Дивный новый мир

Вот и подошла к концу олимпийская смена в пионерлагере «Буревестник». Для кого-то это было лучшее, что случалось в жизни. Для кого-то это был полезный опыт в работе. А кто-то предпочёл бы забыть эти события, как страшный сон. Ясно было одно – лагерь закроют. По территории уже ходила милиция, разговаривала с начальством и выявляла нарушения. В качестве продуктов, планировке и самой работе. Чем дольше, тем хуже. Командир узнаёт о том, что в ночь прощального костра тринадцать пионеров и вожатых угнали теплоход и устроили на нём пьянку. Узнаёт и делает суровое лицо, приказывает записать. Директор и старшая пионервожатая переглядываются, по лицам друг друга понимают, что больше ничего сделать не удастся. Во всём лагере пионеры проверяли чемоданы и сумки прежде чем сесть на теплоход и поплыть домой. Те, кто ещё вчера вечером пили кровь, не были исключением. Вот только выглядели они немного иначе, чем остальные: бледные, мокрые, в куртках, а некоторые ещё и в красных галстуках. - Альберт, - обратился к соотряднику Дима Рудаков. - А ты вообще что-нибудь помнишь? Чего вы там вчера творили? Откуда алкоголь достали? Максим подогнал? Или доктор? Художник не ответил. Он и сам-то не помнил, что было вчера. Единственным воспоминанием у него осталось то, как он словно очнулся от чего-то на корабле с тем самым плакатом "ОЛИМПИАДА-80", перемазанный кровью. У остальных тоже самое. До берега тогда все добирались вплавь, поэтому и шатались в тёплых вещах. Первоотряцы захлопнули чемоданы и вместе с ними направились прочь из корпуса. Стаховский отстал от своих, потому что шёл медленнее, да настолько, что скоро с ним поравнялась Валя Милованова и девочки. Дальше он двинулся только с ними. Сзади их догонял четвёртый отряд и Кирилл Ткачук. У Ирины Михайловны тоже не все дети были в хорошем состоянии. Вон, Леночка Романова оделась в свитер и обняла сама себя руками. Вон, Лёва Хлопов, на которого нацепили чёрный пиджак, ступал на дрожащие ноги. На шее у него всё ещё болтался галстук. А вон Валерка Лагунов. Лицо его не выражало никаких эмоций. Словно каменное. Альберт вместе с женской половиной первого отряда поднялся на борт судна, поймав на себе обеспокоенный взгляд Ниночки Сергеевны и Лены. Обе они пытались выпытать у него все подробности вчерашних событий, но получили только одно слово в ответ: "Пили". Больше ни одна ни вторая не приставали. Юноша завернул за капитанскую рубку и встал там, облокотившись на ограждение. Снова он оказался рядом с теми, кто был в одном с ним отряде. На этот раз с девушкой по имени Дина. - Слушай, Альберт, а ты дома кому-нибудь расскажешь? - у неё в глазах читалось беспокойство. - Не знаю, - признался художник. - Если я расскажу, то они могут доложить об этом в изостудию, и я с позором вылечу. Даже на улицу потом не смогу выйти. - Это же долго не продержится в тайне. В газете напишут, и они будут злиться ещё больше, - Дина пыталась настоять на своём. - Ну может ты сможешь как-то договориться с ними? А если нет, то я помогу. - Я не думаю, что тебе стоит тратить свои силы и время на мою защиту. Всё-таки мне скоро семнадцать, я сам смогу разобраться. Возможно, если всё подробно объяснить, то они задумаются и не станут никому об этом сообщать. Дина не нашла больше слов, поэтому поджала губы и повернулась в другую сторону, чтобы в последний раз взглянуть на ворота пионерского лагеря "Буревестник". Кораблик тронулся. Время на нём тянулось невероятно медленно. И заняться особо было нечем. У парня даже пропало желание что-либо рисовать. Осталось только одно хоть как-то занимающее дело - стоять и слушать разговоры других пассажиров. Конечно, они обсуждали ночные происшествия. Альберт о них слышать