▪️
Во все времена за силу приходилось платить. Кому-то цена доставалась смешной, для кого-то оказывалась непомерно высока. Иные, осознав, чем придется жертвовать, предпочитали отступить заранее. Сильные мира сего права на раздумья не имели вовсе. Бытие архонтом — это большая честь. Это выбор — как внутренний, так и окружающих — именно тебя признать богом над собой. Это огромная ответственность — представлять свой народ перед богами и Селестией, перед другими регионами. Стоять за него горой, воевать с чудовищами, в которых превратились древние обитатели разных мест, защищать от захватчиков. А еще это огромная любовь. Любовь людей к тебе, как к божеству, которое они избрали и признали. Павших богов эта любовь мучила. Мертвых богов заставляла существовать на ниточке веры, в муках и страхе смерти, в последнем мгновении агонии, в последней секунде надежды. Боги существующие и получающие молитвы становились тем сильнее, чем больше была вера в них. Чжун Ли обожал раз в год являться людям в облике золотого дракона, омываемый чужим восхищением и благоговением, эту самую веру в себя подкрепляя деяниями. У нисходящего дракона был лишь возраст, который ему причисляли, но не было человеческого лица, не было голоса, который можно запомнить, дракона нельзя было опознать среди смертных. Благодаря этому, меняя облики, Чжун Ли тысячи лет был неуловим. В прошлом он с удовольствием составлял свод законов, еще раньше чеканил первую мору такой, какой люди привыкли ее видеть, ходил среди воинов, как первый среди равных. Но оказались у громкого титула и минусы, уникальные для каждого в семерке избранных свыше. В частности, после того, как дух Гео, адепт Дракон, один из немногих не канувших в прошлое драконов Тейвата, принял сердце бога Селестии — вместе с силой, способной двигать горы, он получил и слабость. Слабость, опасную для такого, как он. Слабость, способную убить. Моракс утратил способность к множественным метаморфозам облика и крепко застрял в личине человека, а конкретнее… в личине человеческого детеныша. Будучи одним из самых древних адептов, помнящий еще прошлый круг богов-драконов, сокровенно храня в памяти времена до Селестии, тысячи войн и тысячи воинов, он давно уже воспринимал себя взрослым мужчиной, воином и правителем. Для Моракса, Владыки камня, застрять в обличье мальчишки было унизительно. Он даже не мог сказать наверняка, на сколько лет выглядит, но манеры владыки на разряженном в пух и прах детеныше смотрелись карикатурой на взрослого. Это было невыносимо. Волеизлияние, иначе именуемое проклятием, Селестии, ничем иным, кроме злой шутки, даже назвать было нельзя. Дух Древнего в теле подростка — адепты придумали огромное количество шуток и подколок на этот счет, близкие друзья бесстрашно озвучивали их, и иногда Чжун Ли и сам смеялся, уговаривая себя, что смирение — добродетель. Верить удавалось не всегда, особенно когда привык использовать облик, как еще одно оружие — обольщать Чжун Ли умел, и, чего скрывать, даже любил, а уж пугать у него получалось, как не у всякого чудища. Прежде хватало силуэта, подсвеченного солнцем, чтобы враги обращались в бегство. Другие архонты, особенно из молодых, не знавшие, что Моракс, как и прочие, не лишен дара метаморфоза облика, а лишь проклят Селестией, смотрели вопросительно на сразу две маленькие фигурки в гуще битвы: Анемо Архонт, как и Гео, казался сущим ребенком. Вот только вина́ Барбатос мог выпить побольше иного мужа, а уж его способность управления воздушными потоками на поле боя играла всеми своими безжалостными гранями: Барбатос убивал милосердно быстро, иные его противники даже понять не успевали, от чего умерли. И, как и Моракс, Барбатос в прошлом никогда не жил человеком. Люди для них обоих были друзьями, соратниками, подопечными, но никогда — тем окружением, в котором элементальные боги росли, из частиц сущности и энергии