По дороге

      Леворульный автомобиль требовал к себе внимания даже больше, чем непривычная сторона движения. И неудивительно: двести километров позади, ещё пятьсот предстоит, машины редки. Чуя то и дело с раздражением поглядывал на спидометр, как будто не от него самого, как водителя, зависела скорость. Блядь, вот правда, никто бы не умер, если бы можно было ехать ну хоть немного быстрее.       Абсурд. Он здесь, чтобы устроить резню, равной которой в Штатах наверняка ещё долго не будет, но должен плестись по двухполосным дорогам битый час и соблюдать уёбищные законы, чтобы «раньше времени не привлекать внимания».       Потереть переносицу, проморгаться, глубокий вдох, глубокий вы-ы-ы-ы-ыдох.       Он уже бывал в Америке, даже несколько раз, и только больше убеждался в своей неприязни к этой стране. Огромная, громкая, двуличная, тьфу, блядь. Пейзаж остопротивел ещё час назад. Ну не фанат он ни пустынь, ни кукурузных полей!       Так-так-так, он снова начал распаляться. Нет. Жаль, радио нельзя включить… но ничего. Он само спокойствие, сейчас он сосчитает до… до скольки-нибудь, блядь, что угодно, чтоб занять свой ум и хоть немного… остыть…       — Я к кому обращаюсь?! Чуя!       Он мрачно зыркнул вправо и напоролся на гневный взгляд Дазай, развалившейся на соседнем сиденье.       — Ну что ещё?       Дазай поджала губы.       — Мне не нравится, что ты меня не слушаешь. А если б это было что-то важное?       Чуя переключился с неё обратно на дорогу.       — То слушал бы, — последовал лаконичный ответ.       Дазай оскорблённо вздохнула и закатила глаза.       — Так вот, продолжаю для тех, кому интересно, — с нарочито ядовитым сарказмом сказала она. — Дочь Джонатана Ли, Наоми, настолько терпеть его не может, что мечтает сбежать за бугор при первой удобной возможности, но катастрофически не способна на самостоятельную деятельность. Даже жаль девочку. Ну да бывает так в жизни, что, как ни стараешься, всё равно выхлоп близок к нулю. Обделил Господь мозгами, что поделаешь. Это как в том видео с лягушкой, где она, ну, э, прыгает на эскалатор, который едет к ней. Прыгает, а оно не прыгается. Бедная лягушка. Кстати, ты знал, что где-то здесь водятся лягушки с такой слизью, от которой у людей галлюцинации?       — Первый раз слышу, — вздохнул Чуя.       Дазай ненадолго замолчала, шарясь в боковом бардачке. Приоткрыла окно и закурила.       Чуя украдкой посмотрел на неё. Выгнутая шея, щель между губами, дым. Угол челюсти. Боже, блядь, как он любил целовать её под челюстью. И в шею. Красивая чертовка всё-таки. Бесячая до жути, но… он влюблялся в неё раз сто и был готов влюбиться ещё тысячу, если потребуется. Когда она сосредоточенно думает. Когда отдаёт приказы. Когда одним взглядом создаёт вечную мерзлоту в желудке. Когда стреляет без промаха из Беретты. Когда выбивает магазин чужого пистолета. Когда курит, когда ругается, когда её волосы размётаны по постели, а руки тянутся к его шее — но не душат, а тянут к себе; когда её помада размазана, когда её длиннющие, блядь, ноги лежат у него на плечах, когда…       Когда она не носит бюстгальтер под прозрачной блузкой. То есть прямо сейчас.       Дазай с тонкой улыбкой проследила направление его взгляда.       — Я всё-таки интереснее дороги?       — Ты интереснее много чего, — не стал скрывать Чуя.       — Жаль, нельзя целоваться на светофорах за неимением светофоров, — она мечтательно возвела глаза к небу и расстегнула пару пуговиц. — Как же жарко…       Чуя заставил себя смотреть вперёд. Не на краснющие губы Дазай. Не на румянец на её щеках. Не на торчащие соски и точно, блядь, и прежде всего не на то, как она сжимает их в пальцах. Не слышать глухой стон.       — Дазай, скажи честно, — он вложил столько спокойствия, сколько смог. — Ты всё это устроила, лишь бы меня довести?       Дазай убрала руку с груди и усмехнулась.       — Чуя, не будь эгоистом, не всё в мире вертится вокруг тебя. Иногда гёрлз джаст вонна хэв фан. Правда, Ацуши?       Мычание Ацуши вполне можно было принять за согласие. Дазай тяжёло выдохнула от вибрации голоса, прошедшей по чувствительной коже.       Чуя протянул правую руку к голове между ног Дазай и ласково, хоть и немного неуклюже, потрепал светлые волосы:       — Ацуши, детка, давай усердней. Она заебала болтать.       И, судя по всему, та прислушалась к просьбе. Уже через секунды Дазай громко ахнула и вцепилась в плечо Ацуши. В глазах Чуи помутнело от жара, прошившего тело. Он не смог бы с уверенностью сказать, на чьём месте сейчас хотел бы оказаться.       — И всё-таки, Ацуш-чан, у тебя талант, — сладко протянула Дазай и погладила её по голове, после чего глубоко затянулась. — Так хорошо лижешь… Такая старательная девочка… Обожаю твой ротик, такой горячий, такой нежный, делает мне так — ах! — приятно… Моя замечательная малышка, моё сокровище, пожалуйста, глубже, Ацуши, Ацуши! — последние слова она почти выкрикнула и зашлась в громком, протяжном стоне.       Чуя тихо застонал вместе с ней и тяжело вздохнул, вцепившись в руль так сильно, что рисковал его раскрошить ненароком.       Дым от сигареты разошёлся по салону: Дазай просто не удержала его во рту, чтобы выпустить в окно. Раздался тихий кашель.       — Бедный Чуя, бедный возбуждённый Чуя, — проворковала Дазай, выкидывая бычок в окно и снова принимаясь ласкать свою грудь одной рукой, а другой придерживая Ацуши за затылок.       Она сидела, откинувшись на спинку и запрокинув голову, не отрывая от Чуи взгляд, мутный, шальной, блядь, один этот взгляд был хуже наркотика. Он много в своей жизни встречал людей, считавших, что им не отказывают. Но только Дазай не хотел отказать.       Когда-то она не умела просить. Заставляла, вынуждала, добивалась. Порядком воды утекло, прежде чем Чуя услышал от неё «пожалуйста», — и с тех пор Дазай хорошо освоилась с этим словом. С тех пор для Чуи нет ничего святее. С тех пор, что бы Чуя ни делал, это лишь новый способ сказать ей: я-никогда-тебя-не-оставлю.       Дазай тяжело дышала и иногда поправляла липнущие к лицу кудри. По тому, как её стоны то и дело разочарованно срывались, Чуя очень хорошо представлял себе, как Ацуши доводит её до исступления, каждый раз приближая к краю, но не давая сорваться. Бёдра Дазай подрагивали, явно желая стиснуть голову Ацуши, но та крепко держала их раздвинутыми — наверняка новые следы от пальцев останутся поверх старых. Зрачки, впившиеся в Чую, заливали радужку чернотой. Веки трепетали, выдавая усилие, с которым Дазай продолжала весь этот цирк. Болтливый рот был приоткрыт ровно настолько, чтобы просунуть меж губами палец, размазать слюну и помаду, надавить на челюсть, раскрывая шире, чтобы…       — Может, всё-таки пустишь меня за руль? — уже во второй раз предложила Дазай со своей этой блядской воркующей интонацией. — Я же знаю, как тебе хочется, чтобы наша малышка сделала и тебе хорошо. Представь, она может взять глубоко, как ты любишь, и обязательно всё проглотит… Она так тщательно меня вылизывает, я не знаю, сколько уже моей смазки…       — Конечно, ты же течёшь как сука, из тебя пить можно, — перебил её Чуя, почти рыча и закладывая первый за сорок минут поворот. — Будь это моя тачка, вышвырнул бы обеих к чëртовой матери, — добавил он, бормоча себе под нос.       