них. Потом появилась ТАРДИС. Спутницы, спасенные миры и жизни, появился он, — Доктор! Она знала, как его звали прежде, и это был не он, не Доктор, он был другой, существовал совсем иначе. Воспоминания сменялись, развивались, дополнялись деталями. Обработка информации в голове, казалось, стала совсем иным процессом: Донна уже сейчас понимала, что происходит и что без энергии регенерации Доктора, не вынесла бы этого уже сейчас. Она шла домой очень долго.----
Когда Донна вошла, её встретил дедушка: он стоял недалеко и, когда поднял взгляд на внучку, сразу всё понял. По одним только глазам. Они стали старше на вечность. Сердце сжалось с такой тоской, что было больно даже подумать о том, что случится. Уилфред понимал, но почему-то подумал: «Так лучше». Но от этого не стало ни капельку легче. Слеза скатилась по щеке, и он поймал ее, стирая ладонью. Донна смотрела на него и улыбалась, тихо, почти умиротворённо, понимающе. Он улыбался в ответ.----
Сочельник. Небольшие белые облака ворохом затянули небо над Лондоном так, что Солнце отдельными лучами прорывалось сквозь них, пытаясь дотянуться до земли. Было раннее утро. Донна почти не спала, она выключалась временами, ночью, проваливаясь ни то в сон, ни то явь, сотканную из никем и никогда не прожитых моментов. Но на сердце было легко. Понимание Вселенной было поразительно, оно пленяло, восхищало всё человеческое в ней, но меркло перед полным пониманием себя самой. Девушка встала, собралась, оделась и умылась, спустилась вниз. Мама говорила с кем-то на кухне по телефону, дедушка был в гостиной и читал газету. Донна подошла к нему и поцеловала в щеку. — Доброе утро, деда. — И тебе, милая! По его глазам нельзя было понять, насколько ему тяжело, но она знала. Знала и всем своим видом давала понять, что всё хорошо, что так нужно, лучше и правильнее для неё. Он всегда был единственным человеком, который принимал ее по-настоящему. И этот выбор он тоже искренне старался принять до конца. Сейчас она хотела провести день так, чтобы у её семьи не осталось сомнений и сожалений. Было жалко маму. Когда Сив положила трубку и они «остались одни», Донна подошла к матери и крепко её обняла. — Что такое, милая? Не хочешь идти за покупками сегодня? Можем остаться, не обязательно так переживать… Донна улыбнулась и не стала ничего говорить. Это были самые важные полдня в её жизни — прощание.----
Солнце почти упало за горизонт, когда девушка собиралась идти. — Еще сумку возьми. И шапку надень! Там очень холодно сегодня. — Иди-иди, все будет хорошо, — подошел дедушка и обнял Донну, долго, крепко. — Пап, ты чего? Она же только в магазин, а ты прощаешься будто она никогда не вернется… Донна подошла к матери и обняла ее, ласково, доверительно, как обнимают дети в детстве, не желая когда-либо покидать этих объятий. Мать обнимала ее в ответ и боялась этого момента, ещё не понимая ничего, но чувствуя всё глубоко внутри. — Я не вернусь, мам. Прощайте. Я люблю вас. С тихой-тихой тоской, глубокой как море, сказала Донна на прощание и ушла за дверь. Щелчок замка раздался в тишине дома набатом. Всё сразу стало ясно, но совершенно необъяснимо. Сив упала в объятия отца, зарыдав. Уилфред успокаивающе похлопал дочь по спине, пока по щекам текли те же горькие дорожки слез.----
Было темно, когда она зашла в офис. Сочельник, никого нет. Пустое здание не отзывалась ничем ни на гулкие шаги своей лучшей сотрудницы, ни на стук клавиш клавиатуры. К этому часу она всё чаще проваливалась в «сон», зависала в состоянии между реальностью и ничем, представляя всё отчетливее и свой последний миг, и то, что она хотела сделать напоследок. Оставалось совсем недолго. Звуковую отвертку не сложно сделать, если знать как и что для этого нужно. Она знала и то, и другое. И подойдя к компьютеру, открыла коробку процессора. Любимая вещица Доктора ей ещё потребуется сегодня... Пока загружалась программа, необходимая для отправки послания, Донна готовила место, у стены, на стуле, прямо перед ним стояла камера на простой треноге, готовая записывать. Донна поправила платье, нажала кнопку на камере и села перед ней.Камера включилась, запись пошла.
