Железное сердце

Будучи членом СС, и в какой-то момент ставши лицом довольно доверительным, я видел много за свою службу. Этот эпизод почему-то в память мне впился, хотя ничего такого, что теоретически могло сосредоточить на нем моё внимание, там нет. Я стоял на охране отеля в котором временно остановился Гиммлер. В тот день приехал Гейдрих . Рейхсфюрер изволил сильное желание встретиться с ним лично. Время близилось к вечеру, и тучи начинали сгущаться. Погода портилась. На землю начали падать первые капли дождя. Ветер тоже поднялся. Мне не было холодно, но неуютно, определенно, было. Я стоял около одного из окон здания. Они там были большие и никто тогда не зашторил их изнутри. Почти все время, что я стоял, в комнате никого не было и я иногда заглядывал за стекло, чтобы насладиться интерьером, сдержанным, но все равно притягательным. Я бы даже сказал, в этой сдержанности величественным. Тогда вдалеке уже были заметны первые молнии, раздирающие свинцовые тучи. Я вжался спиной в стену, подсознательно надеясь, что это спасет меня от дождя. Пейзаж, который и так успел надоесть за целый день, уже не казался таким привлекательным. Я украдкой кинул взгляд в окно. По-хорошему надо было тут же вернуть его обратно, но вместо этого я сощурил глаза и немного повернул голову чтобы получше разглядеть комнату. Гиммлер сидел в обтянутом зелёной тканью кресле. Кресло напротив пустовало. Я никогда не видел Гиммлера таким. Он сидел, опёршись локтями на колени и придерживая лицо кулаками. Волосы в разные стороны, будто кто-то проводил по ним рукой долгое время, но не приглаживая, а резко, взъерошивая. Голова склонилась на правый бок. Губы расслаблены, приоткрыты, по тупому как-то даже. Китель расстегнут, рубашка рваная от воротника до недостающей первой пуговицы. Лицо немного распухшее и покрасневшее, будто он плакал. Я заметил, что на круглом маленьком столике, который стоял между кресел, лежала кучка полевых цветов. Такой невинный букетик, который каждый может собрать, но который всё равно остаётся очень милым. Эти цветы были завядшие. Цвета этого букетика были блёклые. Будто его собрали несколько часов назад, как минимум. Из-за отблеска в очках я не видел, куда смотрит Гиммлер, но почему-то был уверен, что взгляд его опущен на стол. На цветы. Я почему-то не мог отвести взгляд. Настолько вид рейхсфюрера был поникшим, что мне непроизвольно стало тоскливо самому. А через несколько минут в комнату зашёл Гейдрих. Походка у него была уверенной, как всегда. Он встал рядом с креслом, положил руку на спинку. Я мог заметить, как его рука иногда нервно сжимала тканевую обшивку. Мне показалось, что он всё хотел сесть в кресло, но не решался. Дождь усиливался. Из-за стекающих по окну капель, я уже плохо мог разглядеть что-нибудь. Я видел, Гейдрих говорил что-то, но уже не мог понять, отвечает ли ему рейхсфюрер. В какой-то момент по моей спине прошел холодок и грудь моя наполнилась ужасом. Я вдруг резко понял, что из-под круглых очков Гиммлер смотрит мне в глаза. Я быстро отвернулся, зажмурился на пару секунд. Я знал, что не должен был этого видеть. Больше я не смотрел в окно в тот вечер, но как я понял позже, его всё равно зашторили. Я думал об этом. Думал что могло так расстроить Гиммлера. Может обергруппенфюрер оплошал в чём-то серьезном. Я знал, что Гейдрих пойдет на всё для достижения цели. Методы его могли быть чрезвычайно жестокими и бесчеловечными, но конечный результат всегда оставлял Гиммлера довольным. Вообще мысль о неудачи Гейдриха показалась мне неверной, скорее просто интуитивно. Но это было не главное. Я ещё подумал тогда, что кто-то из них непременно скажет мне что-то, в связи с моими наблюдениями, но, как ни странно, больше этот странный случай в моей жизни не фигурировал. Гейдрих уехал с самого утра. Гиммлер на меня внимания не обращал, хотя один раз я заметил что он смотрит на меня странным взглядом. Виноватым, извиняющимся. Это тоже меня напрягло, не знаю почему. Я ожидал совсем другой реакции, но, в целом, был рад. И больше не вспоминал об этом. ******************************** —Ты... Тоже это почувствовал?… — Почувствовал что? — тон Гейдриха был слишком деловым, чопорным, неуместным. Гиммлер немного отдалился, их лица почти соприкасались и он сделал пол шага назад, если не меньше. Хватка его рук, которыми он держал предплечья обергруппенфюрера тоже немного ослабла. Ответ этот был ему знакомым. Один случай проскочил у Генриха в голове. Тогда он долго разговаривал с Гитлером. Или, правильнее сказать, долго слушал Гитлера. Фюрер в тот день много говорил о кровной связи поколений. И, конечно, о том почему стоит сохранять чистоту этой самой крови. Гиммлера рассказы о великих нордических предках очень вдохновили тогда и, вернувшись домой, он поспешил поделиться этим с Гейдрихом. Рейнхард не был фанатом мистицизма и эту страсть с Генрихом не разделял. Но слушать всё равно приходилось. И вот, наворачивая круги по комнате, время от времени подходя и прокручивая большой глобус Гиммлер рассказывал Рейнхарду о том, как кровь связывает их народ, не только между собой, но и с великими предками, передающими им арийскую силу. В какой-то момент вещь он сделал странную. Подошёл близко к Гейдриху и