формируя сознание. Впрочем, Барбатос все равно знал, как быть человеком, следил за человеческой жизнью от начала и до самого конца, незримо присутствуя от первой до последней минуты. У Моракса такой возможности не было, и не было права на праздное времяпровождение. В конце концов, войны заканчивались лишь для того, чтобы начаться вновь; павшие боги, даже оставшись в сути своей мерзостью, отравленной гневом, восставали из забвения, возвращались с темных земель изгнания, чтобы вновь пытаться урвать свою часть верующих — и жертв, если веры было недостаточно. Гуй Чжун, воплощение доброты и погружения в свое искусство механизации, передавая Властелину камня очередную слишком высоко стоящую книжку, беззлобно, но обидно подтрунивала над ним, говоря, что даже Гео колонны он создал ради того, чтобы компенсировать разницу в росте с противниками. Когда он научился ронять с небес метеориты, число шуток о компенсации недостатка роста и всего остального только возросло. После этого убедить всех, что драконом он был раньше, чем стал архонтом, стало почти невозможно. Гавань Ли Юэ, построенная, когда Гуйли потеряла свое стратегическое значение, а добрый друг с сонмом шуточек Гуй Чжун обратилась в пыль, которой и повелевала, состояла из лестниц и скал. Скалы налагали ограничения на вид лестниц, а позже лестницы стали особенностью архитектуры. Дома и ярусы, дворцы выше скал и теряющиеся за скалами, Ли Юэ казался возносящимся ввысь. Тысячелетия спустя, дворец над городом лишь дополнил это ощущение. Город стал Поднебесным во всех смыслах. Быть ребенком в Ли Юэ было намного лучше, чем в Гуйли — дети росли абсолютно свободными и при этом в полной безопасности. Даже заглядывающий в гости Барбатос смотрел капельку завистливо — его город на острове был защищен, конечно, от атак с суши, но беспомощен даровать чувство свободы, о котором так мечталось ветренному барду, особенно в те века, когда городом правили в основном аристократы. В кольце каменных стен о свободе думать не получалось. В Ли Юэ же на каждом перекрестке стояла четверка стражей, за каждым поворотом и углом караулило по паре милеллитов, патрули ходили туда-сюда толпами, и никакой разбой или кража ребенка не грозили самой лучшей части человечества. Главной опасностью, как и везде, оставались останки богов, а этого добра было много; под каждой горой, в каждой морской впадине, в каждой долине, в храмах и без храмов. Жилища адептов и тюрьмы богов, в Ли Юэ все было перемешано. Но быть ребенком, когда никто не знает, что ты вынужден выглядеть, как ребенком, в Ли Юэ было очень даже неплохо. Нельзя было пройти по улице, чтобы внешне юного архонта не угостили чем-нибудь — Чжун Ли не понимал причин, а простые смертные слепыми не были, и бессмертного адепта в облике мальчика, выбравшего город, а не Заоблачный предел, дабы совершенствоваться и охранять простой люд, запомнили быстро. В этом плане оставалось только возблагодарить Селестию за полученный облик — могла и в кого-то вроде Буэр обратить, а это было даже хуже, чем обличье, перепавшее Чжун Ли. Вкусненькое древний адепт любил, носить кошелек с собой — нет. С балансом внутренней силы, Мораксу было проще разбить землю, выискивая самородное золото, чем взять с собой мешочек моры. Однажды его даже выбранили за такое пренебрежение к работе строителей и Гео Архонта лично над обликом города, и Моракс не знал, смеяться или плакать над причитаниями в духе «да по этим камням Рекс Ляпис ходил лично!» Рекс Ляпис во плоти, Чжун Ли притопнул той самой ножкой, которой по этим самым камням ходил сегодня как и тысячу лет назад, укладывая камни набережной, как лежали, бросил торговцу кусочек самородного золота, протянул ручонку за своими яблоками и был таков. Десять веков с дня закладывания первого камня Гавани все шло, как шло. Ли Юэ оставался городом торговли, а сам Моракс — богом контрактов, пока, словно