«Донна Ноубл, человек, Доктору. Или лучше сказать ДокторДонна, Марсианин? А я теперь знаю, как тебя зовут! Но еще лучше я знаю, почему тебя так никто никогда больше не назовёт. И я б смогла прочитать любую ерунду на галлифрейском. И даже понимаю, о чем ты всё это время говорил, вставляя эти свои заумные комментарии. Нет, ну это ж надо быть таким болтливым! Хотя, если честно, я тебя понимаю. Я… Да, я тебя вспомнила, Доктор. Вспомнила всё. И алые звёзды, которые никогда не видела, и снега планеты Удов, и все наши страшно волнительные приключения. Я вспомнила и свою жизнь в «сохранении» в Библиотеке, и ту, что я прожила, повернув не туда. Я вспомнила всю свою жизнь. От начала и до конца. Доктор… тебе не нужно было её забирать. Я «звоню» попрощаться… но даже здесь не удержусь от нотации! Я имела право остаться. Ты мог мне это позволить! Я в твоей голове, и я понимаю, что ты не знал, сработает ли стирание памяти, будет ли оно достаточным, чтобы нивелировать ту энергию, что осталась во мне, всю ту мощь и все те знания, что несёт в себе та кроха твоего разума, которой я обладаю. Ты не знал. Да, достаточно веские основания были предполагать, что это может сработать. Но зачем, Доктор?.. Зачем? Я… я же просила тебя дать мне остаться. Я не была собой здесь, на Земле, я не была здесь целой без этой памяти о тебе. О нас. О ТАРДИС! Я не думаю, что смогла бы стать по-настоящему счастливой… но с тобой я счастливой была! Здесь ты оставил меня без меня, без ощущения целостности, ты не знал, но память не стирается до конца. Имей я больше времени, объяснила бы тебе, как это работает, — с пониманием «другой стороны» я могла бы восполнить твои недостающие знания по этому вопросу. Уверена, что тебе бы понравилось!.. Но времени нет, да, мой дорогой Повелитель Времени? Я, как и говорила, звоню попрощаться. Ты знаешь, что происходит. И я знаю, что будет. Одно я не знаю точно: я же уникальный случай, — ДокторДонна! — я умру как человек или как ты, как умирали они… как… рассыплюсь на золотую пыль и свет, на частицы космической пыли? Я умру как… как ты? Надеюсь, что нет! Я, вообще, надеюсь, что ты никогда не умрешь по-настоящему! Я вижу многое, но не могу разглядеть твоей судьбы, я не вижу будущего Повелителя Времени. Но я надеюсь, я искренне надеюсь, как человек, как Донна Ноубл, как твой друг, что ты будешь жить и не будешь так одинок! О, мой ненормальный инопланетянин, ты когда-то сказал, что это судьба… точнее ты сказал так, как ты бы это сказал, обозначая совпадения и закономерности, что сводили нас вместе! Но это не суть важно. А Уды сказали, что любая песня заканчивается. Я прощаюсь с тобой, Доктор. Моя песня окончена, и я ухожу собой. Со всеми воспоминаниями! Со всеми нашими ссорами и спорами, со всеми твоими выходками, со всеми нашими приключениями и историями, со всеми печалями и счастьем — со всей своей человеческой жизнью! Я ухожу собой. Ты дорог мне, Доктор. Ты стал для меня самым близким другом, который только мог у меня быть. И надеюсь, я стала таким для тебя. Я вижу в отголосках твоей памяти всех: ты всех помнишь… я знаю, будешь помнить и меня. Но, пожалуйста, поступи иначе, послушай меня хоть в этот раз, в последний раз, помни меня, как положено на Галлифрее, как там было положено когда-то. Так принято и у людей, если честно… только у вас было настоящее понимание, что сознание сохранилось навсегда в той системе, Сад Воспоминаний, а у людей есть только надежда, что где-то в мире их дорогой человек свободен, спокоен и по-настоящему счастлив, как живой, но лишь неуловимая часть несуществующего подространства. Люди в это верят. В других словах, конечно, но я думаю, что так тебе понять будет проще. Прощу, просто представь, что где-то на уголках отдаленной вселенной есть место, звезда, где я посмертно свободна и счастлива, что я не исчезла, и помни обо мне без сожаления. Помни меня, как я помню тебя. Живым и классным! Совершенно замечательным, Доктор. Я совсем заболталась… это совершенно эгоистично — записать это видео и отправить тебе, но иначе я не могу. Сантименты. Прощай, Доктор. Твоя спутница и вечный друг, Донна Ноубл.»Запись закончена.
