В небо уходит стрела на излете, сломан мой меч…
Больше не будет ни жизни, ни воли — что их беречь?
Йовин «Прощай»
Сине-бархатный взмах крыла, Серебристо-печальный звон… Это смерть за мною пришла — Отпустите меня в мой сон. Тэм Гринхилл «Отпустите меня в мой сон»
Белый призрак застыл у самой кромки воды. Ли Ляньхуа действительно в этот момент более всего походил на тень или призрака: ни жив, ни мертв, на грани, близкий — только руку протяни — и бесконечно далекий, неуловимый, постоянно ускользающий, как песок сквозь пальцы. Его не могут удержать никакие оковы, никакие ухищрения и ловушки — его не удержит и сама жизнь — но ведь и он за нее не держится. Может, тогда… Дурацкая идея, шальная, невозможная — но, может, и смерть не удержит? Время замерло для всех троих — только море, вечное море не прекращало свой неторопливый бег. Как вдруг светлая фигура покачнулась, раз, другой — и грузно упала на песок, белый меховой плащ сорвался с плеч, взметнулся раненой птицей — и тяжело рухнул подле хозяина. — Учитель, — потерянно прошептал Фан Добин, даже не понимая, что именно он шепчет. — Учитель! — закричал громче, с рыком метнулся к разметавшемуся телу. — Ли Сянъи! — раздался с другой стороны такой же яростный рык. — Пульса нет. Черт! — парень треснул кулаком по песку. — Черт, черт! Не умирай, не смей! — поскорее усадил его с помощью Ди Фэйшена, судорожно крутанул запястьями, накапливая ци, ударил по аккупунктурным точкам. Его Янчжоуман слаб, слишком слаб даже для того, чтобы вывести яд, что уж говорить о воскрешении мертвого — но неужели же нет ни единого шанса? — Ну, давай же! Живи! Ли Ляньхуа навеки, как он думал, закрыл глаза на берегу Восточного моря — и снова открыл на до боли знакомом маленьком причале. Это ведь здесь он тогда в последний раз сражался с учителем перед спуском с горы. — Сянъи, — окликнул его тихий родной голос. Как же его не хватало все эти годы… Лекарь резко развернулся, взметнув широкие подолы, жадно взглянул в темные проницательные глаза, которые все ему давно простили, — и вдруг выдохнул, весь как-то сгорбился, руки опустились, и он с шумом упал на колени. — Учитель, — жест почтения, — Ваш недостойный ученик вернулся домой, — с какой-то горькой болезненной радостью в голосе. И согнулся в глубоком поклоне. — Простите, учитель, что не уберег ни Вас, ни шисюна. — Встань, Сянъи, — твердая рука потянула его за локоть, вынуждая выпрямиться. — В этом нет твоей вины. — Но!.. — вскинулся было тот, но Ци Мушань одним движением руки оборвал все возражения. — Не перебивай. Чужая душа потемки — трудно уберечь того, кто твердо вознамерился пойти по кривой дорожке. Это я, как учитель, вас подвел, — помолчав, добавил он с грустной улыбкой. — Не уберег одного, не спас другого, доверился не тому… Но я хотя бы могу помочь тебе сейчас, — он прямо и непривычно серьезно посмотрел в темные глаза ученика. Ли Ляньхуа озадаченно моргнул, не будучи уверенным, что ему не послышалось. — О чем Вы, учитель? Я умер. Ци Мушань все с той же улыбкой покачал головой. — Прислушайся: кое-кто отчаянно не хочет отпускать тебя к Желтому источнику. — Прекращай, Фан Добин, — глухо раздалось откуда-то из пустоты. — Это бесполезно. Он умер. — Нет! — прорвался сквозь окутавшую причал пелену тумана звонкий мальчишеский голос. — Должен быть способ! — Я не смог спасти тебя тогда и не могу сейчас, — тихо продолжил старый мечник, пока его ученик, устало прикрыв глаза, вслушивался в полные жизни голоса по ту сторону. — Но в моих силах помочь этому преданному ребенку. Сянъи, — позвал он, и лекарь развернулся, как-то болезненно-уязвимо посмотрел в теплые глаза учителя, — живи. Живи хорошо. Живи для себя. Это мой последний для тебя урок, — и, мгновенно приблизившись, Ци Мушань вдруг сильно ударил его в грудь, не дав возразить ни словом. — Спасибо, учитель, — только и успел прошептать Ли Ляньхуа, прежде чем тьма окончательно сомкнулась перед его глазами. — Ли Сянъи умер, — голос пресекся, Ди Фэйшен рвано выдохнул и высоко вскинул голову. — Умер, — повторил с какой-то яростной безысходностью в сильном голосе. — Теперь ничто не имеет смысла, — и, резко развернувшись, размашистым шагом направился к своему коню. Как вдруг его догнал дрожащий, почти благоговейный неверящий шепот: — Пульс появился… Он дышит…***
