Приснись мне

       Ivoxygen — Promised Land        — Что тебе нужно, милый?        — Питер.        Роману кажется, что в Хэмлок-Гроув сам воздух отравлен. Этот город пропитан пороками, ненавистью и болью. Большую часть времени здесь пасмурная погода, и солнце лишь изредка появляется, чтобы вскоре опять спрятаться за тучами.        Пропажа Шелли, смерть Литы… Эти два события, одно за другим, будто ударяют его под дых. Он двоих важных для себя людей лишается, которые будто освещали его жизнь. Без них тоскливо и пусто. Хочется выпить, но лень даже встать и пойти к мини-бару, чтобы плеснуть себе виски. Роман знает, что это не поможет ему забыться. Он не знает, что ему способно помочь в принципе, пока мать не подходит к нему и с сочувствием спрашивает, чего он хочет.        Ответ ясно возникает в голове и порождает надежду, что не всё так ужасно. У него ещё есть в этом жестоком мире по-настоящему близкий человек, лучший друг, с которым судьба связала его причудливым образом. Роман знает, что ему нужно увидеть Питера, и тогда всё станет… нет, не нормально, но будет чуть легче. Он сможет поддержать, понять, ведь смерть Литы тяжело далась и ему.        Оливия подвозит сына к трейлеру, принадлежащему Руманчекам. Роман коротко стучит, а затем, не дожидаясь ответа, заходит. Замирает на пороге, не желая осознавать поначалу то, что видят глаза.        Вся дешёвая мебель укрыта полиэтиленом, защищающим от пыли. Но никаких личных или относительно ценных вещей. Трейлер будто кричит о том, что хозяева его покинули. Не вышли в магазин, не умотали куда-то на выходные, а уехали надолго или навсегда.        И ни записки, ни сообщения, ни звонка. Ничего, чтобы попрощаться с тем, кого называл прежде другом. Осознание новой потери накрывает с сокрушительной силой, и Роман воет, будто раненый зверь, бьёт кулаками по стене, сбивая костяшки в кровь, а после сползает на пол, не сдерживая слёзы. Теперь он действительно остался один.        Цыгане — это цыгане и всегда ими будут. Они украдут кольца с твоих пальцев и любовь из твоего сердца.        Питер смотрит в зеркало и не сразу узнает себя. Вместо привычных длинных прядей волос, постоянно падающих на глаза, — лысый череп. Сбритые волосы — словно символ траура, отказа от прошлой жизни. Они ещё вырастут, только возврата к прежнему не будет. Он не вернётся в вечно пасмурный Хэмлок-Гроув, подаривший ему столько жутких и болезненных воспоминаний. Питер жмурится, стараясь не думать о том, что оставил там и нечто хорошее — человека, к которому успел крепко привязаться, единственного друга, который у него когда-либо был. Он не знает, как Роман отреагировал на его отъезд, но уверен, что тот справится. Роман — Годфри, а члены этой семьи всегда были сильными духом.        Питер просто не мог оставаться в Хэмлок-Гроув, в котором слишком многое напоминало о пережитом там, особенно о Лите. Он надеется, что, уехав, сумеет убежать от боли. Вот только от себя самого не убежать.        Девушка-цыганка в платье алом, словно кровь, пляшет, заливисто смеётся. У неё кожа бледнее, чем у её соплеменников, но волосы цыганские, вьются чёрными кольцами. А тёмно-карие глаза, кажется, способы сжечь душу дотла. Кто-то зовёт её: «Магдалена!», и она останавливается, прекращает свой буйный танец.        Роман неохотно встаёт с постели и морщится, вспоминая свой сон. Не хватало ещё, чтобы ему снились долбаные цыгане. Один ушёл из его жизни месяца три назад, и это к лучшему. Не дело главе компании Годфри якшаться с отбросами общества, не по статусу.        