Слёзы текли из глаз, Донна не пыталась их сдержать. Она достала карту памяти из камеры и ещё пару минут провозилась с местным компьютером. Послание было отправлено.----
Доктор сидел в ТАРДИС на полу у консоли и смотрел куда-то вглубь стены, задумавшись. Прошло не больше пары дней его вынужденного одиночества после уничтожения далеков и расставания со всеми его давними спутниками. Он был… несчастен. Точнее, сам он чувствовал, что опустошен, но раз за разом продолжал прокручивать в своей голове события недавнего прошлого, ища возможности, варианты, моменты, в которые у него был выбор и где он мог поступить иначе. Роуз… Роуз, Марта, Джек, друзья — все стояли перед ним как живые и говорили, говорили, говорили, снова и снова, одно и тоже. А эмоции Повелителя Времени, как на зло, превращали это в западню и вялотекущую пытку. Донна… Донна Ноубл последняя его спутница, его верный товарищ и самая важная женщина во вселенной... Да, в тот миг он понял это отчетливо, так ясно, что все прошлое показалось долгим сном, который предательски не давал ему увидеть очевидное раньше. Его блистательная Донна. Мало кому из его спутниц досталась такая сложная жизнь, столько смертей и событий, столько судьбоносных встреч и расставаний, параллельных вселенных и… мало кто так искренне восхищался Вселенной, миром, который мог увидеть рядом с ним, и был настолько счастлив быть с ним. Он любил её. Как человека, как друга, как члена семьи. Да, он понял, как быстро эта сумасшедшая яркая женщина стала ему родной. Впервые за столько времени он почувствовал себя зависимым, почувствовал, что может бежать не оглядываясь, но не боятся оступиться. Она могла его остановить, заставить одуматься, поймать в момент падения и поддержать. Она была рядом, надёжная и живая. С Роуз было не так: он становился рядом с ней лучше, потому что хотел сделать это для нее. А Донна делала его лучше! Брала в свои руки и делала, и он мог ей доверять. Он доверял ей себя также, как она доверяла ему, и это было классно! О, и как же великолепно было смотреть, как она осаждает весь мир за то, что считает правильным. «Донна. Я человек. Может, обо мне и не складывают легенды, но я также важна как Повелители Времени, спасибо», — вспомнилось Доктору, и он улыбнулся вновь. Прокламация Теней никогда не слышала столь весомого ответа от человека. От Донны никогда не знаешь, что ожидать. А она сама не знала, насколько же была права в тот момент. Но сейчас ее рядом нет… Доктор ушёл в свои мысли и почти впал в транс, когда в ТАРДИС начало происходить странное: она издала звук, похожий на уведомление, и засуетилась. Странно было то, что сообщение (а он был уверен, что это именно сообщение) пришло напрямую в ТАРДИС, будто его направили, зная, куда писать, зная про неё слишком много… Он резво поднялся и повернулся к консоли. Достаточно быстро нашел нужную кнопку и БАХ! Перед ним сидела Донна. На экране отобразилась девушка, на фоне стена и какой-то дурацкий офисный куст. Она выглядела старше: совсем чуть-чуть, можно было и не заметить, но Доктор не мог, — отличий с тем, как она представала перед его внутренним взором день ото дня было достаточно много. Пара новых морщин, ему они не нравились, они говорили о печали, а не о счастье. Чуть более впалые щёки. Изменились глаза. Глаза! Всего на мгновенье оба сердца остановились. Случилось то, чего он так боялся! Но этого же не могло произойти всего за пару дней? В каком он сейчас времени?! Паника нарастала. Но