Сиреневый дурман

Это был обыденный английский летний день. Небо белое, как чистый лист бумаги. Повсюду в воздухе витали разнообразные запахи. Насыщенный аромат сирени разгулялся сегодня особенно сильно: он то и дело стучался в высокие французские окна террасы вместе с холодным ветром; и, когда услужливый ветер вламывался в затененную комнату, запах сирени вольно проникал внутрь, заполняя собой и без того стесненный воздух. Но несмотря на это, повсюду царило спокойствие и умиротворение. Вот от очередного порыва распахнулась дверь, ведущая в сад поместья Греев. Насыщенный аромат сирени с примесями сладких цветков персика посмел вторгнуться в большое помещение библиотеки и начал витать в нем, обволакивая собой все, находившееся там: высокие шкафы, ионические колонны, подпиравшие свод, персидский диван и другие предметы искусно обустроенного интерьера. Легкий ветерок пошевелил темные, цвета спелых плодов каштана волосы и свободные рукава слегка прозрачной рубашки. Юноша поежился. - Ох, Бэзил, сегодня как-то особенно прохладно. Не желаете ли закрыть окна? Мне кажется, я здесь скоро закостенею. В комнате находился небольшой постамент, на котором сейчас позировал юноша. На нем была изящная рубашка с немного пышными рукавами, гофрированными ближе к плечам. Поверх рубашки была надета темная жилетка с серебристыми вензелями, которая так хорошо подчеркивала темные волнистые волосы. Но нет, как же мы будем скупы, если назовем его просто милым молодым человеком лет 20. Это был самый настоящий Аполлон, божество красоты, не имеющий равных – как считали в светских кругах Лондона, и не только. Нарцисс, но не самовлюбленный бог, а прекрасный цветок, только-только распустивший свою очаровательную красоту и отдающий ее всем без остатка. Прямо напротив молодого человека стоял мольберт с высоким холстом, полностью закрывавшим собой творца – художника Бэзила Холлуорда, итальянца лет 35, темноволосого и кареглазого (как и полагается истинному уроженцу страны южного солнца и виноградной лозы). На нем был длинный сюртук охристого цвета и широкие светлые брюки. Во время работы он надевал пенсне, от чего весь его образ становился еще более безмятежным и обаятельным. - Мой дорогой, вы так милы, когда ежитесь от холода. Но прошу, не сочтите это за снисхождение к вам. Прозвучал ответ из-за мольберта, и через несколько секунд из-за холста выглянуло сияющее лицо художника, что не могло не вызвать милую улыбку на лице Дориана. - Что вы, дорогой Бэзил, я вовсе не обижен. Только вот теплее от этого не стало. Ой, чувствуется мне, придется завтра вызывать местного доктора – я на днях уже слегка простыл. Из сияющего лицо художника превратилось в озабоченное. - Что же вы раньше молчали? В таком случае, нам нужно немедленно прекратить сеанс, а вам, мой милый – переодеться во что-нибудь потеплее. Хотите, я вам лично приготовлю чай с малиной и имбирем? Говорят, очень тонизирующее средство. Дориан, слегка поеживаясь, сошел с постамента. Темно-изумрудные драпировки колыхнулись. Юноша подошел к мольберту и, положив на перекладину локти, облокотился на него. Глаза-угольки внимательно посмотрели в глаза Бэзилу. За ними последовала легкая улыбка. Художник с интересом созерцал. - Вы такой заботливый, Бэзил – с усталостью в голосе протянул Дориан. – А у вас есть жена? Вопрос застал мужчину врасплох. Колеблясь, он учтиво произнес: - Работа занимает все мое время, мой милый. О личной жизни я пока даже не думал… Очередной порыв ветра заставил Дориана передернутся. Немного сощурив глаза, он спросил: - А вы... когда-нибудь любили? Художник не знал, что ответить. С первого дня их знакомства с Греем, Бэзил влюбился..., нет – он втюрился в него по уши. Себе он объяснял это, как неожиданно пришедшее вдохновение. Но вдохновение ведь не заставляет сердце трепетать до капель пота на лбу. Вдохновение не порождает в голове жаркие фантазии под покровом ночи. Вдохновение...