больше не хотел, но приходилось. Пионеры, по голосам не старше тринадцати лет, говорили друг другу об исчезновении четырёх человек – сторожа, доктора, Серпа Ивановича и бабы Нюры. Показания у них расходились, иногда в совершенно разные стороны, даже не поймёшь, кому всё-таки верить. Оставшееся время пути прошло как будто в тумане, который и голову заполонил и всё остальное. Все голоса, обсуждения и вопросы смешивались и отходили не воспринимающимся фоном, от которого только чуть звенело в ушах. Состояние и так было чем-то похоже на похмелье, а так становилось только хуже. Лишь бы то не продолжалось слишком долго. Голова наконец просветлилась, когда раздался гудок. Прибыли, конечная для них остановка. Альберт подхватил свой чемодан и чемодан Дины, а после вышел за ней на берег. Куйбышевский речной порт – место, с которого забрали большинство отдыхающих, направлявшихся на олимпийскую смену в лагерь. Стаховский приехал сюда не с родителями, а с друзьями семьи – с Трубецкими. Григорий Прохорович доверял Виктору Ильичу и за сына не волновался. В Ульяновск приходилось возвращаться вместе с ними. Синюю «Волгу», принадлежавшую Виктору Ильичу, долго искать не пришлось. Преимущественно благодаря тому, что стояла она на минимально далёком разрешённом для парковки месте. Не обошлось без слёзных приветствий, которые, к счастью, обошли Стаховского – он лишь пожал главе семейства руку и тепло улыбнулся его жене. Погрузили чемоданы, уселись, завели машину. Путь до Ульяновска предстоял неблизкий. - Чего же вы оба молчите? – начала допрос Алла Николаевна Трубецкая после того, как они тронулись. – Не понравилась олимпийская смена? - Ну что ты, мама, начинаешь? – Дина скрестила на груди руки. – Очень даже понравилась. Только мы устали очень, по дому соскучились. Для того, чтобы делиться впечатлениями, нужны силы и молоко. Без них ну никак нельзя! Альберт улыбнулся. Подруга была ужасной сказочницей, чего только не придумает, лишь бы всё было по-другому. Алле Николаевне такой аргумент понравился, так что до конца поездки она про смену не спрашивала. Зато нашла другое занятие и принялась рассказывать о всех новостях их района за последние три недели. У кого-то свадьба, у кого-то поминки, у кого-то ребёнок, а кто-то в «Спортлото» выиграл целых пятьсот рублей! Ну и счастливчик! Таких мини-новостей было настолько много, что хватило до самого Ульяновска. В центре города они и закончились, и оставшиеся пять километров до нужного района ехали молча. Мотор «Волги» выключился, и двери открылись. Взору предстал родной дом. Впервые за такое долгое время. Стаховский взял чемоданы и вместе с Трубецкими вошёл в подъезд. На душе сразу стало тепло, когда юноша поднимался наверх, всё ближе и ближе приближался к своей квартире. На третьем этаже Дина забрала у друга свои вещи и попрощалась с ним. С улыбкой на лице Альберт буквально пробежал лестничный пролёт и предстал перед дверью в свою квартиру. Вдох, выдох, он дёрнул ручку и тихо переступил порог. В коридоре никого. Художник поставил вещи на пол и стал снимать уличную обувь, всё улыбаясь и представляя, какой прекрасной будет семейная встреча. - Альберт Григорьевич Стаховский, - он застыл, только стянув вторую туфлю. – У нас к тебе очень серьёзный разговор. Улыбка с лица парня исчезла, будто её там и не было. Он медленно поднял голову и едва не свалился на пол. Перед ним, уперев руки в бока, стоял его отец – Григорий Прохорович Стаховский, а рядом мать – Эльвира Карстеновна Стаховская. - Идём, идём, тебе же стесняться нечего, - в голосе отца чувствовался сильный гнев. Надежды о доброй семейной встрече рассыпались в прах. Альберт с дрожащими руками шагнул вперёд, уже догадываясь, о чём будет разговор.