Сегодня выходной, так что можно никуда не спешить. За завтраком мать приветливо улыбается ему. С тех пор, как Роман завершил обращение, став полноценным упырем, их отношения стали крепче. И всё же в глубине души Роман ненавидит Оливию за то, что они одной крови, за то, что он стал таким же. Правда, прячет истинные эмоции под маской лицемерной доброжелательности и сыновней любви. В его жизни теперь практически всё насквозь фальшиво.        Попивая кофе, он как бы невзначай спрашивает:        — Ты знаешь, кто такая Магдалена? Она была цыганкой.        Оливия от неожиданности звонко роняет чайную ложку на стол.        — Не знаю, где ты услышал это имя, но больше не смей упоминать её, — сердито отзывается она. — Не будем возвращаться к этой теме.        Роман в кои-то веки соглашается с ней, не став допытываться дальше. Он догадывается, что у матери свои причины ненавидеть цыган. Но не знает, что именно так звали её первую дочь.        — Нам снятся одинаковые сны.        — Мне сегодня снилась цыганка по имени Магдалена, — рассказывает Питер маме. — Знакомое имя…        — Так звали твою прабабку, — улыбается она. — Не помню, правда, сколько раз пра. Когда твой дед был ребёнком, она уже была очень стара.        — Да, точно, — припоминает Руманчек. — Тогда ещё случилась одна скверная история, конфликт с упырем.        Он замолкает, невольно вспоминая о другом упыре, который сам не знал о своей сущности, с которым у Питера была особая связь. Сердце невольно щемит от чувства, похожего на тоску, но он усилием воли прогоняет мысли о Романе. Мать смотрит понимающе, с сочувствием, будто в курсе, о чем он думает, но не развивает эту тему.        Роман сидит на корточках на пляже и рисует пальцем незамысловатую фигуру.        — Что это? — Питер подходит ближе и склоняется над ним, разглядывая рисунок.        — Это уроборос, змея, кусающая себя за хвост, — отвечает Годфри. — Символ бесконечности и цикличности. Рано или поздно мы всегда возвращаемся к началу, как бы ни бежали от этого.        Питер садится рядом с ним и повторяет символ. Роман, посмотрев, констатирует:        — Немного кривовато. Но в целом делаешь успехи.        — Иди ты, — беззлобно толкает его в плечо друг. Они оба встают и отходят в сторону. Оглядываются и тогда замечают, что весь пляж покрыт изображениями уробороса, куда ни кинь взор.        Открыв глаза, Роман ещё долго лежит в постели. Только он привык, что Питера нет рядом, почти смирился с этим, а теперь тот смеет являться ему во снах. И эти сны такие реалистичные, что кажется, будто всё по-прежнему, они до сих пор вместе. Будто Питер никуда не уезжал, а Роман не стал упырем и главой крупной фирмы.        Но многое изменилось. И как прежде уже не будет.        Питер, потянувшись, встаёт с дивана и тянется к бутылке пива, стоящей неподалёку. Накануне у друзей была отличная вечеринка, и теперь ожидаемо мучает похмелье.        — Не успел встать, а уже пьёшь, — замечает Дестини. Впрочем, в её голосе нет осуждения.        — Приснился плохой сон, — отвечает её кузен, будто это всё объясняет. На самом деле, он не был плохим, просто вскрыл начавшую заживать рану. Питер верил, что не так уж сильно переживает из-за отъезда из Хэмлок-Гроув и разрыва дружбы с Романом. Но почему-то после пробуждения стало грустно, что это всего лишь сон.        — Расскажешь? — обеспокоенно спрашивает Дестини, не просто видя — чувствуя — что Питер немного не в себе.        — Нет. Не о чем рассказывать, — говорит он. Это не тот случай, когда Руманчек желает, чтобы ему лезли в душу.        Flora Cash — Over        Роман сжимает сигарету между длинных изящных пальцев, подносит к губам и с наслаждением затягивается. Питер думает, что его можно фотографировать для рекламы сигарет. Даже самый ярый поборник здорового образа жизни засомневается в своих принципах, стоит увидеть Годфри, который всего лишь курит, но делает это так стильно, даже сексуально, не прилагая особых усилий. Словно порок — часть его сущности.        