- оно ведь просто не способно на все это, как не способна гусеница взлететь в небо подобно бабочке. Он уже приоткрыл рот, чтобы ответить, но тут одно из французских окон с грохотом закрылось, а во второе, распахнутое, вихрем влетели лепестки ракитника. Молодые люди резко повернули головы в сторону шума. - Да, давайте закроем окна на засовы, - поспешно предложил Бэзил и направился к ним. Успокоив длинные развевающиеся занавески, художник запер ставни и, убедившись, что засовы крепко сдерживают страстные воздушные порывы, направился обратно к мольберту. Обернувшись, он увидел, что его неподражаемой натуры на месте уже нет, а тяжелые занавески, скрывающие небольшое углубление в углу комнаты, колеблются. "Он решил переодеться,”- пронеслось у Бэзила в голове. Немного помедлив, он спросил: -Милорд, стоит ли мне писать врачу? Занавески приоткрылись, и в образовавшемся проёме показались оголенные плечи цвета слоновой кости. Незаметно для себя, Бэзил сделал короткий вдох. Право, это явление не могло оставить его равнодушным. Кроме того, фантазия творческого человека развивается так стремительно и до таких размеров, как лесной пожар разрастается из тлеющей лучины, оброненной в сухую траву. А трава Бэзила Холлуорда была слишком сухой. Более того - она желала возгорется. За плечами показалось застенчиво улыбающееся лицо с лукаво прищуренными глазами. Бэзил приветливо улыбался юноше, в тот же момент нещадно сверля его янтарными глазами. Ведь Дориан был его прекрасной музой. Несомненно. Через несколько секунд, показавшихся обоим минутами, взгляд Дориана, поверженным, упал на пол. Разглядывая желтоватые вензеля на лакированном паркете, он ответил: - Благодарю за заботу, милый Бэзил. Вы могли бы это сделать, но, боюсь, в этакую погоду вряд ли кто-то захочет выходить на улицу. Сказав это, Дориан глянул на стекла, взгляд Бэзила последовал за ним. Действительно, частые капли дождя уже стучались в окна; над благоухающим садом сгустилась темно-синяя мгла. Немного раздумав, Бэзил спросил: - Мой дорогой, у вас в доме есть уксус? Замешкавшись, Дориан позвал дворецкого. Не более, чем через минуту послышались торопливые шаги. Войдя, слуга поклонился: - Чего изволите, мой господин? - Скажите, у нас в доме есть.. уксус? - осторожно спросил Дориан, поглядывая на художника. Виктор обвел обоих взглядом. - Милорд, я уверен, что найдется. Прикажете подать? Дориан вопросительно посмотрел на Бэзила. Тот слегка помедлил, но затем уверенно произнёс: - Да, принесите небольшую миску и чистый платок. - Будет сделано, мистер Холлуорд, - учтиво отозвался дворецкий и с поклоном покинул библиотеку. Дождавшись, пока слуга уйдет, Дориан повернулся к Бэзилу: - Мой друг, позвольте поинтересоваться: для чего вам понадобился уксус? Художник сперва усмехнулся, но затем аккуратно спросил: - Раз визит доктора не представляется возможным, позволите ли вы оказать вам небольшую услугу? К вашему сведению, я заканчивал медицинские курсы и обладаю необходимыми навыками. Вы, вы позволите себя растереть уксусом? Видите ли, - делая паузы, продолжал он, - у вас сильный жар. И правда: щеки Дориана теперь пылали алым пламенем, он дышал глубоко, местами прерывисто из-за дрожи; его губы были призывно открыты. - Я доверяю вам, - после неловкой паузы ответил юноша. Ему захотелось сказать что-то ещё, но он промолчал. Несколько минут