Оглядываясь

      — Вы должны были остаться дома, — раздался высокий голос в стенах офиса. У Намджуна на виске резко набухла вена: рабочий день в тишине проходил великолепно, пояснительная записка готовая лежала в файлах.       — А ты мой секретарь или врач? — в отчет прозвучало грубое шипение напуганной кошки.       Намджун без особого энтузиазма оторвал глаза от экрана, чтоб перевести его на картину, надоевшую настолько, насколько вообще возможно. Серьезно, он предпочел бы пытки всему разворачивающемуся в коридоре шоу: невысокий альфа размахивал блистером таблеток, пока омега перед ним морщил нос и смотрел раздраженно. Намджун очень его понимал.       Директор и его секретарь были клоунами шестидесятого разряда. Иногда Намджун подумывал, что первое их образование — цирковое училище, где их наряжали в рыжие парики и красили белым гримом. Только так он мог объяснить, почему эти двое до сих пор не догадывались, что все в офисе знают, что они глубоко и долго замужем.       Чимин бегал за Юнги с заботой, как мама утка за птенцом, а потом улыбался неловко коллегам, словно ничего не происходило. Позднее, когда поползли новости, что в директорском гнезде ожидалось пополнение, то, что светилось неярко, загорелось сверхновыми звездами.       Юнги начал круглеть, а сейчас напоминал надутый воздушный шар. Его щеки налились цветом, стали румяниться, а фигура, до этого угловатая, приобрела мягкие очертания. Тогда Чимин и сошел с ума окончательно: он начал приносить омеге чай вместо кофе, привыкая выслушивать крики недовольства. Намджун к ним привыкать не собирался, а потому загадочно спешил в директорский кабинет, на входе активно вешая лапшу на уши альфе:       — Это мой кофе, — врал Намджун из омежей солидарности. Сам бы он такой гиперопеки себе не желал даже в самых страшных фантазиях. Еще и нежность эта к Юнги, засунутая куда подальше, вылезала на поверхность, над всеми чувствами, как рояль из кустов.       — Точно? — Чимин щурил глаза, сомневаясь. Намджун видел, как тот переминался с ноги на ногу.       — Клянусь папой, — скрещенные пальцы рук отводили горести от родителя. — Ты мешаешь работать, Чимин. У меня к директору вопрос.       И проходил в кабинет, где Юнги разваливался на мягком кресле, тупо и печально смотря в потолок. Намджун не стучал, лишь прокашливался шумно и нетактично, чтоб внимание чужих усталых и красных глаз к себе привлечь; возможно, в чем-то Чимин был прав — омеге действительно стоило меньше времени проводить в офисе.       — Ваш кофе, — сказал Намджун, водружая стакан на крепкий стол из цельной древесины. Красивый, лакированный, но чертовски неудобный для долгой работы за экраном компьютера.       — Я выпишу тебе премию, — радостно оповестил Юнги, открывая крышку стакана. Сахар насыпался пакетиком пухлым, распространяя по пространству запах сладости. — За особые заслуги перед компанией.       — Не стоит.       — И, все же, ты — ценнейший сотрудник.       — Ага.       Намджун неловко присел на один из хлипких стульев у массивного стола. Вопросы по работе имелись — их уйма крутилось в голове ульем голодных кровожадных пчел, но ни один из них не стремился сорваться с языка звуками. Намджуну отчего-то было обидно. Искренне так, сильно.       Они с Юнги дружили. Или только Намджун так считал. Но пиво по вечерам пили прежде и альфам кости перемывали; откровения тогда пусть и не лились, но проскальзывали между шутками и подколками. А потом Юнги стал отдаляться, взбираясь выше, и от него не осталось того доброго товарища, что в университете давал курсовые списывать.       — Все знают, что вы вместе, — укусил Намджун Юнги. Чтоб тот не расслаблялся. — Если вы думаете, что это не так.       — Я знаю, — Юнги поднял бровь, довольно примыкая губами к яркой трубочке в напитке. — Чимин клоунит дико. Мой муж — сплошное безумье будущего отца.       — Вы стоите друг друга.       — Мы любим друг друга, — пожал плечами омега, и взгляд его резко остекленел.       Намджун знал этот тип выражения лица. Когда Юнги глубоко задумывался, оно всегда было таким: пустым и чуть глупым, с губами, поджатыми, и сведенными глубоко к переносице бровями. А глаза не выражали ничего — предпочитали молчать о том, что крутилось в светлой кудрявой голове старого друга, для которого душа более не хотела вывернуться наизнанку.       Намджун уходил всегда молча, чтоб не сказать лишнего. Засовывал подальше былые обиды и тихо продолжал смеяться в кулак с Хосоком, когда Чимин украдкой гладил руку Юнги, приносил тому пачками витамины и записывал на прием к врачу при всем офисе. Хосок шутил громко, а Намджун искренне не понимал, как Юнги сохранял самообладание и лицо, не признавая перед альфой своим очевидного.       — Вы выпили все витамины? — сейчас выспрашивал Чимин, а Юнги, огибая его, с грацией утки спешил к собственному кабинету. Намджун ранее никогда не задумывался о длине этого пути.       — Нет, только кофе. Крепкий и черный, как моя душа, — закатывал омега глаза. Намджун смотрел на них без стыда — неловко должно было быть не ему.       — Юнги!       — Я обожаю эти моменты, — шептал Хосок Намджуну на ухо; тот посылал мягкую поддерживающую улыбку.       Юнги с ответом не спешил. Не собирался отвечать милостью на нежность, но в сторону Намджуна поглядывал из-под прикрытых в приступе нервозности век. Хосок смеялся справа, громко клацая пальцами по клавиатуре, и жизнь текла так, как уже повернула несколько лет назад — неправильно.       — Я уволюсь, клянусь, — отвечал Хосоку тихо. — Я устал работать в цирке. И шуме.       — А где ты такую зарплату еще найдешь?       — И то верно, — тупо пялился Намджун в экран компьютера. Взрослая жизнь была хуже, чем он мог представлять.