положил руку ему на сердце. И жест этот был резким, нервным. Необычно нервным для человека, обычно действующего с кошачьей грацией. — Вы чувствуете? - спросил он тогда тихо. — Чувствую что? - равнодушно спросил обергруппенфюрер. Гиммлер посчитал тогда этот вопрос глупым и ничего не ответил. Сейчас ничего не ответить было бы неправильно. Но собрать в голове нужную мысль рейхсфюрер всё никак не мог. Слов подходящих не находил. Выжидающе молчание Гейдриха давило на него, но это только больше путало. — Связь. - наконец выдохнул Гиммлер. Гейдрих выгнул бровь. Только непонятно, с интересом или издевательски. — Какую связь? Гиммлер медленно поднял на него глаза. Затем его хватка совсем ослабла. Он опустил руки и сделал несколько шагов назад. Шагов быстрых, но растерянных, бедром врезался в спинку кресла, но внимания на это не обратил. — Я всё понял, — его кулаки сжались. — Вы думаете, можете вести ваши игры со мной? Его голос дрожал, то ли от злобы, то ли от обиды. — Втянули меня в интригу? Я не ожидал этого от вас. Вашей коллекции компроматов вам стало мало, вы решили дополнить её делом рейхсфюрера? Гиммлер опёрся рукой на всю ту же спинку кресла, ноги его подрагивали, и ему всё казалось, что секунда другая и он упадёт на колени. — Нет, — опенгрупенфюрер равнодушно пожал плечами. Нарочито равнодушно. — Зачем вы меня поцеловали? Гиммлер шепчет. Шёпот этот какой-то истерический. Злой, резкий, но полный безысходности при этом. — Вы этого хотели. — Я? — Рейхсфюрер как и на это ответить не знает. Да, он хотел. Очень хотел. Правдивый ответ, но ведь неправильный. Он не может поверить как Рейнхард сейчас может говорил так прямо, безучастно. Это рапорт. Это доклад, донос. Хотя даже доносы на своих немецких коллег вызывали у Гейдриха больше волнения и эмоций чем этот разговор. Гейдрих сдержано кивает. Гиммлер смотрит как-то расфокусировано, то ли на Рейнхарда, то ли сквозь него. Потом уже решает ничего не усложнять. — Ты меня любишь? Гейдрих немного удивился. Он знал, что Гиммлер хочет это спросить, но не думал, что спросит так прямо. — Я за вас жизнь отдам, мой фюрер. Гиммлер пальцами впивается в обшивку кресла. — За меня любой из СС жизнь отдаст. Ты понимаешь о чём я. — Я всё сказал, мой фюрер. Генрих чувствует, что глаза у него намокли. Подушечками пальцев он надавливает на закрытые веки. Очков на нём сейчас нет, их в правой руке держит Рейнхард. — Уходи. Но Гейдрих не уходит. Губы его сжимаются в тонкую линию и пальцы немного подрагивают, так, что очки чуть ли не выскальзывают. Тишина стоит какое-то время, пока Гиммлер снова не говорит. — Уходи. Гейдрих подходит к столику со стороны другого кресла, аккуратно кладет туда очки. Движения у него медленные, глаза какие-то пустые. Воздух в комнате тяжелеет, оседает в лёгких чем-то тревожным. Грудь Гиммлера царапают изнутри рёбра, разрываемые желанием разрыдаться прямо сейчас. Гейдрих поднимает руку в нацистском приветствии, но ничего не говорит, и так же молча покидает комнату. Когда дверь тихо закрывается, Гиммлер подходит к столику и поднимет от туда свои очки. Крутит их в руках по разному, рассматривает оставшиеся на стекле несколько отпечатков пальцев Рейнхарда. Небрежно натягивает их, стоит так ещё пару секунд, а потом опускается в кресло, опустив локти на колени и подперев лицо кулаками. Слышится стук первых капель по окну. Погода за окном быстро портиться. Гиммлер опускает взгляд на лежащий на столе букетик полевых цветов. Он чувствует, как крупные капли стекают по его щекам и прикусывает губу, сдерживая всхлип. Он думает. Цветы уже завяли, но когда Рейнхард принес их они были свежими и яркими. Интересно, он сам их собрал? И когда он успел? Гиммлер представил как Гейдрих стоит, оперевшись на открытую дверь машины и смотрит на выглядывающих из зелёной травы яркие цветные пятна и думает о нём, Генрихе, который глубоко в духе любит всякие милые штучки вроде пучка полевых цветов, колечек с рунами или просто заботливых прикосновений. Гиммлер мотает головой. Нет, это слишком глупо. Наверное, попросил кого то собрать их. Хотя, какая разница. Через пару минут дверь открывается, без стука. Гейдрих подходит к креслу, противоположному от Гиммлера. — Мой фюрер... Он ложит руку на спинку кресла, немного наклоняется, заглядывая Генриху в лицо. Голос у него дрожит, рука время от времени с силой сжимает обшивку кресла. Гиммлер молчит, даже взгляд не поднимает. Гейдрих тоже сначала молчит, отрывисто дышит, но всё-таки начинает что-то говорить. — Простите... Я... Генрих не слушает. У него все ещё плывет перед глазами. Он моргает и чувствует как скатываются ещё несколько слезинок. Рейнхард ещё говорит что-то когда Гиммлер резко встаёт и подходит к окну, задвигает шторы. — От любопытных глаз. — Чего? — Гейдрих нервно проводит рукой по волосам и подходит к рейхсфюреру, который всё ещё стоит у окна и сжимает в руках темную ткань. — Уезжай завтра с утра. Не задерживайся здесь больше. Рейнхард закрывает глаза на несколько секунд, вздыхает. Затем делает несколько шагов, встаёт совсем рядом с Гиммлером. Немного наклонил голову, чтобы Генрих мог почувствовать его обжигающее дыхание у себя на шее . — Всё, хватит, уходи. Или хочешь чтоб я приказал арестовать тебя?