спустя чаша с уксусом и платком была принесена. Бэзил учтиво взглянул на Дориана. - Мой милый, куда вы хотите пройти? Юноша поколебался. - Нуу, - протянул он, - давайте поднимемся наверх. - В вашу спальню? - Д-да, пожалуй, в спальню. Молодые люди поднялись на второй этаж. Дориан открыл дубовую дверь. Взору открылась просторная комната с роскошной кроватью с балдахином и небольшим окном. Дориан неловко прошёл внутрь, как будто комната эта была вовсе не его. Бэзил проследовал за ним. Дойдя до постели, Дориан обернулся и выжидающе посмотрел на Бэзила. Тот в свою очередь слегка усмехнулся. -Теперь вы мой пациент, мой дорогой, - произнес он с искренней улыбкой. Дориан начал раздеваться. Робкими движениям он расстегивал рубашку. Чтобы не смущать юношу, брюнет отвернулся. - Я готов, - произнес Дориан через минуту. Бэзил повернулся: Дориан лежал на белоснежных простынях, его руки были согнуты в локтях и лежали ладонями кверху. "Беззащитный олененок" - подумалось Бэзилу, и на его лице на мгновение появилась усмешка. Он подошёл к той стороне просторной кровати, на которую лег юноша и, приотодвинув одеяло, присел на край. Художник взял платок и опустил его в чашу с уксусом. С журчанием выжав ткань, он аккуратно поднес её к Дориану. Осторожным движением, полным заботы, Бэзил провёл пропитанной уксусом тканью по животу юноши. Нежная упругая кожа поддавалась и слегка прогибалась под влажной тканью. Последовала мелкая дрожь и прерывистое дыхание. Итальянец повторил движение - Дориан задрожал еще мельче - его тело трепетало. Платок уже перенял его жар и грел теперь осторожные руки художника. Бэзил стремился оставаться равнодушным врачом, но... Это нежное мальчишеское тело в столь раскрытой позе, лежащее на дорогих простынях, эти поминутные глубокие вздохи и мелкий трепет. Все это постепенно «подогревало» его. Его движения стали более решительными. После каждого обтирания художник внимательно следил за реакцией юноши. Неожиданно, Дориан схватил его за руку. Бэзила словно выдернули из прострации. Дориан смотрел на него в упор. - Бэзил, ваш пульс… Он слишком учащен. Не заразились ли вы от меня? Может, стоить прекратить? Если бы Дориан только знал, что сейчас действительно испытывает Бэзил. Его трава уже давно полыхала огнем. «Если бы он протянул руку немного дальше,» - вдруг пронеслось в голове у брюнета. НЕТ! Это ужасные мысли! Он не смеет так думать об этом чистом и благородном мальчике. Он не достоин Дориана Грея. Что бы на свете он ни сделал, он никогда не приблизится к нему. Это – исключено. Лихорадочно обдумав это все, Бэзил, как ошпаренный, отдернул руку. Дориан все так же молча следил за ним испытующим взглядом. На мгновение повисла отягощающая тишина. Где-то за окном прокричала сова. Художник глянул в окно - был уже вечер. Он не заметил, как быстро прошло время. Взгляд его вернулся к Дориану, смотрящего на него все так же внимательно. Немного оклемавшись, художник поднес ладонь ко лбу молодого человека, чтобы проверить, спал ли жар. Странно, но лоб юноши оставался горячим. Вдруг Дориан взял руку Бэзила и, медленно спустив ее к губам, поцеловал. Угольные радужки глаз черным жемчугом пристально смотрели на художника. Жар его губ обжег кожу мужчины и вернул его в сознание. -Ч-Что вы делаете, мой милый? – запнувшись в попытках сохранить самообладание, спросил он. - Я думаю, мне уже пора. – Произнес он поспешно с полной неуверенностью. - Я верю, что вы поправитесь. Его возбуждение дошло до исступления. Чтобы предотвратить необратимое, он решил немедленно покинуть комнату. Резко встав с кровати, он уже хотел идти к двери. Но тут Дориан вскочил и, опередив