звук из динамиков заставил забыть про все остальное: «Донна Ноубл, человек, Доктору. Или лучше сказать ДокторДонна, Марсианин?..» — ком в горле, Доктор понял, о каком ощущении так говорят люди. Он слушал слова, видел все её привычные ужимки, слышал страх и печаль в её голосе и чувствовал взгляд. Взгляд, искажённый роком Времени, бременем Повелителя Времени, его бременем. В какой-то момент, сквозь её слезы и свои собственные, ему даже показалось, что он смотрит на себя самого в её глазах и она смотрит на него так же. «Ты мог мне это позволить!» — остаться с ним до конца? Как же ему было страшно! Как же он боялся увидеть эти глаза, услышать этот голос, вот так, в словах прощания. Он не хотел оставлять её здесь, он хотел дать ей жизнь, долгую и счастливую, полную новых путей, новых решений, стольких маленьких радостей и событий. Он не хотел, чтобы она смотрела на него так, он не хотел, чтобы Донна Ноубл исчезла. «Я ухожу собой» — но, видимо, именно он чуть не заставил ее исчезнуть… Впервые ему стало так холодно в ТАРДИС. Он протянул руку к экрану, неосознанно пытаясь коснуться лица. «Ты стал для меня самым близким другом, который только мог у меня быть. И надеюсь, я стала таким для тебя» — о, ты даже не представляешь, насколько, Донна Ноубл! Ты стала ближе, чем он мог вообразить. Ты стала частью его самого, как самый важный человек, как друг, как само доверие во плоти. В этот момент Доктор чувствовал себя предателем, он злился на самого себя за то, что несмотря на всё это, не оправдал её доверия, не оправдал всего того, что он для неё значит и что она значит для него. «…помни меня, как положено на Галлифрее…» — ток прошел по спине, он давно не вспоминал об этом. Повелитель Времени знал, что она просит. И что она понимает насколько велика эта просьба. Доктор почувствовал, что внутренне он не видит причин отказаться, что она достойна. Что его Донна совершенно заслуживает того, чтобы он смог исполнить её волю! Чтобы он сделал всё, как следует, чтобы он был с ней в этот момент прощания… «Прощай, Доктор. Твоя спутница и вечный друг, Донна Ноубл» — какой это год?! Видео, схлопнулось на экране. Доктор тут же подорвался к бесчисленным кнопочкам на консоли и начал искать, искать сигнал, откуда пришло сообщение, где она, куда ему нужно успеть. О, только бы успеть!----
Донна шла по пустой набережной: было темно и холодно. Рождество вот-вот наступит, люди разбрелись по домам и кафе, праздновали, веселились. Даже ярмарка была закрыта в этот час. Девушка шла и думала, что это особенно иронично: быть сейчас совершенно одной, здесь, в месте, где столько раз ловила обрывки воспоминаний, и ожидать своего часа. Оставалось совсем немного. Темза была неспокойна, фонарные блики ложились на черноту волн ярко и бойко, вырисовывая что-то похожее на причудливый космический узор. Девушка куталась в свое большое серое пальто и медленно шла вдоль реки. Знакомый звук. Настолько знакомый, что Донна застыла, наблюдая как прямо перед ней, метрах в тридцати, появляется синяя полицейская будка, мигая своим огоньком. Девушка тяжело вдохнула и рвано выдохнула. Голова кружилась, и ей казалось, что это может быть её последний сон, а не реальность, прощающаяся с ней своими холодными цветами. Дверь ТАРДИС резко открылось и от туда показалась беспокойная фигура знакомого мужчины. Он был тороплив, будто напуган, искал глазами кого-то и вздрогнул, когда нашел. Они встретились глазами, оба застыли на мгновенье. Следующее, что