Язык Ацуши действительно был способен на чудеса — это Чуя знал наверняка. А её горло, её горячее тесное горло, которое всегда так послушно его принимало, которое и впрямь пропускало его глубоко внутрь, которое так восхитительно сжималось на члене, когда Ацуши сглатывала слюну… А уж как хорошо было запретить ей глотать, чтобы текло по подбородку…       Чуе казалось, что скоро он кончит без рук — от одних воспоминаний, запаха, голоса, причмокиваний, блядь, хлюпаний и стонов. Ну или просто сойдёт с ума, или они вылетят с шоссе к ебеням собачьим, прямо в чёртову кукурузу.       — Но ты любишь, когда я теку, — обличающим тоном заметила Дазай и расстегнула блузку до конца, поправила юбку, задирая повыше.       На это ему возразить было нечего.       Ацуши, ещё несколько раз легонько пройдясь губами по клитору, вошла внутрь двумя пальцами, а затем убрала их и заменила юрким язычком, вырывая очередной крик, перешедший из блаженства в недовольство.       — Что, кого-то никак не могут трахнуть как следует? — светски поинтересовался Чуя, приветственно поднимая ладонь встречному автомобилю. Изумленная мина водителя при виде расхристанной полуголой девки стоила как минимум фотографии, как максимум — холста.       — Ацуши-и-и-и-и, — прохныкала Дазай, впиваясь в её плечо ногтями, а второй рукой хватаясь за поручень над окном, и уж точно совсем не смущаясь себя, — чёрт бы тебя побрал.       — Учусь у лучших, — нейтрально ответила та и вернулась к своему увлекательному занятию. Дазай простонала что-то невнятное.       — Жаль, Дазай, тебе её всё равно не хватит, — в таком же нейтральном тоне заметил Чуя. — Даже не знаю, зачем ты всё это затеяла. Знаешь же, что не успокоишься, пока не сядешь мне на член.       Дазай задохнулась стоном.       Отыметь её вдвоём. Да. Вот что им с Ацуши нужно сделать. Так, чтобы под конец только хрипела.       А потом отдельно разобраться с Ацуши — за потакание в расшатывании нервов отдельно взятого мафиози.       Несмотря на то, что Чуя по привычке обвинял в происходящем Дазай, Ацуши в этот раз приложила не меньше, а то и больше усилий. Сначала они скандалили о том, кто поедет на переднем сиденье. Потом Ацуши ныла, что её сзади укачивает. Дазай всё равно не уступила и сообщила, что лучшее, что она может предложить, — пустить её на колени. Ацуши облизнулась и сказала, что на коленях предпочитает делать кое-что другое. Чуя спросил, не перегрелись ли они обе на американском солнышке. Дазай задала встречный вопрос, неужели он бы на её месте отказался.       Последний аргумент Чуи состоял в том, что Ацуши просто не поместится. Дазай с победным «ха!» отодвинула кресло назад до предела. Ацуши, лукаво улыбаясь, взяла и… поместилась.       Когда им удалось стянуть с Дазай трусы, даже не вывихнув руки-ноги в процессе, Чуе крыть было нечем.       И вот уже час как его поджаривали на медленном огне, совершенно не собираясь выключать газ.       — Ацуш-чан, — раздалось жалобно-возмущённое, когда к Дазай ненадолго вернулась способность внятно говорить, — ну сжалься уже! Или трахни нормально, или дай мне — ах! — блядь, или дай мне кончить!       Продолжая держаться одной рукой за поручень, другой она крепко потянула за волосы Ацуши, отстраняя от своей промежности, чтоб заглянуть в бесстыжие глаза.       Чуя мельком посмотрел на довольное лицо, на припухшие красные губы, на подбородок весь то ли в слюне, то ли, блядь, то ли в смазке Дазай, с которой и впрямь всегда натекало порядочно, и да, Чуя это любил до безумия, как же он любил целовать её, оттеснив к любой вертикальной поверхности, чтоб потом уложить на любую горизонтальную, задрать юбку, рыкнуть, чтоб сама держала, скользнуть к белью и каждый раз обнаружить, что оно насквозь, блядь, просто насквозь мокрое, а потом…       Еле успеть выкрутить руль, с грохотом объезжая колдобину.       — Да блядь! — Чуя громко ругнулся и так резко переключил передачу, что чуть не вырвал рычаг к хуям.       Пассажиры нестройным хором ойкнули, Ацуши от неожиданности клацнула зубами в опасной близости от бедра Дазай.       — Чуя, ты как, всё в порядке? — с искренним беспокойством уточнила Дазай, машинально заправляя прядь волос Ацуши за ухо. — Может, тебе отдохнуть? Всё-таки сложно так все время в напряжении.       Вдох. Раз. Два. Три. Четыре. Выдох. Моргнуть.       — Акутагава.       Тот поймал взгляд Чуи в зеркале заднего вида, давая понять, что слушает. Румянец приводил его лицо к почти нормальному цвету, искусанные губы выдавали, что он, имея возможность наблюдать девушек во всей красе, не отвлекаясь на вождение… был под впечатлением.       — Да? — его голос был хриплым, низким.       — Ты… — Чуя в бессилии сжал переносицу. Рюноске ни в чём не виноват, нехуй на нём срываться. — Ты не мог бы сесть за руль ненадолго? Я скоро, блядь, прибью этих мерзавок, — не смотреть, как Ацуши целует Дазай, смотреть на дорогу. На дорогу. — Я в долгу не останусь.       Рюноске прикрыл глаза и сделал ещё пару мучительно медленных движений рукой. Не один Чуя, вообще-то, представлял себя на месте Дазай и вспоминал, какой горячий у Ацуши рот, — тем более легко было это делать, слушая комментарии. И ещё легче — с отличным обзором на Ацуши и неплохим — на Дазай.       Хотя прямо сейчас Рюноске обжигал жар от мысли, как именно не останется в долгу Чуя. И не в какой-то прокуренной машине, о нет, так легко он не отделается. Рюноске, может, и был самым незаметным участником сцены, настолько, что легко было в принципе забыть об его существовании, но получать своё любил по полной программе, даже если для этого приходилось подождать.       С трудом сфокусировав взгляд и отодвинув в сторону фантазии о Чуиных руках, губах, прессе и… других частях тела, Рюноске сглотнул и наконец ответил:       — Если только заберёшь их на заднее. Подай салфетки.       Чуя чуть не подавился воздухом от подтверждения, что Рюноске тоже времени зря не терял. Господи боже, блядь, Рюноске, который слушал их всё это время, наверняка запрокидывал голову, открывая эту свою невозможную белую-белую шею, на которой так хорошо оставлять следы, вжимая в постель его дрожащее худое тело, податливое, так и льнёт к рукам, Рюноске, чьего тихого стона добиться сложнее, чем от Дазай крика, Рюноске, с которым так хорошо молчать, когда он цепляется за шею и плечи, всегда такой уязвимый после оргазма, Рюноске…       Как же много их всех было для Чуи. И — как же мало.       — На, — Чуя кинул за спину упаковку салфеток и по звуку понял, что её поймали.       — Я вот всё думаю, кому из вас я сочувствую больше, — мурлыкнула Ацуши, оторвавшись от груди Дазай, и стала рассуждать вслух: — Чуе, потому что не можешь на нас смотреть? Дазай-сан, потому что всё никак не трахнут нормально? Рю — причина выше плюс то, что ты-то как раз на нас только смотреть и можешь?       Рюноске, у которого весь настрой на оргазм куда-то испарился, но возбуждение до конца не спало, лениво ответил:       — Сочувствовать надо тебе, джинко, что, как закончим, тобой займутся в последнюю очередь.       «Угу» от Чуи, «ага» от Дазай.       — О не-е-е-е-е-ет, — протянула Ацуши. — А если я хорошо попрошу?       — То последняя очередь наступит немного быстрее по времени, — ехидно улыбнулась Дазай и чмокнула её во влажные губы.       — Нечестно! Я тут больше всех стараюсь, лижу ей, понимаете ли…       — …издеваясь над всеми сразу, — припечатал Чуя. — Захлопни рот, дорогая, или хотя бы примени по назначению. Через три минуты остановка, Рюноске за руль, вы обе, блядь, на заднее. Вопросы?