художника, заслонил собой дверь. Он часто дышал приоткрытым ртом, его щеки и губы пылали. Зрачки вместе с радужкой, казалось, на порядок потемнели. Бэзил попытался выжать из себя все спокойствие, какое у него было. Медленно и с расстановкой он произнес: - Дориан, у вас, наверное, лихорадка. Все симптомы на лицо. Позвольте же мне позвать моего коллегу мистера Рейвика. Его взгляд против его воли не мог оторваться от пылающих губ мальчика. - Я.. Он не успел договорить. Буквально подлетев, Дориан прильнул к Бэзилу в протяжном поцелуе. Он был настолько искренним и чувственным; Бэзилу казалось, что он сейчас либо сойдет с ума от невозможности происходящего, либо завладеет этим 20-летним мальчонкой полностью. И он выбрал второй вариант. Что-то внутри него ярко вспыхнуло. В резком порыве желания, он подхватил Дориана под бедра, продолжая целовать его шею, ключицы и снова и снова возвращаясь к губам, посвящая им всего себя. Мальчик трепетал в его руках. Подойдя к кровати, столь скоро и беспардонно покинутой, Бэзил бросил его на постель. Его возбуждение достигло пика. Скинув с себя пальто и выбросив любимый галстук куда-то в угол комнаты, художник единым порывом сорвал с себя также цепи благоразумия и кандалы самообмана, которые он волочил слишком долго. Такое не снилось ему в самых порочных снах. Он впивался в деликатную кожу как вампир, но при этом делал это достаточно осторожно. Подобно изнывающему жаждой путнику, желающему напиться из небольшой фляги. Жар, исходящий от тела Дориана подогревал желания Бэзила все больше. На юноше сейчас была легкая рубашка, отчасти расстегнутая, отчасти разорванная, и ажурные панталоны. Его стройные ноги так соблазнительно смотрелись в этих кружевах. «Нет, нет - это запрет, - неустанно повторял итальянец себе в мыслях. Тут Дориан резко сбросил с себя художника и навис над ним. Бэзил внимательно и завороженно следил за его движениями. Медленно юноша расстегивал рубашку своего мастера. Прикосновения его тонких пальцев запускали сотни мурашек по телу Бэзила, как капли дождя оставляют множественные круги на ровной глади озера. Неосторожные пальцы мальчика дошли до запретного. Он сразу почувствовал там сильную напряженность. Бэзил готов был воспламениться от возбуждения, когда Дориан сел на его бедра. Он томно запрокинул голову назад, слегка качнувшись в своем положении. Мальчик был сейчас красной тряпкой для быка, повешенной ему, Бэзилу, на рога. Он дразнил. Он провоцировал. Он играл. Бэзил понимал, что идет на самый настоящий грех – ведь он всем сердцем, и не только, желал обесчестить этого ангела. Хотя и был Дориан сейчас самым настоящим змеем-искусителем. Служа искусной живой натурой, этаким прекрасным мотыльком редкого вида для картин натуралиста Бэзила днем, в глазах циничного общества сэра Генри, сейчас юноша стал для художника пленительной ночной бабочкой. Но от всех этих дешевок из лондонских борделей он сильно отличался. Будучи столь невинным, как оказалось, одним движением бедер, одним изгибом девственного тела он мог свести с ума даже самого благородного. Если обычно глаза Бэзила не задерживались на юноше надолго по причине некой скованности и скромности, то сейчас ему хотелось ласкать ими Дорианову душу. Художник слишком долго и безнадежно мечтал о мальчике, и поэтому теперь, по столь невероятному подарку судьбы - не иначе, Бэзил хотел посвятить Дори всего себя. Он хотел буквально утопить его в море наслаждений, если тот только позволит. Тем временем Дориан все еще ерзал на бедрах художника, в возбуждении запрокидывая голову назад. По природе своей невинности Дори был предельно робок; он не знал, как ему