Это было невозможно — и все же по какой-то невероятной причине Ли Ляньхуа был жив. Не просто жив: его пульс мерно бился как у здорового спящего человека — словно и не было всех этих десяти лет мучений и медленного умирания от страшного неизлечимого яда. Жив, но без сознания — пока неделю спустя не открыл глаза в гостевой комнате горной усадьбы Тяньцзи. А уже четверть стражи спустя Фан Добин резко вскочил из-за стола, когда радостный слуга принес ему долгожданную весть.***
Юноша тенью летел по коридорам, не обращая внимания на оклики слуг и домашних. В голове царила блаженная пустота, посреди которой набатом билась единственная важная мысль: он будет жить. — Ли Ляньхуа, ты очнулся! — он резко распахнул двери, отчего лекарь чуть не подавился водой. Медленно отставил чашку и насмешливо-возмущенно посмотрел на вторженца. — Фан Сяобао, ты вытаскивал меня с того света, чтобы самому убить? — Нет уж, не дождешься! — парень стремительно приблизился и, рухнув рядом, поспешно схватил его за запястье. Пульс мерно стучал под пальцами, глубоко и ровно, а карие глаза смотрели как-то уж слишком понимающе — и парень не выдержал напряжения последних дней: выдохнул, опустил голову и нервно рассмеялся, прикрыв лицо свободной рукой, не отпуская чужого запястья. — Мне плевать, как ты выжил, — рваным сбивчивым шепотом послышалось сквозь смех. — Это не мог быть мой Янчжоуман. Не только он. Но кто бы мне ни помог, будь то хоть сам Янь-ван, кажется, я задолжал ему поклон. Ли Ляньхуа усмехнулся тепло и как-то грустно, аккуратно высвободил руку и похлопал парня по плечу. — В таком случае тебе надо на гору Юнинь. Фан Добин замер, медленно отвел руку от лица. — Гора Юнинь? — переспросил недоверчиво. — Ты… Это был твой учитель? Лекарь только мягко улыбнулся вместо ответа, и парень, взглянув в эти мудрые темные глаза, вдруг на мгновение увидел перед собой глубокого старика, по ошибке попавшего в молодое тело. У тридцатилетних не бывает таких глаз — как у монаха Уляо, как у бабушки Цинь. Груз прошлого давил нещадно, и Ли Ляньхуа только предстояло по-настоящему от него избавиться. — Учитель сказал мне жить для себя, — тихо заговорил он после долгого молчания. Смешно. По губам пробежала кривая усмешка и тут же скрылась. Он ведь то же самое недавно говорил Бицю. — Он не мог спасти меня сам — но ты так отчаянно не хотел отдавать меня Янь-вану, что он смог передать тебе немного своей ци — каплю от былой силы… Но этого хватило, — он вдруг слегка повернул голову и искоса посмотрел на юношу, в темных благодарных глазах зажегся лукавый огонек. — Мне действительно повезло с учеником, ты так не думаешь? Но, вопреки ожиданиям, Фан Добин шутку не поддержал — только сердито поджал губы, резко поднялся, заходил туда-сюда по комнате, пока наконец не остановился спиной к сидящему лекарю. — Почему? — слетело с губ почти против воли, и он стремительно развернулся, требовательно уставился на Ли Ляньхуа. — Я так и не признал тебя учителем — так почему ты упорно называешь меня учеником, научил Янчжоуману, передал свои техники и практически сделал меня преемником? Ты мог бы передать свои знания кому угодно из секты Сыгу, и они бы с благодарностью все приняли — так почему я? Он кончил свою пламенную речь, и в комнате повисла тишина. Лекарь первым отвел взгляд — тяжело вздохнул и устало потер переносицу — и донельзя серьезно посмотрел в уязвимо-открытые, почти виноватые глаза юноши. — Потому что ты. Сяобао, у меня есть только один ученик — и это ты. Мне плевать, как ты меня называешь, и плевать на твои поклоны — можешь сомневаться и отрицать сколько угодно, — он говорил негромко, но спокойно, доходчиво и как-то очень проникновенно, как умел, наверное, только он один. — Я же свое решение принял уже давно. Он постарался встать, но покачнулся и вынужден был схватиться за столбик кровати — Фан Добин тут же очнулся от ступора и тенью метнулся к Ли Ляньхуа. — Ли Ляньхуа, куда ты собрался? Ты только очнулся — лежи и восстанавливайся! Скажи, что тебе надо, и я все принесу, — он попытался уложить лекаря обратно, но тот перехватил его руку. — Успокойся, ребенок, и отпусти меня наконец в уборную. Никуда я не денусь. Сам же считал мой пульс — видел, что я больше не умираю. — И все равно! — парень упрямо поджал губы, но все же чуть отодвинулся. — Давай я хотя бы помогу тебе дойти. — А там тоже меня сторожить будешь? — ехидно поинтересовался Ли Ляньхуа и со второй попытки все же поднялся на ноги. — Нет уж, лучше принеси еды пока: я голоден, — и медленно, тщательно выверяя шаг, направился к выходу из комнаты. А Фан Добин смотрел на него и видел только белую спину, которая преследовала его, кажется, всю жизнь. Или он ее? Та же спина, только прямая и уверенная, вальяжно удалялась в гущу леса тогда, десять лет назад, а он восторженно глядел ей вслед, бережно сжимая простой деревянный меч. Она же светлым призраком возвышалась на берегу моря, все такая же прямая, но спокойная и умиротворенная — пока не упала без сил на холодный песок. И сейчас та же спина тихо и неровно снова уходила от него. И, несмотря на то что сейчас все было хорошо и Ли Ляньхуа больше не умирал, парень вдруг парадоксальным образом испугался не успеть, потерять окончательно.А слова беспорядочно сыплются как песок,
Утекая сквозь пальцы, теряясь в потоке дат…
Не найти, не поднять — что упущено, то прошло…
Но в дрожащих руках и грядущего не удержать
Фан Добин посмотрел на свои руки и понял, что они на самом деле дрожат. Многое между ними было сказано, еще больше затаилось между строк, выжидая своего часа. А он настанет, этот час? После долгих месяцев борьбы насмерть и жизни наперегонки со временем, будущее виделось настолько зыбким, настолько невероятным — прям как эта спина, белым призраком ускользающая в неизвестность, стоит только отвернуться, — что, казалось, упусти это хрупкое «здесь и сейчас» — и все. Спина исчезнет — и на этот раз, быть может, навсегда. — Ли Ляньхуа, — поспешно окликнул юноша и сам поморщился от того, насколько чуждо вдруг прозвучало это привычное обращение. — Учитель. Спина напряглась и замерла. Услышав шуршание и тихий стук, лекарь резко обернулся, пошатнулся, но все же устоял на ногах — но упустил момент, не успел встретить взгляд, прямой и решительный (в этом он ни капли не сомневался): парень уже согнулся в земном поклоне. Время застыло. Ли Ляньхуа стоял неподвижно, будто боясь неосторожным шорохом потревожить этот момент. Но вот парень выпрямился, на бесконечно долгое мгновение замер, как-то разом растеряв всю свою уверенность, не решаясь посмотреть лекарю в глаза, — и медленно поднял голову. И буквально задохнулся от того, сколько всего было в обычно спокойном понимающем взгляде напротив: удивление, радость, благодарность, гордость и что-то еще, неясное и очень уязвимое. Казалось, лекарь был до глубины души тронут, хотя, они оба понимали, именно к этому все и шло. Ли Ляньхуа очнулся от ступора