могла заметить Донна, как он бежал к ней, такой привычный и настоящий, бежал к ней здесь, в месте, где она вспоминала о том, как бежала вместе с ним. — Донна! — выдал Доктор перепугано, подбежав почти вплотную, смотря на неё преданно и взволнованно, — Успел… Сердце девушки сжалось, от счастья или от чего-то еще, но дрожащие руки поднялись к лицу и прошлись по щекам. — Привет, марсианин, — с улыбкой сказала она, смотря в глаза своему другу. Да, другу. Самому важному человеку в её маленькой жизни, — Как ты? Доктор попытался улыбнуться, но у него не получилось. Слова, которые должны были оказаться сказанными, застревали где-то внутри, они все казались недостаточными, чтобы выразить… выразить всё, что чувствовалось и виделось. Их всех было мало для него. Для неё! — В тот миг ты была самой важной женщиной во всей Вселенной… — произнес он, трепетно, с грустью и восхищением. С любовью. На глазах обоих выступили непрошеные слезы. — Я им осталась, Доктор. Сказала его спутница, как факт, спокойно, как Повелитель Времени, без тщеславия, просто видя теперь эти нити и переплетения, которые видит он. Которые он будет видеть всегда. Мир, в котором прошлое и будущее едины. И она была права. — И поэтому я должна уйти. Это правильно. Он плакал, руки тряслись. — Я не хочу… — признался он, — Я так не хочу, чтобы ты уходила. Я… — у него почти вырвалось «тебя создал». Донна улыбнулась, горько и тихо, смотря прямо в глаза. — Это не твоя вина. Вселенная так велика! — сквозь горечь сквозило неподдельное восхищение, — Так обширна. Ты не можешь быть её всем. И никогда не будешь. Ты поразителен! Но меня создала случайность, те нити, что выстроил не ты, те нити, что идут к твоим сами по себе. Я то, что должно было произойти с тобой. Я твои Помпеи, узел на твоем времени, который должен был произойти. И это мой выбор пройти этот путь до конца, — она мелко дрожала, — Здесь не тебе опускать рычаг. Даже твой метакризис сделал то, что сделал, не как ты, он был отчасти я. Он сделал это с моею слабостью и страхом. Весь тот исход — не твоя вина, Доктор. Сейчас ты был не главным героем, мой одинокий бог, ты смотрел. И смотри дальше! Эта Вселенная нуждается в тебе, последний Повелитель Времени: столько нитей сходятся к тебе! Столько поразительных вещей в твоей судьбе! И я была только одной из них… Очередной болевой импульс прошелся в ее голове, и Донна подняла руку к виску, чуть нахмурившись. У Доктора сводило руки, но он не мог шевельнуться. Эмоция была ему неясна, но мы, люди, называем это состояние страданием. Искренне и неподдельно горечь, гнев, привязанность, страх, тоска, одиночество, тщеславие и непокорность сливались в нем в ужасную смесь, заставляющую оба сердца неверно отбивать свой ритм. — Я видела, что у тебя в голове. Также как твой метакризис видел, что в моей. Я знаю, что ты не прислушаешься ко мне до конца, не сможешь, не захочешь себя заставить. Но, Доктор… Ты самый одинокий бог во всей вселенной, потому что ты человечен, — ему было так больно, потому что она снова была права, — И ты самый замечательный человек, которого я знаю! У Донны текли слезы, сдержаться было уже невмочь. — И ты справишься… Верь мне, как себе веришь. Потому что я верю в тебя. Прозвучало что-то еще, неразборчивое, странное, никто бы не смог нормально описать этот звук, но Доктор вздрогнул, во все глаза уставившись на свою последнюю спутницу. Это были слова на галлифрейском. Это было то, что он не слышал так давно, что успел