Утренняя тишь

Впервые за долгое время он позволяет себе поспать утром чуть дольше, самую малость. Не хочется выбираться из кровати, в которой лежит он сейчас не один, и тревожить чужой сон, который ощущается драгоценнее собственного. За закрытыми шторами просыпается город; комната заполнена сизым полумраком, а в ворохе одеяла уютно и тепло. Такая безмятежность кажется хрустальной — очень хрупкой, ломкой, уязвимой, требующей предельной аккуратности, чтобы не повредить её, не разбить. Он готов беречь эту безмятежность, ровно как и спящую сейчас в его руках Йор. Обнимая её со спины, он не может не думать о том, какой беззащитной она сейчас кажется. В таком спокойном сне даже больше чего-то личного, близкого, сокровенного, чем в ночных стонах, засосах на плечах и царапинах на спине. Сколько в этом было доверия, подорвать которое отныне казалось чем-то немыслимым, сколько тайной искренности, предназначенной только ему. Затëкшая рука — очень малая цена ради такого мгновения, и он лежит смирно и тихо. Разве что поцеловал в затылок и зарылся носом в пряди тёмных волос — от них приятно пахло шампунем после вчерашнего вечернего душа. Йор во сне вздыхает и слабо шевелится, плотнее прижимаясь спиной к его обнажённой груди. Будто хочет сильнее зарыться в его объятия, ощутить больше чужого тепла в неосознанном желании быть ближе. Он повинуется ей и обнимает крепче, а сам не может прекратить улыбаться — так по-глупому, но искренне, совсем как мальчишка, пряча губы и прижимаясь ими к её макушке. Йор тёплая-тëплая, а ещё ему кажется, что она словно изнутри светится, и свет этот приятный и мягкий, не слепящий глаза. Будто он в руках держит огонёк, украденный с фитиля свечки; маленький, безобидный и ласковый сгусток пламени не обжигает — нежно греет, ластясь к его ладоням. Он честно считал себя нетактильным человеком. Также думал, что никогда в своей жизни не займётся любовью — это выражение вообще не было ему особо понятным, хотя во время своих миссий порой приходилось иметь дело с женщинами. С самыми разными, и почти все они хвалили его за то, каким он был в постели, а быть он мог разным, подстраиваясь под партнёрш и обстоятельства. Робот — вот, кем он был и отчасти является сейчас на работе. Действия, доведённые до автоматизма, и ноль эмоций у себя самого, лишь тонна притворства, вранья и манипуляций. Но Йор... Ох, Йор... Любовь к ней настигла его коварно и незаметно, и даже он, лучший шпион, не смог от неё сбежать. Любовь к Йор подобралась потихоньку и затем бросилась ему на шею, вцепилась проворно и сильно. С ней хотелось быть чистым. Без притворства и манипуляций — просто чтобы ей было хорошо, а если ей будет, то и ему тоже. Как странно, только сейчас он может понять, что когда спишь с человеком, которого любишь, ничто другое не идёт в сравнение. Когда желаешь кого-то не только телом, но и душой — это фейерверки в венах от каждого поцелуя, наслаждение чужим стоном и непреодолимое желание касаться. Везде-везде. Ловить чужое дыхание и целовать-целовать-целовать — безумие какое-то, но до чего же нежное и пьянящее. Впервые он почувствовал это с Йор и потому желает вернуть ей эти ощущения в двойном размере. Она шевелит ногой, и он видит, что одеяло с её стороны задралось ей по середину голого бедра. А потому с предельной осторожностью высвобождает из-под Йор свою руку, которую, в принципе, почти не чувствовал, и, приподнявшись на локте, одним движением накрывает её. Голые женские ноги вновь скрываются под одеялом. Сам же он не торопится ложиться обратно — немного нависая над спящей Йор, смотрит так, будто хочет запомнить этот момент на долгие-долгие годы. Она кажется ему какой-то... неземной?.. Произведение искусства — вот оно, из плоти и крови. И, что удивительно, в его руках, у его груди, в одной с ним постели. Укрытая одеялом по грудь, она подставляет свою беззащитно открытую, но такую изящную шею. Подпускает его непростительно близко к сонной артерии, к одному из самых уязвимых мест — подпускает и в это же время спит, и это высшая форма доверия для тех, кто знает, как убивать. На бледной, мягкой коже распустились подобно цветкам засосы — неяркие, похожие на лепестки, на акварельные пятна. Он смотрит на них внимательно с мыслью, что, быть может, он немного перестарался, но удивительное чувство