Питер залезает в свой карман и чертыхается:        — Похоже, забыл сигареты.        — Ок, могу поделиться, — говорит Роман. Но вместо того, чтобы достать ещё одну из пачки, протягивает свою. Питер колеблется пару секунд, но принимает. Когда он обхватывает губами сигарету, то чувствует на ней вкус губ Романа. Не задумывается, откуда знает его. Происходящее кажется неожиданно интимным, особенно когда Годфри смотрит на него вот так, глаза в глаза, выворачивая душу наизнанку, открывая всё самое потаенное.        Питер порывисто выбрасывает сигарету, после чего они с Романом одновременно тянутся друг к другу. И когда на губах уже ощущается чужое дыхание…        …Роман просыпается. Рядом с ним лежит обнажённая миловидная азиатка.        — Доброе утро, сладкий. — Она тянется, чтобы поцеловать его, но Годфри на автомате отталкивает её. Целоваться сейчас с этой девицей кажется чем-то противоестественным, несмотря на бурную ночь, что они провели вместе.        — Ну ты и козёл, — возмущается она. Встаёт с кровати и принимается рыскать по полу в поисках своей одежды. Роман даже не смотрит на неё, хотя в другой раз с удовольствием полюбовался бы на её аппетитную попку, а ещё лучше — повторил то, чем они занимались этой ночью. Вместо этого он, уткнувшись взглядом в потолок, вспоминает свой сон.        Питер не отпускает его. Он прочно обосновался где-то за подкоркой головного мозга, как опухоль, которая разрастается всё сильнее, и удалить её нельзя, слишком поздно. Роман думал, что это пройдёт, он переболеет. Но становится лишь хуже.        А дыхание Питера до сих пор фантомно ощущается на губах.        Руманчек просыпается, до сих пор ощущая вкус сигареты и губ Романа. Это так реалистично, что собственная комната больше напоминает мираж. И ему жаль, что это было не по-настоящему. Жаль, что он так и не узнал, каково это: поцеловать его.        Питер задаётся вопросом: а снится ли Роману то же самое? Раньше было именно так. И не факт, что расстояние и время уничтожили ту особую связь, что однажды возникла между ними.        В глубине души Питер надеется, что бывшему другу снятся те же сны.        Они едут на Ягуаре Романа где-то за территорией города. Вокруг ни души, так что можно как следует разогнаться. Питер залипает, глядя на руки друга, свободно лежащие на руле. Годфри что-то оживленно говорит, улыбается открыто, и в этот момент выглядит таким счастливым. У Руманчека в душе тоже небывалая лёгкость. Он не испытывал такого давно. В последний раз — ещё в Хэмлок-Гроув, до смерти Литы, когда Роман не превратился в живое напоминание о ней.        Удивительно, но даже в самые тяжёлые, мрачные моменты, когда его жизнь и свобода висели на волоске, Питер был счастлив. Просто потому, что Роман был рядом. И сейчас они вместе опять.        Он смотрит на улыбающегося друга, и в груди так приятно-тепло. Но в то же время присутствует какое-то ощущение неправильности.        — Что-то не так? — замечает его реакцию Роман.        — Да, — кивает Питер. — К сожалению, это лишь сон.        Годфри открывает глаза. И с его губ срывается вопль, будто у раненого зверя. Но что болит у него, так это сердце. Роман в исступлении стучит себя по вискам:        — Убирайся! Убирайся из моей головы!        