Абьюз

Начинать письмо было больно. Не сказать, что он за свою недолгую, но весьма опасную жизнь не научился её терпеть – терпеть научился, а вот смириться с ней никак не получалось. Он видел её проявления в разных ситуациях, как тогда, когда самому приходилось мучиться, так и когда приходилось мучить: перестрелки, взятие его в плен, взятие им в плен, изматывающие переговоры, пытки и казни, плачь и крик, смирение и равнодушие, терпение и превозмогание. Больно было практически всегда: физическая сменялась моральной и наоборот – и так по несколько раз на дню. Самое больное для него было искать себя. Ещё в подростковом возрасте, он создал для своей персоны образ смешного, но жесткого человека, вечно дурящегося придурка, которым управляла леность, похоть и адреналин –дикое комбо, что брало под контроль такого человека как Дазай Осаму. На самом же деле, никто не знал, да и, впрочем, не хотел знать, что он из себя представляет на самом деле. Отличие Дазая от остальных людей было в том, что единственным искренним его желанием было узнать кто он такой. Способов было много, но уже к восемнадцати годам все закончились. Как жалко. Он не ценил людей, пуская их в битвах, и имея на это полное право, как член верхушки Портовой мафии, в роли пушечного мяса. Близких людей не было, но, как у любого царя, был приближенный. Узнав себя настоящего, он бы смог раскрыться лишь перед одним человеком. Накахара Чуя, его несменяемый (уже третий год) партнёр, как никто иной, по его мнению, был достоин всей искренности этого мира. Начинать так агрессивно не хотелось, но его разум уже не был у власти – были, такие мерзкие, чувства. «Чуя, Ты не знаешь меня Ни черта, ни черты Всё правдиво и неприятно. Ему жаль, что так случилось. Из поступков и слов Из иллюзий и снов Осаму держал образ строго и уверенно, неудивительно, что все, абсолютно все его слова, действия и поступки были лишь для того портрета, который будет перевязан чёрной лентой, для того, каким его запомнят, должны запомнить. Отыграно было неплохо. Неплохой портрет Но ни разу не я. Снова в точку. Не он. Приглашаю тебя Завтра в собственный ад Если ад существует, то, наверное, для таких как он, это место должно быть персональным, одиноким и заброшенным, потерянным, среди всех иллюзий, так тщательно выстраиваемыми им на протяжении нескольких лет. Если бы Накахара не испугался, не отверг его, то Осаму действительно ждал бы посещения. Как в больнице, в очень скверной больнице. Там вполне хорошо Только сильно трясет Постоянно трясет Как на корабле Давно ли он стал таким метафоричным? Наверное, только сейчас, только в самом конце пути что-то меняется. Но зато мы вдвоем Не обманывал. Хотел вдвоём, с ним, хотел не один, как всегда. Хотелось довериться и рассказать всё, что только было на душе. Хотелось вместе понять, куда дальше двигаться, хотелось двигаться. А сейчас не хочется – боль и страх окончательно сковали его, не давая больше никаких шансов выбраться, даже если в том же вчерашнем дне они ещё были, малейшие, но были, то сегодня, сейчас он уже обречён. Дазай не вывозит, несмотря на свой ум, на способность к анализу и расчетливости, он запутался, идя по лёгкой, правда лёгкой, но запутанной, извилистой дороге. Он был в темноте, его бы не увидели и не предложили помощь – иначе он бы её, вопреки всему, принял. Начат новый абзац, финальный из двух. Ты не любишь меня Ни вчера, ни сейчас Осаму не знает о том, как относится к нему его адресат на самом деле, но склонился в сторону наиболее вероятного варианта. Этот человек не знает, что такое любовь, но для него высшей степенью проявления этого чувства является именно тот факт, что он, черкая чёрной ручкой, пишет это злополучное письмо. Терять нечего, события этого вечера неизбежны. Невозможно дышать Я давно уже все Ни себя, ни причин Он давно всё, «себя» нет, оно не успело найтись, как бы Дазай не пытался, как бы отчаянно этого не жаждал. Дышать было действительно сложно и он уже не знал от чего это: в комнате так душно или снова паническая атака начала душить – он не разбирал. Чуя, мне даже нравится боль. Потому что она последняя. Почти проходит моральная – после неё циклично начнётся физическая. На этот раз недолгая. Находиться в этом мире дольше – просто абьюз ко всему ныне меня окружающему. Спасибо, что ты был в моём сердце.

Дазай Осаму, напарник."

Письмо подписано, а значит закончено. Положено в ящик стола с горькой ухмылкой. На раздумья времени не было, а даже если и было, то в них не было смысла. Ведь Аннушка уже разлила масло. Разлила прямиком на крепкий эшафотный узел. Он уже никогда не узнает, что его были готовы понять и помочь. Он всё ещё ничего никогда не узнает.