поступить дальше. В детстве мальчик не раз натыкался в отцовском кабинете на одну интересную книгу, за что мужчина нередко хлестал его хворостиной. В этой самой книге в потрепанном переплете мальчик видел обнаженных мужчин и женщин в самых разнообразных позах. Он не находил это постыдным – скорее интересным. Ведь Дори с ранних лет был любознательным малышом. Но вот сейчас, когда участь коснулась его самого, Дориан боялся. Хотя сила возбуждения делала свое дело, подсказывая неопытному юному телу, что делать, мальчик не мог (а может и не хотел) представить, чем это кончится. В этот самый миг он еще раз дернулся от нахлынувшего возбуждения – под собой он ощущал нечто очень твердое и горячее, хорошо чувствовавшееся даже через одежду обоих. Бэзил до последнего не хотел порочить Дориана – он мысленно проклинал всякую мысль об этом. Но юноша буквально изнывал над ним, одурманивая своей пьянящей, наркотической красотой. «Гроза моих чресел» - так сказал Джокер одному приятелю о своей Харли. Пожалуй, эти слова прекрасно применимы для описания внутреннего состояния Бэзила. Вернее, для описания той накалившейся обстановки, что царила сейчас между ним и Дорианом Грэем – художник чувствовал, как медленно сходит с ума. Но вот еще одно движение, один вздох, один взгляд – и Бэзил не выдержал. Он резко сжал мальчика в бедрах и, выжав из него тревожный вскрик, повалил его на лопатки. Дориан, часто дыша, широко открытыми глазами посмотрел на художника – они вновь встретились взглядами. Однако продолжалось это не более пары секунд. Больше Бэзил не позволил себе медлить. Не отпуская хватки, мужчина прижался к юному телу со всей трепетной страстью в протяжном поцелуе. Мальчик почувствовал, как жар нахлынул на него с новой силой. Он почувствовал сильный запах мужского одеколона – однако он был приятен. Далее все происходило, будто в наркотическом сне. Продолжая упиваться чувственными и влажными губами юноши, Бэзил аккуратно, но требовательно снял с Дориана остатки его рубашки, выбросив прочь. Юноша же умело расстегнул несколько оставшихся пуговиц на рубашке художника. На шее мужчины остался элегантный шарф тепло-желтого оттенка. Он хотел было снять его и отправить вслед за Дориановой блузкой, однако Дори приостановил его. Доверчиво глядя в глаза мужчине, он шепотом произнес: - Свяжи меня им. Художник сперва внимательно посмотрел на юношу, но тот добавил: - Ты ведь хочешь этого? - И на его лице на мгновение появилась коварная улыбка. Художник ничего не ответил. Любовно глядя в глаза Дориану, он поднес ладонь юноши к своим губам и горячо поцеловал. - Мальчик мой, - трепетным шепотом произнес Бэзил. В янтарных глазах словно горели огоньки, - ты хочешь со мной поиграть? На лице итальянца расцвела хитрая ухмылка. Она была полна страсти, далеко не исчерпанной, и жажды, далеко не утоленной. Дориан тоже улыбнулся.. Но зря. В миг стерев ухмылку с лица, Бэзил напористым и быстрым движением завел обе руки Дориана ему за голову, крепко, до боли связав их плотной желтой тканью. На лице мальчика возник страх - невинность и неопытность сыграли свою роль. Заметив это выражение, Бэзил слегка самодовольно ухмыльнулся. Дориан хотел что-то сказать, но мужчина, страстно прильнув к его шее, стал ласкать его оголенное беззащитное тело. Правая рука его поминутно, от нараставшего возбуждения, сжимала нежную талию мальчишки, в то время как левая рука прорвалась под нижнюю резинку панталон. Почувствовав горячее оголенное бедро юноши в своей ладони, Бэзил ощутил, как в его панталонах стало чересчур тесно. Возбужденная плоть требовала увидеть того, кто являлся виновником ее воспламенения. Дориан