Но Питера из своих мыслей не так-то легко прогнать, а из снов, как выяснилось, вообще невозможно. Роман встаёт с кровати, слегка пошатываясь, толкает стул, стол, роняя всё, что на нём лежит. А затем падает посреди устроенного беспорядка, чувствуя, как по щекам текут слёзы. Питер его душу вывернул наизнанку и ушёл, оставив после себя лишь хаос. Роман усиленно делает вид, что всё в порядке, но не знает, как ему дальше жить.        Питер встаёт с кровати, бредет в ванную и плещет на лицо холодной водой, надеясь прийти в себя. Но в памяти всплывают воспоминания о том, как во сне они были счастливы с Романом. И не только во сне — в реальности, пока всё не пошло по одному месту, и Питер не уехал из Хэмлок-Гроув.        Он смотрит в зеркало, видит, что его волосы давно отросли. Он не только внешне стал прежним Питером — оставался всегда таким же в душе. Цыганом, любящим свободу и в то же время прикипевшим к тому, с кем его разделяет вселенная.        Его будто изнутри когтями скребут, и сейчас он ненавидит себя за то, что покинул Романа. Разве кому-то от этого стало лучше? Руманчек пытался убежать от боли, что принесла смерть Литы. Но боль последовала за ним.        Роман идёт по лесу, и под его ногами слегка шуршит опавшая листва. Он чувствует приятное предвкушение, зная, кого увидит.        Навстречу ему выходит крупный волк. Годфри не испытывает страха. Улыбается, протягивает руку. Тот тыкается влажным носом в ладонь, позволяет гладить себя по холке, будто большой пёс, а не свободолюбивый дикий зверь.        — Ну здравствуй, Питер, — улыбается Роман. Волк отходит на несколько шагов назад, и начинается его обратное превращение. И это… прекрасно. Годфри уже приходилось видеть, как друг становится снова человеком, но в этот раз его сердце не болит от тревоги за него. Сейчас на первый план выходят радость встречи и осознание того, что почти никому не приходилось видеть Питера в такой особенный, интимный момент.        — Я вернулся, — улыбается Руманчек, и в его глазах ещё мелькают янтарные волчьи искры.        — Я ждал, — тоже улыбается Роман. А затем делает то, что так давно хотел: стремительно подходит к нему и целует порывисто, жадно, путаясь пальцами в тёмных волосах. Питер отвечает с почти первобытной дикостью, слегка кусает за нижнюю губу, и Роман приглушенно стонет. Эмоции сейчас зашкаливают. С Питером всегда было так: ослепительно, оглушительно, без полутонов. Они ходили на грани, и был лишь вопрос времени, когда оба сорвутся.        Руманчек совсем обнажён, и Роман свободно гуляет ладонями по его телу, касаясь, не веря до конца, что тот в самом деле вернулся. Он желает показать, насколько сильно скучал.        Питер снимает с него одежду, торопливо, резко, и Роман позволяет делать это, не заботясь о сохранности дорогих вещей. Сорванные пуговицы бесшумно падают, теряясь в густой траве. И вскоре они оказываются друг перед другом на равных: обнажённые не только душой, но и телом. Падают одновременно в траву, и Роман жарко целует своего цыгана, скользит губами по коже, спускаясь всё ниже. Это взрыв, это двести двадцать вольт под кожей. Годфри ни с одной девушкой не испытывал такого. И дело не в том, что парни вдруг стали нравиться ему больше. Просто это был Питер.        Роман переворачивает его вниз животом, смачивает пальцы слюной, растягивая, подготавливая. Плавный толчок — и удовольствие взрывается в голове тысячью искр. Роман неторопливо, ритмично двигается, пьянея от такой нереальной близости Питера. Руманчек срывается на стоны, царапая землю ногтями. Это так хорошо, так правильно. Будто это не реальность, а очередной сон…        Когда они наконец отстраняются друг от друга, то перекатываются на спину. Питер смахивает с лица мокрые от пота волосы и выдыхает:        — Чиорт…        — Чиорт, — повторяет Роман, не сдерживая улыбку. Они смеются, беззаботные, счастливые…        The