доставляет ему вид этих любовных отметин. Нечто среднее между радостью, трепетом и глубоким удовлетворением. Он знает, что и на нём такие имеются, хотя вряд ли Йор оставляла их на его плечах и шее намеренно. Соблазн слишком велик — он беззвучно хмыкает и опускается к ней, мягко касаясь губами беззащитной шеи. Медленно, с той нежностью, на какую только способен, и совершенно невинно — такой поцелуй похож на лёгкое перо, на скользнувший тёплый солнечный лучик. Ласково прильнув губами, он, как ему показалось, почувствовал даже её пульс — спокойный и размеренный, прячущийся в вене под её кожей. — Мило, — вдруг раздаëтся у самого уха: то была проснувшаяся Йор, негромко засмеявшаяся. Её смех, с утра отчасти хриплый, кажется ему прекраснее всех, а сам он вздрагивает от неожиданности. Женское плечо под ним шевельнулось. — И щекотно. Он обомлевает и хмыкает — надо же, проворонил момент, когда она проснулась. Не заметил, не уловил — то ли сам он рядом с ней сдаёт позиции, то ли это её навыки скрытности дают о себе знать. До этого момента её ничего не выдавало: ни изменившееся дыхание, ни дрожь ресниц. Уж он-то умеет определять, спит ли человек, а она его обыграла. Впрочем, он не против. — Давно не спишь? — спрашивает он, не отвлекаясь от её шеи. Довольно замечает бегущие по её коже мурашки от его дыхания и вновь целует, пряча под своими губами один из бледных засосов. Йор под ним шевелится, слабо ворочается под свой тихий смешок, и в конце концов умудряется обнять его одной рукой. — Нет, — улыбается она, но конкретный момент своего пробуждения не уточняет. — И как же я не заметил, — качает он головой и наваливается на неё плотнее, вынуждая полностью лечь с бока на спину. Под удивлённый вздох Йор он подминает её под себя, вновь и вновь целуя шею. От впадины между выступающими ключицами мажет губами вверх настойчивее, нежели ранее, прекрасно зная, насколько восприимчива и чувствительна у Йор именно шея. В подтверждение этому слышит рваный выдох и чувствует, как она сглатывает — под губами ощущается характерное движение гортани. — Д... дразнишь? — спрашивает Йор, обнимая его уже двумя руками. Он не видит её лица, но знает наперёд о её красных щеках. — Ни в коем случае, — невозмутимо отвечает он, зацеловывая поверх оставшихся с ночи засосов. Ловит себя на желании добавить к ним хотя бы ещё один, но не исполняет задуманное — оставлять новое пятно ярче предыдущих в самом начале дня не особо практично. Однако затем, прижавшись к коже губами, замирает в лёгком удивлении, когда чувствует, как женские пальцы скользнули по выпирающему позвонку выше и стали массировать заднюю часть его шеи. — А ты коварна. Помнится, Йор приятно удивилась, совершенно случайно узнав о его небольшой слабости. «Ну точно кот», — хихикнула она тогда, с плохо скрытым восторгом наблюдая за его реакцией. Натруженные мышцы быстро отозвались на массирующие движения, а сам он был слишком уставшим, чтобы проконтролировать собственный облегчённый стон. С того момента Йор периодически пользовалась этой уловкой. — Ты первый начал, — со смущением в радостном голосе отвечает она, а он наконец отстраняется, нависая и смотря на неё сверху вниз. Как и предполагал, щëки её в смущении краснеют стремительно, но от неловкости она уже не зажимается, не прячется. Привыкла. Улыбается и смотрит ему в глаза так странно — одного этого взгляда хватает, чтобы мурашки подняли волоски на задней части его шеи под её пальцами. Так смотрят на кого-то дорогого, и непривычно понимать, что взгляд этот предназначается ему — только он сейчас отражается в красных радужках её глаз. Он слишком засматривается на неё и слишком поздно замечает едва приметный отблеск хитринки во взгляде. Всё с той же улыбкой Йор приподнимается на локте и тянется к нему, в конце концов мягко целуя его в шею. Очень доверчивый, но тем же и очень коварный жест с её стороны. — Й... Йор, — он удивлён, а она одним касанием не ограничивается. Задевает губами дрогнувший кадык и застаëт врасплох, касаясь кожи уже языком. — Хах... Ну и всё. Она его напрочь обезоружила, а он не против поддаться. Пока он ограничивался лишь губами, она пошла дальше — теперь он чувствует не только её язык, но и зубы. Она кусает его за шею легко-легко, совершенно без боли, и в то же время продолжает пальцами массировать загривок — совершенно запрещённый приём. Немного надавливает рукой, вынуждая склониться к ней ниже, чтобы ей не приходилось тянуться. Теперь слишком уязвимо открывается он сам — подставить горло наëмнице является проявлением глубочайшего доверия уже с его стороны. Поразительно: вроде и подмял её под себя, а всё равно оказался перед ней безоружен. Йор не слишком мелочится — засосов всё ещё не оставляет, но балансирует на грани. До сих пор он удивляется, наблюдая, как отзывается его тело на подобные ласки — ранее такого он за собой не замечал. Он манипулировал и притворялся, имитировал многое, однако теперь в его реакции не было никакой фальши. — Издеваешься? — хмыкает он, когда чувствует, как она дует ему в шею. — Нисколько, — даже по голосу ясно, что она улыбается. Они вновь смотрят друг другу в глаза, однако Йор затем отводит взгляд немного в сторону, и вдруг её улыбка становится шире и озорнее. — Хих... — М-м?.. — не сразу понимает он, а потом чувствует прикосновение женских пальцев к своему уху. Осознание затем приходит сразу. — Кхм. Сколько ни пытался избавиться от этой позорной черты, а уши у него всё продолжают краснеть. Ну прямо как у подростка какого-то, за что время от времени его подстëбывает Френки. Как-то не пристало профессиональному шпиону краснеть подобно мальчишке, однако до сих пор это не поддаётся его контролю. — Не обращай внимания, — хмурится он, скрывая свою неловкость, и наконец откатывается в сторону, освобождая Йор из-под своего веса. — Всего лишь индивидуальная физиологическая глупость. — Хэй, — садится Йор, машинально прижимая к груди край одеяла. Он же в это время успевает надеть домашние штаны. — По-моему, это очаровательно. Он запинается и странно на неё косится, прямо-таки явственно чувствуя, как уши его приобретают оттенок краснее предыдущего. Не привык он слышать в свой адрес комплимент по типу «очаровательно». Ощущается странно. Но Йор ничего такого в этом не видит — просто сидит, наблюдает и улыбается с красными щеками. Они у неё вечно краснеют при малейшем эмоциональном всплеске... — Очень... лестно, — ерошит он ладонью свой затылок и поводит обнажёнными плечами. Затем встаёт и отходит к зеркалу, сразу цепко пробегаясь взглядом по своему отражению. Йор за его спиной шуршит одеялом на кровати и, видимо, принимается одеваться. Оценивая свой внешний вид, он приходит к выводу, что этой ночью Йор на нём оторвалась едва ли не сильнее его самого. Засосов на первый взгляд на его теле видно больше, чем на её: бледными пятнами они покрывают шею, плечи и местами появляются ниже, словно его разукрасили акварельной кисточкой. Не столь много, но заметно. Впрочем, не потребуется много усилий, чтобы их скрыть, а уж у него это получается лучше всего. Почему-то своё отражение заставляет его задуматься. Смотря на эти отметины, он чувствует удовлетворение и радость — за Йор, которая поначалу лишний раз боялась его ногтем царапнуть, а за первые засосы даже взволнованно извинялась. Ей понадобилось достаточно много времени, чтобы перестать чувствовать себя за всё виноватой и от непривычки зажатой. Ему оставалось только медленно и терпеливо убирать её барьеры, ведь свободной она становилась ещё прекраснее. Ещё он вспоминает свой первый опыт. Задание то он завершил успешно, однако переспал тогда с кем-то впервые, благо хоть партнёрша его не заподозрила в неопытности. Уже тогда притворялся он превосходно. Однако поутру с трудом открестился от предложения вместе принять душ, ибо ему жизненно необходимо было почувствовать себя в одиночестве в своём личном пространстве и прийти в себя. Он ощущал себя загнанным в угол, каким-то потерянным и затравленным, смотрел в зеркало и видел в нём себя несчастным и беспомощным. Возможно, глубоко в душе он был даже отчасти напуган, но посчитал эти чувства недостойными шпиона. Но в тот раз смотря на засосы на собственной шее, на красные следы от помады, он надолго запомнил собственное отторжение. До красноты растирал их мочалкой, и хотя уже был чист, всё равно ощущал себя грязным. Не особо приятные воспоминания. Вероятно, для первого опыта он был слишком впечатлительным, особенно не имея права на ошибку. Извлёк уроки, привык и затем не чувствовал почти ничего, кроме всё того же отторжения. Именно поэтому и считал себя нетактильным. В сравнении с теми