Им пришлось

      Кровь стучит в ушах, лапы отчётливо ударяются об острые камни, ощущение погони подгоняет и заставляет адреналин тугим комом оседать в теле. Тревога и беспокойство, страх провала, страх за себя, за брата – Он постоянно оборачивается, чтобы посмотреть на Хонга. Они оба измучены, худы, избиты; шерсть скатана в колтуны, рёбра болезненно выделяются что в кошачьей форме, что в человечьей; они не могут продолжать так жить. Им нужно сбежать, они сбегают.       Он ведёт брата извилистыми горными тропами, следя за тем, чтобы он поспевал следом; Хонг хвостом заметает все следы, как и она держится тени, туман держится вокруг них, и яд непрерывно отравляет его. Никто не сумеет приблизиться, и всё, что сейчас важно – скрыться. Подальше от племени, считающего их мутантами, убившего их родителей, заморившего их голодом. Куда угодно – везде будет безопаснее, чем здесь.       Он не останавливается ни на секунду, гонимая ужасом и отчаяньем. Хонг в полной мере ощущает всё то же самое, семь лет – не так уж и мало. Хонг понимает, знает всё; его янтарные глаза не по годам мудрые, понимающие. Её брат развитый и проницательный, и как бы ни были плохи условия, заставившие его стать таким, Он всё равно гордится Хонгом.       Но сколько бы чудесным ни был Хонг, он начинает уставать. Голодавший бог знает сколько времени, нетренированный, на самом деле ребёнок, Он не может винить его, когда сама справляется едва ли лучше. Десять лет, конечно, больше семи, но Он может признать, что всё ещё мала. Лапы Хонга заплетаются, он спотыкается и падает на камни.       Примерно в это время отряд, посланный племенем, нагоняет их.       На них нацелены кинжалы, Он чувствует это своей шкурой. Клыки обнажаются в откровенно жалкой, но угрозе, шерсть шевелится, и сестра подхватывает брата в последней попытке скрыться.       Он знает, что в тот момент, когда их настигли, они уже не живцы. Обученные солдаты кошачьего племени, способные войти в состояние берсерка, сработавшиеся между собой, вооружённые – два обессиленных ребёнка мало что сделают против них. Но Он хватает Хонга, бежит из последних сил, стремится в тень, расщелину, минует открытое пространство, двигаясь на силе воли и ненависти ко всем этим зверолюдям, доведшим их до такого состояния.       Хонг смотрит на неё своими глазами, понимающий, извиняющийся; он всем свои видом призывает отпустить. Хонг загривком ощущает тяжёлое дыхание сестры, острым взглядом подмечает, как её лапы подкашиваются под его весом, начинают петлять. Он отпускает его, и сиблинги вновь несутся прочь.       Именно тогда прилетает первый кинжал, пугающий, точный, смертоносный.       Он с ужасом, шевелящимся под кожей роем муравьёв, видит, как в секунду её брат, бегущий рядом, падает, будто подкошенный.       Хонг смотрит на неё своими прекрасными янтарными глазами, видившими слишком много отвратительного, мерзкого; Хонг падает, не в состоянии даже поддерживать кошачью форму. По изодранным лохмотьям рубашки течёт кровь, и это всё, что может видеть Он. Зрение по краям краснеет, расплывается.       Красные спутанные волосы Хонга, красное небо, красные горы, красное солнце, красное на его шее, хлещущее беспрерывным ключом – они попали в артерию, они попали в артерию–       Хонг, её дорогой, милый Хонг, единственное, что во всём мире у Он осталось – она не замечает, в какой момент её не лапы, теперь уже руки, подхватывают тело, бьющееся в предсмертной агонии и баюкают, как Он делала в их совместные, бессонные ночи, следовавшие за смертью родителей, голодухой, избиениями старейшин–       Хонг не смотрит на неё, ничего не говорит. Нет душещипательной сцены, напутствия, даже пары слов – янтарные глаза закатываются, кровь в его горле противно булькает. Хонг захлебнулся в собственной крови, с ужасом запоздало осознаёт Он, замечая наконец кровь, покрывающую её руки, кинжал, приставленный к её горлу, плотное кольцо воинов племени туманных котов, сомкнутое вокруг неё и тела её брата.       