Rigs — To Be Where You Are        Открывать глаза больно то ли от слепящего света, проникающего в окно через шторы, которые Роман забыл задернуть перед сном, то ли от осознания реальности. Он хочет вернуться туда, где был счастлив, где Питер вернулся к нему. Но не может…        Роман сворачивается калачиком на постели и скулит. Глаза щиплет от слёз. Он, наверное, проклят, раз ему суждено так или иначе терять самых близких людей. И это ещё как-то можно было бы пережить, если бы не сны, которые не дают ему покоя. Стоит немного расслабиться поверить, что прошло, переболело — и они повторяются, снова и снова.        Питер приходит в себя, лёжа в лесу на голой земле. Оглядывается, ещё не отойдя ото сна, думая, что увидит Романа. Но потом осознает, что Годфри от него далеко, за много миль. Питер к нему не возвращался, это подсознание сыграло очередную злую шутку.        Он встаёт на нетвёрдых ногах. Осознавать себя в теле человека бывает сложно после обращения. Этой ночью было полнолуние. Этой ночью его сердце рвалось обратно к Роману, как и во все предыдущие.        Когда он практически вваливается в дом, мать смотрит с явным беспокойством:        — Всё в порядке, дорогой?        Нет, уже давно не в порядке.        — Да, мне просто нужно немного времени. — Питер устраивается в глубоком кресле, укутывается в плед. Он закрывает глаза и надеется, что ему снова приснится Роман.        Питер лежит на полу заброшенной церкви, в которой начали ремонт, но так и не довели до конца. Он в облике волка, раненый после нападения варгульфа. И неизвестно, сможет ли оправиться.        — Нет, Питер, даже не думай уйти. Ты от меня так легко не отделаешься. — Роман подходит к нему, садится на корточки, и в его глазах плещется беспокойство. За него, за Питера, за своего единственного друга. Руманчек негромко, жалобно скулит в ответ, не в силах встать, даже пошевелиться. До этого рядом была Лита, горько плакала, обнимала волка, понимая, как он рисковал ради неё. Она истинную сущность своего парня приняла, но ей всё-таки нужно было время. Потому она ушла, обещая вскоре вернуться. Питер знает, что она своё обещание выполнит. Знает, но рад, что в данный момент не один. Рядом с ним другой Годфри, не менее близкий ему.        — Хочешь, я вызову ветеринара? — неловко шутит Роман, и в его смехе слышится горечь. — Или Йохан тебя подлатает. Уж он-то сможет. Ты только держись.        Волк снова скулит, и Роман обнимает его, зарываясь лицом в густую черную шерсть, в которой прячет свои слёзы.        — Только не покидай меня, слышишь? — надтреснутым голосом произносит он. — Ты нужен мне, Питер.        И в этом «нужен» столько чувств, столько смысла. Это и «не умирай», и «мы справимся, вместе», и «я люблю тебя». Сердце оборотня начинает биться быстрее, и что-то в нём меняется, восстанавливается. Он чувствует, как срастаются его кости, заживают раны. А потом начинает превращаться обратно в человека.        Роман отпускает его и отодвигается. Смотрит почти с благоговением, как он возвращает прежний облик. И улыбается так тепло, что Питер понимает: обязан был выжить хотя бы ради него.        После этого Руманчек, вымотанный, погружается в сон, больше похожий на забытье. А Роман всё это время остаётся рядом.        Годфри открывает глаза, но всё, что он чувствует сейчас — полная апатия. Он знает, что это был не просто сон. Это было воспоминание. В тот раз Роман отчаянно боялся, что Питер не выкарабкается, умрёт. Именно тогда он окончательно принял, что этот оборотень прочно засел в его сердце и навсегда останется там. Хотя бы как друг. Соперничать за него с кузиной Роман не собирался, ведь Лита и Питер выглядели вместе такими влюблёнными, счастливыми, хоть их отношения поначалу было сложно принять.        