впечатлениями, сейчас он видит огромную разницу. Не чувствует себя грязным, не хочет смыть следы чужих губ. Любая близость Йор воспринимается как что-то правильное, само собой разумеющееся — вероятно, потому что он пошёл на это душой добровольно, сам того желая. Ему не хочется закрыться в ванной, чтобы побыть наедине с собой. И впервые на засосы он смотрит даже с радостью, ведь они были демонстрацией, что Йор становится раскрепощëннее с ним. Это действительно отличается от того, что было ранее. В отражении за ним появилась Йор — подошла к нему сзади, надев вместо своей ночнушки его рубашку. Выглянула из-за его плеча и улыбнулась в зеркало, видя, что он наблюдает за ней. Видеть её в своих вещах было лестно. — Ой... — обронила она растерянно, обратив внимание на его спину. — Э-это я тебя так?.. Женские пальцы осторожно скользят по его спине, а он понимает, что она заметила царапины, которые сама же этой ночью и оставила. — Больно? — спрашивает она так искренне и взволнованно, что он улыбается. — Прости, пожалуйста... — Не больно, — качает он головой, немного разворачивается к ней и одной рукой притягивает к себе. — И не извиняйся. Наоборот, мне приятно. — Да? — с явным сомнением спрашивает Йор, кажется, подозревая его в мазохизме. — Почему? Улыбка его приобретает оттенок ехидства, когда он наклоняется к её уху. — Потому что это значит, что тебе было очень хорошо. Йор будто током прошибает от макушки до пяток, и она мгновенно краснеет пуще прежнего, а он смеётся. Чувствует себя ну чистой воды идиотом, но это было уж слишком заманчиво. — Опять ты за своё!.. — восклицает Йор одновременно и в возмущении, и в жутком смущении, и пытается выпутаться из его рук и сбежать. — Прекрати меня смущать! Хоть он и понимает, что при желании она ему врежет так, что он в лучшем случае улетит в стену, но не отпускает, крепко держа за талию. Пока что барахтается она в его руках, используя минимум собственной силы, за что ей надо отдать должное. — Прости, — он не может сдержать улыбку, обнимая её со спины и прижимая к себе. Предприняв последнюю попытку вырваться, Йор прячет красное лицо в своих ладонях, облепленных пластырями после вчерашней неудачной готовки. Он бегло целует её в висок и кладёт голову ей на плечо. — Прости, не удержался. — Вечно ты так, — глухо бухтит Йор. — И ведь даже не обещаешь, что больше так делать не будешь. — Потому что не могу обещать подобное. Велик риск, что обещание это не сдержу. — Ну... хотя бы честно, — вздыхает она и понемногу отнимает от лица свои ладони, сконфуженно смотря в зеркало на их отражение. Он тоже смотрит туда же, всё ещё держа голову на её плече. — Ты красивая, — говорит он через полминуты молчания и, опережая открывшую рот Йор, продолжает: — И нет, я не подлизываюсь. Рядом с ней он ведёт себя порой вовсе не так, как обычно делает Сумрак. Проскальзывает какая-то несерьёзность, даже ребячество — уж Сумрак такое поведение точно не одобряет. Однако спустя столько лет самовнушения, оказавшись рядом с Йор, он понял вдруг, что Сумрак — это не он, а тот, кем он старается быть. Сумрак — одна из первых его масок, которую он очень надолго примерил на себя и старался уверовать, что таким является в действительности. Но рядом с Йор пропала необходимость быть Сумраком, и с профессиональной точки зрения это большой шаг к его полному краху. Однако с другой стороны... Впервые он чувствует себя настолько свободным, что даже кожа на лице дышит, словно он содрал с себя душный слой маскировки. Пускай Сумрак не являлся физической маской, но суть оставалась той же. — О чём задумался? — вырывает его из раздумий осторожный вопрос Йор, и в отражении зеркала он встречается с ней взглядом. — Да так, — он моргает и улыбается. — Наверное, впервые мне по-настоящему повезло. Кхм, не суть... Поможешь приготовить завтрак? — Толку от меня... — неловко кривит Йор губы. — Но-но, — он целует её в плечо через ткань рубашки. — Постараюсь научить. А если не захочешь готовить, то будешь вдохновлять. — Кого? — Меня. К тому же, Аня твоё какао любит больше моего, а она у нас удивительная привереда, надо постараться, чтобы ей угодить. Они улыбались и в обнимку стояли перед зеркалом, и их отражение казалось ему одним из самых умиротворяющих зрелищ. Такое утро действительно можно было назвать поистине добрым.