забыть. Это было сродни клятвы, то, что принято было говорить уходя, прощаясь, по-настоящему прощаясь. Доктор хотел закричать, закричать так сильно, чтобы услышали на другой стороне Галактики, но ни один звук не мог вырваться из легких, только в этот момент он понял, что почти не дышит. Ей становилось сложно стоять, ноги подкашивались, её мозг терял контроль над телом, он сгорал. Доктор сделал несколько шагов в сторону Донны. На холодном лондонском ветру его руки легли на её плечи, сопровождая взгляд глаза в глаза. Они оба понимали слишком много. — Надо было надеть свадебное платье, было бы иронично, — мелкий рваный кашель прервал горькую шутку, и Доктор обнял ее крепко-крепко, заключил в объятья так сильно, будто мог удержать, будто только этого и хотел сейчас и во всей своей жизни — удержать её, здесь, рядом. Донна закрыла глаза, последний раз оглядев берег Темзы. Она чувствовала тепло Доктора, как свет, как золотое сияние, оно заполняло бесконечную глубину его сущности своими вихрями, своею жизнью. — Доктор, мне не холодно так, побудь рядом со мной ещё немного. — Хорошо, — он тяжело вздохнул, продолжая удерживать её в своих объятиях. Донна чувствовала биение обоих сердец, в этот миг ей казалось, что она слышала и ток его крови, и отчаянный бег его мыслей и чувств, — Закрой глаза, — просил Доктор, хотя они и так были закрыты, — Есть что-то, что?.. — он запнулся, силясь подобрать слова. — Пятнадцатая луна Каскада Медузы, — она ослабевала у него на руках, — Покажи мне её, ты же хотел… Доктор был в отчаянье, его трясло, но… он приложил свою голову к голове девушки на своем плече и закрыл глаза, представляя то космическое великолепие, тот вид, который помнил сам и который так хотел показать своей прекрасной рыжей спутнице еще в начале их путешествия. Еще одно, что он обещал и не сделал. Но сделает теперь. Во всех подробностях вспоминая завихрения звезд, цвета всех крупиц в той части вселенной, саму луну, поразительную и яркую, Доктор транслировал это в сознание Донны, давая ей насладиться её последним путешествием с ним. Восторженный вздох девушки оборвался, он почувствовал его на своей коже. Рукам вдруг стало тяжелее, тело осело, а после (он смотрел на это внимательно, со скорбью и тоской) бледная кожа покрылась тысячами золотых огоньков, они распадались меж собой, точно ветер, как снег, тающий у него в руках, и плавно улетали куда-то вверх, далеко, в черноту ночного неба, в мир бесчисленных звёзд. Донны Ноубл не стало. Спустя всего несколько мгновений он стоял один на ветру, на пустой набережной зимнего Лондона, сжимая в руках большое серое пальто. Свет городских фонарей гудел, и недалеко мерцал огонек его ТАРДИС. Он остался один.----
На Земле была, возможно, суббота. ТАРДИС Повелителя Времени висела в открытом космосе где-то недалеко от Млечного Пути. Сам же он ходил внутри, периодически останавливаясь и ковыряясь то в одном, то в другом техническом агрегате корабля. Скрип металла о металл был не громче его собственного дыхания и тише звука его собственных шагов, только они нарушали идеальную тишину вокруг Доктора. Он старался отвлечься. Но тишина была его единственным спутником в этот час. Доктор снова остановился у какой-то части консоли и залез под нее, орудуя звуковой отверткой рядом с чем-то там. Но совсем рядом, буквально в полуметре от него, под решеткой пола можно было заметить картонную коробку, которой раньше там не было… как и серого пальто, скрывавшегося в ней.