А потом они оба покинули его и уже не вернутся…        Этот сон отличается от других, Питер уверен. Это словно воспоминание, стершееся из памяти, настолько его видение реалистично.        Он ведь думал, что погибнет тогда. Помнил, как Лита обнимала его, плакала и говорила, что любит, несмотря ни на что. А после случившегося рассказал о своём чудесном исцелении матери. Линда тогда улыбнулась тепло, понимающе и сказала:        — Это любовь вернула тебя к жизни. Она обладает такой силой, что порой способна на невероятное.        И Питер верил, что именно Лита спасла его силой своей любви. Но что, если это сделала не она, а Роман? Оборотень помнит, как, очнувшись, первым увидел друга, его взгляд, полный облегчения и теплоты, которая пробиралась глубоко под рёбра.        — Я видел, как ты превратился обратно в человека. Это было прекрасно, — почти с благоговением сказал тогда Роман.        Это он. Именно он спас Питера, сам не подозревая об этом. Но даже если не так, если всё лишь приснилось ему… Это уже не имеет значения. Питер принял решение.        Этой ночью Роман не видит снов, чему, проснувшись наутро, рад, ведь самым частым их гостем в последнее время является Питер. Это выматывает, не даёт тоске по нему утихнуть. Но хотя бы днем Годфри может отвлечься, благодаря работе, объятиям распутных девиц, крови и алкоголю. Сегодня не думать о Руманчеке наверняка будет проще.        Он собирается прошвырнуться по городу, но планы меняет неожиданный звонок в дверь. Гадая, кого же это принесло, Роман идёт к двери и открывает нежданному гостю. А в следующий миг весь воздух словно выбивают из его лёгких.        На пороге стоит Питер. На нём одежда, слегка покрытая пылью, будто он не один день провел в дороге. Волосы опять отросли и достают почти до плеч. Роман думает, что до сих пор спит. Не может Питер из плоти и крови стоять на его пороге, он наверняка за много миль отсюда, а в Хэмлок-Гроув ему делать нечего. Годфри сжимает кулак, до боли впиваясь ногтями себе в ладонь. Но не просыпается.        И тогда он понимает, что это реальность. Питер действительно вернулся к нему. В тот же момент в груди поднимаются злость и обида. Хочется врезать ему, выплеснуть всю ту боль, что Роману пришлось испытать после его отъезда. Он уже собирается занести кулак, но не успевает. Питер делает шаг вперёд и крепко обнимает его.        Это сильнее удара наотмашь, неожиданней удара молнией в ясный день. Роман слегка пошатывается, рвано выдыхает. И обнимает Питера в ответ, притягивая ближе к себе. Слышит всхлип и не сразу осознает, что он срывается с его губ.        Глаза щиплет от подступивших слез, но в то же время ему становится так легко и так сладко. Будто рана, что раньше дёргала, нарывала, наконец зажила. Питер вернулся. И это единственное, что имеет значение.        Руманчек прижимается своим лбом к его, закрывает глаза. Не понимает, как мог быть так глуп и слеп, когда уехал, оставив в Хэмлок-Гроув нечто жизненное важное. Упыря, с которым его объединяет нерушимая связь. Своего лучшего друга. Человека, которого любит всей душой.        Питер знает, что совершил одну из самых больших ошибок в своей жизни. Не когда вернулся, а когда уехал, надеясь, что это спасёт его, исцелит. Вот только истинное исцеление, тот, кто всегда был по-настоящему нужен ему, оставался здесь, в пасмурном, затерянном на карте городке под названием Хэмлок-Гроув. Питер цепляется ногтями за плечи Романа, сминая ткань его рубашки, вдыхает тонкий аромат его парфюма, смешанный с запахом дорогого табака, и знает, что отныне не сможет уйти.