первым. — Вставай, Сяобао, — быстро, насколько мог, приблизившись, он потянул парня за плечи. — Я ведь уже говорил тебе: мне это не нужно. — Зато мне нужно! — все же поднявшись, буркнул парень, пряча смущение за нарочитым недовольством. — И вообще, не говори, что не рад! Лекарь картинно закатил глаза на такое ребячество и щелкнул ученика по лбу. — Ай! За что?! — За все хорошее. Не дерзи учителю, паршивец, — голос звучит ровно, а в глазах лукавые огоньки пляшут. — Вот признал на свою голову… — сердито проворчал Фан Добин, потирая лоб. — А ты уже вовсю пользуешься своим положением, учитель! — А ты как думал, — Ли Ляньхуа довольно усмехнулся. — Должен же я взять свое! И вообще, я все еще голоден, так что поторопись и принеси мне еды. Давай, давай, иди! — несильно подталкивая его в спину. Парень закатил глаза — точь-в-точь как учитель. — Кто бы сомневался… Да иду я, иду. Я помню, что еще должен тебе чай, — Фан Добин неохотно направился было к выходу — но на пороге вдруг обернулся. — Тебе, кстати, Ди Фэйшен письмо оставил, — и, кивнув на тумбочку у кровати, исчез в темноте коридора. «Ли Сянъи, не смей умирать! — начиналось письмо знакомым размашистым почерком. — И не смей говорить, что твой ученик тебя заменит. Мне, Ди Фэйшену, не нужна пародия на Ли Сянъи, мне нужен сам Ли Сянъи. Я уже говорил тебе: только ты достоин быть моим соперником. Так что живи. Ходи на рыбалку, выращивай репу, чини свой ветхий домишко, обманывай людей. И не забывай тренироваться! Цзянху широк и огромен — однажды наши пути пересекутся вновь, и тогда я стребую с тебя обещанное сражение. Я жду тебя, мой единственный враг. Ди Фэйшен». Лекарь усмехнулся: действительно, чего еще ждать от помешанного на боевых искусствах Ди Фэйшена. Какая трогательная забота о его жизни! — Что, А-Фэй опять требует с тебя поединок? — юноша, ногой распахнув двери пошире, вошел, неся полностью заставленный поднос. Ли Ляньхуа хмыкнул: в этом поместье его действительно любят. Он неспешно спрятал письмо и подвинулся, освобождая место. — А ты ожидал чего-то другого? — поинтересовался насмешливо — на что парень согласно фыркнул. — И то правда! — Что ты собираешься делать теперь, когда поправишься? — помолчав, спросил Фан Добин, наливая учителю чай. — На! — и практически силком всунул ему чашку. — Тц, как грубо! — недовольно цокнул языком лекарь. — Ты чай учителю подносишь или отравить пытаешься? — но чай принял. Юноша опять закатил глаза. — Не ты ли говорил, что тебе не сдались все эти поклоны и ритуалы, учитель? — Фан Сяобао, — вкрадчиво начал Ли Ляньхуа, насмешливо глядя на парня, — а у тебя только две крайности существуют? — Ты не жалуйся, а пей! — Фан Добин совершенно не вежливо ткнул в чашку. — И вообще, ты так и не ответил на мой вопрос. — А ты не указывай, — учитель снова щелкнул его по лбу и, помолчав, все же ответил, пока парень сердито потирал пострадавшее место. — Жить. Выращивать репу, чинить дом, готовить еду. Расследовать загадочные дела, — добавил лукаво, искоса поглядывая на ученика. — Но сначала нам надо на гору Юнинь! — Сходим, — юноша согласно качнул головой. — Кажется, мы оба задолжали объяснения твоей наставнице. Лекарь иронично посмотрел на него. — Объяснения ей задолжал я, а ты ей задолжал поклон. И учителю, кстати, тоже. Фан Добин недовольно отхлебнул чай. — Да помню я, помню. Успеем. Все успеем, учитель. — Успеем, — эхом отозвался Ли Ляньхуа и задумчиво посмотрел в окно. Ветер покачивал припорошенные первым снегом ветки сливы, будто облитые жидким закатным золотом на фоне расцвеченного розовыми огнями неба. Жизнь продолжалась.Знаешь, мой друг, и ты не ходи на войну.
Вместе пойдем счастья по свету искать:
Пить из ручьев и петь, слушать лесов тишину,
Замки мечты возводить из речного песка…