изнемогал. Кровь гулко стучала в его висках и отдавала в кончиках пальцев. Возбуждение Дори волнами гуляло в бушующем океане страсти Бэзила. В очередном порыве художник схватил бедро юноши выше и ощутил, как пальцы обволокло что-то вязкое. «Господи, он уже истекает» - пронеслось у него в голове. Он взглянул на мальчишку – взор его был туманным, он дышал часто, полуоткрытым ртом и как бы умоляюще-боязно смотрел на художника. Бэзил все прекрасно понимал. Дориан вновь мелко задрожал, будто в лихорадочном приступе. Бэзил осторожно подтянул бедра юноши к своим. «Не бойся» прошептал итальянец напоследок. Однако не успел Бэзил что-либо сделать, как в дверь резко постучали. За стуком последовал голос дворецкого: - Мой господин, с вами все в порядке? Дориан неожиданно вскочил, наскоро выпутался из шарфа и, буквально выскользнув из рук художника и по пути накинув так кстати подвернувшийся под руку халат, подбежал к двери спальни. Переведя дух, он ответил. - Да.. А, это ты, Виктор. Да, все в порядке. Я немного простыл, но покой и теплая постель скоро поставят меня на ноги. Дориан старался казаться как можно более безмятежным и уставшим. Как только юноша выскользнул из горячих объятий Бэзила, тот беззвучно выругался про себя на столь непутевого дворецкого, который объявился так некстати. Теперь ему оставалось лишь выжидать. Он был уверен, что мальчишка по-быстрому «сплавит» дворецкого, и «прекрасный сон» продолжится. Однако у Дори был другой план. На самом деле, он был безумно напуган в тот момент, просто до чертиков. Изображая полное спокойствие, он искал способ, как поудачливей сбежать отсюда. И сейчас он искренне надеялся, что Виктор этому поспособствует. Юноша действительно любил Бэзила Холлуорда всем сердцем, но все же так легко отдаться взрослому мужчине… Все-таки, в душе он был еще ребенок, наивный и пугливый. По неосторожности поддавшись неожиданному наплыву чувств, он позволил себе сделать шаг навстречу, но при этом вовсе не был готов к столь пламенному и напористому ответу, хотя и предполагая его. - Милорд, не поймите меня неправильно: я лишь забочусь о вашей безопасности и вашем драгоценном здоровье. Если вам нужен доктор, то он немедля прибудет сюда, только прикажите! Я могу быть вам чем-то полезен? Может, чай с малиной? - О, нет, нет, этого не потребуется. Благодарю сердечно за заботу, но мне правда уже намного лучше. Скажите только, - Дориан как бы ненароком сделал шаг из комнаты, прикрыв за собой дверь, - мне не приходили письма? - Хм, вроде нет, сэр, но я сейчас перепроверю почтовый ящик, если позволите. - Да, будьте добры. Когда юноша вышел, Бэзил заволновался, однако тут же уверил себя, что это было для вида. Потому он пристально следил за дверью спальни. Как вдруг раздался щелчок – звук поворачивающегося ключа. «Как? Что происходит?» - пронеслось в голове у художника. Он разом вскочил с постели, подбежал и прильнул к двери – за ней слышалось учащенное дыхание. Как можно учтивее, Бэзил произнёс: - Мой милый, что вы делаете? Он старался как мог скрыть свое возбужденное состояние, но это удавалось с трудом. Дрожь и волнение переполняли его изнутри. Дориан не отвечал. - Ну же, дорогой, мой мальчик, ответь! Голос художника стал более требовательным и напористым – страсть еще не успела утихнуть. Напротив, он возбуждался ещё больше. Прямо за этой дверью стояло существо, которым он мечтал овладеть так долго и он вдруг оказался так близок к этому. Перед художником в миг всплыли очаровательные черты юноши: стройная фигурка, красивые плечи, изящная талия и изгиб спины, длинные каштановые волосы и глаза-угольки, слегка припухлые розоватые