поветрие, мир не охватила вера в родство душ. Противостоять ей не было возможности — Моракс и сам видел проявившиеся по воле Селестии белые ленты на руках людей. Осталось тайной, кто из высших богов так причудливо исполнил молитву о встрече спутника сердца, а кто из архонтов проболтался про явление предначертанности как таковое, но теперь все больше пар при встрече первым делом проверяли свои ленты, надеясь на чудо судьбоносной встречи. Увы, наличие ленты не гарантировало, что встреча вообще состоится, и уже спустя десять-двадцать лет только самые непримиримые продолжали остервенело ожидать свою пару, с пеной у рта доказывая правильность такого поведения. Рекс Ляпис, сходя в определенный день к верующим, в ответ на жалобы и просьбы дать совет по поиску второй половины, отвечал расплывчато. У него самого никакой ленты не было, как не было оной и у Барбатоса, так что оба бога подумали: архонтам не дано подобное, да и как вообще можно связать условно бессмертного со смертным? Если у них и были когда-то предначертанные, то те самые двадцать веков назад, а то и ранее. Уже поздно плакать о непознанном и недоступном. А спустя еще два века взвинченный Барбатос примчался в Гавань верхом на невиданной водяной буре, проделав широкий тракт через Драконий хребет и придав Тростниковым островам новый образ, и все это — чтобы поделиться новостью: на тонкой руке бога анемо с недавных пор развевалась белоснежная лента. — Проступила сегодня утром! — во все горло кричал паникующий бард, и махал рукой, как будто к ней прицепилась змея. — Наверное, твой истинный родился, или вы недавно пересеклись, а ты и не заметил, — предположил Моракс, и даже посочувствовал — свободолюбивому барду связь, которой уже не ждали, должно быть, показалась наказанием. Однако в свое время встретив судьбу, назвавшийся Венти архонт удивительно стоически перенес и факт связи, и факт собственного счастья с той, которую после звали девой свободы, и даже ее неизбежно случившуюся смерть, а спустя еще лет двести — и новое рождение. Души действительно оказались связаны, и Барбатосу повезло даже дважды, в отличие от Моракса, который, ну… Продолжал оставаться одиноким. И в теле юного мальчишки, слишком взрослого, чтобы играть, но слишком молодого, чтобы жениться. Теле нескладном и малосимпатичным, как его ни упражняй, и Чжун Ли не мог вспомнить, был ли он таким на заре своей жизни, когда многого наполняющего мир теперь просто не существовало. Да, он представлял себя обществу в образе ужасно умного юноши, но годы шли, и этот ребенок оставался обречен на одиночество, беспомощность — и недоверие, когда вопрос доходил до его истинного имени и понимания контрактов. Представить себе, что это он — Властелин Камня, с первого взгляда получалось у немногих. Со второго, по правде говоря, тоже, но призванный в руку Покоритель вихрей ставил все черточки в иероглифах на места, а несообразительным выдавал причитающиеся тычки. Десятилетия продолжали идти, работа с семьей Ху в одну прекрасную пору стала способом куда-то применить свои знания. Бессменный консультант похоронного бюро, Чжун Ли вопреки своему облику молодого господина из богатой семьи мог по щелчку пальцев рассчитать необходимость и целесообразность церемонии Вознесения или Схождения, а учитывая, как редко такие вещи нужны были, его подработка оставалась не более, чем подработкой — в остальное время он мог делать, что захочет, потому что люди без восторга относились к юнцу, дающему советы скорбящей родне о лучшем погребении или вещающему о ритуалах тысячелетней давности. Чжун Ли от нечего делать не поленился выправить для частных библиотек записи о всевозможных церемониях, уходящих корнями в глубокую древность, успел выучить несколько языков, пару из которых причисляли к мертвым еще в пору его бытности простым архонтом, без интересногоЧасть 1
27 августа 2023 г. в 15:07