Он медленно встаёт, нежным движением руки взъерошив спутанные волосы Хонга, прикрыв ему веки и вытащив кинжал, глубоко засевший в его горле, встаёт и всаживает этот кинжал в печень тому, кто приставил кинжал к её горлу.       Красная кровь на её руках, окроплённое кровью тело Хонга, красные волосы Хонга, красные глаза переходящих в состояние берсерков воинов, красное её зрение и звериное рычание, вырывающееся из её горла.       Зверолюди впадают в состояние бешенства, пережив эмоциональное потрясение и потребность защищать. Он не может впасть в состояние берсерка, она и Хонг – чистокровные члены племени туманных котов, мутировавшие, с сильными способностями вместо состояния берсерка. Туман Он, яд Хонга. Он биологически не может перейти в состояние берсерка, но сойти с ума ей не мешает теперь ничего.       Густой туман опускается на воинов, привыкших сражаться скрытно, использовать этот же туман в свою пользу, метать из него кинжалы и никак не выдавать своего присутствия. Он играет на руку своим врагам. Он это не волнует – Он вообще ничего не волнует. В её голове лишь красное, красное, красное–       Он никогда не нужно было никого, кроме Хонга. Она жила эти годы, защищая его, держась ради него, всё для него, для него – её чудесного, трогательного, чувственного брата, обожаемого, прекрасного брата, такого стойкого и мёртвого Хонга – теперь, когда его нет, Он нечего защищать, нечего бояться.       Самый страшный зверь – затравленный, забившийся в угол, готовый укусить любую руку, хоть кормящую, хоть бьющую. Самый страшный человек – человек, которому нечего бояться, который готов к смерти.       Он – всё это сразу, Он кидается на опытных убийц и информаторов с кинжалами в руках, зубах, с горящими глазами, безумным выражением лица, рычанием и шипением. Она не уворачивается, не боится, не думает, выкидывает такие приёмы, на какие ни одно здравомыслящее существо не пойдёт – Он больше не способна здраво мыслить, её ведут безошибочные звериные инстинкты, она пляшет в этом поле крови, своей и чужой, кусается, плюётся, дёргает за волосы, втыкает лезвие в глаза и глотки–       Он буйствует. Он истекает кровью, израненная, прошедшая по полю битвы подобно шторму, она должна умереть от своих ран не позже получаса спустя. Все её противники повержены, их тела изувечены, едва живые и уже мёртвые, лежащие носами в землю – Он ещё не отомстила.       Босые ноги безошибочно несутся в поселение, откуда раньше сбежали, чтобы привести Он к фальшивому правителю, подло убившему её отца и занявшему его место, измучавшему мать, пославшему убийц за братом – всё, чтобы Он могла отомстить, перерезать и эту глотку, вонзиться в сердце, разорвать тело и раскрошить голову о скалистые владения, по праву уже её.       Он идёт на верную смерть, в деревню, полную солдат. Она умрёт от кровопотери, или усугубившихся из-за бега ран, или из-за болевого шока, или из-за ещё одного добивающего удара.       Её это не волнует. Мозг Он безумен, но эта мысль всё же мелькает как тьма во свету.       На краткий миг Он отчётливо осознаёт мир, отбросив кровавую пелену, видя дело своих рук, видя убитых ею людей.       Он оборачивается от видов бойни, скрывается в тенях, держась за последние остатки рациональности – она тихо пробирается к деревне.       Он осознанно выбирает смерть, ей уже просто всё равно – лишь раз мелькает мысль о том, встретят ли её на небесах Хонг, отец и мать.       В ту ночь селение туманных котов тонет в крови, оставив в себе лишь горстку выживших, захлёбывается и хрипит, прямо как Хонг в последние свои мгновения, и Он, умирая рядом с фальшивым лидером, не может найти в себе сил сожалеть.