губы, почти всегда призывно открытые – все его существо было невинно и чисто, но в то же время просто дышало эротикой и сексом. Бэзилу даже пришло на ум, что лишь для этого оно и было создано. Скромность и сдержанность окончательно покинули мужчину – ему сейчас хотелось сорвать дубовую дверь с петель, каких бы усилий ему это ни стоило, но вернуть мальчика. Если б тот только позволил, Бэзил дарил бы ему ласки целые сутки. Он не оставил бы на нем ни единого нетронутого места. Будто в бреду, Бэзил опустился на пол и, прислонившись спиной к злосчастной двери, воображал себе немыслимые картины. Художник представлял, будто они находятся в затемненной комнате с огромной мягкой кроватью. Горящие ароматические свечи источают прекрасный запах – не то сладкая ваниль, не то орхидея, - а из окна залетает, как и прежде, сильный дурман сирени. Он, Бэзил, снял всю одежду с Дориана, всю, без остатка. Тело юноши теперь полностью открыто. Сливаясь с ним в протяжном влажном поцелуе, художник плотно прижимается к нему. Держа мальчишку за бедра, он осторожно подтягивает его к себе. Тут Дори сделал резкий вдох и запрокинул голову, призакрыв глаза. Бэзил решительно вошел в мальчишку. Тело Дориана было подобно бушующему морю – оно просто исходилось волнами. Юноша дрожал. По щекам его яростно текли слезы. Художник любовно стирал каждую слезинку и целовал, целовал Дори. Каждый толчок сопровождался всхлипом и чередой мурашек. Кровь стучала в висках. Ее вибрации отзывались в самых отдаленных уголках тела. - Дьяволенок, открывай, ну же! Я прекрасно слышу тебя. Даже если не откроешь, - мужчина шумно набрал воздуха, - я тебя все равно достану, вот увидишь. И тогда ты не сбежишь, понял? Вдруг Бэзила осенило: «Что за вздор я несу? Я ведь не такой, я вовсе не такой! Что он обо мне подумает?». Художник корил себя за то, что позволил слабостям завладеть собой. Ведь он предполагал, что такое произойдет – почему же он не остановился? Рассудок постепенно прояснялся, разгоняя бордовый туман фантазий и постепенно отрезвляя от наркотика, коим являлась любовь. К этому времени прояснилось и ночное небо, позволяя луне вылить молоко своего тусклого света на дощатый пол комнаты. Бэзил поднялся и подошел к окну. Открыл дубовые ставни. Прохладный ночной ветер, наполненный свежестью недавнего дождя, ворвался в помещение, сметая остатки пьянящего дурмана. На душе стало спокойно и безмятежно. Где-то фоном в голове пролетала вереница постыдных и корящих мыслей – они проносились, гремя своими тяжелыми укорами, состав за составом. Через какое-то время блаженную ночную тишину нарушил короткий звяк ключа о замочную скважину. Бэзил резко обернулся. Дверь тихонько отворилась, и из-за нее выглянули сперва каштановые пряди, а затем и их неловкий хозяин. Глаза-угольки повторяли эмоцию губ и выражали сожаление вперемешку со страхом и желанием быть прощенным. Со всей этой «гримасой» мальчик постепенно просовывался через узкий проем, который сам и создал, сверля глазами Бэзила. Тот лишь смотрел на него, безмятежно улыбаясь. Высунувшись из дверного проема, Дориан осторожно прошел к окну – на нем была уже другая рубашка, но не парадная, для портретов, не так давно порванная, а более ночная. Легкая ткань лоснилась и приятно ниспадала со стройных плеч. Кроме рубашки юноша также был в легких свободных штанах. Все вместе это походило на некий пижамный комплект, какие с недавнего времени вошли в моду в Америке. Его образ был спокойным и чарующим. Он осторожно подошел к Бэзилу, явно не понимая, как скроить этот диалог. Ситуация явно не из привычных. Какое-то время юноша безучастно смотрел на ночной сад, все так же неизменно благоухающий. Легкий дурман из сирени и жимолости возносился вверх и парил высоко в теплом летнем ночном воздухе. Наконец, оторвав взгляд от улицы, Дориан переключился на своего друга, если его еще можно так называть. Все это время Бэзил со спокойной блаженностью наблюдал за мальчиком, всем своим видом выражая ту безмятежность, которая наступает после осознания счастья. - Бэзил, я.., - начал было Дори, но итальянец поспешил его прервать. Художник хотел взять его за руку, но побоялся, что тот может испугаться контакта. - Не стоит объясняться, мой милый, я все понимаю. Более того, это мне стоит извиниться за абсолютно недостойное поведение… Проговорив эти слова, Бэзил ощутил, как составы со стыдом и самобичеванием поспешно выгрузились ему на голову. Прежде игнорируя их, только сейчас он начал все полностью осознавать. Насколько же отвратительно он себя вел – просто как последний извращенец! Юноша по неопытности его поцеловал – возможно даже совершенно случайно, а он, наглец, решил им максимально воспользоваться: схватил, плюхнул на кровать и… И дальше начинает снова нарастать возбуждение, потому что корящие мысли постепенно перетекают в воспоминания о сегодняшнем вечере. Бэзил усиленно жмурится, пытаясь согнать эту навязчивую пелену, и продолжает: - Все было слишком импульсивно и… Нет, не подумай..те – поспешно исправляется он, - я не пытаюсь снять с себя ответственность за то, что сделал… Вы же, наверняка, поцеловали меня по нелепой случайности, и… «По нелепой случайности?! Это какая должна быть ситуация, чтобы человек поцеловал другого по нелепой случайности – разве что врезаться ему в лицо в какой-нибудь уличной толкучке,» - проносится у него в мыслях, и он мгновенно понимает, какой же бред сказал. - Да, этот поцелуй был случайностью, - ошарашивает его Дориан, и Бэзил уже на пути чтобы открыть рот от изумления, но тот продолжает: - Намеренной случайностью, - слегка улыбаясь произнес юноша, удержав на пару мгновений контакт с янтарными радужками художника. Опережая расспросы брюнета, он продолжил: - Это те «случайности», которые ты не планируешь, но они все равно происходят. Дори смотрит куда-то вниз притупленно, как будто стесняясь своих рассуждений. - Когда ты не в ладу с собой и пытаешься обмануть, переврать самого себя, на какое-то время тебе удается их усмирять. Но, подвернись удачный момент, когда ты теряешь контроль над рассудком, твои «случайности» лезут наружу. Они будто хотят выиграть время, чтобы показать себя, заявить о себе. И иногда делают это достаточно, - осторожный взгляд метнулся вверх и встретился с пристальным взором итальянца, что заставило Дори немного смутится, и последнее слово он проговорил уже тише, - …громко… Юноша невольно сглотнул. Он выжидательно смотрел на брюнета. Бэзил все это время внимательно слушал, стараясь вникнуть в суть каждого произнесенного слова. В смятении он так и не понял, значит ли все это, что поцелуй был намеренным – Дориановы философствования про случайности совсем сбили его с толку. - Мой дорогой, послушайте, - осторожно начал он. – Я считаю, что вы просто переволновались и ваш разум был затуманен лихорадкой. Возможно, я был слишком самонадеянным, что решился лечить вас самостоятельно. Может, вы все же обратитесь к Рейвику и… Он не успел закончить, как мальчик взял его ладонь и быстрым движением запустил ее себе под рубашку. Под подушечками ладони Бэзила гулко и часто забилось сердце. Будто птица, которую заперли в эту незатейливую клетку под названием «жизнь». Прикрыв глаза и прижимая руку Бэзила к своей груди, Дориан тихо проговорил: - Слышите? Бэзил, вы это слышите?